чистоту и порядок среди беспорядочного скопления самого разнообразного
оборудования, запрудившего все помещение. В ней ничего не было общего с
безукоризненностью лабораторий, которыми заведовал Барретт Маркс. Губы его
искривились, он брезгливо вытер пыль с кончиков пальцев.
- Вот это и есть мое творение, - добродушно произнес Дэйв, но лицо
Барретта теперь стало абсолютно непроницаемым. То, что он увидел,
оказалось слишком сложным для его понимания, но он никогда и ни за что не
согласился бы выказать охватившее его смущение перед Дэйвом Лоуэллом.
Сейчас он внимательно рассматривал платформу в центральной части
устройства.
- Именно вот здесь я и стоял, - пояснил Дэйв, - в самом центре
светового пятна, созданного этими электронно-лучевыми трубками. Подожди
минуту. Я продемонстрирую тебе эту машину в действии.
Барретт не спускал глаз с Дэйва, который прошел к одному из столов и
запустил руку в стоявший на нем аквариум с затемненными стеклами. Вернулся
он с маленькой черепахой в руке. Голова и ноги ее выписывали в воздухе
беспорядочные движения, напоминавшие плавательные. Он поместил черепашку
на платформу своей машины и щелкнул выключателем. После этого произвел еще
ряд регулировок на пульте управления, и роговой панцирь черепашки залило
свечение.
- Смотри внимательно, - произнес Дэйв.
Черепашка исчезла.
- Где же она? - выпучив глаза от изумления, воскликнул Барретт.
- Я же говорил тебе, - усмехнулся Дэйв. - Где-то в прошлом -
возможно, в теле какой-нибудь самой обыкновенной черепахи, жившей в
пятнадцатом веке. Как мне кажется, это не самая худшая для нее
перспектива.
Барретт покачал головой.
- Чудо, - задумчиво произнес он. - В этом нет никаких сомнений. Ты
сотворил чудо, Дэйв.
- Может быть. Только я дал себе зарок больше не заниматься подобными
чудесами. Пусть в Институте побалуются с этим некоторое время. Пусть его
сотрудники решают, что делать с этой машиной.
Внезапно одна шальная мысль с такой силой потрясла воображение
Барретта, что он все еще пытался осмыслить ее, когда язык _е_г_о_ уже
непроизвольно дал ей словесное оформление.
- Дэйв! - с необыкновенной горячностью поспешил произнести он. -
Отдай мне эту машину!
- Что?
- Ты не хочешь оставлять ее у себя. Для тебя она всего-навсего
игрушка. Разве я не прав?
- Ну, даже не знаю, что и сказать, Барретт. Разумеется, для меня
работа над нею не является такой уж жизненно важной. Просто...
- Тогда отдай ее мне! Позволь мне поработать с нею... Возможно, мне
удастся преодолеть затруднения, связанные с ее работой. Может быть, мне
повезет внести в нее кое-какие усовершенствования...
- Тебе? - В тоне голоса Дэйва и тени не было неуважительного
отношения к прежнему другу. Его вопросительная интонация скорее была
констатирующего, не вызывающего сомнений свойства...
- А почему бы и нет? - раздраженно произнес Барретт. - Неужели ты
абсолютно уверен в том, что я не в состоянии этого сделать? Неужели ты
полагаешь, что я круглый идиот?
- Я этого совсем не говорил.
- Тогда отдай мне эту машину! Дай мне возможность самому убедиться в
том, что я в состоянии с нею сделать. Ты же знаешь, Дэйв, что я всегда
мечтал о чем-нибудь вроде этого. Всегда, всю свою жизнь. Об одном, очень
значительном научном проекте - одной, главной в своей жизни работе. Только
ты в состоянии понять это.
- Разумеется, я все понимаю. Просто я считаю, что в Институте...
- Институт - это кладбище идей! Им наплевать на все эти возможности,
которыми хочу воспользоваться я. Я непременно сделаю из этого что-нибудь
значительное, Дэйв. Вот увидишь. Что-нибудь очень важное. Что-нибудь
грандиозное. - Его голос поднялся до крика. - Что-нибудь, о чем будут
долго помнить!
