- Как доктор, который лечит заболевшего чумой. Бедняга все равно
помрет, независимо от того, как за ним ухаживать.
- Не очень хорошее сравнение, - запротестовал Горгидас. - Это верно,
не в моих силах спасти от чумы, но я, по крайней мере, знаю свое дело.
Если бы я прочел одну-единственную книгу по медицине, то не решился бы
лечить и простую изжогу.
- И никто другой бы этого не сделал, если бы думал _г_о_л_о_в_о_й_, -
кивнул Гай Филипп. - Но о Маврикиосе я был лучшего мнения. Дать этому
щенку треть армии!.. - Он отодвинул тарелку с перловой кашей и вновь
заговорил с греком. - Спаси меня от изжоги. Боги знают, как мне нужна твоя
помощь.
Однако Горгидас был настроен серьезно.
- Перловка, после того как ты привык к пшенице, вполне может
расстроить желудок, так, во всяком случае, говорит Гиппократ.
- Раньше мой желудок никогда не болел, - заявил Гай Филипп. - Просто
мне все это отвратительно. Вот и все! Этот тонконогий идиот!..
Сам же "идиот" после встречи с Марком вспомнил о существовании римлян
и не замедлил появиться в лагере. Сфранцез был совсем недурен, когда на
пятнистом жеребце хорошей породы объезжал идущих маршем легионеров.
Панцирь и шлем на нем были позолочены в знак его высокого звания, а
голубой плащ развевался за плечами. Единственным, что портило его
воинственный облик, была книга, которую он все еще держал под мышкой.
Сфранцез заставил лошадь идти в ногу с колонной римлян. Он постоянно
оглядывался на солдат, словно изучая их. Настороженное любопытство Гая
Филиппа вскоре взяло верх над неприязнью.
- Чем могу быть полезен? - заговорил он, и его тон невольно выдал
истинное отношение старого вояки к Сфранцезу.
Ортайяс вздрогнул.
- А? Ах, да. Скажи мне, если можешь, то, что вы несете, - это что,
служит вам вместо знамен? - Он указал на девять высоких сигна, которые
несли знаменосцы. Каждая была увенчана открытой ладонью, окруженной
венком, обозначавшей преданность службе.
- Да. Ну и что из того? - коротко ответил центурион.
Марк понял, почему предмет беспокоит Сфранцеза, и объяснил ему:
- Мы были только частью более крупного подразделения, знаком которого
был орел. У нас нет сейчас орла, и солдатам его очень не хватает.
Это было преуменьшением, но ни один видессианин и не надеялся, что
поймет это чувство римлян преданности легиона своему орлу, священному
символу самого существования легиона. Когда они зимовали в Имбросе,
разговор о том, чтобы сделать нового орла, заходил, но сердца солдат не
лежали к этому. Их аквила осталась в Галлии и была навсегда для них
потеряна; но другой они не хотели.
- Очень интересно, - заметил Ортайяс, и снова спросил: - Собирать под
каждым значком одинаковое количество солдат - это тоже ваш обычай?
- Конечно, - ответил Скаурус, недоумевая.
- А почему бы и нет? - добавил центурион.
- Извините, это займет всего минуту, - сказал Сфранцез. Он отъехал в
сторону от колонны и стал рыться в толстом томе военной тактики. Отыскав
нужное место, он снова приблизился к римлянами. - Я цитирую из Калокиреса,
- сказал он. - Книга первая, глава четвертая, часть шестая: "Необходимо
собрать все отряды в количестве, которое будет различным в каждом отряде,
иначе враг, подсчитав знамена, сможет узнать точное число сражающихся. К
примеру, отряды не должны насчитывать более четырехсот и менее двухсот
человек". Разумеется, ваши подразделения меньше, чем те, о которых говорит
Калокирес, но принцип, я думаю, остается неизменным. До свидания, господа.
- С этим словами он ускакал вперед, оставив обоих римлян безмолвными.
- А знаешь что... это совсем неплохая идея, - сказал наконец Гай
Филипп.
