Сергей СНЕГОВ
ЧУДОТВОРЕЦ ИЗ ВШИВОГО ТУПИКА
1
Уже за сто метров сержант Беренс разглядел, что новобранец Эриксен -
дурак.
Он слишком часто и слишком по-доброму улыбался. И у него были очень
ясные не то серовато-голубые, не то голубовато-серые глаза, большие и
грустные, к тому же такие круглые и с такими фарфоровыми белками, что
казались блюдцами, а не глазами. Индикатор Подспудности записал в
призывной карточке Эриксена невероятную характеристику: этот верзила
говорил лишь то, что думал, и даже в глухих тайниках его души
пронзительный луч индикатора не обнаружил ни черного налета злобы, ни
скользкой плесени лживости, ни мутных осадков недоброжелательства, ни
электрических потенциалов изортавырывательства, ни молекулярных цепочек
заглазаочернительства, притаившихся в маскировочном тумане
влицопресмыкательства. О магнитных импульсах к чину и гравитационной тяге
к теплым местам и говорить не приходилось. Эриксен был элементарен, как
новорожденный, и бесхитростен, как водонапорная башня. Таких людей на
Марсе давно уже не водилось.
- Вы, малютка! - сказал толстый сержант Беренс, снизу вверх, но
свысока оглядывая двухметрового Эриксена. Сержант Беренс - рост сто
шестьдесят два, вес девяносто четыре, карьеризм семьдесят восемь
процентов, лживость в границах нормы, свирепость несколько повышенная, ум
не выше ноль сорока семи, тупость в пределах среднего экстремума, общая
оценка: исполнительный до дубинности оптимист - держался с подчиненными
высокомерно. Он умел ставить на место даже тех, кто был на своем месте. -
Я не понял: из какого сумасшедшего дома вы бежали?
Эриксен спокойно сказал:
- С вашего разрешения, сержант, я в сумасшедшем доме не бывал.
Беренс с сомнением раскручивал ленту магнитного паспорта.
- Но где-то вы жили до того, как вас призвали в армию?
- Я жил в городе номер пятнадцать, восемнадцатый район, сорок пятая
улица, второй тупик.
- С ума слезть, - проговорил сержант. - На всех линиях, где у
нормальных людей раковые опухоли нездоровых влечений, у этого недотепы
сплошные нули и бледные черточки. По-моему, он ненадежен. Что вы сказали,
Эриксен? Город номер пятнадцать? Знаю. Сороковой градус широты, сто
двадцать восьмой меридиан, островок на пересечении пустого восемнадцатого
канала с двадцать четвертой высохшей рекой. Сорок три тысячи жителей,
половина стандартные глупцы, около сорока процентов - глупцы
нестандартные, остальные социального значения не имеют.
- Так точно, сержант.
- Мы одиннадцать раз уничтожали этот город, - мечтательно сообщил
Беренс. - В последней атаке полковнику Флиту удалось испепелить все дома и
разложить на молекулы всех людей и животных. Лишь в одном из подвалов (от
флуктуационного непопадания - чудо, так сказал генерал Бреде) уцелел
младенец, мы с полчаса слышали его плач. Флит ударил по нему из
Суперъядерной-3 - это мегатонный усилитель взгляда. Вы даже представить
себе не можете, как сверкали глаза полковника, когда он погружал взгляд в
творило орудия. Этот проклятый младенец обошелся нам в два миллиона
восемнадцать тысяч двести двенадцать золотых марсов... Боже мой,
вообразить только - два миллиона!.. - Беренс посмотрел на Эриксена и
добавил: - Это были кибернетические маневры. Атаки разыгрывались на
стереоэкране.
- Так точно, - сказал Эриксен.
- Постойте! - воскликнул сержант, пораженный. - Вы сказали: второй
тупик? Вы знаете, как он называется по-другому?
Эриксен опустил голову.
- Уверяю вас, сержант, все правила марсианской гигиены...
- Он называется Вшивым, вот как он называется, - строго напомнил
сержант. - И не смейте врать правду, что давно уже ни одной... Название
дано по людям, а не по насекомым. Там у вас наблюдались чудовищные
выпадения из стандартности, разве не так? Это было гнездовье последних
эмигрантов с Земли, самый скверный закоулок на Марсе.
