- Юджиния; а ты действительно хочешь вспоминать?
- Да, кое-что.
Генарр помедлил, потом сказал:
- Мне жаль, что Крайл не остался на Роторе. Улыбка застыла на ее лице.
- Зивер, я сказала "кое-что", - она повернулась и подошла к окну.
- Между прочим, надо признать, что вы здесь неплохо поработали. Даже то немногое, что мне удалось увидеть, впечатляет. Яркое освещение. Настоящие улицы. Большие дома. И все-таки станцию трудно сравнить с Ротором. Сколько человек живут и работают здесь?
- По-разному. Иногда у нас больше работы, иногда - меньше. Одно время на станции было почти девятьсот человек. Сейчас пятьсот шестнадцать. Мы знаем каждого. Это не так просто. Ежедневно кто-то улетает, кто-то прилетает.
- Кроме тебя.
- И еще нескольких.
- Но, Зивер, почему все делается только на станции? Ведь в атмосфере Эритро можно дышать.
Генарр выпятил нижнюю губу и в первый раз отвел взгляд.
- Можно, но нежелательно. На Эритро непривычный для человека свет.
Когда выходишь из станции, окунаешься в розоватое или даже оранжевое - если Немезида стоит высоко - облако. Этот свет довольно яркий. Можно даже читать. И все-таки он кажется противоестественным. Да и сама Немезида тоже выглядит как-то ненатурально, уж слишком она велика. Почти на всех она действует угнетающе; человеку Немезида представляется символом угрозы, а из-за красноватого света - еще и предзнаменованием чего-то зловещего. Немезида и в самом деле в какой-то мере опасна. Ее свет не ослепляет, поэтому человека тянет подольше посмотреть на нее, понаблюдать за пятнами на ее поверхности. А между тем инфракрасное излучение легко повреждает сетчатку. Поэтому - и еще по ряду причин - человек, выходящий на поверхность Эритро, обязательно одевает специальный шлем.
- Значит, станция предназначена прежде всего для того, чтобы поддерживать привычные условия для человека внутри и изолировать его от атмосферы планеты?
- Мы не пользуемся даже здешним атмосферным воздухом. И воздух, и воду мы берем из глубин планеты и регенерируем. Конечно, мы следим и за тем, чтобы ничто с поверхности планеты не попадало на станцию, в том числе прокариоты - знаешь, такие крохотные сине-зеленые клетки. Юджиния задумчиво кивнула. Так вот в чем ответ на вопрос о кислороде в атмосфере Эритро. На планете есть живые организмы, даже очень много, только все они - микроскопически малые существа, аналогичные простейшим одноклеточным организмам Солнечной системы.
- Это действительно прокариоты? - спросила она. - Я знаю, так их называют, но прокариоты - земные бактерии. А эти тоже бактерии?
- Эритрианские микроорганизмы ближе всего к земным цианобактериям, тем самым, которые обладают способностью к фотосинтезу. Впрочем, ты задала правильный вопрос. Нет, это не наши цианобактерии. У них тоже есть нуклеопротеин, но по структуре он принципиально отличается от нуклеиновых кислот в земных формах жизни. У них есть и своеобразный хлорофилл, в котором нет магния и который работает в инфракрасном свете; поэтому клетки не зеленые, а скорее бесцветные. В них есть и разные ферменты, и микроэлементы в непостоянных соотношениях. И все же по морфологии и строению они не слишком отличаются от земных клеток, и их с полным основанием можно назвать прокариотами. Кажется, биологи настаивают на названии "эритриоты", но нас, дилетантов, вполне устраивает и старый термин.
- И они достаточно эффективны, чтобы их жизнедеятельностью можно было объяснить присутствие всего кислорода в атмосфере Эритро?
- Они очень эффективны. К тому же здесь, по-видимому, нет другого источника кислорода. Между прочим, Юджиния, ты же астроном, ты должна знать - что говорят последние данные о возрасте Немезиды? Юджиния пожала плечами.
- Красные карлики почти бессмертны. Возможно, Немезида не моложе нашей Вселенной и она способна просуществовать еще сто миллиардов лет без видимых изменений. Самую надежную оценку можно получить, определив содержание минорных элементов в самой звезде. Если предположить, что Немезида - звезда первого поколения и что вначале она состояла только из ядер водорода и гелия, то ее возраст должен быть побольше десяти миллиардов лет; тогда Немезида вдвое старше Солнца и Солнечной системы.
