если не он вдохновитель и организатор восстания, то ему можно поручить его
ликвидацию. Являясь членом правления, он не присутствовал на заседании,
где были вынесены последующие решения. У него был нюх на кровь, а свою
кровь он проливать не любил. И потом, когда он получил председательское
кресло и власть в организации, единственными словами, употреблявшимися
постоянно, были "пытать" и "убивать".
Совсем случайно он оказался сейчас рядом с мятежниками и должен
позаботиться о резвом Германе, который задумал освободиться от власти
организации. Они полагают, что он отлично знает здешнюю обстановку, и
потому просили его выполнить эту работу для дураков. У него достаточно
козырей и он сможет позаботиться о Германце в любое время, когда захочет.
Его солдаты уже прибыли и были готовы действовать. Хотя майамская
полиция оцепила весь район, его люди были единственными, кто мог
проникнуть к мятежникам и нанести удар. Они были хорошо вооружены, отлично
натренированы и абсолютно преданы ему...
Почему правление поручило это дело именно ему, он не знал. Эта
работенка вполне подошла бы для какого-нибудь местного капо, но не для
босса. Но уж если ему дали работу, что ж, отлично. Он сделает.
В Нью-Йорке сукин сын Берк устроил французу множество неприятностей,
и это тоже хорошо. Всякий раз, когда правление вводит в действие тварь,
вроде француза, неприятности неизбежны. Дерьмо! Дали бы ему возможность
использовать своих людей, он бы все сделал сам. Так нет, они подключили к
делу Фрэнка Бердуна, и тот сумел усугубить положение.
Ладно, он-то не оплошает. Два дня работы и через неделю этот жук
Германец будет мертв и с его выступлением будет покончено.
Фрэнк Бердун обладал интуицией зверя. Он знал, когда его преследуют.
Он чуял это нутром и, шагая по улицам, сжимал в кармане пистолет. Обычно
ощущение оружия в руке успокаивало, но в этот раз он продолжал волноваться
и нервничать. Металл холодил ладонь, глаза выискивали опасность, все
чувства были напряжены, но он не видел охотника.
Француз вспомнил Вика Петрочини и других, и неожиданно понял, что они
ощущали в свое время. Его снова затошнило.
Когда, войдя в свою квартиру, он оказался в относительной
безопасности, его еще раз вырвало. Он торопливо встал на коврике на колени
перед унитазом и старался, чтобы брызги не попали на него. Вылилось из
него не так уж и много, потому что он ничего не ел, но мутило ужасно, и он
дергался в спазмах. Когда рвота прекратилась, он разделся и влез под душ.
Француз вышел из ванны уже более похожим на себя. После душа он, как
всегда, почувствовал себя лучше. Он не увидел ножа, который полоснул его,
а только вытаращил глаза и попытался закричать.
Увидев знакомое лицо, он не успел произнести имени палача: следующий
взмах ножа полностью перерезал ему глотку у подбородка.
Он узнал, что такое растянувшийся миг. Француз думал об этой
невероятности, думал о причинах всего происходящего и удивлялся, как один
поганый маленький червяк может подточить каменные стены, которые рушатся
теперь, будто сложенные из песка.
Француз был еще жив, когда нож снова со зверской силой распорол его
тело. Все его страхи окрасились сознанием того, что он делал другим, и он
попытался застонать. Но тщетно... Из перерезанного горла слышалось лишь
тихое шипение выходящего из легких воздуха. Он умирал, понимая, что
умирает, но был не в силах даже сказать об этом...
Шатси долго смотрел на лужу крови, омывающую тело. Лицо его застыло в
глубокой задумчивости. При жизни Фрэнк Бердун был страшным человеком,
которому подчинялись и которого избегали. После всего того, что француз
сделал ему за все годы, Шатси был полностью предан ему, исполнял любой
приказ, каприз, любое требование своего шефа. Но не из-за уважения или
личной привязанности, а из-за обыкновенного неослабевающего и, казалось
бы, беспричинного страха. Открывшееся зрелище обрадовало его и он издал
сухой, кашляющий звук, заменявший ему смех.
