Клиффорд Саймак "Ван Гог космоса"
пер. Светлана Васильева
(~ ~) - italic
Планета была столь незначительной и находилась в такой космической глуши, что не имела названия, а только кодовое обозначение и номер, которые определяли ее местонахождение. У деревни же название было, но ни один человек при всем старании не мог произнести его правильно.
Перелет с Земли на эту планету стоил немалых денег. Вернее, не перелет, а обычное ~полтирование~. Однако, чтобы получить информацию, необходимую для уточнения координат этого ~полтирования~, следовало изрядно раскошелиться: та планета находилась настолько далеко от Земли, что-компьютеру нужно было произвести расчеты по высшему разряду - с точностью до одной десятимиллионной. В противном случае вы могли материализоваться эдак в миллионе миль от пункта назначения, в неизведанных глубинах космоса; или же, если вы все-таки оказывались неподалеку от намеченной планеты, материализация могла произойти в тысяче миль над ее поверхностью, либо, что еще хуже, под поверхностью, на глубине в двести - триста миль. И то, и другое было, естественно, крайне неудобно, а вернее, неизбежно приводило к гибели.
Ни у кого во всей Вселенной, за исключением Энсона Лэтропа, не возникало желания посетить эту планету. А Лэтроп должен был побывать на ней, потому что именно там ушел из жизни Рибен Клэй.
Итак, он отвалил солидную пачку купюр за то, чтобы ему помогли постичь нравы и обычаи аборигенов и обучили их языку, и еще кучу денег за вычисление параметров своего ~полтирования~ на эту планету и обратного - для возвращения на Землю.
На той планете он появился около полудня, но материализовался не в самой деревне - для этого было недостаточно даже расчета с точностью до одной десятимиллионной,- а, как выяснил позже, не более чем в двадцати милях от нее и футах в двенадцати над поверхностью планеты.
Он поднялся на ноги, стряхнул с одежды пыль и мысленно поблагодарил свой рюкзак, который уберег его от ушибов при падении.
Планета, во всяком случае, тот участок ее поверхности, который представился его взору, выглядела довольно-таки уныло. Стоял пасмурный день, и окружавший Лэтропа ландшафт был настолько бесцветным, что трудно было различить границу между линией горизонта и небом. Вокруг него простиралась равнина без единого дерева или холма, только кое-где виднелись чахлые заросли какого-то кустарника.
Он упал неподалеку от тропинки и решил, что ему повезло, поскольку из той информации, которой его напичкали на Земле, следовало, что на этой планете не было никаких дорог, да и протоптанные дорожки попадались весьма редко.
Он подтянул ремни рюкзака, покрепче укрепил его и зашагал по этой тропинке. Пройдя около мили, он увидел изъеденный непогодой столб с указательным знаком, и хотя Лэтроп не был до конца уверен, что разобрался в нацарапанных на дощечке символах, из надписи следовало, что он идет не в ту сторону. И он повернул назад, надеясь, что правильно понял текст на дорожном знаке.
Уже смеркалось, когда он добрался до деревни. Он шел в полном одиночестве много миль, не встретив ни души, если не считать какого-то странного, свирепого на вид животного, которое поднялось на задние лапы и издало резкий свистящий звук.
Да и в самой деревне он увидел немногим больше.
Как Лэтроп и представлял, эта деревня более всего напоминала обиталище стаи степных собак - такие поселения этих животных встречаются на его родной планете, Земле, в западной части Северной Америки.
На окраине деревни он заметил участки возделанной почвы, на которых росли какие-то незнакомые ему растения; на некоторых делянках в сгущавшихся сумерках копошились маленькие, похожие на гномов фигурки. Когда он окликнул их, они лишь взглянули на него и снова принялись за работу.
Он пошел по единственной в деревне улице, пытаясь угадать, почему перед лазом в каждую нору возвышались холмики земли, извлеченной в процессе рытья. Все эти холмики выглядели почти одинаково, да и лазы в норы практически ничем не отличались друг от друга.
То там, то здесь перед норами играли крошечные гномики, и Лэтроп предположил, что это дети; а когда он приблизился к ним, они быстро юркнули в темные лазы и больше не показывались.
