Тамара не верила этому:
- Анатолий не пьет! Даже от пива отказывается: говорит, что не любит.
Как же он мог напиться до такого состояния!
Считала клеветой, оговором, что брат приставал к женщине.
- Да он не то, что к женщине, к девушке незнакомой не подойдет. Одна
любовь у него была, да и та ребяческая - к Ларисе Яворской.
Не верила она и тому, что Анатолий ударил кого-то ножом:
- Если бы кулаком, я бы поверила - Толик вспыльчив, вы знаете. Но за
нож он бы не взялся. Да и нет у него такого ножа! Разве что перочинный. Но
это его инструмент: там и шило, и ножницы, а лезвие пустяковое -
сантиметра четыре, от силы...
Лезвие в четыре сантиметра, да еще отточенное как бритва, вовсе не
пустяк. Тем не менее, Галина нашла нужным позвонить в Шевченковский
райотдел. Она тоже не верила, что Анатолий мог ударить кого-то ножом - не
иначе как Тамара что-то напутала. Она разговаривала с дежурным по
райотделу, потом с Мандзюком, но толком ничего не выяснила. Узнала лишь,
где находится ресторан "Сосновый бор" - о таком слышала впервые. Этот
небольшой и, как выразился Мандзюк, "интимный" ресторанчик располагался в
лесопарке, примыкающем к Октябрьскому поселку, что довольно далеко от
дома, где живут Зимовцы и еще дальше от ПТУ, где учился Анатолий.
Как он оказался там, да еще в вечернее время? На этот вопрос никто
ответить не мог. Насторожили Галину и слова Мандзюка о том, что Зимовец
был пьян до умопомрачения. Что-то не похоже на парня. Не иначе, как
Мандзюк преувеличил. И Галина решила поехать в райотдел, благо имелся
предлог: ей надо было решить один служебный вопрос с Варварой Степановной
Химченко. Однако в тот день была срочная работа, над которой пришлось
корпеть до вечера. Зато на следующий день поехала в райотдел прямо из
дому, поскольку хотела поговорить лично с Мандзюком.
Она хорошо знала начальника Шевченковского угрозыска Алексея
Мандзюка: когда работала секретарем городского отдела уголовного розыска,
он был инспектором того же отдела. Большой, широкоплечий, несколько
грузноватый для своих тридцати лет, Алексей вместе с тем был на удивление
подвижным, быстрым. Однако двигался и работал он быстро, когда в этом
возникала необходимость. В иных случаях Мандзюк замирал в своем кресле
(единственном на весь отдел, другие сотрудники довольствовались стульями),
как статуя Будды, уверяя товарищей, что в такие - надо заметить довольно
продолжительные минуты он занимается аутогенной тренировкой по системе
доктора Шульца. Правда, капитан Ляшенко считал, что Алексей скромничает,
ссылаясь на немецкого доктора - это открытие принадлежит ему самому и по
справедливости должно быть названо по имени автора - "синдром Мандзюка",
суть которого раскрывается в простой для запоминания формуле: "Не торопись
делать то, что за тебя сделают другие".
Тем не менее, Мандзюка считали хорошим оперативником: инициативным,
сообразительным (по мнению Ляшенко, даже слишком) и со временем он был
выдвинут на самостоятельную работу. Надо признать, он не зазнался: с
товарищами был по-прежнему прост, дружелюбен, а с коллегами-женщинами
(особенно с молодыми) даже галантен.
Но на этот раз он встретил Галину не очень приветливо:
- Кого мне не хватало с утра, так это несовершеннолетней инспекции!
Галина знала, что Мандзюк и его помощники не сидят без дела:
Шевченковский район - самый большой в городе, через него проходят
оживленные транспортные магистрали, в его состав включены лесопарки, зоны
отдыха, куда летом, особенно в выходные дни, выезжает чуть ли не весь
город. А где большое движение, скопления людей, хлопот работникам милиции
хватает. И все же, Галина считала, что Алексей мог встретить ее любезнее.
Видя, что она обиделась, Мандзюк смягчился:
- Я пошутил. Возможно, неудачно, ты уж извини.
Надо признать, он был самокритичен.
