Заключив этот оригинальный договор с пречистой девой, Людовик с видом глубокого благочестия прочел по-латыни семь покаянных псалмов и несколько молитв из службы пресвятой деве. После этого он поднялся с колен, вполне убежденный, что заручился заступничеством святой, тем более, как он лукаво подумал, что грехи, по поводу которых он к ней до сих пор обращался, прося ее покровительства, были иного характера и богоматерь Клерийская не могла считать его закоренелым убийцей, так как в своих преступлениях он чаще признавался другим святым.
Очистив таким образом свою совесть, или, вернее, побелив ее, как старую гробницу, Людовик отворил дверь и кликнул Меченого.
- Мой храбрый воин, - сказал он ему, - ты давно уже служишь мне верой и правдой, но до сих пор мало подвигался по службе. Сейчас я оказался в таком положении, что не знаю, останусь ли жив или скоро умру, но мне не хотелось бы умереть неблагодарным, не воздав по заслугам, если мне помогут святые, как друзьям моим, так и врагам. У меня есть друг, которого я должен наградить, - это ты, и враг, которого надо наказать по заслугам, - это вероломный негодяй Мартиус Галеотти. Лживыми уверениями он заманил меня в эту ловушку и предал моему смертельному врагу, как мясник приводит на бойню свою жертву.
- Я вызову его на бой! Он, говорят, ловко дерется, хоть и выглядит неуклюжим, - сказал Меченый. - А герцог - большой друг всех добрых воинов; надеюсь, он не откажет отвести нам подходящее для этого дела местечко. И, если ваше величество останетесь живы, вам, может быть, доведется видеть собственными глазами, что ваш слуга сумеет поддержать честь своего государя и отомстить этому философу!
- Хвалю твою верность и преданность, - сказал король, - но этот вероломный мерзавец очень умело владеет оружием, и я не хочу рисковать твоей жизнью, мой храбрый воин.
- С позволения вашего величества, где же была бы моя храбрость, - ответил Меченый, - если бы я испугался противника даже почище его? Хорош бы я был, если бы, не умея ни писать, ни читать, спасовал перед жирным бездельником, который всю жизнь только этим и занимался!
- Как бы то ни было, - сказал король, - я не хочу подвергать опасности твою жизнь. Меченый. Я приказал этому изменнику прийти сюда, и он сейчас явится. Тебе нужно только выбрать удобный момент, подойти к нему ближе и ударить его под пятое ребро... Понимаешь?
- Как не понять! - ответил Меченый. - Но только, не во гнев будь сказано вашему величеству, дело это мне не подходит... Я и собаки-то не убью иначе, как в пылу схватки, если она на меня бросится, или...
- Неужто у тебя такое мягкое сердце? - воскликнул Людовик. - Да не ты ли всегда был впереди и в осаде и в битве? Ведь ты, как я слышал, первый готов воспользоваться всеми удовольствиями и выгодами, которые достаются победителю с жестоким сердцем и безжалостной рукой?
- Государь, - ответил Меченый, - с мечом в руке я никогда не отступал перед врагами вашего величества и не щадил их. Приступ - дело отчаянное, и опасность так горячит кровь человеку, что, клянусь святым Андреем, нужно потом часа два, чтобы она успокоилась; вот это самое я и называю оправданием грабежа после победы. Да сжалится господь над нами, бедными солдатами, которые сперва становятся полоумными в пылу боя, а потом и вовсе теряют разум, торжествуя победу! Слышал я об отряде, который состоял будто бы из святых. Уж вот кому, я думаю, было дела по горло! Молиться об остальном воинстве, замаливать грехи всех тех, кто носит шлемы, латы и мечи! Но то, что предлагаете вы, ваше величество, совсем не солдатское дело, хотя, должен сознаться, дел у нас вообще-то немало. Что же касается астролога, то если он изменник, пусть и умрет смертью изменника, а я тут ни при чем. У вашего величества есть под рукой прево с двумя помощниками; такое дело им больше пристало, чем шотландскому дворянину из хорошей семьи, состоящему на службе у короля.