Он прошел всю улицу до конца и остановился, увидев перед собой холм повыше, на котором стояло нечто вроде грубого обелиска, похожего на обрубок копья, точно указующий перст, нацеленный в небо.
Это его несколько удивило, ибо в полученной им на Земле информации не упоминались ни памятники, ни какие бы то ни было культовые сооружения. Однако он сообразил, что в сведениях о такой планете наверняка имеются пробелы: не так уж много известно о ней и ее коренных жителях.
Но почему не допустить, что у этих гномов есть своя религия? На других планетах то и дело прослеживались задатки верований. В ряде случаев они возникали на самой планете, а иногда это были пережитки культов, привнесенных извне - с Земли или с каких-нибудь планет других солнечных систем, где в незапамятные времена процветали могущественные религии.
Он повернулся и зашагал по улице назад. Посреди деревни он остановился. Никто не вышел ему навстречу; он сел на тропу и стал ждать. Вытащил из рюкзака пакет с завтраком, поел, напился воды из термоса, который прихватил с Земли, и задумался над тем, почему Рибен Клэй решил провести последние дни своей жизни в таком унылом месте.
Этот вопрос возник у него не потому, что в этой планете он усмотрел какое то несоответствие с личностью Клэя. Напротив. Все здесь выглядело предельно скромно, а Клэй был человек скромный, замкнутый; когда-то его даже прозвали №Ван Гогом Космоса¤. Погруженный в себя, он жил своей внутренней жизнью, а не жизнью Вселенной. Он не искал ни славы, ни оваций, хотя мог претендовать и на то, и на другое. Порой даже казалось, что он бежит от них. Всю свою жизнь он производил впечатление человека, который пытается от всех скрыться. Человека, который от чего-то убегает или, наоборот, за чем-то гонится, человека ищущего, которому никак не удается завладеть тем, что он пытается найти. Лэтроп покачал головой: трудно определить, кем на самом деле был Клэй - охотником или преследуемой добычей. Если добычей, то чего он боялся, от чего бежал? А если охотником, то за кем он гнался, что искал?
Лэтроп услышал какое-то тихое шарканье и, повернув голову, увидел, что по тропе к нему идет одно из гномоподобных существ. Он понял, что это старик. Поседевший волосяной покров на его теле казался серым, а когда он подошел поближе, Лэтроп разглядел и другие признаки старости: слезящиеся глаза, морщинистую кожу, поникшие кустики бровей, скрюченные пальцы рук.
Существо остановилось перед Лэтропом, заговорило, и тот понял его.
- Да будут зорки ваши глаза, сэр. (Не сэр, конечно, а слово, самое близкое по смыслу.)
- Да будет острым ваш слух,- отозвался Лэтроп.
- Крепкого вам сна.
- Приятного вам аппетита,- продолжил Лэтроп.
Когда наконец все традиционные добрые пожелания были исчерпаны, гном внимательно оглядел Лэтропа и произнес:
- Вы похожи на того, другого.
- На Клэя,- уточнил Лэтроп.
- Только вы моложе,- сказал гном.
- Моложе,- согласился Лэтроп.- Но не намного.
- Верно,- вежливо согласился гном, словно желал доставить этим удовольствие собеседнику.
- И вы не больной.
- Да, я здоров,- сказал Лэтроп.
- Клэй был больной, Клэй...(Не "умер". Слово скорей переводилось как "прекратился" или "иссяк", но смысл его был ясен.)
- Я знаю. Я пришел, чтобы поговорить о нем.
- Он жил с нами,- произнес гном.- Мы были рядом с ним, когда он... (умер?).
А давно ли это произошло? Как спросить: "Давно ли?"? Лэтроп вдруг смешался, осознав, что в языке этих гномов не было слов, подходивших по смыслу для обозначения продолжительности отрезка времени.
Глаголы в нем, конечно, употреблялись в настоящем, прошедшем и будущем времени, но не было ни одного слова для измерения протяженности времени или пространства.
- Вы...
(Не было слов, означавших: "похоронить" и "могила".)
- Вы закопали его в землю? - спросил Лэтроп.
Он почувствовал, что этот вопрос привел гнома в ужас.
- Мы... его.
Съели его? - мучительно соображал Лэтроп. На Земле, да и на некоторых других планетах жили в древности племена, которые поедали своих усопших, воздавая таким способом покойникам высшую почесть.
