ного фонтана, в разношерстой компании. Все буйно хохотали почти без по-
вода, а она - нет. И проходивший мимо величественный старик в элегантом
костюме посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом и сказал своему
средних лет манерному спутнику, по-английски -
- Посмотрите-ка. Муза Парижа, клянусь Джорджем.
Это запомнил ось. Глядя утром в зеркало и находя какой-нибудь дурац-
кий и подлый прыщик на виске, она было расстраивалась и сникала от все-
ленской жалости к собственной персоне, но вдруг вспоминала, что она -
Муза Парижа. С годами это как-то стало забываться, сглаживаться, пока
совсем не пропало. А вчера вечером.... поздно вечером.... вдруг вспомни-
лось. И она тихо плакала, прислонившись лбом к известняковой стене. А
потом побежала на Сан-Мишель. Была ночь, и было утро.
Где-то напротив играло стерео, звонкий тенорок осторожно так выводил
слова, -
Там, где свет фонарей
Так тих и нежен и будничен,
Где так спокойно величие
Старых стен, там она
С Елисейских Полей
По-предрассветному сумрачных
В пустоту безразличия
Уходила одна.
Мерный стук каблуков,
Слегка вульгарен широкий шаг,
И стройных ног жесткий силуэт....
И так далее. Потом все стихло.
Руки слушались плохо, было слишком рано. Глаза слипались, а мир был
пустум и звонким, и липким, да, как бокал, томящийся в раковине с прош-
лой недели. Мод толкнула окно. Переулок со скошеными стенами средневеко-
вых построек токько начинал светлеть. В сером свете яркая реклама кон-
цертов американского дирижера казалась темно-коричневой.
Нужно было вернуться в постель к этому.... как его.... студенту. С
его телячьими ласками. Ей было хорошо. так хорошо, что стыдно самой себе
признаться. Он не был красив, и строен тоже не был, и брюхо у него было,
как у всех лионцев, волосатое. И говорил он всякие глупости о том что
вот - именно она, что всю жизнь искал (это в двадцать-то лет!... кре-
тин), что пойдут они завтра в кафе (чтоб все знакомые видели, и хвастать
будет соученикам - сорокалетнюю зацепил!), и будут пить кофе и цело-
ваться. Кофе, блядь.
Но в постели было очень хорошо. В сумерках резкость восприятия сгла-
дилась, и его черные брови и глаза и волосы расплылись (очки она сняла)
во что-то смытное и мягкое, и волосатые руки не казались больше лапами
гориллы, и запах его пота был очень смутный и даже приятный. Молодой. И
когда, стремительно сжимаясь и слабея под ним в судорогах, и любя его за
то, что он был так нежен и внимателен к ее сорокалетней грудки, к ее
ключицам, красоты которых до него никто не оценил, и за крепкую, ставшую
болезненно-ласковой руку в ее жестковатых, чуть вьющихся, подкрашеных
волосах, когда она почувсвовала, что все, что еще один раз (а до рассве-
та куча времени) и нужно будет или его убивать ножом и стулом или выхо-
дить за него замуж, тупая решимость подступила, наполнила все тело, зас-
тавила одеревенеть.
Ненадолго, правда.
У южанина был совершенно неюжный, ровный, настойчивый, голубовато-ог-
ненный темперамент. Редкость в наше время. Хвойный костер в ледяном до-
мике. Северное сияние. От поцелуя в голень ее бросило в дрожь. Волна
чувств перехлестнула через край и, впервые в жизни почувсвовав себя кра-
сивой и беззащитной, обливаясь слезами, она по собственной воле (тоже в
первый раз) согнулась и коснулась губами его члена.
Еще одна такая ночь и он бы влюбился, с него станется. Мод не помнила
как его зовут. Нужно было не дать ему стать хозяином положения, - а к
этому уже шло. Мод быстро оделась и, забыв на ночном столике очки, выс-
кользнула из квартиры испустилась вниз. Рванула ручку, неудобно подвер-
нув себе запястье, поморщилась от боли, тряхнула рукой, вдохнула глубо-
ко, открыла со второй попытки дверь и вышла в Париж.
Было очень тихо, как только в Париже и бывает в пять утра. Медленно
светлело пасмурное небо. От Републик нужно было повернуть налево, мимо
бюста кучерявого австрийца какого-то, блядь. Что он австриец, ей долго
вдалбливал муж. То есть, вдалбливал и фамилию, и профессию, и биографию,
и прибавлял, - австриец. Вот только происхождение и запомнилось.
