резного хрусталя.
- У них интересная история, - продолжал президент. - Их прислали
Игнатию Лойоле из одной миссии в Японии, а потом они провели двести
лет в Южной Америке, в - как это называется? - парагвайских
редукциях? В общем-то, это музейный экспонат, но Его Святейшество
просил передать их тебе.
- Я...я.. не знаю, что сказать, - выдавил Кайман.
- И с ними его благословение, - президент откинулся в кресле и как-
то вдруг постарел. - Молитесь, святой отец. Я не католик, и не знаю,
как вы относитесь к этим вещам. Но я хочу, чтобы вы помолились за
Дори Торравэй. Чтобы вправить ей мозги, чтобы она помогла мужу
продержаться еще немного. А если не получится, тогда вам придется
молить Бога за всех за нас.
Вернувшись из президентского салона, Кайман пристегнулся в кресле и
заставил себя проспать час, остававшийся до Тонки. Усталость взяла
верх над беспокойством, и он быстро задремал. Беспокоился не только
он. Мы неправильно оценили величину травмы Торравэя, связанную с
потерей гениталий, и чуть не потеряли его.
Сбой был критический. Мы не могли рисковать так еще раз. Мы уже
организовали Роджеру усиленную психиатрическую поддержку, а схемы
ранцевого компьютера в Рочестере были изменены, чтобы следить за
серьезными психическими нагрузками и реагировать прежде, чем более
медленные человеческие синапсы Роджера забьются в конвульсиях.
Положение в мире развивалось согласно прогнозам. В Нью-Йорке, как
обычно, бунтовали, напряжение на Ближнем Востоке достигло такой
точки, что не выдерживали никакие предохранители, а Новая Народная
Азия разразилась потоком нот протеста против истребления каракатиц
на Тихом Океане. Планета быстро приближалась к критической массе, и
по нашим прогнозам, уже через два года будущее человеческой расы на
Земле оказывалось под вопросом. Мы не могли допустить этого.
Марсианская экспедиция обязана была увенчаться успехом.
Когда Роджер пришел в себя после припадка, он не осознавал,
насколько был близок к смерти. Он только знал, что поражен, поражен
в самое болезненное и уязвимое место. Это было опустошение,
абсолютное и безнадежное. Он не просто потерял Дори. Он перестал
быть мужчиной. Боль была слишком сильной, чтобы унять ее рыданиями.
Даже если бы он мог плакать. Боль была такой, словно один за другим
рвали зубы без анестезии, настолько острой, что это был уже не
сигнал тревоги, а часть окружающего мира, с которой оставалось
только смириться и терпеть.
Дверь открылась, и вошла незнакомая медсестра.
- Привет. Я вижу, вы уже проснулись.
Она подошла к постели и потрогала его лоб теплыми пальцами.
- Меня зовут Сьюли Карпентер. На самом деле Сюзан Ли, но все зовут
меня Сьюли.
Убрала руку и улыбнулась.
- Вы, наверное, думаете: "Делать ей нечего, проверять температуру
рукой", верно? Я и так видела ее на мониторе, но уж такая я, должно
быть, старомодная девушка.
Торравэй едва ли слышал, что она говорила. Он смотрел на нее, и был
целиком поглощен этим занятием. Уж не промежуточная ли система
сыграла с ним шутку? Высокая, зеленоглазая, темноволосая... она была
так похожа на Дори, что он невольно стал менять режим зрения своих
стрекозиных глаз. Включил увеличение, так что на ее коже, покрытой
еле заметными веснушками, стали видны мельчайшие поры, поменял
цветовые индексы, снизил чувствительность, и ее лицо покрыла
сумеречная тень. Не помогло. Она все равно была похожа на Дори.
Медсестра оглядела дублирующие мониторы у стены.
- И в самом деле неплохо, полковник, - заметила она через плечо. -
Сейчас принесу завтрак. Чего-нибудь еще хотите?
Роджер стряхнул оцепенение и сел.
- Чего уж тут хотеть, - с горечью ответил он.
- Что вы, полковник! - в ее глазах мелькнуло потрясение. - Я
хотела... простите, ради Бога, я не имею никакого права говорить с
вами таким тоном, но уж если и есть кто-то, кто может получить все,
что захочет, так это вы!