- Ты, Фрэнк, не должен был посылать за мной солдат, - пробормотал он.
- Ты, Бердун, грязный подонок. Ты сволочь. Ты получил то, что давно
заслужил.
Ему показалось, что он уловил движение глаз лежащего, но не был в
этом уверен.
"Плохо", - подумал он. До сих пор Шатси не приходилось делать это с
живыми.
Он достал нож и аккуратно вырезал пупок Бердуна. Затем поднял
кровавый комок к свету и внимательно изучил его. Когда он вновь перевел
взгляд на француза, то непроизвольно передернул плечами. Шатси увидел, как
в течение секунды глаза покрываются пленкой смерти.
Жизнь покинула француза, сердце дернулось в последний раз и замерло.
Шатси усмехнулся, наблюдая агонию француза, потом вынул из кармана
грязный платок и завернул в него страшный сувенир.
- Я сохраню его, Фрэнки, - пробормотал он. - Этот особенный...
Когда телефон зазвонил в четвертый раз, Джил поднял трубку. Звонил
Билл Лонг.
- Пожалуй, тебе будет интересно узнать. Мы проверили Шатси Хейнкеля
и, похоже, что он исчез.
- Как?
- Сбежал, дружище, с чертовской поспешностью. Очистил место, где жил,
и сразу же после этого его зашли проведать несколько парней. По описанию,
они похожи на тех, кто отличился в Бруклине.
- Ясно... Они приходили за ним. Если именно он был в машине с Виго,
то его хотели убрать. Сейчас организация не может позволить, чтобы
подобные выродки гуляли на свободе.
- Выходит, это Бердун отдал приказ, а?
- Да, вполне возможно, что он хотел его ликвидировать.
- Я так и думал. Теперь они поспешат к французу и сообщат ему эту
новость.
Берк нахмурился.
- Этот подонок тоже может поспешить убраться.
- Черт побери! Мы устроим слежку за его квартирой на всю ночь. Не
желаешь принять участие?
- Не сегодня, старина.
- Что с тобой?
- Скажу - не поверишь.
- Поверю.
- Я проведу уикэнд с Энни Скенлон, - смущенно проворчал Джил. - Если
захочешь меня увидеть, я в гостинице "Клиппер" в Джерси.
- Ну, брат... - тихо протянул Лонг, аккуратно вешая трубку.
Берк собрал вещи и направился вниз по лестнице, чтобы поймать такси и
ехать к Элен.
10
Переезжая через мост на пути в Джерси, Джил сидел молча, наслаждаясь
чувством свободы от непрестанного шума и суеты большого города, который
остался позади. Казалось, он пересек черту, и ему не хотелось
возвращаться. К счастью, он умеет приспосабливаться. Многие не умеют.
Город для них жизненно необходим, они не мыслят себя вне его. Для него же
он был просто местом, где надо жить, пока он не решит, что пришло время
покинуть его. Там он родился, вырос и работал, поэтому Нью-Йорк стал для
него больше, чем просто город. Он стал его родным, родной горной страной,
где скалами стоят дома, где каждый каньон, каждый уступ, каждая расщелина
отпечатались в его памяти.
Людей, живших в нем, он систематически запоминал, заносил в каталоги
и хранил все это в клеточках своего мозга. Иногда он чувствовал, что эта
информация давит на него, подобно раковой опухоли. Эти люди действительно
были подобны раковым клеткам. А другие были просто людьми, средой, которая
кормила их и поглощалась ими по мере развития болезни.
- Джил, ты что такой серьезный?
Он повернул голову и улыбнулся.
- Просто думаю.
- Великие идеи?
- Не очень. - Он смотрел сквозь ветровое стекло. - Когда-нибудь я все
же закончу это дело.
- Когда? - тихо спросила она.
- Когда все кончится.
- Разве такое возможно?
- Нет, но я сдержу их.
Она положила ладонь поверх его руки на руле.
- То же говорил и мой отец.
- Все так говорят.
- Почему же тогда они не сделали этого до сих пор?