Она оглянулась. Статуя Республики жеманно держала двумя пальцами вет-
ку чего-то там, демократического растения какого-то. Клошар эксперимен-
тировал с атоматическим сральником, стараясь его обмануть, открыть, не
опуская в щель два франка, а сральник тупо сопротивлялся. Махнув рукой,
клошар поссал рядом со сральником на тротуар и долго рылся потом в куче
тряпок, владельцем которой он по всей видимости состоял, в поисках окур-
ка.
>>>>
Рони Рив не то чтоб не любил, а скорее снисходительно презирал Фран-
цию - за фантастическую смесь глупости и практичности, за отсутствие по
северным понятиям элементарной гигиены, за скупердяйство и неумение
плотно завтракать. Одно было хорошо - в большей степени, чем остальные
нации, французы любили зрелища. Что ж. За три часа до операции, Рони об-
лачился в специально приготовленный костюм. Тройка. Ласты. Маска, труб-
ка. И в таком виде вылез из такси у Гранд Отеля.
Он побежал через площадь. Посетители за столиками Кафе де ла Пэ выта-
ращились. Это было неважно. Важно же было, что в равной степени вытара-
щились ребята из спецчасти, которые все время ошивались в этой местности
последнее время. Его долго не пускал дурак портье. Порывался вызвать по-
лицию. Рони размахивал руками, что-то доказывал. Спецчасть умирала от
хохота.
Смешно шлепая ластами, Рони опять перебежал площадь и спустился в
метро. Под шуточки разного толка бездельничающей молодежи он отъехал
несколько станций, пересел на другую линию, снял ласты и маску. Вышел из
метро и поймал такси.
Когда спецчасть скучает, уровень внимания всегда повышен. Рони дал им
повод повеселиться, поговорить, расслабиться. Последнее - главное. Через
три часа О'Хары не станет.
>>>>
Мод прошла мимо запертого газетного стенда, мимо закрытых кафе. Оди-
нокое такси прошелестело мимо и скрылось. Мод свернула на Севасто-
польский Бульвар.
Все, хватит. Пусть все катится к чертовой матери - и муж, и сестры, и
этот блядский бульвар с длинными курортного типа балконами по фасадам, и
американские дирижеры. За тысячу лет существования этот город слишком
уютно устроился. Никому ни до чего нет дела, все сидят и пьют кофе. И до
меня никому нет дела, подумала Мод. Ну и пусть. Вот только коленки дро-
жат. И спину ломит.
Два наркомана выпали из проулка, связывающего Севастопольский Бульвар
с параллельной Сан-Дени. Один натужно и нехотя бил другому морду. Другой
нехотя сопротивлялся, как пьяная но хорошо воспитанная женщина.
Зачем она взяла с собой сумочку? Привычка. Мод порылась и нашла пачку
сигарет, спрятавшуюся и кокетничающую между флаконом духов и россыпью
помад. Закурила.
Левую ногу она уже успела натереть непривычно быстрой ходьбой на каб-
луках. И еще нужно было бы принять душ. Запах любви лионца был сейчас
совершенно неуместен. У лионцев много спермы, и очень она клейкая.
На Шатле было почти совсем светло. Морда американского дирижера нагло
смотрела со стены филармонии. Или концертного зала. Мод Плохо разбира-
лась в музыкальной географии города. Муж таскал на балеты, были какие-то
здоровенные тощие парни, кажется русские, очень высоко один прыгал без
перекладины, но как-то все не так, не свое. А любовнику нравилась ка-
кая-то рок-группа австралийская потная.
Мод перебежала Сену. На Ситэ у Дворца Справедливости стояли двое по-
лицейских. Мод подумала, что бросаться надо бы с Нового Моста, но потом
решила что быдет слишком символично. И побежала дальше, к Сан-Мишель.
>>>>
- Да не О'Хара, идиоты! О'Коннор!
- Как - О'Коннор?
- Так. О'Хара совершенно непричем. Я вообще не знаю, кто это такой.
- Простите.... Да-а. Проблема.
- Какая проблема, в чем?
- Видите ли, дело в том, что.... как бы это вам сказать....
- Ну?