Сделав виноватое лицо, Мандзюк подошел к Галине, заглянул в глаза:
- Не сердишься? Правильно: на меня сейчас не надо сердиться. Веришь
ли, зашился совсем: заместитель в отпуске, два инспектора-заочника на
сессии. А дела сыплются как из мешка: здесь хулиганство, там кража; этот
подрался с соседом, та со свекровью: угнали машину, пригнали барана... в
школу на выпускные экзамены - нашлись такие остроумные ребятишки; кончился
месяц - подавай отчетность. Понимаю, это тебя не очень волнует, как
говорится, у кого что болит... Так о ком твоя забота? Ах, Зимовец! Есть
такой. Есть! Он что же, родственник тебе или знакомый?
- Подопечный, скажем так! - вспыхнула Галина и тут же отстранилась от
него: Алексей снова поддел ее - родственник или знакомый? Да она и за
родного сына (если бы он у нее был) не стала бы просить. Но в деле Зимовца
она обязана разобраться - это ее долг.
- Так вот не уберегла ты своего подопечного, мать! - Мандзюк изменил
тон на сочувственный, шумно вздохнул: - С ножичком парень играться стал. А
за такие игры, как тебе известно, по головке не гладят. Ну да ладно,
учитывая твое ходатайство, мы этот ножичек к делу не подошьем.
- То есть как не подошьете? - больше насторожилась, чем удивилась
Галина: что-то очень уж подобрел старший лейтенант Мандзюк, подобный
либерализм за ним раньше не замечался. - А как посмотрит на это человек,
которого он ранил?
Мандзюк наморщил лоб, словно вопрос поставил его в тупик.
Но затем осклабился в улыбке:
- Думаю, положительно.
- Это шутка?
- В отличие от Ляшенко я предупреждаю, когда шучу, и в любом случае
не требую аплодисментов. Надеюсь, не передашь ему эти слова? Ну вот один
вопрос решили! Что касается эпизода с перочинным ножом, то в нем есть
нюанс, о котором я сейчас подумал. Дело в том, что потерпевший - ну тот
мужчина, которого твой Зимовец ножичком царапнул - пожелал остаться, как
говорят, в телепередачах "Очевидное-невероятное", неопознанным объектом.
Правда, не летающим, а удирающим на автомашине марки "Лада"...
- От кого удирающим? - не поняла Галина.
- Полагаю, от скандала. Когда на место прибыл милицейский патруль,
потерпевший быстренько сел в свою машину и уехал, не оставив визитной
карточки. Конечно, при очень большом желании эту "Ладу" и ее владельца
найти можно. Но возникает вопрос: а надо ли? Человек и без того пострадал,
а мы ему эскалацию скандала навязываем. Негуманно!
- Он что же, не заявил, не обратился к вам? - удивилась Галина.
- В том-то и нюанс! Тут вот еще что надо учитывать: в загородные
ресторанчики, на ночь глядя, с женами не приезжают. А если приезжают, то,
как правило, не со своими.
- Он был с женщиной?
- И говорят с очень миловидной, - подхватил Мандзюк. - Не исключено,
что именно из-за нее и разгорелся сыр-бор. А теперь представь, как
прореагирует жена нашего инкогнито, когда ей станет известен этот факт.
Он, я уверен, очень хорошо представляет это. Потому-то и удрал.
В доводах Мандзюка был определенный резон.
- Но что в таком случае ты вменишь Зимовцу?
- Остается немало: пьяный дебош с битьем казенной посуды, оскорбление
обслуживающего персонала ресторана: он обругал буфетчицу, пнул ногой
официанта. Одним словом, хулиганство чистейшей воды; так что отвечать
твоему Зимовцу все же придется. До суда, пожалуй, отпустим его, учитывая
твое поручительство. Вот допросим сегодня и отпустим...
