Анатолий Азольский
Женитьба по-балтийски
Морская лирическая повесть
На студенческой вечеринке, шумевшей в просторной квартире у Тучкова моста,
Володя Алныкин попал в пренеприятнейшую историю. Приглянулась ему
хорошенькая девушка из университета, ее он и потащил в коридор - потрогать,
поцеловать, а там уже как получится. Хотя ты и на последнем курсе училища, а
увольняешься редко, ни часу нет на обстоятельное ухаживание, и надо
молниеносно преодолевать передовые линии обороны, чтобы при обещанной
встрече атаку возобновить с достигнутых накануне рубежей. Для Ленинграда,
перенаселенного институтами и военными училищами, такое начало знакомства -
традиционно, и почти всегда курсант Высшего военно-морского училища держит в
памяти адрес и телефон некой студентки, намекнувшей на вольности, но только
в следующее увольнение.
Не могла не знать о здешних нравах и эта студентка филфака, но повела она
себ странно: отпихивалась от Алныкина, вместо губ подставляла холодные уши и
колючие плечики, правда, не звала подруг на помощь. Пораженный Алныкин
позволил ей вырваться из своих молодецких объятий и сгоряча решил, что ноги
его больше не будет в этом доме на Петроградской, куда, впрочем, он попал
впервые, подхваченный волной увеселений: в институтах кончилась зимн
экзаменационная сессия. Порывшись в пальто на вешалке, он нашел-таки свою
шинель, снял сине-белый форменный воротничок, сунул его под суконку,
отстегнул широкий ремень с бляхой, выдернул из кармана тренчик (пояс для
брюк), из-за косо повешенного зеркала вытащил свой палаш, извлек из кармана
шинели нагрудный воротник, именуемый сопливчиком... Оставалось надеть
шинель, навесить на левый бок палаш, нахлобучить шапку на пылающую от гнева
голову, не очень громко хлопнуть дверью и начать спуск по широкой лестнице,
кончиком палаша касаясь стоек перил, производя тот дробный грохот, какой
бывает, когда мальчишка перебирает палкой по садовой решетке.
С шинелью, однако, пришлось повременить, упиравшегося Алныкина затолкала на
кухню свидетельница его позора, аспирантка биофака, сидевшая в коридоре у
телефона. С высоты своего возраста (была она по виду лет на десять старше
Володи) аспирантка, блестя зубами, сережками и черными глазами, пристыдила
зазнавшегося курсанта Высшего военно-морского училища имени Фрунзе, честно и
мужественно перечислила допущенные им ошибки, столь обидные, что Алныкин
самолюбиво отказался от еды, не идущей ни в какое сравнение со щами, кашей и
компотом казенного изготовления. Она поведала ему правду - ту, о которой он
смутно догадывался, не желая ее признавать, потому что верил в любовь,
которая вспыхивает как бы по сигналу с неба, и ее надо лишь приманивать
чередою знакомств. Погрузив кусок пористого хлеба в банку со шпротами,
аспирантка отведала осетринки, откушала копченого мяса, проглотила
напитавшийся маслом кусок хлеба и продолжала образовывать угрюмо молчавшего
Алныкина. С ума сойти, негодовала она, наброситься на студентку 3-го курса в
период, когда в разгаре брачные игры выпускниц институтов и выпускников
военных училищ?! В добропорядочных русских семьях всегда очередность, -
первыми выходят замуж старшие по возрасту дочери, чему способствуют младшие,
отгоняя от себ женихов. Эту якобы недотрогу еще осенью можно было пригласить
на кухню, запереться и получить определенного рода удовольствие, но -
осенью, а не сейчас: притворщица блюдет интересы подруг с выпускного курса.
Через четыре месяца такие, как он, Володя Алныкин, станут офицерами славных
Военно-морских сил и захотят к месту службы отбыть под ручку с молодой
женой, только что получившей диплом о высшем образовании и старающейся не
попасть под распределение в какую-то глухомань. Надо учитывать и множество
нюансов. Жене ведь нужно работать в местах базирования флота, поэтому в цене
сейчас Библиотечный институт и, пожалуй, Педагогический имени Герцена. Здесь
же (аспирантка ткнула вилкой в сторону развеселого застолья) преимущественно
матмех и филологический, которые под воздействием курсантов Училища имени
Дзержинского, и "фрунзак" Алныкин вторгся, так сказать, в территориальные
воды чужой державы...