- Хотелось бы мне думать так же, - проворчал он, не сводя с нее
пристального и заинтересованного взгляда. Он что-то чувствовал, он
еще не мог определить, что именно, но во всяком случае, уже не боль,
оглушавшую всего несколько минут назад.
Сьюли Карпентер глянула на свои часики и пододвинула себе стул.
- Кажется, у вас не очень бодрое настроение, полковник, - заметила
она сочувственно. - Должно быть, перенести все это очень нелегко.
Он отвел глаза вверх. Большие черные крылья подрагивали над
головой.
- Да, в этом есть и свои минусы. Еще бы. Но я знал, на что иду.
Сьюли кивнула.
- Когда мой... мой друг умер, мне тоже было очень непросто.
Конечно, не сравнить с тем, каково приходится вам... но в некотором
смысле еще хуже - понимаете, это было так бессмысленно. Кажется, еще
вчера мы собирались пожениться, и все было так здорово... а потом он
вернулся от врача, и оказалось, что эти его головные боли... - она
глубоко вздохнула. - Опухоль мозга. Злокачественная. Три месяца
спустя он умер, и я просто не могла смириться с этим. Не могла даже
оставаться в Окленде. Поэтому я подала рапорт о переводе сюда. Даже
не думала, что его удовлетворят, наверное, из-за этого гриппа здесь
все еще не хватает рук.
- Мне очень жаль, - торопливо сказал Роджер.
- Да нет, все в порядке, - усмехнулась она. - Просто в моей жизни
возникла огромная пустота, и я только рада, что могу ее хоть как-то
заполнить.
Она снова глянула на часы и вскочила.
- Ой, старшая сестра мне голову оторвет. Нет, в самом деле, может
быть, вам действительно чего-нибудь принести? Книги, музыку? Сами
понимаете, в вашем распоряжении весь мир, включая и меня.
- Да нет, ничего не надо, - честно ответил Роджер. - Все равно
спасибо. А за какие заслуги вас сюда взяли?
Она задумчиво посмотрела на него, и уголки ее губ еле заметно
вздернулись.
- Ну, я кое-что знала об этой программе. В Калифорнии я лет десять
занималась аэрокосмической медициной. И я знала, кто вы такой,
полковник Торравэй. Знала! Да у меня даже висела ваша фотография на
стене, когда вы спасали тех русских. Вы бы и не поверили, какую
активную роль вы играли кое в чьих девичьих мечтах, полковник
Торравэй, сэр.
Она усмехнулась и шагнула к дверям. У порога приостановилась.
- А можно вас кое о чем попросить? Так, пустяк.
- Конечно, - удивился Роджер. - О чем?
- Нуу, я хотела бы иметь более свежую фотокарточку. Сами знаете,
какая здесь охрана. Если я смогу пронести камеру, можно будет вас
щелкнуть? Чтобы было что показать внукам, если они у меня будут.
- Они тебя расстреляют, если поймают, Сьюли, - возразил Роджер.
- А я рискну. Оно того стоит. Спасибо.
Когда она ушла, Роджеру пришлось сделать усилие, чтобы вернуться к
мыслям о своей кастрации и о своих рогах. Почему-то это показалось
ему не таким уж ошеломительным, как раньше. Да и задумываться об
этом не было времени. Сьюли принесла ему завтрак (с пониженным
содержанием шлаков), улыбку и обещание заглянуть завтра, потом Клара
Блай поставила ему клизму, а потом он с интересом смотрел, как трое
одинаковых мужчин со светлыми усами дюйм за дюймом обшаривают пол,
потолок и мебель детекторами металла и какими-то электронными
метелками. Когда вошел Брэд, троица незнакомцев уселась на
специально принесенные стулья, и в полном молчании принялась
наблюдать.
Брэд выглядел не просто простуженным, а серьезно встревоженным.
- Привет, Роджер, - начал он. - О Господи, ну и перепугал же ты
нас. Это моя вина. Мне нужно было быть здесь, если бы не этот
проклятый грипп...
- Я выжил, - ответил Роджер, разглядывая обыденное лицо Брэда, и
удивляясь, почему он не чувствует ни гнева, ни отвращения.