- Значит, и Эритро существует уже десять миллиардов лет.
- Совершенно верно. Звездные системы образуются раз и навсегда, а не по частям. А почему тебя это интересует?
- Мне непонятно, почему за десять миллиардов лет жизнь на Эритро так и остановилась на стадии прокариотов.
- Зивер, здесь нет ничего непонятного. На Земле после возникновения жизни первые два-три миллиарда лет тоже существовали только прокариоты. На Эритро плотность энергии, излучаемой светилом, намного меньше, чем на Земле, а для образования более сложных организмов нужна энергия. Эта проблема очень детально обсуждалась на Роторе.
- В этом я не сомневаюсь, - сказал Генарр. - Только ваши дискуссии, очевидно, так и не дошли до обитателей станции. Я думаю, все мы слишком заняты нашими частными делами и проблемами - хотя все, что относится к прокариотам, тоже наша проблема.
- Если уж ты заговорил об этом, то и мы на Роторе в свою очередь почти ничего не знаем о станции.
- Да, мы оказались в какой-то степени в изоляции. Но, Юджиния, не забывай, что в работе станции нет ничего сенсационного. Станция - это всего лишь производственное предприятие, и меня нисколько не удивляет, что ее почти не упоминают в роторианских новостях. Все внимание роториан привлечено к строящимся поселениям. Ты не собираешься переселиться на одно из них?
- Ни за что. Я роторианка и не собираюсь оставлять Ротор. Извини за откровенность, но и здесь меня бы не было, если бы не необходимость. Мне нужно сделать ряд астрономических наблюдений на вашей обсерватории, база которой намного стабильнее роторианской.
- Об этом мне сообщил Питт. Мне приказано оказывать тебе всяческое содействие.
- Хорошо. Я уверена, ты не откажешь мне в помощи. Между прочим, ты сказал, что вы стараетесь избежать проникновения прокариотов на станцию. Насколько успешно? Вода здесь безопасна, ее можно пить?
- Очевидно, безопасна - ведь мы ее пьем. На станции нет прокариотов. Вся поступающая на станцию вода - и не только вода - обеззараживается сине-фиолетовым светом, в считанные секунды убивающим прокариотов. Коротковолновые фотоны такого света несут слишком много энергии и быстро разрушают важнейшие структурные элементы этих крохотных клеток. Впрочем, даже если какое-то количество прокариотов и попадет на станцию, вреда от них не будет - насколько мы можем судить, они не ядовиты и вообще безвредны. Мы проверили на животных.
- Это уже лучше.
- У этой медали есть и оборотная сторона. Наши микроорганизмы не способны на поверхности Эритро конкурировать с местными прокариотами. Во всяком случае, когда мы попробовали высеять наши бактерии в почву планеты, ничего не получилось - они не росли и не делились.
- А многоклеточные растения?
- Мы пытались выращивать и их, но результаты оказались весьма плачевными. Должно быть, все дело в особенном свете Немезиды. Внутри станции на почве и воде планеты мы выращиваем великолепные растения. Конечно, обо всем мы сообщали на Ротор, но я сомневаюсь, чтобы эти данные широко публиковались. Как я уже говорил, роториан наша станция не интересует. Точнее, мы не представляем интереса для грозного Питта, а на Роторе его слово решает все, не так ли? Генарр говорил с улыбкой, но улыбка получилась немного натянутой.
Интересно, что бы сказала по этому поводу Марлена? - подумала Юджиния.
- Питта нельзя назвать грозным, - возразила она. - Иногда он слишком настойчив и напорист, но это ведь не одно и то же. Знаешь, Зивер, когда мы были молодыми, я всегда думала, что комиссаром будешь ты. Ты был невероятно способным.
- Только был?
- Я уверена, что и сейчас ты такой же. Но тогда у тебя были оригинальные мысли, своя политическая концепция. Я слушала тебя с восторгом. Во многом ты был бы лучшим комиссаром, чем Питт. Ты бы прислушивался к мнению других и не настаивал на том, чтобы все беспрекословно подчинялись тебе.