Военно-морская терминология, привычная уху Алныкина, соседствовала в устах
аспирантки с чудовищным набором понятий типа "ареал обитания половозрелых
особей", "завершающая стади брачных игр", "период воспитания потомства" и
прочих, оскорбляющих святые чувства. "Надо идти протраленным фарватером!" -
неожиданно заключила она, подвела Володю к вешалке, показала, где ее пальто,
раскинула руки, как перед прыжком в воду, сунула их в подставленные рукава,
а затем придирчиво осмотрела спутника, нашла, что ни один патруль к нему не
придерется, и повела его провожать себя на 5-ю линию Васильевского острова,
совсем рядом с училищем. Еще на кухне они перешли на "ты", аспирантка
назвала свое имя, умолчав про отчество, хот не раз подчеркивала: тридцать
один год ей, побывала и замужем. "Аспа" - так обращался к ней Володя
Алныкин, чтя научное звание новой знакомой, и аспирантка была польщена. При
прощании в подъезде настал для Алныкина томительный момент неопределенности,
- по обычаю надо поцеловать Аспу, но - разница в возрасте?! Чутка спутница
вывела его из нерешительности, сняла варежку и приложилась надушенной рукой
к ярко-красной курсантской щеке. Строго предупредила: за такими юными, как
Володя, и неопытными охотятся забывшие стыд и совесть хищницы, смазливые
ленинградочки с поломанной судьбой и давно утраченной девственностью, шакалы
женского рода, готовые схватить острыми зубками и когтями зазевавшегося
Алныкина, завлечь его в загс, затащить в нору, откуда выхода уже нет.
Не прошло и недели, как Володя на себе испытал правоту Аспы, чудом выскочив
из уготованного ему капкана. Он позвонил студентке, с которой познакомился
месяц назад на танцах, получил приглашение навестить ее дома и прибыл туда
во всеоружии, то есть с кульком конфет. Коммунальная квартира, длинный
коридор, в комнате студентки стоял густой запах каких-то не по сезону
цветов. Мамаша мелькнула и пропала, на патефонном диске крутился Вертинский:
"Вы не допили ликер в бокальчиках, так не ищите ж других мужчин, на свете
много есть красивых мальчиков..." Бутылка вина на низком столике, студентка
сидела в кресле напротив, таком глубоком, что из него торчали круглые
коленки ее, а над ними - два таинственных светлячка, желтые глазенки
направлялись то на Володю, то на диванчик справа, куда желательно
перебраться, с чем Володя как бы и соглашался, но пока присматривался. По
учебникам на этажерке догадался, что студентку еще год назад выперли из
института, а по мебели и кубатуре понял: комната - единственная, этой
семейке принадлежащая, следов папаши не заметно, мамаша, следовательно, не
обеспечивает уединение молодых, сидя за стеной и рукодельничая, а ждет в
коридоре сигнала дочки, по которому надо ворваться в комнату, застукать
молодых, позвать соседей-свидетелей, которых она поведет в политотдел
училища, и начальство поставит курсанту Алныкину жесткое условие - женись,
если не хочешь быть списанным во флот матросом первого года службы!
Стремительно поднявшись, Алныкин бросился к двери, втащил в комнату мамашу и
незамедлительно смылся, успев до конца увольнения побывать еще в одной
квартире, у второкурсницы Гидрометеорологического института, девушки
редкостной красоты. С нею он познакомился еще в прошлом году, но, помня
наказы Аспы, удвоил бдительность и почуял в красавице что-то нерусское, а
сие уже небезопасно. "Супруга офицера флота - это звучит гордо!" - с такого
категорического положения начинался "Кодекс жен военно-морских офицеров",
документ, неизвестно кем составленный и не один год ходивший по рукам. О
национальности жены там ни слова, но ни для кого не было тайной, что есть
сомнительные нации, в училище не берут эстонцев, латышей, литовцев и прочих
нерусских. Только женским капризом объяснял Володя Алныкин оживление
аспирантки, когда он называл ее Аспой, она уверяла, что в имени этом -
что-то прибалтийское, эстонское, это уж точно.
