Брюс Стерлинг
Наш нейронный Чернобыль
Конец двадцатого столетия и первые годы нашего нового
тысячелетия в ретроспективе составляют единую эру. Это была
Эпоха Нормальных Аварий, и жившие тогда люди радостно мирились
с таким технологическим риском, который сегодня показался бы
безумием.
В этот беспечный, если не сказать преступно халатный
период, Чернобыли были на удивление часты. Девяностые годы,
когда мощные промышленные технологии быстро распространились в
развивающемся мире, были десятилетием пугающих огромностей.
Достаточно вспомнить разлив нефти из супертанкера в Джакарте,
катастрофу в Лахоре, а также постепенное, но опустошительное
массовое отравление просроченными контрацептивами в Кении.
Но все же ни одно из этих событий не подготовило
человечество к поразительному глобальному эффекту наихудшего
из всех биотехнологических бедствий: событию, ставшему
известным под названием "нейронный чернобыль".
Поэтому бы должны быть благодарны тому, что такой
авторитет, как Нобелевский лауреат, системный нейрохимик
доктор Феликс Хоттон посвятил свое талантливое перо истории
"Нашего нейронного чернобыля" (Бессемер, декабрь 2056, цена
499.95 долларов). Уникальная квалификация автора позволяет ему
дать сокрушительную переоценку тупоголовой практике прошлого,
ведь д-р Хоттон - яркий представитель новой "Науки Открытой
Башни", то есть того социального движения внутри научного
сообщества, что возникло в ответ на Новый Луддизм второго и
третьего десятилетий нового века.
И именно такие пионерские статьи Хоттона, как
"Двигательная нервная сеть Locus Coeruleus: на кой черт она
нужна?" и "Мой великий балдеж при отслеживании нервных
соединений при помощи тетраметилбензидина" заложили основу
этой новой, расслабленной и триумфально субъективной школы
научных исследований.
Современный ученый вовсе не похож на облаченного в белый
халат социопата прошлого. Ученые сегодня демократизированы,
прислушиваются ко мнению общества и полностью интегрированы в
главный поток современной культуры. И нынешняя молодежь,
восхищающаяся учеными с обожанием, некогда припасенным для
рок-звезд, едва ли может представить ситуацию иной.
Но уже в первой главе, "Социальные корни генетического
хэкерства", доктор Хоттон с поразительной четкостью
воспроизводит отношения, царившие на рубеже столетий. Это был
золотой век прикладной биотехнологии. Тревожное отношение к
"ковырянию генов" быстро изменилось после того, как ужасающая
пандемия СПИДа была окончательно побеждена усилиями
исследователей рекомбинантной ДНК.
Именно в этот период мир впервые осознал, что ретровирус
СПИДа оказался для него фантастическим благословением из-за
своей особо отвратительной маскировки. Эта болезнь, с жутким и
смертоносным коварством подкапывавшаяся под саму генетическую
структуру своих жертв, оказалась медицинским чудом, когда ее
удалось обуздать. ДНК-транскриптазная система вируса СПИДа
проявила себя способной рабочей лошадкой, успешно доставляющей
в организмы страдающих от мириадов генетических дефектов
целительные сегменты рекомбинантной ДНК. Перед
ДНК-транскриптазной технологией неожиданно стала отступать
одна болезнь за другой: серповидноклеточная анемия, кистозный
фиброз, болезнь Тэй-Саша - буквально сотни синдромов ныне
стали лишь неприятными воспоминаниями.
После того, как в индустрию биотехники были вложены
миллиарды, а инструменты исследований упростились и
стандартизировались, проявилось и неожиданное последствие -
зародилось "генетическое хэкерство". Как отмечает доктор
Хоттон, ситуация имеет точную параллель в субкультуре
компьютерного хэкерства 70-х и 80-х годов. И здесь опять
необыкновенно мощная технология внезапно оказалась в пределах
индивидуальной достижимости.
Когда новые биотехнологические компании стали множиться,
становясь все меньше и совершеннее, вокруг этой "горячей
технологии", подобно облаку пара, стала разрастаться
субкультура хэкеров. Эти хитроумные анонимные личности,
зачастую впавшие в состояние маниакальной самопоглощенности
благодаря умению наудачу манипулировать с генетической
судьбой, ставили собственное любопытство превыше лояльности к
общественным интересам. Уже в начале восьмидесятых приборы
вроде жидкостного хроматографа высокого разрешения, систем для
культивации клеток и секвенаторов ДНК были достаточно малы,
чтобы поместиться в шкафу или на чердаке. И если их не
покупали ради развлечения на свалке или попросту не крали, то
любой сообразительный и целеустремленный подросток мог собрать
их из готовых продажных узлов.
Во второй главе доктор Хоттон исследует биографию одного
подобного индивидуума: Эндрю ("Багса") Беренбаума, ныне
общепризнанного преступника.
Багс Беренбаум, как убедительно показывает автор, мало
отличался от толпы подобных ему сообразительных молодых
неудачников, вившихся вокруг генетических заведений
Северокаролинского Исследовательского Треугольника. Отцом его
был малоудачливый вольный программист, а матерью - злостная
поклонница марихуаны, вся жизнь которой была сосредоточена на
роли "Леди Энн Грингэблской" в Рэлейском Обществе
Созидательного Анахронизма.
