Москве говорят, "задвинутый". Всякий раз к каждой гонке он сам конструировал
своих "охотников", заказывая фирмам разные узлы по собственным чертежам.
Жизнь вне автоспорта проходила для Ханта чем-то вроде череды туманных
миражей. В него влюблялись мировые красавицы, вроде миллионной модели Марго
Фицджеральд, и он снисходительно принимал их любовь, но не успевали журналы
осветить медовые денечки, как тут же им приходилось описывать разрывы:
красотки не выдерживали головокружительной жизни Ханта, а тот не задумываясь
отдал бы их всех за одну-единственную свечу зажигания. Кстати говоря. Билли
называл своих лошадок "охотниками" неспроста. На всех гонках он выбирал
жертву, лидера, начинал за ним охоту, шел на хвосте, бесил бесконечным
плотным преследованием, а потом, недалеко уже от финиша, "брал зверя".
Конт Портаго, худой и надменный юноша (впрочем, ему исполнилось уже 36
лет), был гонщиком совсем другой манеры. Он как бы никого не замечал в своей
"испано-сюиза-фламенко" серебряно-серой окраски, он как бы боролся только со
временем, его волновала только скорость, и он только лишь слегка кривил
тонкие кастильские губы, когда кто-нибудь "путался под ногами". На
нескольких последних гонках вот он-то как раз и оказался добычей "охотника"
Ханта, однако все равно как бы не замечал его и никогда не комментировал
свои поражения. Личная жизнь Конта оставалась для прессы загадкой.
Лучников сидел за рулем своего "питера", стоявшего уже на линии старта,
и спокойно смотрел, как репортеры кружатся вокруг "хантера" и "фламенко".
Вокруг него тоже шла напряженная работа средств массовой информации.
Сенсацией было уже то, что 46-летний издатель влиятельной газеты участвует в
гонке. Еще одной и, пожалуй, еще большей сенсацией были надписи на его
бортах: "СОС! Союз Общей Судьбы! Присоединяйтесь к СОСу! СОС! " Несколько
человек подлезали с вопросами, совали в окно микрофончики, но Лучников
отодвигал их ладонью и спокойно курил. Разумеется, загадочно улыбался. Это
необходимо -- загадочная улыбка.
И вот он увидел главную сенсацию дня -- автомобиль графа Новосильцева
под номером "87" и под экзотическим названием "Жигули-камчатка". Похоже
было, что от Волжского автозавода осталась в этом аппарате только жестяная
коробка, эмблема с ладьей да первая часть названия, зато "Камчатка", личная
"Камчатка" графа, могущественно преобладала. Автомобиль представлял из себя
открытое купе с одним лишь водительским сиденьем. За счет остального
пространства, видимо, произошло увеличение мощности двигателя, там, видимо,
были расположены какие-то новые узлы, покрытые стальным кожухом и
теплоизоляцией. Система фар собственной конструкции, призванная прорезать
гравийную пыль античной дороги, украшала передок. Жигулевский корпус был
поставлен на шасси также собственной графа Новосильцева конструкции.
Широченные шины с торчащими шипами и массивные, каучуковые, ярко
раскрашенные бамперы, окружающие весь корпус машины и предназначенные для
расталкивания конкурентов. Торчащая из-под заднего бампера выхлопная труба,
похожая на реактивное сопло. Невиданная доселе система больших и малых
зеркал, позволяющая графу видеть и вдаль и прямо под колесами. Лучников
впервые увидел это чудище только сейчас, на старте: Новосильцев никому не
показывал машину, даже "одноклассникам". Лучников улыбнулся. "Камчаткой"
Володечку называли в гимназии вплоть до седьмого класса за его пристрастие к
задним партам, там он вечно копошился: или домашнее задание сдувал, или
бумагу жевал, чтобы бросить комок отвратительной массы в отличника Тимошу
Мешкова, или что-то мастерил, какую-нибудь очередную пакость, или, наоборот,
что-нибудь весьма милое и забавное, словом, жил на задах своей "отдельной,
частной" жизнью, даже, кажется, онанизмом занимался. Потом вдруг это
прозвище мгновенно забылось. После каникул, проведенных у тети в
Сан-Франциско, прыщавый шкодливый граф вернулся в Симфи суперменом,
спортсменом, молодым мужчиной. Тогда и началось -- бокс, каратэ, прыжки с
вышки и автогонки, гонки, гонки. Тогда у графа появилась другая кличка,
примитивно возникшая из фамилии, "Ново-Сила", но она-то закрепилась, даже и
сейчас употребляется иногда "одноклассниками".