- Теперь мы тебе скучать не дадим, - продолжал Брэд, подтаскивая
стул. - Мы временно отключили некоторые из схем медиатора. Когда их
снова включат, нам придется ограничивать твои сенсорные вводы, чтобы
ты осваивался с окружающим постепенно. Кэтлин уже не терпится
взяться с тобой за реабилитацию - ну, научить тебя пользоваться
своей мускулатурой, и тому подобное.
Он оглянулся на трех молчаливых наблюдателей. Роджеру показалось,
что он чем-то здорово перепуган.
- Я думаю, что я готов, - ответил он.
- Конечно, я знаю, что готов, - с удивлением ответил Брэд. - Тебе
не показывали твои последние показатели? Ты работаешь, как часы о
семнадцати камнях, Роджер. С операциями покончено. У тебя есть все,
что нужно.
Он отодвинулся, разглядывая Роджера.
- Если можно так выразиться, - усмехнулся он, - ты - произведение
искусства, Роджер. А я твой художник. Как хотелось бы посмотреть на
тебя на Марсе. Твое место там, парень.
Один из наблюдателей многозначительно кашлянул.
- Время, доктор Брэдли, - заметил он.
К Брэду вернулось испуганное выражение лица.
- Да, да, я уже ухожу. Ну, держись, Роджер. Я сегодня еще зайду.
Он ушел, и трое агентов последовало за ним. В палату вошла Клара
Блай и торопливо принялась наводить блеск.
Тайна неожиданно прояснилась.
- Со мной хочет увидеться Дэш? - высказал свою догадку Роджер.
- Умник! - фыркнула Клара. - Да, наверное, тебе это можно знать. А
вот мне это знать не положено. Они думают, это секрет. Какие там
секреты, когда весь госпиталь стоит на голове? Когда я пришла на
дежурство, эти орлы уже шныряли повсюду.
- А когда он приедет? - поинтересовался Роджер.
- Только это еще и остается в тайне. Для меня, во всяком случае.
Тайной это оставалось недолго: где-то через час, под неслышные, но
весьма выразительные звуки фанфар в палату вошел президент
Соединенных Штатов. За ним следовал тот самый камердинер, который
сопровождал его в президентском самолете. На этот раз он был уже не
камердинером, а самым обыкновенным телохранителем.
- Очень рад снова тебя видеть, - начал президент, протянув руку.
Ему еще не доводилось встречаться с отредактированным и дополненным
изданием астронавта, и конечно, тускло поблескивающая кожа, большие
фасетчатые глаза и нависшие над головой крылья могли показаться
отталкивающими. Но натренированное лицо президента выражало только
дружелюбие и радость.
- Я тут по пути остановился заглянуть к твоей женушке, Дори.
Надеюсь, она уже не сердится за испорченный маникюр, месяц назад.
Хотел спросить, но забыл. А ты как себя чувствуешь?
А Роджер чувствовал, что снова потрясен информированностью
президента. Но вслух он ответил только:
- Отлично, господин президент.
Президент, не оглядываясь, качнул головой в сторону телохранителя.
- Джон, где там у тебя посылочка для полковника Торравэя? Дори
просила кое-что тебе передать, вот, потом посмотришь.
Телохранитель положил на тумбочку у кровати белый бумажный пакет,
другой рукой одновременно подвинув президенту стул, как раз, когда
тот стал садиться.
- Роджер, - начал президент, проглаживая стрелки на своих бермудах.
- Думаю, что с тобой я могу говорить откровенно. Ты - все, что у нас
есть, и ты нам нужен. Прогнозы все хуже с каждым днем. Азиаты
напрашиваются на неприятности, и не знаю, на сколько еще у меня
хватит с ними терпения. Мы должны доставить тебя на Марс, и ты
должен быть в полном порядке, когда попадешь туда. Я не могу даже
высказать, как это важно.
- Я понимаю вас, сэр, - ответил Роджер.
- Да, должно быть, ты это понимаешь. Но чувствуешь ли ты это
нутром? До конца ли ты понимаешь, что ты тот самый, единственный
человек нашего времени, так или иначе оказавшийся настолько важным
для всего человечества, что все остальное, все, что может с тобой
случиться, не должно играть для тебя никакой роли? Вот кем ты стал
сейчас, Роджер. Да, я знаю, - скорбно продолжал президент, - они
бесцеремонно пожертвовали многими членами твоего тела. Не дав тебе
возможности сказать ни да, ни нет. Даже не поставив тебя в