Оба родителя придерживались хлипкой претензии на
интеллектуальное превосходство, внушая Эндрю, что все
страдания их семьи происходят от общей тупости и
ограниченности воображения среднего гражданина. И Беренбаум,
проявивший ранний интерес к таким предметам, как математика и
конструирование (считавшиеся тогда откровенно
непривлекательными), тоже отчасти пострадал от гонений со
стороны наставников и одноклассников. В пятнадцать лет он уже
переместился в субкультуру генохэкеров, собирая различные
слухи и осваивая "сцену" через компьютерные информационные
каналы и ночные посиделки с пивом и пиццей в компаниях других
будущих профессионалов.
В возрасте двадцати одного года Беренбаум во время летней
практики работал в небольшой фирме из Рэлея под названием
"КоКоГенКо", производившей специализированные препараты для
биохимии. Эта фирма, как позднее доказало проведенное
Конгрессом расследование, в действительности служила "крышей"
для калифорнийского производителя "созидательных препаратов" и
контрабандиста Джимми ("Скрипуна") Маккарли. Агенты Маккарли,
обосновавшиеся в "КоКоГенКо", проводили по ночам в обстановке
полной секретности бесчисленные "исследования". В
действительности же эти "секретные проекты" были наглым
производством синтетического кокаина, бета-фенилтиамина и
различных сделанных на заказ производных эндорфина -
естественного обезболивающего, в десять тысяч раз более
мощного, чем морфин.
Одному из "черных хэкеров" Маккарли, возможно, самому
Беренбауму, пришла в голову идея "имплантированной фабрики
наркотиков". Смысл ее был во включении производящих наркотик
генов непосредственно в человеческий геном, после чего
наркоман будет находиться в состоянии непрерывного опьянения.
В качестве агента для фиксации предлагался ретровирус СПИДа,
последовательность ДНК которого была общеизвестна и доступна
через десяток научных баз данных открытого пользования.
Единственным недостатком схемы было, конечно, то, что наркоман
просто "сгорел бы подобно мотыльку из туалетной бумаги", если
воспользоваться запоминающейся фразой автора.
Глава третья по сути техническая. Написанная легким и
популярным стилем доктора Хоттона, она восхитительна при
чтении. В ней автор делает попытку реконструировать неуклюжие
попытки Беренбаума добиться желаемого через общие манипуляции
с ДНК-транскриптазой вируса СПИДа. Беренбаум, конечно же,
искал способ включать и выключать переносчика транскриптазы,
что позволило бы сознательно управлять внутренней фабрикой
наркотика. Созданная им транскриптаза была запрограммирована
реагировать на простое пусковое вещество, то есть "триггер",
принятое пользователем - вероятно, как предполагает Хоттон,
d-1,2,5-фосфолитическую глютеиназу, фракционированный
компонент "Сельдерейной шипучки доктора Брауна". Этот
безвредный напиток был любимым питьем в кругах генохэкеров.
Решив, что геномы производства кокаина слишком сложны,
Беренбаум (или, возможно, его сообщник, некто Ричард
("Прилипала") Равеч) переключились на более простую полезную
нагрузку: только что открытый геном фактора дендритного роста
млекопитающих. Дендриты - это ветвящиеся отростки мозговых
клеток, известные любому современному школьнику,
обеспечивающие мозг млекопитающих потрясающе сложной паутиной
связей. В свое время существовала теория о том, будто фактор
ДР может быть ключом к значительно более высоким ступеням
человеческого разума. Предположительно, и Беренбаум и Равеч
делали себе инъекции собственного препарата. Как могут
подтвердить многие нынешние жертвы нейронного чернобыля, это
оказывает определенный эффект. Но, однако, не совсем тот,
каким его представляли фанатики из "КоКоГенКо".
Во время временного сводящего с ума возбуждения от
дендритного "веточного эффекта" Беренбаума посетило
злосчастное озарение. Ему удалось снабдить свою модель
ДНК-транскриптазы триггером, но таким, который делал эту
транскриптазу гораздо опаснее исходного вируса СПИДа. Сцена
для катастрофы отказалась подготовлена.
В этом месте читателю следует припомнить социальные
отношения, породившие угрожающую душевному равновесию изоляцию
научного работника тех лет. Доктор Хоттон довольно безжалостен
в психоанализе умственного состояния своих предшественников.
Предлагавшаяся в то время различными науками якобы
"объективная картина мира" ныне правильнее должна
рассматриваться как разновидность умственной "промывки
мозгов", направленно лишающей свои жертвы полного спектра
человеческих эмоций и реакций. при подобных условиях
безрассудный поступок Беренбаума становится почти достойным
жалости - он был судорожной сверхкомпенсацией за годы
эмоционального голода. Не посоветовавшись со своим
начальством, которое могло проявить большее благоразумие,
Беренбаум начал предлагать бесплатные образцы своей
"мокрятины" любому, желающему их испробовать.
В Рэлее разразилась внезапная короткая эпидемия
эксцентричных гениев, конец которой положили лишь хорошо ныне
известные симптомы "дендритного краха", вышвыривающие
экспериментаторов в отгороженное от мира видениями поэтическое
безумие. Сам Беренбаум покончил с собой задолго до того, как
стали известны полные эффекты. А полные же эффекты,
разумеется, простираются далеко за пределы этой прискорбной
человеческой трагедии.
Глава четвертая постепенно, по мере того, как медленно
накапливаются доказательства, превращается в захватывающую
детективную историю.
Даже в наше время термин "Рэлейская колли" имеет для
любителей собак особый смысл, но многие из них уже забыли о
его истинном происхождении. Эти симпатичные, общительные и
тревожно разумные сообразительные существа при посредничестве
энергичных владельцев питомником и покупателей вскоре
распространились по свей стране. Однажды перебравшись с
хозяина-человека на собаку, транскриптазное производное
Беренбаума, подобно исходному вирусу СПИДа, прошло и через
