- Не скажи, Коммерция, не скажи. Тебя надо очень сильно напугать,
чтобы ты, быстренько прибежав домой, потеплее приоделся для лагерных зим и
ринулся в открытую крутить сидора у первой попавшейся гражданки. Фармазон
на покое, катала на подхвате, ежедневно ужинающий стерлядкой в ресторане
на бегах, польстился на кошелек со ста двадцатью рублями!
- Черт попутал.
- Я скорее поверю, что ты черта попутал. Одно только скажу:
перепуганный, ты грубо работаешь. Читается как по букварю.
- Это вами читается. А народный суд, не умея прочитать, отстегнет мне
пару лет, и дело с концом.
- А если я помогу народному суду прочитать текст?
- Какой именно?
- Случайный свидетель по меховому делу Валерий Евсеевич Межаков как
только узнает, что освобожденные участники этого дела начинают всерьез
постреливать друг в друга, быстренько совершает липовую кражу в надежде
отсидеться в лагере, пока эта перестрелка не закончится естественным
путем, то есть пока фигуранты не перестреляют друг друга, и гражданину
Межакову нечего будет опасаться. Гражданин Межаков опасается, боится,
паникует, не желая получить пулю.
Эрго: гражданин Межаков не простой случайный свидетель, а
полноправный фигурант по делу.
- Блестящая версия! - восхитился Коммерция. - Только жаль, никакими
фактами не подкреплена.
- Так я и стал бы излагать тебе факты!
- У тебя их нет, Александр, - убежденно заявил Коммерция.
- Считай, Коммерция, что предварительную беседу мы закончили. Теперь
суть. Мне необходимо раскрыть убийство Цыгана. Это сравнительно нетрудно.
Значительно труднее предварить вполне возможные грядущие убийства. Для
сведения: ревизовать меховое дело я не собираюсь, хотя твоя роль в нем
предыдущим следствием совершенно не изучена. Но обстоятельства,
подробности того дела необходимы мне для поиска и разработки плана
предотвращения последующих уголовных акций. Итак, условия: я тебя не
трогаю по меховому делу, а ты - откровенно, естественно, в приемлемых для
тебя и меня рамках, отвечаешь на мои вопросы. Согласен?
- Согласен.
- Вопрос первый: почему ты считаешь, что у тебя нет фактов?
- Я был связан только с Цыганом, а Цыгана нет на этом свете.
- Кто задумывал и разрабатывал план грабежа склада?
- Я, - скромно ответил Коммерция.
- Мне казалось, что ты от этого открещиваться будешь.
- Но мы же договорились, Александр! - слегка удивился Коммерция.
- Тогда подробности. На каком этапе тебя привлек Цыган?
- Когда уже был выбран объект.
- Кто нашел этот объект?
- Не знаю. Ко мне все шло через Цыгана.
- Тебе известно, почему это преступление было так быстро раскрыто?
- Откуда?! Секрет вашей фирмы.
- Могу сообщить: Колхозник для того, чтобы опохмелиться, шкурку на
Перовском рынке продавал.
- Знал, что дурак, но такой! Скорей всего его кто-то спровоцировал на
это.
- Я тоже так думаю. Но кто?
- Не надо больше вопросов, Александр. Я сам отвечу на все, что ты
хочешь узнать. Ты думаешь, я этих законников неумытых испугался? Да
плевать я на них хотел, если бы они только между собой эти пять
контейнеров делили. Я испугался того, кто их сталкивает лбами, кто знает
про них все, делает с ними что хочет. Вот он-то и меня, вероятнее всего,
подвести под монастырь мог.
- Хоть догадываешься - кто?
- Не догадываюсь и не хочу догадываться. Себе дороже.
- Я, Коммерция, искал этого человека. Но теперь этот человек
раздвоился. Я-то думал, что это он так неглупо разработал план операции.
Оказалось - ты.
- Спасибо за комплимент.
- Может, еще что-то скажешь?
- Сказать больше ничего не имею.
Смирнов стукнул кулаком в стенку, Казарян явился на зов.
- Рома, привет! - радостно поздоровался с ним Коммерция.
- Привет, - кивнул Роман и поинтересовался у Смирнова: - Нужен я,
Саня?
