и не химика, не космонавта и не шпиона, а самого обыкновенного бомжа из
подвала, чтобы даже гнусным дыханием своим он не позволял тебе
проваливаться в романтику. Мы же интересны друг другу только своим
непосредственным личным опытом, тем, чего нет ни у кого другого. Только
непосредственный опыт имеет значение, все остальное - лажа. Плюнь на
воображаемые миры, зачем тебе все эти выдуманные мутанты, летящие к нам то
с Альдебарана, то с Трента? И, кстати, почему с Трента? Что это вообще за
Трент, что за дурацкое название?
Название как название.
- ..._с_в_е_т_.
Веснин вздрогнул. Это кто-то сказал? Кто-то неслышно подошел к
палатке?
Приподнявшись, он выглянул из палатки, но никого рядом не увидел.
Дело не в пустом придумывании, подумал он. Дело в сомнениях, которые
никто не может назвать пустыми. Ну да, ну ладно, там впереди, в веке
тридцатом, скажем, страсти животные уступят наконец место страстям чисто
человеческим, там мы даже физически будем выглядеть иначе, но почему, черт
возьми, описывая то, чего еще нет, я должен пользоваться только тем, что
уже создано? Зачем тогда человеку воображение? Разве не воображение
является двигателем прогресса?..
Духота, выдохнул он. Какая, к черту, работа?
И услышал голос Кубыкина.
2
Голос у начальника базы был замечательный. Редкого безобразия голос,
то срывающийся на фальцет, то гудящий, как труба, которую, даже не зная,
что это такое, смело можно назвать иерихонской.
- Тама вот! - ревел Кубыкин, трясущимся толстым пальцем тыча в
сторону речки, впадающей в море рядом с кухней. - Тама вот! Молния! Как
ручей огненный, а потом в шар свернулась! Я прямо так и подумал - Солнце!
Ведь не бывает молний таких... И к берегу! К берегу! Вот, думаю, может
рыбки нам наглушило, а там... Ничего! - голос Кубыкина взвился, зазвенел
как струна, окончательно теряя какую бы то ни было связь с его громоздким
тяжелым телом. - Ну ничегошеньки там! Хоть хрен точи!
Ванечка лениво отозвался:
- Как шар говоришь? А диаметр?
- Ну... С метр!
- Анфед! Посчитай, - попросил Ванечка.
- Я уже посчитал, - меланхолично отозвался Анфед. - Диаметром с
метр... Таких не бывает.
- Слышал? - спросил Ванечка. - Не бывает таких, Кубыкин, Анфед уже
посчитал.
Кубыкин обиделся:
- У-у-ученые!
И побагровел, налился предгрозовым нехорошим раздражением:
- А вот веники! А вот ломать! По пять штук с каждой души, иначе
никого с базы не выпущу!
Конечно, можно было спросить: а зачем, собственно, веники, если через
неделю базу все равно закрывают на зимний сезон, но Кубыкин столь
откровенно ждал вопросов и возражений, что никто спрашивать не стал.
Только Веснин, выбравшись из палатки и подойдя к Кубыкину, пообещал
негромко:
- Наломаем.
Кубыкин нехорошо обрадовался:
- А территорию?
- Что территорию?
- Территорию кто уберет? Загадили.
- Да мы и уберем, - примирительно заметил Веснин.
Кубыкин растерялся:
- А тряпка на кустах... Чья?
- Это не тряпка. Это кухонное полотенце. Я уберу.
- Полотенце... - протянул, смиряясь Кубыкин. - Ну, убери. Проверю.
- Давайте чай пить, - предложила Надя. Редкий случай, вовремя и к
месту.
Перед Анфедом и Ванечкой Надя ничуть не стеснялась, разгуливала в
купальнике, но Кубыкин ее пугал - она накинула на плечи халатик. Ванечка
даже откинулся, по-новому оглядывая Надю, но почему-то так получилось, что
он откинулся как бы от наклонившегося к нему Анфеда, и Веснин усмехнулся -
ну как же, неудачник. А неудачники, они заразны...
Уж не писать ли людей будущего с Ванечки, к чему толкает его Серов?
