Аркадий и Борис Стругацкие
О странствующих и путешествующих
Вода в глубине была не очень холодная, но я все-таки замерз. Я сидел
на дне под самым обрывом и целый час осторожно ворочал головой,
всматриваясь в зеленоватые мутные сумерки. Надо было сидеть неподвижно,
потому что септоподы - животные чуткие и недоверчивые, их можно отпугнуть
самым слабым звуком, любым резким движением, и тогда они уйдут и вернутся
только ночью, а ночью с ними лучше не связываться.
Под ногами у меня копошился угорь, раз десять проплывал мимо и снова
возвращался важный полосатый окунь. И каждый раз он останавливался и
таращил на меня бессмысленные круглые глаза. Стоило ему уплыть - и
появлялась стайка серебристой мелочи, устроившая у меня над головой
пастбище. Колени и плечи у меня окоченели совершенно, и я беспокоился,
что Машка меня не дождется и полезет в воду искать и спасать. Я в конце
концов до того отчетливо представил себе, как она сидит одна у самой воды
и ждет, и как ей страшно, и как хочется нырнуть и отыскать меня, - что
совсем было решился вылезать, но тут наконец из зарослей, шагах в
двадцати справа выплыл септопод.
Это был довольно крупный экземпляр. Он появился бесшумно и сразу,
как привидение, округлым серым туловищем вперед. Белесая мантия мягко,
как-то расслабленно и безвольно пульсировала, вбирая и выталкивая воду, и
он слегка раскачивался на ходу сбоку на бок. Концы подобранных рук,
похожие на обрывки большой старой тряпки, волочились за ним, и тускло
светилась в сумраке щель прикрытого веком глаза. Он плыл медленно, как и
все они в дневное время, в странном жутковатом оцепенении, неизвестно
куда и непонятно зачем. Вероятно, им двигали самые примитивные и темные
инстинкты, те же может быть, что управляют движением амебы.
Очень медленно и плавно я поднял метчик и повел стволом, целясь в
раздутую спину. Серебристая мелочь вдруг мотнулась и пропала, и мне
показалось, что веко над громадным остекленелым глазом дрогнуло. Я
спустил курок и сразу же оттолкнулся от дна, спасаясь от едкой сепии.
Когда я снова взглянул, септопода уже не было видно, только плотное
иссиня-черное облако расходилось в воде, заволакивая дно. Я вынырнул на
поверхность и поплыл к берегу.
День был жаркий и ясный, над водой висела голубая парная дымка, а
небо было пустым и белым, только из-за леса поднимались, как башни,
неподвижные сизые груды облаков.
В траве перед нашей палаткой сидел незнакомый человек в пестрых
плавках и с повязкой через лоб. Он был загорелый и не то чтобы
мускулистый, но какой-то невероятно жилистый, словно переплетенный
канатами под кожей. Сразу было видно до невозможности сильный человек.
Перед ним стояла моя Машка в синем купальнике - длинноногая, черная, с
копной выгоревших волос над острыми позвонками. Нет, она не сидела над
водой, ожидая в тоске своего папу, - она что-то азартно рассказывала
этому жилистому дядьке, вовсю показывая руками. Мне даже стало обидно,
что она и не заметила моего появления. А дядька заметил. Он быстро
повернул голову, всмотрелся и, заулыбавшись, потряс раскрытой ладонью.
Машка обернулась и обрадованно заорала:
- А, вот он ты!
Я вылез на траву, снял маску и вытер лицо. Дядька улыбался,
разглядывая меня.
- Сколько пометил? - спросила Машка деловито.
- Одного. - У меня сводило челюсти.
- Эх ты, - сказала Машка. Она помогла мне снять аквастат, и я
растянулся на траве. - Вчера он двух пометил, - пояснила Машка. -
Позавчера четырех. Если так будет, лучше прямо перебираться к другому
озеру. - Она взяла полотенце и принялась растирать мне спину. - Ты похож
на свежемороженого гусака, - объявила она. - А это Леонид Андреевич
Горбовский. - Он астроархеолог. А это, Леонид Андреевич, мой папа. Его
зовут Станислав Иванович.
Жилистый Леонид Андреевич покивал, улыбаясь.
