Свистун фыркнул от негодования.
- Соображаешь, что говоришь, чудо? Или считаешь, что я незаконнорожденный?
- Би-и-и-п!
И снова надпись:
~Но тебя здесь больше одного!~
- Меня - трое, - с достоинством прогудел Свистун. - Сейчас я в своем втором образе. Превосходящем мое первое я, но еще недостаточном для перехода в третью степень.
- Би-и-и-п, - прозвенела табличка, изменив содержание надписи:
~Прошу прощения, сэр, милости просим!~
Сара обернулась и посмотрела на меня.
- Ну, что? - спросила она.
Я бросил щит рядом с винтовкой и развязал ремень, на котором висел меч, - он упал на землю.
Сара пошла первой, и я не стал возражать. В конце концов, затеяла этот спектакль и заплатила за музыку она. Свистун семенил за ней мелкими шажками, а я замыкал процессию.
Мы спускались вниз по тропе, все более погружаясь в густую тень, которую отбрасывали возвышавшиеся по сторонам каменные стены. Мы спустились на дно узкой траншеи, шириной не более трех футов. Затем траншея и проходящая по ней тропа сделали неожиданный поворот, и на нас хлынул поток ослепительного света.
Мы вышли из замкнутого каменистыми стенами прохода и, сойдя с тропы, вступили на Землю Обетованную.
19.
Это было место, перенесенное из Древней Греции, о которой я когда-то читал в школе. Наш учитель пытался привить нам любовь к истории и культуре планеты, ставшей колыбелью человечества. И хотя ни Земля сама по себе, ни обстоятельства возмужания и развития человечества не вызывали во мне особых эмоций, я, помню, был поражен классической красотой и гармонией греческой философии. В то время она поразила меня именно как оставленное нам богатейшее наследие, которое может быть предметом гордости любой расы. Правда, затем я забыл о своих переживаниях, связанных с изучением античности, и не вспоминал о них долгие годы. Но здесь я увидел пейзаж, который в точности воскрешал картины, рисуемые моим воображением много лет назад, когда я читал о Древней Элладе в учебнике.
Тропа теперь проходила через узкую, окруженную скалами долину, по дну которой текла быстрая горная река. Она сверкала и золотом переливалась на солнце в местах, где поток перебегал через каменистые пороги.
В целом пейзаж был суров и дик. В основном преобладали голые скалы, но то там, то здесь его оживляла свежая зелень горных деревьев, зацепившихся в расщелинах за скалистые склоны.
Тропа вела вниз по долине, иногда приближаясь к речке, иногда карабкаясь по серпантину на уступы скал, подходивших вплотную к потоку. И повсюду на этих обрывистых скалистых склонах, нависающих карнизами над долиной, сияли белоснежным мрамором (или другим материалом, казавшимся нам снизу мрамором) портики небольших дворцов, построенных по безупречным классическим канонам греческой архитектуры.
Даже солнце в этой долине казалось мне не просто солнцем, а солнцем той Греции, которая некогда жила в моих мечтах. Исчезла голубизна, затоплявшая плоскогорье, исчезло пурпурное одеяние горных кряжей. Здесь в долине господствовал чистый и яркий солнечный свет, слепящая белизна, заливавшая сухую суровую землю.
Это было именно то, что мы искали - место, за которым мы бессознательно охотились, наивно предполагая, что нас ожидает встреча с человеком, предметом или просто какой-то идеей. Заканчивалась охота, которая велась нами вслепую. Хотя, разумеется, после всех наших треволнений мы могли найти в этой долине даже самого искомого человека, или, возможно, его могилу, или какой-то знак, свидетельствующий о том, что произошло с этим легендарным космическим путешественником.
Любуясь суровой красотой долины, я не испытывал ни малейшего сомнения, что тропа, по которой мы шли, имела единственную цель - привести нас или кого-то другого, решившегося на долгий и трудный путь, именно сюда.
Никто из нас не промолвил ни слова после того, как мы вышли из ущелья на этот древнегреческий солнцепек. Нам просто нечего было сказать. Сара продолжала идти впереди, а Свистун и я следовали за ней.
Мы дошли до пересечения с тропинкой, которая вела вверх к первому из расположенных высоко на скалистых утесах и нависших над речкой дворцов, и возле тропинки увидели указательный знак, с прикрепленной к нему табличкой и надписью на неизвестном нам языке.