- Правда твоя, - сказал король, - но ты должен по крайней мере позаботиться, чтобы ничто нам не помешало, и охранять нас, пока будет исполняться мой справедливый приговор.
- Я готов охранять вас хоть против всей Перонны! - ответил Меченый. - Ваше величество не должны сомневаться в моей готовности служить вам во всем, что не противоречит моей совести, которая, с уверенностью могу сказать, к выгоде вашего величества, весьма растяжима. Вашему величеству известно, какие мне случалось для вас обделывать делишки... Право, я бы охотнее проткнул себя собственным кинжалом, чем пошел на это для кого-нибудь другого, кроме вас.
- Значит, нечего об этом больше и толковать, - сказал король. - Слушай же: когда Галеотти войдет ко мне, становись у дверей на часы и никого не впускай - вот все, чего я от тебя требую. Ступай и пошли мне прево.
Меченый вышел из спальни, и минуту спустя к королю вошел Тристан Отшельник.
- Здорово, куманек! - приветствовал его король. - Что ты думаешь о нашем положении?
- Положение приговоренных к смерти, если только герцог не пришлет нам помилования, - ответил прево.
- Пришлет или нет, но тот, кто заманил нас в эту западню, отправится на тот свет нашим курьером, чтобы приготовить для нас квартиру! - сказал король с ужасной, свирепой улыбкой. - Тристан, ты совершил не один подвиг во имя правосудия. Finis.., следовало бы сказать: funis coronat opus . Ты должен мне послужить до конца.
- И послужу, государь, - ответил Тристан. - Я хоть и простой человек, но никогда не был неблагодарным. Я исполню свой долг в этих стенах, как и во всяком другом месте. И, пока я жив, каждое слово вашего величества будет для меня законом и каждый ваш приговор будет так же точно исполнен, как если бы вы сидели на своем троне. А там пусть расправляются со мной как хотят, мне все равно!
- Этого именно я и ожидал от тебя, куманечек, - сказал Людовик. - Но есть ли у тебя хорошие помощники? Изменник силен и ловок и, наверно, будет во все горло звать на помощь. Шотландец взялся охранять дверь - и только; хорошо еще, что он на это согласился, да и то мне долго пришлось его ублажать... Оливье ни к черту не годен, кроме лганья да лести; правда, он к тому же большой мастер давать опасные советы... Нет, скорей он сам попадет когда-нибудь в петлю, а уж накинуть ее на другого - для этого он совсем не годится. Подумай-ка: есть ли у тебя люди и средства, чтоб покончить дело живо и верно?
- Со мной Труазешель и Птит-Андре, - ответил Тристан, - люди настолько искусные в своем ремесле, что из трех человек повесят одного так, что двое других и не заметят. Все мы решили жить или умереть вместе с вашим величеством, ибо мы знаем, что, когда вас не станет, с нами расправятся не лучше, чем мы расправлялись с нашими подопечными... Но, с позволения вашего величества, с кем нам придется иметь дело? Я люблю знать об этом точно, так как ваше величество не раз изволили мне выговаривать за ошибки, когда вместо настоящего преступника мне случалось вздернуть какого-нибудь ни в чем не повинного человека.
- Правда, Тристан, - сказал Людовик. - Так знай же: осужденный - Мартиус Галеотти!.. Ты удивлен, но тем не менее это так. Негодяй лживыми предсказаниями заманил всех нас в эту ловушку и выдал герцогу Бургундскому!
- Ну, это не пройдет ему даром! - воскликнул Тристан. - И если б даже это было последним делом в моей жизни, я вопьюсь в него, как оса, а потом пусть меня хоть раздавят!
- Я знаю твою верность, - сказал король, - знаю, что ты как честный человек находишь удовольствие в исполнении своих обязанностей: добродетель, говорят мудрецы, сама в себе несет награду. Ступай же и приготовь жрецов: жертва приближается.
- Прикажете исполнить приговор в вашем присутствии, государь? - осведомился Тристан.