- Замерзли, - сказал он. - А у нас здесь так хорошо - солнце,
травка...
- Он сейчас отойдет, - сказала Машка, растирая меня изо всех сил. -
Он вообще веселый, только замерз сильно...
Было ясно, что она тут про меня наговорила всякого и теперь изо всех
сил поддерживает мою репутацию. Пусть поддерживает. У меня не было
времени этим заниматься - я стучал зубами.
- Мы с Машей здесь очень за вас беспокоились, - сказал Горбовский. -
Мы даже хотели за вами нырять, но я не умею. Вот вы, наверное, даже не
можете представить себе человека, которому ни разу не приходилось нырять
на работе... - Он опрокинулся на спину, повернулся на бок и подперся
рукой. - Завтра я улетаю, - сообщил он доверительно. - Просто не знаю,
когда мне снова случится полежать на травке у озера и чтобы была
возможность понырять с аквастатом...
- Валяйте, - предложил я.
Он внимательно посмотрел на аквастат и потрогал его.
- Обязательно, - сказал он и лег на спину.
Он заложил руки под голову и смотрел на меня, медленно помаргивая
редкими ресницами. Было в нем что-то непобедимо располагающее. Не знаю
даже, что именно. Может быть, глаза - доверчивые и немного печальные. Или
то, что ухо у него оттопыривалось из-под повязки как-то очень уж потешно.
Насмотревшись на меня, он перевел глаза и уставился на синюю стрекозу,
качающуюся на травинке. Губы у него нежно вытянулись дудкой.
- Стрекозочка, - произнес он. - Стрекозулечка. - Синяя... Озерная...
Красавица... Сидит себе аккуратненько, смотрит, кого бы слопать... - Он
протянул руку, но стрекоза сорвалась с травинки и по дуге ушла к камышам.
Он проводил ее глазами, а потом снова улегся. -Как это сложно, друзья
мои, - сказал он, и Машка тотчас села и впилась в него круглыми глазами.
- Ведь совершенна, изящна и всем довольна! Скушала муху размножилась, а
там и помирать пора. Просто, изящно, рационально. И нет тебе ни духовного
смятения, ни любовных мук, ни самосознания, ни смысла бытия...
- Машина, - сказала вдруг Машка. - Скучный кибер!
Это моя-то Машка! Я чуть не захохотал, но сдержался, только засопел,
кажется, она посмотрела на меня с неудовольствием.
- Скучный, - согласился Горбовский. - Именно. А теперь представьте
себе, товарищи, стрекозу ядовито-желто-зеленую, с красными поперечинами,
размах крыльев семь метров, на челюстях черная гадкая слизь...
Представили? - Он задрал брови и посмотрел на нас. - Вижу, что не
представили. Я от них бегал без памяти, а у меня ведь было оружие... Вот
и спрашивается, что у них общего, у этих двух скучных киберов?
- Эта зеленая, - сказал я, - с другой планеты, вероятно?
- Несомненно.
- С Пандоры?
- Именно с Пандоры, - сказал он.
- Что у них общего?
- Да. Что?
- Это же ясно, - сказал я. - Одинаковый уровень переработки
информации. Реакция на уровне инстинкта.
Он вздохнул.
- Слова, - сказал он. - Правда, вы не сердитесь, но это же только
слова. Это же мне не поможет. Мне надо искать следы разума во Вселенной,
а я не знаю, что такое разум. А мне говорят о разных уровнях переработки
информации. Я ведь знаю, что этот уровень у меня и у стрекозы разный, но
ведь это все интуиция. Вы мне скажите: вот я нашел термитник - это следы
разума или нет? На Марсе и Владиславе нашли здания без окон, без дверей.
Это следы разума? Что мне искать? Развалины? Надписи? Ржавый гвоздь?
Семигранную гайку? Откуда я знаю, какие они оставляют следы? Вдруг у них
цель жизни - уничтожать атмосферу везде, где ни встретят. Или строить
кольца вокруг планет. Или гибридизировать жизнь. Или создавать жизнь. А
может быть, эта стрекоза и есть в незапамятные времена запущенный в
самопроизводство кибернетический аппарат? Я уж не говорю о самих
носителях разума. Ведь можно же двадцать раз пройти мимо и только нос
воротить от скользкого чучела, хрюкающего в луже. А чучело рассматривает
тебя прекрасными желтыми бельмами и размышляет: "Любопытно. Несомненно,
новый вид. Следует вернуться сюда с экспедицией и выловить хоть один
экземпляр..."