Со студенткой редкостной красоты он расстался, испытывая к Аспе все большее
доверие, подкрепленное еще и тем, что однажды она призналась: замужества не
было! Курсанты 2-го курса едут в отпуск, нашив на левый рукав три галочки,
так и она прибавляла к своему небогатому женскому прошлому то
несуществующего подводника, то мифического авиатора.
Как-то в порыве признательности Волод обнял ее. Аспа всплакнула и сдернула с
себя платье. Утром он спросил о том, что тревожило со дня встречи: почему
она так уверенно говорит о четырех месяцах, отделяющих его от погон и
кортика? Государственные экзамены кончатся ведь в июне, а затем -
трехмесячная стажировка мичманами на офицерских должностях, и лейтенантом он
станет только в сентябре или октябре. Через полгода!
- Не будет у вас стажировки, - сказала Аспа и нашарила в темноте халат. -
Тебе пора бежать в училище, мальчик.
Еще зимой дошли до Училища имени Фрунзе слухи об отмене стажировки, но мало
кто верил им: слишком уж ненадежны источники - гардеробщица в Мариинке,
проводница поезда Ленинград-Ярославль, буфетчица в кафе на Разъезжей.
Стажировка - обязательна, в мирное время ее отменили всего один раз, в 1948
году, когда ушли в запас боевые, прошедшие войну офицеры. Нет, не может
такого быть, чтоб Училище имени Фрунзе, облагороженное традициями, прошлой
зимой отметившее 250-летие, выпустило офицеров без стажировки!
Никто поэтому слухам не поверил - никто, кроме Володи Алныкина, и когда в
будний мартовский день засвистели дудки дневальных, созывая роты 4-го курса
на построение, он знал уже, какой приказ будет оглашен. Перед строем
появились встревоженные командиры рот, их помощники подменили дневальных, а
те побежали в санчасть за больными, способными передвигаться. Шумок пронесся
над десятками стриженых голов, и все замкнули уста, боясь обронить
неосторожное слово. "Первая рота... напра..во!" Четвертый курс вытекал из
кубриков, направляясь в знаменитый (без колонн, потолок на цепях) Зал
Революции; четыре роты четырех факультетов шли отработанным шагом, со
строевым изыском, тягуче-скользящей походкой людей, натасканных на парады у
Зимнего дворца и Мавзолея. В величаво-небрежной поступи рот был намек на то,
что изменись вдруг настроение четырех сотен курсантов - и они спародируют
боязливое мельтешение первокурсников, форсистый напор курса постарше или
шарканье бегущего по тревоге комендантского взвода. Чуть вразвалочку,
шеренгами по два, роты втянулись в зал без единой команды, перестраиваясь на
ходу и образовывая четыре сине-черных квадрата. У плотно закрытых дверей
стала дежурная служба. Начальник училища принял рапорт начальника строевого
отдела и огласил секретный приказ военно-морского министра.
Стажировка отменена! Курсовые экзамены - в мае, государственные - в июне,
погоны и кортики будут вручены в начале июля! Флот испытывает острую нужду в
офицерах, новые крейсера сходят со стапелей, не укомплектованные командирами
башен, батарей и групп. Отпуска не будет, сразу, немедля, с бала на корабль.
Сегодн же произвести опрос - кто где желает служить, на каком флоте, корабле
и в какой должности.
Роты задумались. Пошумели в кубриках и утихли. Начался опрос.
- Северный флот, крейсер проекта "68-бис", командир башни универсального
калибра, - сказал Алныкин, не веря ни в Мурманск, ни в крейсер, ни в башню.
Все эти предшествовавшие приказу дни вспоминалось то, что сказала Аспа после
"...бежать в училище, мальчик". Добавила же она следующее: "Готовься к
Порккала-Удду!"
Курсант 4-го курса Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе
Владимир Иванович Алныкин (русский, член ВЛКСМ, 1930 года рождения)
предполагал к концу службы стать адмиралом и командовать если не эскадрою,
то уж наверняка дивизией крейсеров, соглашался он заранее и на должность
начальника штаба крупного соединения кораблей, если уж большего не добьется.
Как служить, где и с чего начинать - было решено еще на 3-м курсе: только