Эриксен молчал. Беренс поднялся. В ширину он был протяженней, чем в
высоту, и так как шагал он быстро, то казалось, что он не бежит, а
катится. Он бросил Эриксену:
- Следуйте за мной. Первые занятия просты: нейроно-волновая промывка
психики на ракетных полигонах.
2
По равнинам Марса грохотал ветер. Утром он налетал с востока, в
полдень дул с севера, ночью рвался с юга. В первые годы колонизации Марса
направления воздушных потоков были упорядоченней, но пятьдесят лет назад
Властитель Номер Тринадцать, сразу по вступлении на Пульт-Престол,
приказал ветрам дуть лишь на север, чтобы завалить пылью города Северной
Демократии. Коварная Северная Демократия мобилизовала для отпора
электрическую мощность почти в пятьдесят альбертов, то есть пятьдесят
миллиардов киловатт, по терминологии того времени. В результате
разгоревшейся пылевой войны прежняя упорядоченность ураганов пропала,
ярость их увеличилась, а пыли везде стало больше. Нынешний Властитель-19,
четвертый год со славой диспетчеризировавший южную половину планеты, чтоб
добиться перелома в затянувшейся борьбе, призвал под антенны своих полков
больше трети населения государства. Назревала большая война - уже не
пылью, а водой и кровью.
Первое занятие показалось Эриксену невыносимо тяжелым. "Болван,
отдавайтесь полностью и безраздельно! - гремел в его мозгу голос Беренса.
- Аккуратней и веселей! Всем существом, ясно?" Отдаваться весело и всем
существом Эриксен не умел, но старался проделывать это аккуратно,
полностью и безраздельно. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног, ни
туловища, все слилось в одно грохочущее, ползущее, бегущее, крадущееся
целое с органами машины: живой автомат - в нем сам Эриксен был не больше
чем маленькой частью, - маневрировал в пылевом полусумраке рядом с сотней
таких же одушевленных боевых машин. "Яростней взгляд, пентюх! - надрывался
в мозгу Беренс. - Сосредоточьте взгляд, иначе вас опрокинут, тупица!"
Эриксен сосредоточивал взгляд, вызывал в себе ярость, но его легко
опрокидывал презрительным оком каждый мчавшийся навстречу солдат. За
первый час занятий Эриксен раз десять валился в пыль, задирая двигатели
вверх, и только ругань сержанта заставляла его с усилием переворачиваться
обратно.
Беренс скомандовал отдых.
- Если бы вы находились не в учебной, а в боевой обстановке, слюнтяй,
вас дюжину раз разложили бы сегодня на атомы, - объявил он. Эриксен
молчал.
- Здесь усиление взгляда всего в пятьдесят тысяч раз, и крепче, чем
оплеуху, вам не заработать! - негодовал Беренс. - А в бою усиления дойдут
до ста миллионов - что тогда будет, я хочу знать? Отвечайте, олух, когда
вас спрашивает начальник!
- Я стараюсь, - пробормотал Эриксен.
- Вы стараетесь? Вы издеваетесь, а не стараетесь, пустомеля. Вы
должны мне отдаться, а вы увиливаете от отдачи, подонок, вот что вы
делаете. Я не ощущаю вашего мозга, шизоик! Где ваши мозговые извилины,
пустобрех? Я не могу ни за одну из них уцепиться! Ваш мозг гладок, как
арбуз, остолоп этакий!
Эриксен и сам понимал, что солдат он неважный. В лучшем случае его
мозг безучастно замирал, когда руки и ноги послушно исполняли команды
сержанта.
- Что будет с армией, если расплодятся такие, как вы, обормоты? -
орал сержант, размахивая кулаком перед носом Эриксена. - Наша
непобедимость основана на духовной синхронизации сверху донизу. Подумали
вы об этом, балбес? Уяснили себе, дегенерат, что одного такого обрыва
интеллектуальной непрерывности, какой устраиваете вы, будет достаточно,
чтоб сделать нас добычей грязных северян? Я вас спрашиваю, головешка с
мозгами, вы собираетесь отвечать или нет?