То, что Володечка вдруг вспомнил детство и "Камчатку", показалось
Лучникову и трогательным, и уместным. Он помахал Новосильцеву перчатками, но
тот не заметил. Репортеры и "папаратце" крутились вокруг его машины, и он
явно позировал в своем головном уборе, оставшемся от прежних гонок, -- нечто
похожее на древний галльский шлем с крылышками. Лозунги СОСа красовались и
на его бортах, но трудно было сказать, что больше интересовало репортеров --
лозунги ли эти, сам ли легендарный граф или его новая машина.
Новосильцев медленно катил к своему месту старта, иногда останавливался
и что-то говорил, загадочно улыбаясь. Неподалеку на открытой платформе
Ти-Ви-Мига был телевизор, и Лучников мог видеть крупно его загадочно
улыбающееся лицо, сменяющееся изображением "Жигули-камчатки" сверху из
вертолета. Граф вдруг попросил репортеров отойти от машины и
продемонстрировал один из своих секретов -- разворот. Это действительно было
сногсшибательно -- неуклюжая на вид конструкция раскрутилась буквально
вокруг своей оси. Лучников нашел взглядом Билли Ханта. Тот внимательно
смотрел на машину Новосильцева. Конт Портаго, естественно, ни на кого не
смотрел, полировал ногти, что-то насвистывал.
-- Хей, челло! -- услышал вдруг Лучников обращенный к себе веселый
возглас.
Он увидел торчащую над толпой голову своего сына Антошки. Тот
пробирался к нему и махал кепкой с надписью "ЯКИ! ". Лучников и обрадовался,
и устыдился. Совершенно не думаю ни о ком из близких: ни о сыне, ни об отце,
ни о матери Антона, прозябающей в Риме, ни, между прочим, даже о новой своей
жене, которая сейчас, наверное, на трибунах не сводит бинокля с моей машины.
В самом деле, я совсем "задвинулся", заполитиканствовался, чокнулся на этой
проклятой России, вот уж действительно Сабаша прав -- стал настоящим
"мобилом-дробилом".
-- Хей, челло! -- кричал ему сын, словно неожиданно увиденному
приятелю.
Обращение "челло" так глубоко вошло в обиход, что даже врэвакуанты
иногда им пользовались, хотя большинство из них решительно отвергало жаргон
яки. Образовалось оно из обыкновенного русского "человека". С севера,
однако, из англо-крымских поселений ползло "феллоу", а из многочисленных в
пятидесятые годы на Острове американских военных баз горохом сыпалось
энергично-хамоватое слово "мэн". Образовался очаровательный гибрид
"челлоу-мэн" (Андрей с компанией в молодости восхищались этим словечком), а
затем и "челло", человек, превратился в своеобразную виолончель.
Лучников открыл правую дверь, и Антон влез в машину.
-- Атац, -- сказал Антон и зачастил далее на яки, явно щеголяя своими
познаниями.
Лучников не понимал и половины этого словоизвержения, но из другой
половины уловил, что он, "атац", -- молодец, что "Антика-ралли" -- это
"яки", это "холитуй" ("холидэй" плюс "сабантуй", то есть "праздник") для
всех, но на "виктори" пусть не рассчитывает, победит сильнейший, фаворит
"яки" двадцатитрехлетний Маета Фа на двухсотсильном "игле".
-- На игле или на игле? -- спросил Лучников и взъерошил Антону затылок.
-- Ты русский-то еще не забыл? Давай по-русски.
Антон не без скрытого облегчения перешел на язык предков.
-- Забавно, что мы с тобой стали чем-то вроде политических противников,
папа, -- сказал он.
-- Да никакие мы не противники, -- сказал Лучников.
-- Ты что же, нас и за силу не считаешь? -- спросил Антон. --
По-твоему, у "яки-национализма" нет перспектив?