- Не ты. Разыщи Гусляева. Он где-то здесь. Пусть везет Коммерцию в
районное училище.
- Дал что-нибудь? - спросил Казарян.
- Ты не у него, ты у меня спрашивай, - встрял Коммерция. - Как на
ипподроме спрашиваешь, на кого ставить.
- Лерик, - с угрозой сказал Казарян. - Ты зачем меня дискредитируешь
перед начальством?
- Не зачем, а отчего. От скуки.
Бумажных дел по палагинскому делу хватило до позднего вечера. А утром
привезли Сырцова-Почтаря, который для порядка поломался полдня. Потом
мучил следователя, требуя уточнений, подтверждений и неукоснительного
соблюдения протокола. Мучил Ларионова, мучил Смирнова. Отмучились и
собирались домой отоспаться, когда из проходной позвонил Алик.
- Что случилось? - спросил Александр.
- Ничего, - ответил Алик. - Пойдем погуляем.
Смирнову шибко хотелось спать, но и прогуляться тоже было неплохо. По
бульварам до Москвы-реки. Любимый маршрут. Спустились к Трубной.
- Как Иван Павлович? - осторожно поинтересовался Александр.
- Скоро умрет, - стараясь приучить себя к неизбежному, Алик вслух
произнес страшные слова.
- Не надо так, Алик, - попросил Смирнов.
- А как? Как надо?! - заорал, чтобы не пустить слезу, Алик. - Я у них
сегодня ночевал. Он не спит, понимаешь, не спит! Он задыхается, а не
кашляет только сидя. Так ночь в кресле просидел.
- Может, лекарство какое-нибудь есть, чтобы не задыхался?
- Есть. Понтапон, морфий. Но он не хочет помирать блаженным кретином
под действием наркотиков. Я вот все думаю: скоро, совсем скоро его не
станет в этой жизни, а все его мысли о том, что будет без него, что будет
с нами, что будет со страной. Сила духа это или ограниченность жуткая?
- Это храбрость, Алик. И ответственность за все, что совершил. Доброе
или недоброе. Как он к аресту Берия отнесся?
- Смеялся очень над заявлением, что Берия - английский шпион. А так -
радовался, говорил, что пора начинать.
- Я его тоже поправил в этом роде. Разозлился он ужасно. Кричал,
чтобы мы освобождались от идиотских иллюзий, погубивших его поколение.
Иллюзий, что кто-то сверху решит все самым правильным образом.
- Сверху виднее, - сказал Александр.
- Ты, как попугай, за мной повторяешь. Именно так я ему и ляпнул.
- А он что?
- Он сказал, что снизу - виднее.
Они миновали Трубную и поволоклись вверх. Невыносимо остро верещал
железом о железо трамвай, спускаясь на тормозах по Рождественскому.
- Помнишь, Алик, он мне сказал, чтобы я боялся профессиональных шор?
Так вот, поймал я себя тут на одной мыслишке. Понимаешь, на допросах
Ларионов, Ромка, да и я грешный, остроумны, находчивы, красноречивы. А
допрашиваемые - несообразительны, тупы, косноязычны. Они глупы, а мы умны?
Часто, но не всегда. Вся загвоздка в том, что мы играемся, чувствуя за
собой силу. Силу своего положения, силу сведений, силу убеждения в том,
что перед тобой преступник, человек второго сорта. И поэтому играемся с
людьми, как кошка с мышкой. А это - плохая игра, потому что кошка играется
с мышкой перед тем, как ее съесть. Удовлетворение от собственного
превосходства, веселье злорадства - вот что значит наше прекрасное
остроумие.
- А ты что, няньчиться с ними должен?
- Не няньчиться. Разобраться по-человечески.
Вот и Сретенские ворота, яркие огни, многолюдье.
- По кружечке, а? - предложил Алик.
Зашли в угловую пивную и взяли по кружечке. Тихий звон стеклянной
посуды, мирный и мерный рокот доброжелательных бесед, уютный запах табака,
свежего пива, горячих сосисок. Непонятно кто поприветствовал Смирнова из
дальнего темного угла. Он ответил вежливо.
- Москва знает своих героев, - отметил, забавляясь, Алик.
- Надоели они мне все, - вяло сказал Александр.
