снежный ком, все новыми и новыми конфликтами, катаклизмами,
трагедиями.
Какая же это страна?
Та, где власть в руках сионистов.
- То, что я сейчас скажу, на первый взгляд может показаться
чудовищным, но Израиль раздирают, да, да, именно раздирают и ранят
дикие противоречия самого острого "еврейского вопроса". Я убедилась в
этом еще до войны 1967 года, когда переехала из Голландии в Израиль.
Моей собеседнице сейчас тридцать один год, хотя выглядит она
гораздо старше - глаза тусклые, потухшие. Восемнадцатилетней девушкой,
со всем пылом юности впитав в себя сионистские убеждения, она однажды
резко выступила на собрании молодых сионистов одной из еврейских общин
Амстердама:
- Мы все твердим и твердим: надо жить на родине отцов, надо
возродить и укрепить страну предков, надо все силы отдать священной
земле Израиля! Все слова, слова. Когда же начнутся дела? Как же мы
сагитируем других, когда сами остаемся в Голландии! Я решила показать
пример: уезжаю в Израиль!
Послышались дружные рукоплескания.
- Кто со мной?
А вот этот вопрос встретили томительным и гнетущим молчанием.
Даже юноша, которому незадолго до того был отдан первый в жизни
поцелуй, юноша, слывший самым красноречивым оратором общины и еще
вчера под звездами уверявший девушку, что не мыслит своей жизни без
нее, даже этот юноша, несколько минут тому назад казавшийся ей самым
близким и дорогим человеком на свете, молчаливо смотрел отрешенным
взглядом куда-то в сторону.
А после собрания остывший поклонник пытался образумить девушку:
- Ты привыкла к благам цивилизации. Ты не выдержишь жизнь в
палатках.
В ответ он услышал:
- Теперь-то я уж обязательно поеду. И в значительной степени
назло тебе!
Девушке устроили торжественные проводы. Родители подруг, втайне
косясь на нее, задарили девушку подарками. Богатый коммерсант, в
текстильной фирме которого служил ее отец, пообещал ей периодически
присылать в Израиль денежное вспомоществование.
Она поселилась в Иерусалиме и, хотя по своему образованию и
склонностям могла рассчитывать на более высокооплачиваемую работу,
сразу же согласилась пойти медицинской сестрой в инфекционное
отделение госпиталя. Ее обнадеживали радужными перспективами: ведь она
принадлежит к уважаемой прослойке ашкенази - выходцам из Европы. А ее
дети будут уже совсем привилегированными израильтянами - сабрами: они
ведь родятся в Израиле. И девушка...
Почему я не называю ее по имени и фамилии?
Не могу. Дал ей слово. Впрочем, не уверен, что при нашем
знакомстве девушка не назвала вымышленное имя, настолько боится сейчас
сионистов. Бежавшая обратно в Голландию из "страны предков", она
причислена амстердамскими сионистами к ренегатам и находится под их
неослабным подозрением. Владелец фирмы, где она работает, и без того
намерен избавиться от нее, посмевшей разочароваться в сионизме, да еще
и в самом Израиле. Вот почему она согласилась встретиться со мной
только в Гаагеблаго не так уж далеко от Амстердама.
И не в отеле, не у своих родственников, а на глухой улочке близ
памятника Свелинку - известному композитору XVI-XVII веков. В тот
апрельский полдень дул холодный зимний ветер, вперемешку с дождевыми
каплями падали неправдоподобно продолговатые снежные хлопья, но я не
решился предложить своей собеседнице укрыться в кафе: там бы у нас
разговора совсем не получилось.
Моя новая знакомая проявила себя в Израиле усердной, как она о
себе говорит, экзальтированной сионисткой. Закрывала глаза на бытовые
невзгоды, на очень многое, что ей не нравилось в Израиле, - уж очень
оно расходилось с ее пониманием человечности и гуманизма.