Веснин глянул на маленькое кругленькое личико Ванечки, на его
аккуратные, тонкие, почти птичьи усики, и сразу ощутил неприязнь - Ванечка
ему никогда не нравился. Вот живет человек, и, в сущности, неплохой,
наверное - диссертацию защитил, напечатал десяток интересных работ, а всем
до него как до лампочки. Анфед пусть и неудачник, но все знают, случись
что, на Анфеда можно положиться, он и в воду нырнет и в огонь полезет,
неважно, что там потом, а Ванечка...
К черту! Это я от духоты бешусь.
Подлесок и сосны медленно затягивало дымкой.
Потемнели стволы, растаяла серебристая паутина, темное небо медленно
налилось изнутри лихорадочным смутным светом - бесшумным, странным. Над
Искитимом и над Улыбино давно уже хлестал жуткий дождь, а над базой лениво
ворочалось электрическое томление. Ткнуть бы тучу, чтобы немедленно
пролилась.
И все не о том, все я не о том. Всегда так. Есть время подумать -
желания не находится. Есть желание - времени нет. Сейчас бы не томиться.
Сейчас бы сварить кофе и за карандаш. Но нет сил...
- Интересно, - вслух удивилась Надя, подняв на Веснина смеющиеся
темные глаза. - Вот если бы наши тайные желания сбывались, хорошо бы это
было?
- Еще бы! - незамедлительно отозвался Анфед и для убедительности
прищелкнул пальцами: - Р-р-раз! И готово.
Он не пояснил, что значит "р-р-раз", но все почему-то посмотрели на
Надю и она плотней запахнула на груди халатик, а Кубыкин от напряжения
даже рот раскрыл.
- Ну хорошо, - повторила Надя. - Вот исполняйся наши тайные
желания... Вот ты, Анфед... Чего бы ты пожелал?
- Леща! - ни секунды не потратил на размышления Анфед и, уловив
двусмысленность своего тайного желания, поправился: - Крупного леща. Вот
от сих до сих. Чтобы я этого леща чистил от хвоста до обеда. - Анфед
помолчал и вздохнул печально: - Только таких лещей не бывает.
Ослепительная вспышка полыхнула в сухом вечернем небе, ярко высветила
палатки, кружки с чаем, костерок. Надины вопросы почему-то заинтересовали
Кубыкина, он смотрел на нее жадно, масса сомнений мерцала в его выпуклых
черных глазах, как козырьками прикрытых крыльями могучих бровей.
- Кубыкин, а, Кубыкин? - пожалела его Надя. - Если бы наши желания
исполнялись, ты вот чего бы хотел?
- Ну как... - пожевал губами Кубыкин. - Авторитета... И территории
чистой... Ну и палатки убрать до дождей... Они же как паруса, снимай их
под ветром... Ну и все такое прочее...
Кубыкин неопределенно повел перед собой короткой толстой рукой, а про
себя, наверное, подумал: ...и чтобы вы, дураки, веру знали в Кубыкина!
Кубыкин не подведет, Кубыкин правду любит... Этот шар огненный... Видел я
его... В метр диаметром... Тоже мне - таких не бывает!..
- Ванечка, - не унималась Надя. - А ты почему молчишь? Ты вот чего бы
хотел?
Ванечка недовольно повел до черна загорелым плечом:
- Увольте... Ваши фантазии...
И Веснин с новой силой почувствовал какую-то непреодолимую, трудно
объяснимую неприязнь к Ванечке, к его аккуратным тоненьким усикам, к
уклончивому, часто равнодушному взгляду. Почему-то припомнилась зимовка на
острове Котельном, было в его жизни такое. Там на станции оказался такой
же вот чистенький аккуратист из Вологды - радист. Беленький, даже белесый.
Недосушенный гриб. В Вологде оставил жену, получал от нее радиограммы и ни
на грош ей не верил. Постоянно, к месту и не к месту, за обедом и просто
на дежурстве, всем нервы тянул: как там они, эти наши жены? Одни ведь... У
всех настроение падало, стоило радисту открыть рот. Пришлось отправить его
назад, на Большую землю.
Анфед вдруг хихикнул.
- Ты чего? - удивился Кубыкин.
- А у меня есть еще одно желание.
Все посмотрели на Анфеда. Он застеснялся, но победил себя:
- Ногу... Сломать...
- Но-о-огу? - протянула Надя. - Анфедушко! Ну зачем?