Сара остановилась.
- Дощечка с именем? - спросила она.
Я кивнул. Это действительно мог быть указатель с именем существа, жившего во дворце на вершине скалы. Но даже если это была дощечка с именем, не было ни единого признака, что дворец обитаем. Точнее, не имелось вообще никаких признаков жизни.
Не было ничего, что нарушало бы безмятежное спокойствие долины. Никто не выглядывал из окон, заинтересованный нашим появлением. Над головой не летали птицы. Не раздавалось назойливого гудения и стрекотания насекомых. Из всего того, что мы видели и слышали, можно было заключить, что мы - единственные живые существа в долине.
- Предполагаю, - заявила Сара, - что этот знак - именная дощечка.
- Что ж, будем считать, что ты не ошиблась, - сказал я. - Тогда пойдем дальше и поищем ту, на которой будет написано Лоуренс Арлен Найт.
- Даже сейчас, - заметила Сара - ты относишься ко всему несерьезно. Ты ведь говорил, что мы никогда не найдем его. Ты утверждал, что он - лишь легенда; клялся и божился, что он умер...
- Не надо так на меня смотреть, - возразил я. - Я мог ошибаться. Хотя я не думаю, что ошибался, но сейчас об этом бесполезно спорить. Это была твоя затея...
- И ты был против с самого начала.
- Я не был против, - заметил я. - Я просто не принадлежал к ее безусловным сторонникам.
- Мы ведь уже прошли такой путь, - сказала Сара притворно жалобным тоном.
- Сара, - попросил я. - Тогда помоги мне разобраться, помоги мне понять. Пойдем дальше и посмотрим на указатели.
Мы тронулись, спускаясь в низины, карабкаясь по склонам. Дальше были другие дворцы и другие знаки, на каждом из которых были надписи, все на разных языках, выведенные разными алфавитами, если, конечно, некоторые из них можно было отнести к алфавитам, и ни одну из них мы так и не смогли прочитать.
Солнечный свет обрушивался на нас сверху, разбиваясь вдребезги о камни, дробясь и переливаясь в речной воде. Кроме шепота и бормотания горного потока ничто не нарушало тишины. Ничто не вторгалось в покой долины.
И тут мы увидели еще один знак с надписью, выведенной крупными печатными латинскими буквами:
@~ЛОУРЕНС АРЛЕН НАЙТ~@
Конечно же, все, что происходило с нами, было каким-то безумием. Безумием было пересечь всю галактику только ради того, чтобы найти одного-единственного человека - и действительно найти его. Безумием было найти человека, который должен был умереть десятки лет назад. Безумием было дойти до истоков легенды. Но тем не менее, табличка с именем Лоуренса Арлена Найта была реальностью.
И теперь, когда я в растерянности стоял перед ней, мне оставалось тешить себя последней надеждой, что это не жилище, а гробница; не дворец, а мавзолей.
- Сара, - позвал я, но она уже карабкалась вверх по тропинке, рыдая от счастья и облегчения, дав, наконец, волю чувствам после долгих дней поиска.
А на крыльце этого сияющего белоснежного здания появился человек - старый, но все еще крепкий, с седой бородой и седыми волосами, прямой спиной и уверенной походкой. Он был одет в белую тогу, и это не вызывало удивления. В подобной обстановке скорее любая другая одежда показалась бы неуместной.
- Сара! - закричал я.
Я и Свистун едва поспевали за ней. Она не слышала. Она просто не обращала на меня внимания.
И тут старик заговорил.
- Пришельцы! - провозгласил он, простирая вперед руку. - Мои соплеменники! Мог ли я мечтать, что мои глаза вновь увидят вас!
Звук его голоса окончательно рассеял все мои сомнения. Это был не мираж, не привидение, не призрак. Это был нормальный человек, гомо сапиенс, с низким густым голосом, полным искренней человеческой радости, вызванной встречей с подобными себе.
Сара протянула ему руки, и старик сжал их в своих ладонях.
Они стояли и смотрели друг другу в глаза.
- Как же это было давно, - сказал старик. - Очень давно. Путь по тропе долог и труден, и никто не знает о нем. А вы, как вам удалось узнать?