Но это не было слово "съели".
Тогда что же они сделали с Клэем? Сожгли? Повесили? Куда-то забросили?
Нет. Ни то, ни другое, ни третье.
- Мы... Клэя,- настойчиво повторил гном.-Он так хотел. Мы любили его. Мы не могли сделать для него меньше, чем он просил.
Лэтроп с благодарностью поклонился.
- Этим вы оказали честь и мне тоже
Гном вроде бы несколько успокоился.
- Клэй был безвредным, - произнес он.
"Безвредный" - не совсем точный перевод. Быть может, "мягкий". Не "жестокий". Да еще "слегка чокнутый". Естественно, что из-за психологической несовместимости, недопонимания любой пришелец не может не показаться аборигенам "слегка чокнутым".
Словно прочтя его мысли, гном проговорил:
- Мы не понимали его. У него были какие-то вещи, и он называл их "кистикраски". Он делал ими полоски.
Полоски?
~Кистикраски~? Ну, конечно же, кисти и краски. Полоски? И это понятно - ведь местные жители видели все в одном цвете. Для них живопись Клэя, вероятно, была лишь совокупностью "полосок".
- Он их делал здесь, у вас?
- Да. Здесь.
- Интересно! А можно мне взглянуть на эти полоски?
- Можно,- сказал гном.- Пойдемте со мной, и вы их увидите.
Они перешли улицу и приблизились к лазу в одну из нор. Согнувшись, Лэтроп стал спускаться вслед за гномом по узкому туннелю. Когда они прошли футов десять-двенадцать, туннель расширился, и они очутились в комнате - некоем подобии вырытой в земле пещеры.
В пещере было относительно светло. Но свет был довольно слабый. Его испускали небольшие кучки какого-то вещества в глиняных мисках грубой работы, стоявших на земляном полу.
Это гнилушки,- подумал Лэтроп.-Фосфоресцирующее гнилое дерево.
- Вот,- сказал гном.
Картина была прислонена к одной из стен комнаты-пещеры, чужеродное яркое пятно в этом странном месте. Обычную картину при слабом свете, испускаемом гнилушками, рассмотреть было бы трудновато, но мазки, оставленные на холсте кистью, казалось, светились сами по себе, и создавалось впечатление, будто этот граненый прямоугольник - окно в какой-то иной мир, находящийся вне сумрака едва освещенной гнилушками пещеры.
Когда Лэтроп вгляделся в вертикально стоящее полотно, ему почудилось, что свечение красок усилилось, картина постепенно как бы прояснилась и стала видна незаконченность мазков. №Да это же не свечение,- подумал Лэтроп,- это ~сияние~¤.
Тут было все - высокое мастерство живописца, искусное сочетание сдержанности и недосказанности, деликатная манера письма и пронзительная яркость световой гаммы. И что-то еще - ощущение радости, но не торжествующей, а тихой.
- Он не закончил эту работу,- произнес Лэтроп.- Ему не хватило... (Не было слова, чтобы перевести слово ~время~.) Он (иссяк?), не успев ее закончить.
- Иссякли его кисти-краски. Он сидел тут и смотрел на свои полоски.
Так вот в чем причина! Вот почему картина не закончена. У Клэя не осталось красок, а где и как мог он пополнить свой запас? Да и времени на поиски, наверное, уже не было.
Рибен Клэй сидел в этой пещере и смотрел на свое последнее творение, зная, что больше ничего не напишет, и понимая, что нет никакой надежды закончить это великолепное полотно. Впрочем, сам Клэй скорее всего не считал эту картину великолепной. Для него создаваемые им живописные полотна всегда были лишь способом самовыражения. С их помощью он выплескивал наружу то, что таилось в глубине его души и ждало воплощения в произведении искусства, которое увидит Вселенная,- так Клэй общался со своими братьями по духу.
- Отдохните, - сказал гном. - Вы устали.
- Спасибо.
Лэтроп сел напротив картины на плотно утрамбованный земляной пол, прислонившись спиной к стене.
- Вы его знали? - спросил гном.
Лэтроп отрицательно покачал головой.
- Но вы пришли сюда, чтобы с ним повидаться.