- Саня, я тут сорок пятый вспомнил, - ни с того, ни с сего вдруг
переключился Алик. - Какой ты с войны пришел. Какой замечательный ты был,
озорной, легкомысленный! Я тогда ужасно серьезный был, глобальными
категориями мыслил, вопросы мироздания решал ежечасно. А ты ерничал,
шутковал, радовался как дитя, по лезвию ножа разгуливая. Допил? Пошли.
Направились к Чистым прудам.
- А теперь наоборот, - через молчаливых пять минут констатировал
Александр.
- Почему? - грустно спросил Алик.
- Черт его знает, но мне все кажется, что временно. Что-то непременно
надо доделать, и все вернется: и молодость моя, и радость, и легкость.
- Тоже мне старик?
- Иногда себя чувствую стариком. Честно, Алик.
Дошли до Покровских ворот. Испортилось настроение.
- Как живешь? - спросил Александр.
- Живу - хлеб жую, - нелюбезно ответил Алик.
- Варя как? Нюшка как?
- Тоже хлеб жуют.
- Что это ты? - удивился Александр.
- Устал, извини.
- Тогда что же я тебя мучаю? Домой езжай.
- Это я тебя, Саня, мучаю. Тебе тоже отдохнуть не мешало бы.
Александр рассмеялся, потому что сегодня ему не хотелось тащиться до
Москвы-реки. Рассмеялся и предложил:
- Пойдем, я тебя на троллейбус провожу.
Алик поехал домой, так и не сказав Александру того, ради чего он с
ним встретился сегодня: его, Александра Ивановича Спиридонова, утром
повесткой вызвали к следователю и сообщили о возбуждении против него
уголовного дела о превышении им мер самообороны.
Владлен Греков не стучал вольнолюбиво и победительно каблучками по
коридорам. Он сидел в той самой приемной и послушно ждал, понимал, что
сегодня он не по звонку. Сегодня рядовой функционер мечтал хоть на минутку
прорваться к высокому начальству. Прорваться по счастливому случаю.
Секретарша неодобрительно поглядывала на него. Он изредка вставал,
здороваясь: мимо, к высокому начальству направляясь, пробегало просто
начальство. Наконец вышел из кабинета последний, и утихло все. Секретарша
холодно сообщила:
- Через пять минут Николай Александрович отбывает в ЦК.
Отбывает. Через площадь - и всего делов-то.
Отбывающий выглянул в приемную и любезно попросил:
- Люба, чайку. - И увидел Владлена. Недолго моргал, вспоминая.
Поинтересовался: - Тебе чего?
- Пять минут для срочного разговора, Николай Александрович.
Пять свободных минут он выкроил для паренька: пока чай готовится,
пока чай пьется... Да и настроение хорошее, демократичное. И поэтому
предложил:
- Заходи.
Николай Александрович быстро прошел к столу, незаметно перелистал
типографским способом изготовленный список для своих сотрудников и,
усевшись, сообщил Грекову:
- Слушаю тебя, Владлен. Только покороче. Времени у нас мало.
- Постараюсь. Совершенно случайно от одного общего знакомого я
сегодня утром узнал, что против моего школьного друга, молодого, подающего
надежды журналиста Александра Спиридонова возбуждено дело. Он один - я
подчеркиваю: один! - пресек трамвайный грабеж и обезвредил трех бандитов,
вооруженных пистолетом и ножами. Более того, бандит с пистолетом оказался
опасным убийцей, которого до этого тщетно разыскивала московская милиция.
- Как это - "обезвредил"? - недоуменно спросил Николай Александрович.
- Нокаутировал, Николай Александрович. Алик - хороший боксер, и
именно это теперь ставится ему в вину.
Вошла секретарша, поставила перед Николаем Александровичем стакан
темно-коричневого чая:
- Вам пора, Николай Александрович.
Тот отхлебнул из стакана в юбилейном подстаканнике, спросил:
- А ему чайку?
- Сейчас будет, Николай Александрович, - заверила секретарша и вышла.
Николай Александрович смотрел на Грекова и соображал. Сообразив, сказал:
- Ты чего стоишь? Садись, в ногах правды нет.
Греков, зная место, сел на один из стульев, что стояли в ряду у