- Ты прав, совсем неплохая, - сказал Марк. - Честно говоря, мы можем
ее использовать. Каким это образом Ортайяс Сфранцез додумался до такого?
- Ну ведь он, в конце концов, не сам это изобрел, - пытаясь скрыть
свое замешательство, сказал центурион. - Этот Кало... как его там? Должно
быть, был неглупый малый.
Несмотря на эту утешительную мысль, он все же выглядел растерянным.
Виридовикс наблюдал за этой сценой с торжествующей усмешкой.
- Ага, вот он и попался! Человек, который всосал солдатскую науку с
молоком матери (а мать его тоже была центурионом, я в этом не сомневаюсь),
- и так посрамлен, так втоптан в грязь самым глупым, самым желторотым
птенцом, который когда-либо вылуплялся из яйца. Все это только лишний раз
доказывает, что кельтский обычай воевать - самый лучший. Надо идти прямо в
бой и просто сражаться. Чем больше ты думаешь, тем хуже для тебя.
Гай Филипп был настолько растерян, что даже не стал огрызаться.
- Да заткнись ты! - пробормотал он. - Где этот Горгидас? У меня опять
живот болит.
Равнина между Видессосом и Гарсаврой, была самой плодородной из всех
земель, встречавшихся римлянам. Жирный чернозем легко крошился в руках, и
от земли поднимался густой пар, обещал хороший урожай. Десятки рек и
ручьев несли свои бурные воды с плато на равнину. Теплый дождь, приносимый
ветром с моря Моряков, орошал те земли, где не было рек.
Мрачные предсказания Виридовикса о плохой погоде, которые он
высказывал несколько месяцев назад, сбылись в полной мере. Было так жарко
и влажно, что земля парила. Бледные халога, привыкшие к прохладному
пасмурному лету севера, страдали больше всех: почти каждый день кто-нибудь
из них терял сознание от жары и приходилось оживлять несчастного, окатив
его ведром холодной воды.
- Красный, как вареный рак, - сказал Виридовикс об одном северянине.
Горгидас взглянул на него.
- Ты тоже не слишком хорошо выглядишь, - заметил он. - Попробуй
носить на марше вместо шлема мягкую шапку.
- Иди отсюда, - огрызнулся кельт. - Меня нескольким солнечным лучикам
не уложить.
Однако Скаурус заметил, что совету врача он все-таки последовал.
Обилие солнца, воды, плодородная почва - неудивительно, что именно
здесь находилась "хлебная корзина" Империи. Вокруг зеленела трава, росли
кусты, деревья. Поля гречихи, ржи, пшеницы и хлопка тянулись на десятки
километров. На некоторых полях выращивали странные растения, которые
Горгидас упорно именовал "растительной шерстью". Немало было и плантаций
фиговых, персиковых, сливовых деревьев, экзотических цитрусовых. Поскольку
эти плоды не были известны в Западном Средиземноморье, Скаурус не мог
отличить один сорт от другого - до того момента, пока не откусил кусок
лимона, полагая, что это апельсин. После этого он быстро научился
разбираться в них.
Виноградники им почти не встречались - почва была слишком
плодородная, и воды здесь хватало в изобилии. Не много видел Скаурус и
оливковых деревьев - до того дня, когда они начали подниматься по дороге к
плато. До Гарсавры тогда оставалось всего два дня пути.
Облик и характер крестьян, которые обрабатывали эти поля, для трибуна
были таким же откровением, как и земля, на которой они трудились. Это были
спокойные, крепкие и умелые люди, самые умелые из всех, каких ему
доводилось встречать. Он привык к бурному, легко вспыхивающему народу
столицы, к шумному и нервному ритму их жизни, к их непомерному себялюбию и
чувству превосходства над всеми остальными, к внезапным сменам настроения,
которым подвержены видессиане. Он удивился тому, что Империи удавалось
процветать столько веков при том, что построена она была на таком зыбком
фундаменте.
Горгидас засмеялся, когда как-то под вечер Марк поделился с ним этими
мыслями. Греческий врач всегда находился в эпицентре нескончаемых бесед у
ночных костров римлян. Когда сгущались сумерки, он редко уходил из лагеря.