- Копы странный народ, детка. Я не понимаю, почему они не порывают со
своей работой, но они не бросают ее. Знаешь только, что пройдет много
времени, пока чего-нибудь добьешься... Некоторые приходят с высшим
образованием, другие, кому не посчастливилось его получить, довольны, что
могут пулять и лупить, кого надо. Они родились полицейскими и умрут ими.
Такова жизнь.
- Понимаю, - проронила она.
- Но не одобряешь?
- Кто-то должен это делать.
- Ты не ответила на вопрос.
Прошло несколько секунд. Наконец, подумав, Элен кивнула головой,
понимая, что слова, которые она произносит, слишком долго были погребены в
ней.
- Одобряю, Джил. У меня была жизнь, которую я ненавидела, потому что
слишком много было тревожных дней и ночей, пока не случилось неизбежное.
Когда я сейчас вспоминаю, то вижу, что это я всегда жаловалась, а моя мать
- никогда. Она... она _п_о_м_о_г_а_л_а_ папе. Она делала все возможное,
чтобы облегчить ему жизнь. Она одна по-настоящему испытывала страх. Не
противоборство, не боль, не страдания при виде умирающих и мертвых, а
страх. - Элен замолчала, крепко прижав ладонь к его руке. - Я одобряю твое
дело, что бы о тебе ни говорили, - закончила она.
В груди у него опять заныло, но он по-прежнему смотрел на дорогу.
Годы одиночества советовали ему ничего не отвечать, но годы, которые ждали
впереди, советовали высказаться. Он быстро взглянул на нее, и этого
взгляда было более, чем достаточно.
- Если бы я встретил тебя раньше, многое могло бы быть по-другому,
Элен.
- Я бы ничего не изменила.
- Что может что-нибудь изменить?
Она вновь сжала ему руку.
- Ничто не может. Мы оба знаем это.
- У меня глупое ощущение.
- Какое?
- Черт побери! - повысил голос Джил. - Ты знаешь, какое.
- Можешь поверить, у меня то же самое.
У него опять заныла душа.
- Любовь создана для ребятишек, - заключил он.
Ее смех был низким и заливистым. Она положила голову ему на плечо, и
Джил ощутил слабый запах ее духов и тепло ее тела.
- Тогда мы и есть ребятишки. И притом выбрали необычное место для
объяснений.
- А где лучше?
- Ты должен был попытаться сделать это, когда мы лежали на одной
подушке.
- Там бы это не прозвучало.
- Не прозвучало бы, если бы это был не ты, - промолвила Элен.
Марк Шелби услышал телефонный звонок, отставил питье и посмотрел на
большие настенные часы.
"Люди в Чикаго стареют, - подумал он. - Понадобилось два часа, чтобы
проверить его информацию, собрать правление и принять решение".
Когда он сказал "хэлло", они не стали называть друг друга по именам.
Он сразу узнал голос. Теперь им известно, что француз мертв, и они
вспомнят, что он всегда был Первым Гладиатором, и поведут дело, как надо.
- Мы только что обсудили положение, - произнес голос.
- Да? - Марк был тверд и решителен.
- Насколько вы продвинулись в своем другом деле?
Вопрос касался информации, утраченной во время взрыва компьютеров
Брея.
- Потребуется еще несколько дней.
- Не можете ли вы заняться еще кое-чем?
- Разумеется, могу, - его голос звучал все уверенней.
На другом конце линии довольно хмыкнули.
- Отлично, мы поручаем вам это.
- Что именно?
- Пока Папа отсутствует, вы будете исполнять его обязанности. Вы
сможете с ними справиться, не так ли?
- С удовольствием, - в его голосе послышались радостные нотки.
Щелчок возвестил окончание разговора. Теперь он знал, что должен
выполнить работу француза, пока Папа сидит где-то в своем убежище во
Флориде. Может быть, кроме него, это никому неизвестно. Но он хотел знать
эти вещи, потому что однажды, когда ловушка захлопнется, она не должна
оказаться пустой. Единственное, что беспокоит, это решение правления