Он прикрыл глаза ладонью и задудел песенку. Машка ела его глазами и
ждала. Я тоже ждал и думал с сочувствием: плохо работать, когда задача не
поставлена четко. Трудно работать. Бредешь, как впотьмах, и нет тебе ни
радости, ни удовольствия. Слышал я об этих астроархеологах. Нельзя было к
ним относиться серьезно. Никто и не относился.
- А разум в космосе есть, - сказал Горбовский. - Это несомненно. Уж
теперь-то я знаю, что есть. Но он не такой, как мы думаем. Не тот,
которого мы ждем. И ищем мы его не там. Или не так. И попросту не знаем
мы, что ищем...
"Вот именно, - подумал я. - Не тот, не там, не так... Это же
несерьезно, товарищи... Ребячество сплошное..."
- Вот, например, Голос Пустоты, - продолжал он. - Слыхали? Наверное,
нет. Полсотни лет назад об этом писали, а теперь уж и не пишут. Потому
что, видите ли, нет никаких сдвигов, а раз нет сдвигов, то, может, и
Голоса-то нет? У нас ведь хватает этих зябликов - сами в науке
разбираются плохо от лености или там плохого воспитания, но понаслышке
знают, что человек-де всемогущ. Ай-яй-яй, стыдно, нельзя, не будем...
Этакий дешевенький антропоцентризм...
- А что это такое - Голос Пустоты? - спросила Машка тихонько.
- Есть такой любопытный эффект. На некоторых направлениях в космосе.
Если включить бортовой приемник на автонастройку, то рано или поздно он
настроится на странную передачу. Раздается голос, спокойный и
равнодушный, и повторяет он одну и ту же фразу на рыбьем языке. Много лет
его ловят, и много лет он повторяет одно и то же. Я слышал это, и многие
слышали, но немногие рассказывают. Это не очень приятно вспоминать. Ведь
расстояние до Земли невообразимое. Эфир пуст - даже помех нет, только
слабые шорохи. И вдруг раздается этот голос. А ты на вахте - один. Все
спят, тихо, страшно - и этот голос. Да, неприятно, честное слово.
Существуют записи этого голоса. Многие бились над дешифровкой и бьются
сейчас, но, по-моему, это бессмысленно... Есть и другие загадки.
Звездолетчики многое могли бы порассказать, только они не любят... - Он
помолчал и добавил с какой-то печальной настойчивостью: - Это надо
понять. Это не просто. Ведь мы даже не знаем, чего ждать. Они могут
встретиться с ними в любую минуту. Лицом к лицу. И - вы понимаете - они
могут оказаться неизмеримо выше нас. Совсем не такие, как мы, и вдобавок
неизмеримо выше. Толкуют о столкновениях и конфликтах, о всяком там
различном понимании гуманности и добра, а я не этого боюсь. Боюсь
небывалого уничтожения человечества, гигантского психологического шока.
Ведь мы такие гордые. Мы создали такой замечательный мир, мы знаем так
много, мы вырвались в Большую Вселенную, мы там открываем, изучаем,
исследуем - что? Для них эта Вселенная - дом родной. Миллионы лет они
живут в ней, как мы живем на Земле, и только удивляются на нас: откуда
такие появились среди звезд?..
Он вдруг замолчал и рывком поднялся, прислушиваясь. Я даже
вздрогнул.
- Это гром, - тихонько сказала Машка. Она посмотрела на него,
приоткрыв рот. - Гром... Гроза будет...
Он все прислушивался, шаря глазами по небу. - Нет, это не гром, -
проговорил он наконец и снова сел. - Лайнер. Вон, видите?
На фоне сизых туч сверкнула и пропала блестящая полоска. И снова
слабо громыхнуло в небе.
- Вот и сиди теперь - жди, - сказал он непонятно. Он посмотрел на
меня, улыбаясь, а в глазах были печаль и напряженное ожидание. Потом все