Прежде, чем ответить, Дэйв долго вглядывался в ставшее
мертвенно-бледным лицо приятеля. Лоб его покрылся морщинами, он стал
растерянно покачивать головой.
- Успокойся, Барретт. Извини меня, но ответ мой однозначен - нет.
Он повернулся в сторону лестницы, и явная твердость этого его
намерения покинуть лабораторию и больше не возвращаться к этой теме
распалила Барретта Маркса в еще большей мере, чем спокойное,
безмятежно-самодовольное выражение лица Дэйва. Пальцы его правой руки сами
согнулись в очевидном, рефлекторном стремлении плотно сомкнуться вокруг
какого-нибудь оружия, а глаза тут же и нашли таковое: блестящий с
хромированной поверхностью стальной прут, валявшийся на покрытом пылью
ящике для запасных частей. Он схватил его, прут прочертил в воздухе яркую
параболу и обрушился прямо на правый висок Дэйва Лоуэлла. Тот безмолвно,
не испустив даже стона, свалился на пол.
Барретт уставился на дело рук своих и тут же стал глубоко
раскаиваться в этом своем мимолетном импульсе. Ом склонился над Дэйвом и
стал бессвязно что-то произносить, пытаясь выразить охватившее его чувство
сожалении о совершенном и желание помириться. Затем он увидел кровь,
хлынувшую из глубокой треугольной раны на голове Дэйва, и понял, что тому
уже никогда не услышать его мольбы о прощении.
- О, Боже, Боже! - громко воскликнул он.
Это непроизвольное обращение к Богу тотчас же напомнило ему слова,
услышанные им от Дэйва, машину, центральный голубой луч, который все так
же продолжал играть на поверхности пустой платформы.
Он обхватил тело Дэйва обеими руками и поволок его к устройству для
развоплощения. Сделать это было очень нелегко. Ушло немало будоражащих
нервы минут на то, чтобы поместить на платформу такого физически крепкого
мужчину, каким был Дэйв Лоуэлл.
Теперь его тело омывало бледно-голубое сияние. Кровь, сочившаяся из
раны, приобрела причудливый пурпурный оттенок.
Затем Дэйв Лоуэлл исчез.
На верхней площадке лестницы, что вела в подвал, раздался громкий
женский крик.
Этот крик буквально пронзил Барретта, пригвоздил его к полу. Он весь
скорчился от охватившей его самой настоящей боли. Затем взгляд его
проследовал вверх по ступенькам лестницы и обнаружил невысокую
черноволосую женщину, в ужасе прикрывшую лицо руками. Огонь, источавшийся
сквозь пальцы ее гневным взглядом, был уничтожающим в своем безмолвном
обвинении. Только теперь до Барретта со вшей очевидностью дошло, что жена
Дэйва Лоуэлла стала свидетельницей совершенного им только что
преступления.
- Пожалуйста... - с мольбой во взоре произнес он. - Пожалуйста,
выслушайте меня.
Женщина издала сдавленный, гортанный стон и повернулась к двери.
Насмерть испуганный Барретт вихрем взлетел по лестнице за нею. Он схватил
ее, когда она трясущимися руками все никак не могла повернуть дверную
ручку.
- Не делайте этого! - воскликнул он. - Выслушайте меня! Это был
несчастный случай, чистая случайность...
- Отпустите меня! - рыдал, воскликнула женщина. - Вы убили его! Это
вы убили Дэйва!
- Нет! Это просто несчастный случай. Он сам упал на эту машину...
Убитая горем, она безмолвно обмякла в его крепких руках. Теперь он и
сам беспомощно застыл, лихорадочно думал, что же предпринять дальше. Если
она видела, как все это происходило, ему полный конец. Впереди - полиция,
следствие, обвинительное заключение, а затем...
- Позвольте объяснить, - произнес он. - Дайте мне возможность
показать, как все это случилось. Пожалуйста!
Она безучастно взглянула на Барретта.
- Хорошо.
Придерживая ее перед собой, будто она была каким-то безжизненным
манекеном, он провел ее по лестнице до самого низа, подвел непосредственно
к все еще светящейся нитями накала ламп и трубок машине для развоплощения
и сделал жест рукой в сторону платформы.