На этом их прервали - Мандзюка куда-то вызвали. Галина не стала его
дожидаться: вроде бы все выяснила. Конечно, обидно за Анатолия -
распоясался парень, но к Мандзюку у нее уже не было претензий: хулиганство
есть хулиганство, и Зимовец должен отвечать за содеянное. Что же касается
эпизода с ножом, который, несомненно, усугубил бы его вину и который,
строго говоря, Мандзюк не должен был исключать, то здесь, по ее мнению,
Алексей покривил душой. Не ей, Галине, он делал одолжение, а себе: искать
потерпевшего, который не хочет, чтобы его нашли, - дело хлопотное. Здесь
безусловно, сказался "синдром Мандзюка". Хотя с другой стороны, если
потерпевший желает оставаться неизвестным, это его дело. Очевидно, его
рана не так уж серьезна - царапина, не более. Иначе бы он не стал думать о
том, как отреагирует жена на эту не очень приглядную, но отнюдь не роковую
историю: серьезно раненный человек в первую очередь подумает о себе, своей
ране. Инстинкт самосохранения - никуда не денешься! А он сел в машину и
укатил. Значит, ничего страшного не произошло, и Мандзюк прав: нет нужды
проявлять этот эпизод.
Однако о своем разговоре с Мандзюком Галина сочла нужным сообщить
Варваре Степановне Химченко, к которой зашла, поднявшись на этаж выше.
Варвара Степановна выслушала ее, но от комментариев воздержалась и вскоре
перевела разговор на другое. Решив служебный вопрос, они еще минут десять
поболтали о том, о сем (что ни говори - женщины), и Галина поехала в
Управление.
Там ее ожидала убитая горем Тамара Зимовец. Не вдаваясь в подробности
и ни на кого не ссылаясь, Галина сказала, что Анатолий действительно
совершил хулиганский поступок, возмутительный и дерзкий, за что будет
привлечен к уголовной ответственности. О том, чтобы дело не передавать в
суд - не может быть и речи: Анатолий - взрослый парень и должен отвечать
за свои поступки. Однако, увидев, что Тамара совсем поникла, она
смягчилась и сказала, что до суда Анатолия, видимо, освободят из-под
стражи и, если из ПТУ будет положительная характеристика, то суд,
безусловно, примет ее во внимание.
- В тюрьму его не посадят? - заглянула ей в глаза Тамара.
- Думаю, что мера наказания не будет связана с лишением свободы, -
как можно сдержанней сказала Галина.
Тамара немного успокоилась, вытерла слезы, передала ей характеристику
на Анатолия, которую уже успела получить в ПТУ. Характеристика, как
следовало ожидать, была положительной, однако не формальной:
обстоятельной, написанной живым языком: "...Анатолий Зимовец - отличник
учебы, параллельно с основной специальностью овладел профессией
реставратора... По характеру вспыльчив, но отходчив... Не терпит обмана,
несправедливости..."
- Матвей Петрович называл его правдоборцем, но укорял за то, что
Толик лезет на рожон, - следя за скользящими по строчкам глазам Галины,
сказала Тамара.
- Кто такой Матвей Петрович? - оторвалась от документа Галина.
- Покойный профессор Яворский. Он нашего отца, можно сказать, с того
света вытащил, а потом еще два года колдовал над ним, пока на ноги не
поставил. Толик чуть ли не молился на него: что Матвей Петрович скажет, то
для Толика закон; когда Матвей Петрович давал ему переплетать книги из
своей библиотеки, Толик над ними ночами сидел, каждую страничку
ремонтировал.
Галина вспомнила свой визит к профессору Яворскому, его самого -
коренастого, пожилого, одутловатого, с выпуклым лбом, пристальными, но не
строгими глазами. Это было год назад. Тогда она обратилась к нему в связи
с Толиком Зимовцем. Яворский пригласил ее к себе, вышел навстречу, провел
в свой кабинет, все стены которого были заставлены стеллажами с книгами,
посадил в вольтеровское кресло, угостил кофе, который сам приготовил тут
же в кабинете. Был внимателен: расспрашивал о работе ("Не трудна ли для
женщины?"), о семейном положении ("Не замужем? Не огорчайтесь, эту
глупость вы еще успеете сделать"), показал свою библиотеку, которой
гордился ("Здесь больше семи тысяч томов. А первую свою книгу я на башмаки
выменял. Пять лет мне было. Представляете?"). Об Анатолии сказал только
то, что действительно подарил ему двухтомник Конрада. Но от характеристики