- Так точно! - сказал Эриксен. - Будет сделано.
Беренс метнул в него возмущенный взгляд. Взгляд сержанта не был
усилен механизмами, и Эриксен снес его, не пошатнувшись. Снова начались
маневры.
Эриксен скоро почувствовал, что мозг его понемногу настраивается на
волну сержанта. Команды уже не гремели в сознании голосом Беренса, они
стали приглушенней, превращались из внешних толчков во внутренние
импульсы. Эриксен знал, что полная синхронизация его мозга с верховным
мозгом армии наступит в момент, когда приказы извне примут образ
собственного его влечения, своей внезапно возникающей страсти. И тогда он,
как и другие однополчане, глухо вскрикивая, будет исступленно напрягать
мышцы тела и способности души, чтоб немедленно осуществить запылавшее в
нем желание... До такой степени синхронизации было пока далеко.
Эриксен честно отдавался воле сержанта, но дело опять застопорилось.
В голове Эриксена не хватало каких-то клепок. В висках застучало, боль
разрывала клетки мозга, жаркий пот заструился по телу. Эриксен схватился
руками за грудь. Негромко рычащие двигатели стали разворачивать его на
месте. Эриксен судорожно завращался по кругу, и все, на кого падал взгляд
его смятенных глаз, взлетали как пушинки, перекувыркивались в воздухе или
с грохотом уносились по неровному грунту, надрывно ревя двигателями.
- Стоп! - заорал своим голосом Беренс. - Стоп, дьяволы!
Синхронизация Эриксена продвинулась так далеко, что яростный крик
Беренса поразил его оглушительней грома. О других солдатах и говорить не
приходилось: уже многие недели Беренс разговаривал с ними лишь их
голосами. На полигоне быстро установилась тишина, прерываемая только шумом
ветра, поворачивавшего с юга на восток. Беренс выбрался из оболочки и
рявкнул:
- Рядовой Эриксен, идите-ка сюда, дубина стоеросовая!
Эриксен вытянулся перед сержантом.
- Нет, поглядите на это чучело гороховое! - негодовал Беренс. - Вы,
оказывается, и юродивый в придачу! То этот лодырь не может легонько
стрельнуть глазом в ближнего, то бьет зрачками крепче трехдюймового
лазера. Что вы уставились на меня, чурбан? Вы своим бешеным взглядом чуть
не покалечили целый взвод, чурка с глазами! Или вы позабыли, что у нас
учения, а не битва? Ответьте что-нибудь членораздельное, лопух!
Эриксен отрапортовал:
- Так точно. Стараюсь. Можете положиться на меня.
- Так точно. Стараюсь. Можете положиться на меня, - сказал Беренс не
своим голосом и окаменел. Полминуты он ошалело глядел на Эриксена, потом
завизжал: - Передразниваете, параноик? А о последствиях подумали, чушка
безмозглая? Знаете, тюфяк с клопами, чем солдату грозит противодействие?
Эриксен опустил голову. Ум его заходил за разум. Он мог бы
поклясться, что не он передразнивал Беренса, а тот его.
- Перерыв на час, хлюпики! - скомандовал сержант. - На вечерних
занятиях будем отрабатывать самопожертвование по свободному решению
сердца, предписанному свыше.
Уходя, он зарычал на Эриксена:
- Чувырла!
Он укатился в канцелярию, а Эриксен улегся на грунт. Рядом с ним
опустился пожилой рыжий солдат.
- Хлестко ругается сержант, - с уважением сказал пожилой. - Он
обрушил на вас не меньше ста отборных словечек.
- Всего двадцать восемь, - устало сказал Эриксен. - Я считал их.
Дегенерат, болван, балбес, чурбан, лопух, пентюх, дурак, олух, остолоп,
тупица, недотепа, юродивый, шизоик, параноик, пустобрех, обормот, слюнтяй,
пустомеля, лодырь, хлюпик, подонок, головешка с мозгами, дубина
стоеросовая, чучело гороховое, чурка с глазами, чушка безмозглая, тюфяк с
клопами. Ну и, разумеется, чувырла. Я сам берусь добавить еще с десяток