- Именно поэтому я был бы плохим комиссаром. Видишь ли, у меня нет никакой конкретной цели в жизни. Просто у меня часто возникает желание делать то, что мне кажется правильным в данный момент; я только надеюсь, что в конце концов из этого получится что-то мало-мальски стоящее. Напротив, Питт всегда знает, чего он хочет, и добивается этого всеми способами.
- Зивер, ты неверно его оцениваешь. У него твердые убеждения, согласна, но он очень рассудителен и благоразумен.
- Конечно. В рассудительности ему не откажешь. Какую бы цель Питт ни преследовал, он всегда найдет абсолютно благовидные, безукоризненно логичные, весьма гуманные доводы. Он может придумать их в любой момент, и при этом будет казаться очень искренним даже самому себе. Я уверен, ему всегда удается убедить человека в необходимости сделать то, что сначала тому делать вовсе не хотелось. При этом он действует не приказами или угрозами, а терпеливо и настойчиво обращает в свою веру, используя очень разумные аргументы.
- Ну что ж... - неуверенно попыталась возразить Юджиния.
- Я вижу, ты и в самом деле немало натерпелась от его рассудительности. Значит, ты понимаешь сама, насколько хорош Питт как комиссар. Не как человек, а как комиссар.
- Я бы не назвала его плохим человеком, - сказала Юджиния, слегка покачав головой.
- Ну хорошо, не будем спорить. Я хотел бы встретиться с твоей дочерью. - Генарр встал. - Может быть, ты разрешишь нанести вам визит сегодня вечером?
- Это было бы чудесно.
Генарр проводил ее взглядом; улыбка постепенно сошла с его лица. Юджиния хотела вспомнить их молодость, а он не нашел ничего лучшего, как сразу же напомнить ей о муже - и она замолчала. Генарр вздохнул про себя: видно, он еще не утратил уникальную способность собственными руками разрушать свое счастье.
27
Юджиния сочла необходимым предупредить Марлену:
- Его зовут Зивер Генарр, - сказала она. - Если ты захочешь обратиться к нему, называй его командором - он руководит всей станцией.
- Конечно, мама. Если это его звание, то я так и буду обращаться к нему.
- И я хочу, чтобы ты не ставила его в затруднительное положение.
- Я не буду.
- Это так просто, Марлена, ты же знаешь. Слушай только то, что он будет говорить, и не делай никаких поправок на язык жестов. Пожалуйста, я прошу тебя! В колледже и какое-то время после мы были друзьями. Мы и сейчас друзья, хотя не виделись все десять лет, которые он провел на станции.
- Мне кажется, вы были не только друзьями.
- Слушай, что я тебе говорю, - настаивала Юджиния. - Я не хочу, чтобы ты наблюдала за ним я говорила, что он на самом деле имеет в виду, или думает, или чувствует. К твоему сведению, мы всегда были только друзьями и уж во всяком случае не любовниками. Мы нравились друг другу - как друзья. Но, после того как появился твой отец... - Юджиния покачала головой и сделала неопределенный жест рукой. - И будь поосторожнее в выражениях, если речь зайдет о комиссаре Питте. У меня такое ощущение, что командор Генарр не доверяет комиссару Питту... Марлена улыбнулась матери, что бывало чрезвычайно редко.
- Уж не изучала ли ты подсознательное поведение командора Зивера?
По-моему, у тебя не просто ощущение. Юджиния укоризненно покачала головой.
- Вот видишь? Ты не можешь остановиться ни на минуту. Хорошо, не просто ощущение. Он прямо сказал, что не доверяет комиссару. И ты знаешь, - добавила Юджиния, обращаясь больше к себе, чем к дочери, - может быть, у него есть основания так говорить.
Юджиния повернулась к Марлене и продолжала уже другим тоном:
- Итак, разреши мне повторить еще раз. Ты можешь сколько угодно наблюдать за командором и узнавать все, что тебе захочется. Но не говори ему об этом ни слова. Потом все расскажешь мне! Ты поняла?
- Мама, ты думаешь, здесь, на Эритро, есть что-то опасное?
- Я не знаю.
- А я знаю, - спокойным тоном констатировала Марлена. - Я знала, что на Эритро нас подстерегает какая-то опасность уже тогда, когда комиссар Питт разрешил нам полететь сюда. Только я не знаю, что это за опасность.