Главное, ей удалось необратимо вырвать из своего сердца молодого
амстердамского, как она говорит, сиониста "на словах". Воспоминания о
его велеречивых призывах посвятить жизнь "земле предков" вызывали в
ней горький смех, ибо она уже знала, что пылкий проповедник счастья на
"родине отцов" благополучно поступил на юридический факультет
Амстердамского университета.
К девушке в Иерусалиме пришла настоящая любовь. Действительно
взаимная. Девушка всем сердцем чувствовала, что смуглый работящий
юноша, неизменно встречающий любую неприятность ослепительной улыбкой,
в ней души не чает. Но...
КАК РАСТОПТАЛИ ЛЮБОВЬ
Нет, нет, он не обманул девушку. Не оказался краснобаем и
пустозвоном. Не отказался разделить с ней тяготы жизни в
неблагоустроенной тогда еврейской части Иерусалима.
Почему же новые друзья девушки, пожилые и молодые, назойливо
уговаривали ее навсегда забыть о существовании полюбившегося ей юноши?
Почему вдруг ею так заинтересовались профессиональные и добровольные
свахи, оглушившие скромную медсестру ворохом блестящих кандидатур в
мужья? Почему из Голландии посыпались письма от амстердамских друзей и
родных: он недостоин тебя, забудь его, не калечь себе жизнь! Почему
амстердамский коммерсант, у которого служил отец, прекратил присылку
денежного пособия?
Ответ - для страны, где власть в руках сионистов, - предельно
простой: улыбчивый, прямодушный парень был сефардом, семитом "третьего
сорта", выходцем из Марокко. В Америке его называли бы "черным", в
Израиле его назвали "грязным". И брак такого еврея с девушкой-ашкенази
считается в Израиле смешанным. А ведь еще гитлеровские "генетики"
настойчиво доказывали, что при смешанном браке ребенок наследует
только недостатки обеих рас!
Сделаю небольшое отступление и замечу, что иногда "грязный"
марокканский еврей неожиданно для него возводится в высокий ранг
"чистокровного" семита. Это бывает в тех случаях, когда религиозные
инстанции Израиля пытаются предотвратить брак марокканца с еще более
"нечистой" еврейкой. Такую метаморфозу испытал на себе Ханои Тургеман,
вывезенный среди тысяч подростков в Израиль из марокканского города
Касабланки. Три военизированных лагеря. Мучительное существование в
необжитой пустыне Негев, где жилье переселенцев окружали шакалы.
Бродяжничество, безработица, служба в "усмирявшей" арабов воинской
части. Изнурительная работа в типографии - она принадлежала ярому
сионисту Арону Прессу, виртуозно выжимавшему все соки из своих
рабочих... "Лишь один раз за все эти годы мне, казалось, блеснул
светлый луч счастья, надежды, - рассказал Ханон Тургеман журналистам.
- В городке Петах-Тиква я познакомился с девушкой, которая пришлась по
сердцу. Мы решили соединить свои судьбы, вместе идти по жизни. И тут
выяснилась дикая вещь. Главный раввин города господин Кац вызвал меня
к себе. "Ваша избранница не чистокровная еврейка, ее мать принадлежит
к другой национальности. Наш закон запрещает смешанные браки". Мы с
невестой были потрясены до глубины души. Пытались добиться
справедливости в высших инстанциях. Все напрасно. Мы решили пойти
наперекор этому расистскому закону. Но раввины не дремали. Нам
объявили, что наш ребенок будет считаться "незаконнорожденным".
Возвращаюсь к моей собеседнице. Она не сдавалась, хотя друзья,
более сведущие в израильских порядках, отговаривали ее от дальнейшей
борьбы: "Ты никак не хочешь понять, что у нас иудаизм -
государственная религия и бороться с ее канонами бесполезно". Но
девушка продолжала метаться из одной организации в другую. Просила,
умоляла, требовала. А сотруднику министерства религии, знавшему в
юности ее отца, недвусмысленно выложила:
- Подумайте, дядя Зельман, мне не только не хотят помочь, но еще
доказывают, что сефардов следует селить в отдельных районах, что по
своему низкому культурному уровню они полудикари и не могут ужиться с
сабрами и ашкенази. Мне хотят внушить, что я совершила преступление,
полюбив "нестопроцентного" еврея. От таких разговоров отдает
нацистскими законами о "чистоте расы"! Такие взгляды - это же чуть ли
не желание воскресить в Израиле гетто и страшную традицию черты
оседлости!