- Ну как зачем? - совсем застеснялся Анфед - Это ж три месяца
свободного времени. А хорошо сломать, так и все пять. Больничные идут, на
картошку не отправят... У нас один чудак так поломался, что, пока его
лечили, докторскую успел написать...
Надя повернула смеющееся лицо к Веснину:
- А вы, товарищ писатель? Вы что хотите сломать?
- Судьбу, - хмыкнул Веснин.
- Есть причины?
- У кого их нет?
- Это вы за себя говорите, - ядовито ухмыльнулся Ванечка.
А Надя улыбнулась.
Хорошо улыбнулась, без насмешки, будто поняла что-то. Веснину сразу
стало легче. Он всегда был такой: никакая ругань его не трогала, а вот
доброе слово...
И подумал: может, прав Серов? Может, мне не с блокнотом прятаться в
глухомани, а плюнуть на все и смотаться на Север?.. Говорят, в Кызыл-Кумах
тоже не скучно... Куда-нибудь за Учкудук... Забыть про черные дыры,
квазары, метагалактики, забыть о пришельцах с Трента, выбросить из головы
дурацкие теории... Покрутить роман... Он покосился на Наденьку... На
пришельцах, что ли, стоит наш мир?
Почему-то вдруг вспомнил Харина.
Савел Харин, художник-любитель, точнее любитель всех на свете
художеств, бородатый как старообрядец и как старообрядец замкнутый, еще до
войны попал на Север. Там ему дали лавку - торгуй, стране пушнина нужна.
Савел, подумав, придумал сделать лавку коммунистической - приходи, бери,
что кому требуется, рассчитаешься, когда сможешь... И приходили, и брали,
и были довольны, и рассчитывались, когда могли. Только придирчивым
ревизорам начинание Савела страшно не пришлось по душе - перевели его в
начальники Красного чума. Вот тогда Савел и открыл для себя существование
живописи, или того, что он сам считал живописью. На Красный чум приходило
по разнарядке сразу несколько иллюстрированных журналов. В тех журналах
увидел Савел и Трех богатырей, и несчастную Аленушку, и печальное Не
ждали, и даже Девочку на шаре, а не только с персиком. И все, абсолютно
все приводило Савела в восхищение, он приглядывался к каждой линии.
Рисунок какого-нибудь Притыркина из села Ковчуги рождал в нем не меньшую
бурю, чем Брахмапутра кисти Николая Рериха. Когда возмущенные посетители
Красного чума начинали допытываться - однако, где картинки? кто это
повырезал из журналов все цветные картинки? - Савел бесхитростно раскрывал
толстые самодельные альбомы: вот дескать наши картинки! Раскрывай альбом и
любуйся! Он всерьез считал, что поступает правильно и скоро слава о нем
разнеслась по всему Северу. Правда, к этому времени Красный чум у него
отобрали, а сам он перебрался в Норильск.
Слух о невероятной коллекции Савела, обрастая еще более невероятными
деталями, облетел всю тундру. Известный художник, приехавший на Север,
пришел к Савелу знакомиться. Прямо с порога он впал в ужас. Стены
неприхотливой коммунальной квартирки были сплошь обклеены репродукциями,
среди которых Шагал соседствовал с Герасимовым, а никому неизвестный
мазила Тырин с Пикассо.
"Вкус, вкус где?" - впал в ужас художник.
"Какой, однако, вкус? - удивился Савел. - Смотри, как красиво. Мне на
смотре художественной самодеятельности специальную премию дали - за
инициативу. Я на всю премию спирт купил. Вот спирт. Садись. Будем пить.
Будем разговаривать об искусстве."
"Какое, к черту, искусство! Не хочу пить за отсутствие вкуса! Я же не
сумасшедший."
"Я премию не за вкус получил."
Художник, в итоге, сел. Выпили. Савел смирился. "Однако, ты что-то
знаешь. Не я тебе, ты рассказывай."
Чем не пришелец? - с нежностью подумал Веснин, вспомнив Харина.
Тесная комнатушка, гнусные репродукции, сияющие глаза... И взглянул на
Наденьку. Ее-то какие желания томят?..
Анфед как подслушал его.
- Ну? - хмыкнул Анфед. - Тебе-то что пришло в голову?
Ответить Наденька не успела.
Хотела ответить, рот уже раскрыла, заранее смеясь над собственными
тайными желаниями, но грохнуло рядом и чудовищная, причудливо изломанная