Скаурус знал, что у Горгидаса не было девушки. Чтобы не поддаваться
одиночеству, он часто беседовал с солдатами и друзьями. Что же касается
замечания Марка, то он прокомментировал его таким образом:
- Ты с тем же успехом можешь судить об Италии по тому, что происходит
в судебных палатах Рима. В течение всего того времени, что Видессос был
Империей, императоры баловали население столицы, чтобы завоевать его
доверие. Ты не можешь осуждать их за это - вспомни недавний мятеж!
Император может потерять свою голову, если не угодит горожанам! Не забудь,
Империи уже много веков; столица привыкла считать роскошь своим законным
правом.
Трибун вспомнил, как сто лет тому назад, в Риме, Катон сурово осуждал
подобные нравы: красивый мальчик может стоить больше, чем кусок земли, а
кувшин благовоний дороже пахаря. Как там шутили насчет Цезаря? Что он был
мужем каждой жены и женой каждого мужа. Скаурус в недоумении покачал
головой. Интересно, во что превратилась бы его родная столица после
нескольких веков имперского существования?
Армия вошла в Гарсавру на девятый день похода. Этот город был даже
меньше, чем Имброс. Располагаясь у слияния двух рек, он служил торговым
центром для большей части западных территорий. Тем не менее, когда
экспедиционный корпус разбил здесь лагерь, это почти удвоило население
Гарсавры. Что-то странное было в обличье этого города, но Марк никак не
мог понять - что. Гай Филипп заметил это сразу.
- Будь я проклят! - в изумлении воскликнул он. - Этот дурацкий город
не имеет крепостной стены!
Дома, лавки, административные здания Гарсавры были открыты со всех
стороны и совершенно не защищены от нападения врагов. Теперь Марк более,
чем когда-либо, оценил преимущества столицы. Ведь Гарсавра, сама по себе
небольшая столица, должна была бы защищаться от варваров с севера, но
здесь так долго царил мир, что люди даже забыли, как строить
фортификационные сооружения.
Наделенный чутьем хищника, Виридовикс увидел и другую сторону медали.
- Да, Казд сможет отлично провести здесь время, бросившись на этот
обнаженный город. Спины лошадей треснут под тяжестью награбленного.
При мысли о том, что волки Авшара могут выжечь эту мирную плодородную
равнину, комок подкатил к горлу Скауруса. Как пьяница в лавке гончара, они
в несколько минут разрушат то, что создавалось годами.
- Поэтому нам и платят, - сказал Гай Филипп, - чтобы мы умирали, а
они спокойно нагуливали жирок.
Марк подумал, что это все же лучше, чем картина, нарисованная
Виридовиксом. К тому же замечание центуриона было не совсем точным -
видессиане составляли большую часть армии Маврикиоса, и около трех тысяч
местных солдат уже ждали их прибытия в Гарсавре. Но все же в циничных
словах центуриона скрывалось и зерно правды.
Люди, которых собрал Баанес Ономагулос, были скорее крестьянами, чем
солдатами. Они привели с собой целую коллекцию кляч, их вооружение и
доспехи устарели и прохудились, дисциплина и военный опыт вообще
отсутствовали.
Командир их, однако, резко отличался от своих солдат. Это был
военачальник той школы, из которой вышел и Маврикиос Гаврас. Скаурус
внимательно изучал его на приеме, который устроил в честь Баанеса
Император. Направляясь к Маврикиосу, Ономагулос проехал мимо рядов римлян.
Время от времени он вонзал шпоры в бока лошади, поднимая ее на дыбы. Он не
был великаном, но его уверенная посадка и твердый взгляд говорили о том,
что он опытный воин. Ему было далеко за сорок, на макушке у него светилась
лысина, волосы и густые усы серебрились сединой.
По этикету он должен был подъехать к Императору, сойти с коня и
простереться перед ним. Вместо этого он заорал:
- Гаврас, старый ублюдок, как дела?!
Марк ожидал, что сейчас поднимется буря и телохранители-халога
разорвут Ономагулоса на куски. Некоторые из молодых стражников уже взялись