И дядя Зельман пришел в негодование... оттого, что девушка так
резко критикует обычаи и взгляды самых чистокровных и избранных
израильтян. Он указал несчастной влюбленной на дверь. Ее, правда,
поддержали две девушки из больничного персонала но они, естественно,
оказались ничтожными песчинками в сравнении с могучей лавиной
взращенного на сионистских корнях и взошедшего на шовинистических
дрожжах израильского "общественного мнения".
Отчаяние толкнуло девушку на дерзкий шаг - она пошла искать
правду в раввинате. И услышала такую ласковую сентенцию:
- Будь ты юношей, желающим жениться на нееврейке, мы бы выгнали
тебя из раввината, даже не разговаривали бы с тобой. Запомни:
еврейский юноша, соединившись с гойкой, делает наше святое семя
нечистым. Иное дело - девушка, выходящая замуж за нееврея: она хоть
помогает этим укрепиться своему племени в чужом стане. Так что, милая,
если уж ты такая блудливая, что решаешься разделить ложе с сефардом,
то выходи лучше замуж за самого обыкновенного гоя. А сефардам еще рано
считать себя достойными девушки из ашкенази. Скверный пример ты
подаешь нашим девушкам...
Разрыдавшись, девушка выбежала из раввината.
Наконец, вместе с влюбленным в нее юношей обратилась она к
сионистскому деятелю из прогрессистов. Личность сугубо современная, он
не скрывал, а среди молодежи даже афишировал, свое равнодушие к
религии и ее канонам.
Участливо выслушав бедных влюбленных, "прогрессивный" сионист со
вздохом сказал:
- Сердцем я с вами, дорогие мои. Сам был молодым и знаю, что
такое любовь. Но сейчас, увы, не время бросать вызов раввинату и,
главное, верующему крылу сионистов, отстаивающим чистоту еврейской
нации. Большинство за ними. И они вмешиваются во все, их волнует все.
Даже то, как обязан прославлять субботний день настоящий еврей, если
очутится в этот день на космическом корабле...
- Вы так любили друг друга - почему же не могли жить в
гражданском браке? - чуть не сорвалось у меня с языка.
Но я вовремя остановил себя, вспомнив, что гражданский брак в
Израиле категорически не признают, что женщина и мужчина, основавшие
семью, пусть самую дружную и крепкую, но не получившие благословения в
раввинате, становятся париями израильского общества.
И как бы в ответ на свои мысли я услышал:
- Если бы, не "освятив" брака по иудейским канонам, я родила от
любимого человека, ребенка всю жизнь преследовала бы страшная кличка
"мамзер". Ох как тяжело жить в сионистском государстве
незаконнорожденным "мамзерам"! Раввинат заносит их в особые списки
отверженных. А если один из родителей несчастного ребенка принадлежит
к сефардам, то незаконнорожденный становится дважды отверженным. И так
будет с ним до самого преклонного возраста, до самых последних дней
жизни. Найдут предлог лишить его права на высшее образование, ему
откажут в "законной" регистрации брака, перед ним захлопнут двери в
"хорошее общество"!
Этот печальный рассказ молодой голландки напомнил мне беседу в
Вене с бывшим венгерским гражданином Ласло Шемлером. Ему пришлось
бежать из Израиля прежде всего из-за того, что он полюбил женщину,
числившуюся в "законном", освященном раввинатом браке. Ревекка,
правда, еще за два года до встречи с Ласло оставила нелюбимого мужа,
чьей женой стала по принуждению вызвавших ее в Израиль родственников.
В разводе ей, конечно, было отказано, а осведомительница раввината
(подобные имеются чуть ли не на каждой улице, причем выполняют свою
миссию не только из религиозных чувств!) донесла раввину, что