- Сэр, - воскликнула Сара, задыхаясь после восхождения, - ведь вы, вы - Лоуренс Арлен Найт?
- Да, конечно, - ответил старик. - Это я. А кого вы ожидали встретить?
- Ожидали встретить? - переспросила она. - Конечно же, вас. Но мы могли только надеяться.
- А эти добрые люди с вами?
- Капитан Майкл Росс, - представила меня Сара. - И Свистун, наш верный друг, которого мы встретили по пути сюда.
Найт поклонился Свистуну.
- Ваш покорный слуга, сэр, - сказал он.
Затем он протянул руку мне и сжал мою ладонь. Его рукопожатие было теплым и крепким. В этот момент (когда, наверное, нужно было замечать более существенные детали) я увидел, что его рука, несмотря на крепость рукопожатии, была бледной, морщинистой и покрытой старческими пятнами.
- Капитан Росс, - сказал он, - добро пожаловать. Здесь есть место для вас, для всех вас. И для этой молодой леди, простите, я не знаю вашего имени.
- Сара Фостер, - подсказала Сара.
- Подумать только, - сказал он, - я уже больше не буду одинок. Боже мой, как это удивительно снова слышать звук человеческой речи, видеть лица людей. Как я об этом мечтал! Здесь есть много других разных существ, сильных характером и исключительной чувствительности, но общение ни с одним из них не может заменить общения с подобными себе.
- Как давно вы здесь? - спросил я, стараясь прикинуть в уме, сколько же лет уже существует легенда об этом человеке.
- Когда человек проживает каждый день полноценно, -ответил он, - и заканчивает его с мыслью о дне грядущем, считать время бессмысленно. Каждый день, каждая минута становятся частью вечности. Я размышлял об этом и теперь не уверен, существует ли реально такое явление как время. Время в обыденном понимании - это абстрактная категория, грубый измерительный прибор, структурная форма, изобретенная некоторыми видами цивилизаций, причем отнюдь не всеми, а лишь теми, которые испытывают потребность поместить себя в то, что они называют пространственно-временными рамками. Время в глобальном смысле теряется в беспредельной вечности, и нет нужды доискиваться до начала или конца, так как ни того, ни другого просто никогда не существовало, и в нашей ситуации скрупулезное измерение таких смехотворно маленьких и ничтожных частей вечности представляет собой задачу, лишенную всякого смысла. Разумеется, я спешу добавить, что можно отслаивать вечность...
Он продолжал и продолжал говорить, а я, стоя на ступенях под колоннами мраморного портика, озирал лежащую внизу долину и думал, свихнулся ли он от длительного одиночества, или он действительно был уверен в правильности того, в чем пытался нас убедить. Может быть, именно эта возникшая, как по волшебству, долина несла на себе отпечаток вечности. Думая об этом, я никак не мог представить, каким образом может человек знать, как должна выглядеть вечность, но, будь я неладен, в этом чудесном месте, залитом ослепительным солнечным светом, запросто могло родиться представление о постоянстве и неизменности.
- Но я, впрочем, перескакиваю с одного на другое, - продолжал рассуждать старик. - Вся беда в том, что я могу вам очень много рассказать, слишком много у меня накопилось. Конечно, неразумно пытаться выложить все сразу. Прошу прощения за то, что держу вас на пороге. Будьте любезны, проходите.
Мы прошли через открытую дверь и оказались в тихом помещении, воплощающем собой классическое изящество. В нем не было окон, но откуда-то сверху, из отверстий в крыше струился мягкий солнечный свет; стулья и диван, вырезанные с бесподобным мастерством, письменный стол с небольшим деревянным ящиком и разбросанными по нему листами бумаги, элегантный чайный сервиз на маленьком столике в углу, удачно дополняли световой эффект.
- Пожалуйста, - пригласил он, - садитесь. Надеюсь, вы сможете уделить мне немного времени. (Ну вот, подумал я, а он еще говорил, что самого понятия времени не существует). - Господи, - поправил он себя, - как глупо с моей стороны говорить об этом, конечно же, у вас есть время. Вы держите в своих ладонях все время вселенной. Если вы пришли сюда, то вам уже некуда больше торопиться: лучшего места просто нет. Попав сюда, никто уже не хочет уйти, никогда не ощущает такой потребности.