- Дело в том, да.... что Рив уже выехал, да.
- Куда выехал?
- В Париж.
- Зачем?
- Убирать О'Хару.
- Вы что, с ума там все посходили?
- У меня лента есть. Могу дать послушать. О'Хара, американский дири-
жер.
- Засунь ее себе в жопу, кретин!
Длинная пауза.
- Так что вы предлагаете?
- Предлагаю, блядь? Козлы, блядь! Остановите вашего, как его там, Ри-
ва, или как....
- Каким образом?
- Не знаю. Выйдите с ним на связь.
- Какую связь?
- Спутниковую, блядь!
- Он спутники в кармане не носит.
- Мерзавцы! Сообщите в Интерпол.
- О чем?
Пауза.
- О результате футбольного матча. Сборная Ирландии со сборной из соз-
вездия Волопаса! Засранцы!
Он повесил трубку.
>>>>
Марта пила коньяк и думала, что ничего-то у нее не получалось в жиз-
ни. Вроде бы все как у людей, и даже лучше чем у многих, и все лопаются
от зависти. А вот нет, оказывается.
В такие моменты она ненавидела мужа. Ее переполняло желание сделать
ему гадость. Спрятать приготовленный для конерта костюм. Подложить сла-
бительное в чай. Изменить.
И сын тоже хорош! Яблоко от яблони. Почему он ушел гулять с отцом?
Почему не остался посмотреть на ее интервью, когда она рассказывала иди-
отам с микрофонами, как трудно, и в тоже время как хорошо и прекрасно и
вообще удивительно быть женой музыканта мировой известности! Она позво-
нила домой матери, и та конечно же спросила сперва, как пиживают муж и
сын. Марта хотела сказать, что они сейчас клеют на Монмартре баб на
предмет любви пылкой и страстной, но потом передумала, и сказала - хоро-
шо. Мать сообщила, что подлец мусорщик опять не забрал старый шкаф, и
что он портит весь вид, стоит себе посередине газона. И что опять, зна-
чит, лето на Лонг-Айленде, и коро можно будет.... Но Марта не слушала.
Курила (она опять начала курить после трехлетнего перерыва).
>>>>
Привычно имитируя американский акцент, Рони Рив попросил портье поз-
вонить в номер американского дирижера, сказав что у него с ним было наз-
начено деловое свидание в фойе полчаса назад, а он все не идет и не
идет, не случилось ли чего. Понос, например, или из окна выбросился. Ду-
рак портье позвонил, и Рони запомнил комбинацию цифр. Портье сказал, что
никого там нету. Рони кивнул и ушел в туалет. Там он еще раз поменял
внешность, из рыжего стал пепельным, вынул голубые линзы из глаз, поб-
рился и сменил галстук. Все.
Проверив затвор пистолета, он сунул его себе во внутренний карман и
пошел к лифту. В номер он попал легко, в Гранд Отеле были все концерва-
торы, и компьютерные замки здесь еще не привились. Обычная отмычка, и
вся работа заняла семь секунд.
Он сразу пошел в ванную, осмотрел окно на случай побега через крышу
и, не принимая душа, вернулся в гостиную. О'Хара был с женой и сыном, на
чей счет распоряжений не было. Их надо быдет связать, чтобы не делали
лишних движений. Но они могли вернуться в компании с кем-то еще. Значит,
нужно будет ждать. В спальне.
>>>>
Появилось желание выпить кофе. На Сан-Мишель уже открывались кафе.
Мрачный официант, некрасиво ругаясь с менеджером, протирал грязной тряп-
кой грязный столик. Из-за безлюдности и дымки, его голос был хорошо слы-
шен с моста.
Мод посмотрела налево, на Нотр-Дам. Его опять чинили. Сплошные леса.
Нет, прыгать нужно с другой стороны. Метров сорок до воды. Сразу оглуша-
ет. И все.
Она перешла на другую сторону моста. Сняла зачем-то туфли. Села на
парапет, закурила.
Седеющий и лысеющий блондин лет сорока пяти прошел мимо. Она не соби-
ралась на него смотреть. Какие-то стихи.... И взгляд серовато-сонный,
как небо над Аризоной....
Он прошел мимо и вдруг остановился. Он явно не спал всю ночь. Шатался
по городу. Мод всегда раздражали такие люди. Ничего-то им не нужно, не