Людовик отказался от этого предложения, но велел прево все приготовить заранее, чтобы привести приговор в исполнение, как только астролог выйдет из его комнаты.
- Я непременно хочу, - добавил король, - еще раз встретиться с этим мерзавцем, чтобы поглядеть, как он будет себя вести в присутствии своего господина, которого он предал. Я с наслаждением буду смотреть, как сознание неминуемой смерти сотрет краску с его румяных щек, как потускнеют глаза, которые смеялись, когда лгали мне... Ах, почему здесь нет и другого, того, кто поддерживал его предсказания своими советами! Но, если я останусь жив, берегите ваш пурпур, господин кардинал! Сам Рим не спасет вас - да не прогневлю я своими словами святого Петра и пречистую деву Клерийскую!.. Что же ты медлишь? Ступай предупреди своих молодцов. Негодяй каждую минуту может явиться. Об одном молю небо - чтоб он чего-нибудь не заподозрил и не отказался прийти. Это была бы жестокая неудача! Ступай же, Тристан! Кажется, прежде ты никогда не медлил, исполняя мои приказания.
- Напротив, как ваше величество сами часто замечали, я всегда был слишком скор, что подчас вело к ошибкам: мне случалось принимать одно лицо за другое. Я даже попросил бы ваше величество, когда вы будете прощаться с Галеотти, подать мне какой-нибудь знак - приступать ли мне к делу. Я помню случаи, когда ваше величество изволили менять ваши решения и потом обвиняли меня в торопливости.
- Что за подозрительное существо! - воскликнул король. - Говорят тебе, на этот раз я не изменю решения! Ну уж ладно... Чтобы покончить с этим, запомни хорошенько: если я, прощаясь, скажу этому плуту: "Над нами есть бог!" - тогда делай свое дело; если же я скажу:
"Иди с миром!" - значит, я изменил свое решение. Понял?
- У меня тупая голова, государь, во всем, что не касается моего ремесла, - сказал Тристан Отшельник. - Позвольте мне повторить. Если вы скажете: "Иди с миром!" - значит, я должен делать свое дело?
- Нет, дурень, нет! - воскликнул король. - Тогда дай ему свободно уйти. А если я скажу: "Над нами есть бог!", вздерни его ярда на два поближе к звездам, с которыми он так любит беседовать.
- Не знаю только, найдутся ли у нас необходимые средства, - заметил прево.
- Так придуши его, вот и все! - сказал король с мрачной улыбкой.
- А труп.., куда нам девать труп? - спросил прево.
- Постой, дай подумать... Окна в зале слишком узки... Но вот это будет достаточно широко. Сбросим его в Сомму, а на грудь ему прицепим бумажку с надписью:
"Пропустить беспошлинно: правосудие короля". А там пусть солдаты герцога вылавливают его как контрабанду, коли им охота!
Великий прево вышел из спальни короля и отозвал обоих своих помощников в амбразуру окна на совет. Труазешель, чтобы было светлее, воткнул в стену зажженный факел, и все трое принялись совещаться шепотом, хотя никто не думал их подслушивать, так как Оливье был погружен в глубокое раздумье, а Меченый крепко спал.
- Друзья, - так начал прево свою речь, - вы, может быть, думаете, что наша песенка спета и что теперь пришел нам черед попасть кому-нибудь в лапы. Радуйтесь же, братцы. Наш милостивый король еще раздает нам случай отличиться, и мы должны исполнить наш долг как люди, которые хотят прославиться в истории.
- Ого, я, кажется, догадываюсь, в чем дело! - сказал Труазешель. - Наш господин, как римские императоры, когда они попадали впросак, или, как сказали бы мы, на первую ступеньку к виселице, избирает опытных лиц среди исполнителей правосудия, чтобы избавить свою священную особу от неопытных рук новичка в этом деле. Прекрасный обычай для язычников! Но я как добрый католик.., право, уж и не знаю, решусь ли я наложить руки на нашего христианнейшего короля...