-- Слишком рано, -- не без некоторой грусти сказал Андрей. -- Через три
поколения это могло бы стать серьезным, если бы Остров существовал.
-- Куда он денется? -- сказал Антон. -- Не утонет же.
-- Его притянет материк, -- сказал Андрей.
-- А вот мы, молодежь, считаем вашу идею бредовой, -- без всякой злости
задумчиво сказал Антон. -- Как можно объявлять Остров русским? Это
империализм. Ты знаешь, что русской крови у нас меньше половины.
-- В Союзе, между прочим, уже тоже меньше половины, -- проговорил
Андрей.
Громовой голос по радио объявил, что до старта осталось десять минут, и
пригласил всех участников занять места.
Лучников пустил мотор и стал наблюдать приборы. Краем глаза заметил,
что сын смотрит на него с уважением.
-- Дед сегодня дает прием? -- спросил Андрей.
-- Конечно! -- воскликнул Антон и перешел на английский. -- It's going
to be what the americans call a swell party! (6*) Все участники ралли и
масса шикарной публики. Кстати, твоя мадам будет? Я ведь с ней слегка
знаком. Ее зовут Тина?
-- Таня, -- сказал Андрей.
-- Тина или Таня? -- переспросил Антон.
-- Таня. Какая, к черту, Тина?
-- Яки, атац! До вечера! Не торопись на трассе. Маета Фа все равно
непобедим.
-- Яки, челло! -- сказал Лучников. Осталось полторы минуты до старта.
Он включил свое СВ-радио и сказал Тане:
-- Привет.
-- Как дела? -- спросила она.
-- Нормально, -- сказал он. -- Найди Брука и вылетай на его вертолете в
Сугдею.
-- Но мы же иначе планировали, -- запротестовала она.
-- Найди Брука и вылетай к финишу, -- сказал он холодно. -- Все.
Выключаюсь.
Еще за несколько секунд до старта он подумал о том, что любимая его
стала как-то странно строптива, вот и сегодня даже не хотела идти на
праздник, едва не поругались.
-- Старт!
Взлетели ракеты, и все машины тронулись.
Правила этого соревнования не ограничивали ни объем цилиндров, ни
габариты машин. Хочешь -- гонись на огромном "руссо-балте", этом чуде
современного комфорта, хочешь -- на двухместном, похожем скорее на штиблету,
чем на автомобиль, "миджиете". При желании даже все эти ужаснейшие "голубые
акулы" и "желтые драконы", развивающие по дну соляного озера почти звуковую
скорость, могли выйти на старт "Антика-ралли", только что бы они делали на
виражах старой дороги?
Лучников не готовил свою машину специально к гонкам, не вносил в нее
никаких ухищрений, как делает большинство гонщиков. Его "турбо-питер" и без
этого был едва ли не уникален, новинка и гордость автоконцерна "Питер-авто"
в Джанкое. Прошлой весной была выпущена малая партия, не более полусотни
штук, разослана по всему миру перед началом рекламной кампании. Все важные
узлы аппарата были запломбированы престижной фирмой, даже масло предлагалось
сменить только после первых ста тысяч верст пробега. Конечно, в прежние
времена Лучников не удержался бы и влез в брюхо своему "турбо", но сейчас он
иногда с горечью думал, что в принципе ему и на гонку-то эту наплевать, не
будь она нужна СОСу, он ее бы даже и не заметил: он изменился, он думал о
себе прежнем почти как о другом человеке, очарование, возникшее весной в
Коктебеле, больше не возвращалось к нему, как много он потерял и что он
приобретает взамен -- силу, власть, решимость? Грош этому цена по сравнению
с единым мигом прошлого очарования.
Яки, сказал он себе, разгоняя машину в голубое с золотом сияние, в
котором уже через пять минут гонки стал проявляться силуэт Чатыр-Дага. Яки,
мне нужно вывести вперед Володьку, вот моя цель, сейчас нет других целей,
нет других мыслей, нет ничего.
Впереди, метрах в двадцати, шли всего три машины. Билли Хант в
пятнистом своем "охотнике" стремился пристроиться в хвост к гордо летящей