- Он пытался объяснить мне принципы работы машины, а затем вдруг
пересек голубой луч.
Быстро, пока глаза ее были сосредоточены на бледно-голубом световом
пятне, которое покрывало платформу, он завел ее тонкие руки за спину. Она
вскрикнула, внезапно разгадав его истинные намерения, и ее мускулы,
казалось, вдруг налились неожиданной силой. Она вырвалась из его цепких
рук и с пронзительным криком бросилась к дальней стене комнаты.
- Нет, - произнес он, направляясь к ней. - Я не собирался сделать вам
ничего плохого. Я просто хотел показать вам...
- Не подходите ко мне близко! - Она оперлась сзади о лабораторный
стол, стоявший у самой стенки, и стала шарить рукой за спиной среди
различных деталей и инструментов. Через секунду у нее в руке оказались
ножницы с длинными лезвиями. Увидев, что Барретт надвигается на нее, она
выставила ножницы прямо перед собой.
- Бы должны понять! - закричал Барретт, после чего стремительно
бросился к ней.
Ножницы описали в воздухе короткую дугу снизу вверх, лезвия их
устремились к животу Барретта, будто клюв какой-то злобной хищной птицы.
Он ощутил толчок в ткани его живота и на какое-то мгновение ему даже
показалось, что ничего не изменилось в его положении.
Однако затем он увидел ужас на своем лице, мимолетно отразившемся в
металле ножниц, и только тогда понял, что ему нанесен смертельный удар. С
осознанием этого тотчас пришла и боль. Шатаясь, он отпрянул назад, глаза
его выпучились. Он все еще никак не мог уразуметь, что рваная рана на его
животе нанесена этой хрупкой молодой женщиной, обуянной страхом и гневом.
Руки его сомкнулись над краями раны, но это не остановило хлынувшую из
раны кровь, которая мгновенно промочила насквозь его одежду и выступила
наружу.
Испытывая сонливость и отрешенность от всего, Барретт грузно упал на
пол, ход мыслей его замедлился, они потеряли всякую связность. Он услышал,
как затихли где-то наверху женские шаги, но это его уже нисколько не
волновало. Раньше он никогда особенно не задумывался над таким феноменом,
как смерть. Поэтому теперь, когда такой момент наступил и в его
собственной жизни, важность его показалась ему поначалу уж слишком
преувеличенной. Он обвел взглядом комнату, хотя и не без интереса, но
весьма равнодушно, и даже слегла улыбнулся, увидев голубое свечение,
исходившее от машины, которая и послужила причиной такого неожиданного
завершения его собственного жизненного пути.
И только спустя несколько томительных мгновений ему стало страшно.
Так страшно, что все тело его яростно задрожало, абсолютно все - от пяток
до макушки. Взгляд его уперся в быстро надвигающуюся на него тьму, и он
ужаснулся ее приближением. Он ощутил, как по всей его коже стало
растекаться что-то холодное, как лед, и не сразу понял, что это его
собственный пот.
Его обуял страх! Ужасный, подлинный, всепронизывающий страх! Он не
хотел умирать!
Собрав в предсмертной агонии последние силы, он пополз. Он волочил
себя по полу лаборатории и перемещал свое трепещущее от ужаса тело только
с помощью рук, испытывая мучительнейшую боль.
Затем последним рывком умирающего он бросил себя на пучок голубых
лучей.
...Он брел по лесу, в котором ветки деревьев были словно обгоревшими
и начисто лишены листвы. Все вокруг было укутано густой дымкой, и ему с
трудом удавалось различать фигуры людей, которые устало тащились перед ним
длинной цепочкой, передвигаясь очень медленно, едва волоча ноги.
Он выронил какой-то предмет, что был у него в руке, и он беззвучно
упал то ли в пыль, то ли в пепел. Кто-то сзади него крепко выругался, и,
обернувшись, он увидел лицо бородатого мужчины в металлическом шлеме с
заостренным козырьком. Красно-синяя военная форма мужчины пересекалась
