воткнется игла. Это была довольно сложная проблема. Когда он придет
в себя, у него должно остаться достаточно много болевых окончаний.
Когда он окажется на поверхности Марса, у него должна быть какая-то
предупредительная система, которая просигнализировала бы об ожоге, о
полученной ране или аварии. Боль была лучшим сигналом тревоги,
который мы могли ему дать. Но для значительной части его тела боль
осталась в прошлом. Однажды отключенные нервы полностью исключались
из его системы чувств.
Конечно, сам Роджер не знал обо всем этом. Он просто уснул, а потом
снова проснулся.
Поднял глаза и заорал.
Фрилинг устало потягивался и разминал пальцы. Услышав вопль, он
чуть не подскочил и выронил маску.
- Что такое?
- О Господи! Я только что увидел... сам не знаю. Может быть, это
был сон? Я видел всех вас вокруг меня, глядящих сверху вниз, и вы
были похожи на банду привидений. Скелеты. Черепа. Улыбались и
скалили зубы! А потом вы снова стали сами собой.
Фрилинг посмотрел на Вейднера и пожал плечами.
- По-моему, это твой медиатор в действии. Понимаешь? Он преобразует
то, что ты видишь, в то, что ты сразу можешь понять.
- Мне это не нравится, - сердито ответил Роджер.
- Мы поговорим с Брэдом. Но честно говоря, Роджер, я думаю, так оно
и должно быть. Думаю, что компьютер принял твои ощущения испуга и
боли, ну, знаешь, то, что каждый испытывает во время операции, и
наложил это на зрительные сигналы: наши лица, маски, все вместе. Это
очень интересно. И вот что меня еще интересует: что из этого -
результат промежуточной обработки, а что - обычный послеоперационный
бред?
- Я очень рад, что тебя это интересует, - надулся Роджер.
Но правду сказать, ему тоже было интересно. Снова оказавшись в
своей комнате, он дал волю воображению. Оказалось, что вызывать
фантастические картины по заказу он еще не умеет. Они появлялись,
когда им того хотелось, но уже не такие пугающие, как то первое,
жуткое мимолетное видение голых челюстей и пустых глазниц. Появилась
Клара с судном в руках, он отрицательно махнул рукой, и она вышла.
Когда она исчезала за дверью, тень двери вдруг превратилась в устье
пещеры, а сама Клара - в пещерного медведя, сердито ворчащего на
Роджера. Он все еще немного рассержена, понял он. Какой-то
инфракрасный оттенок ее лица был принят его органами чувств,
проанализирован урчащим внизу 3070-м, и показан, как
предостережение.
Зато в следующий раз у нее оказалось лицо Дори. Лицо тут же
расплылось, и вместо него вновь возникла знакомая темная кожа и
светлые глаза, вовсе непохожие на глаза Дори, но Роджер принял это,
как знак - между ними все снова в порядке...
Между ним и Кларой.
Нет, подумал он, между ним и Дори. Он покосился на телефон у
кровати. По его просьбе видеокамера была отключена: он опасался, что
позвонит кому-нибудь, позабыв, что его могут увидеть. И все равно ни
разу не взялся за телефон, чтобы позвонить Дори. Довольно часто он
тянулся к трубке и всякий раз отдергивал руку обратно.
Он не знал, что ей сказать.
Как спросить у собственной жены, а не спит ли она с твоим лучшим
другом? Просто и откровенно спросить, подсказывал Роджеру внутренний
голос. Он так и не смог заставить себя сделать это. Не было
достаточной уверенности. С такими обвинениями не шутят - ведь он мог
и ошибаться.
Весь фокус в том, что он не мог даже посоветоваться с друзьями, ни
с кем из них. Так просто было бы спросить совета у Дона Каймана; в
конце концов, это обязанность священника. Но Дон Кайман был так
явно, так мило и так нежно влюблен в свою симпатичную монашку, что у
Роджера просто не хватало духу говорить с ним об измене.
Что до остальных приятелей... проблема была в том, что они и вовсе
не поняли бы, в чем проблема. "Открытый" брак был настолько
распространен в Тонке - как, впрочем, и во всем западном мире - что
предметом сплетен становились скорее тесные супружеские пары.
Признаться в ревности было нелегко.
И потом, одернул себя Торравэй, дело совсем не в ревности... или не
совсем в ревности. Речь шла о другом. Никакого сицилийского
machismo, никакой ярости самца-собственника, обнаружившего, что кто-
то перелез через забор и вторгся в его райские кущи. Речь шла о том,
что Дори должна желать только его любви. Потому что он любит только
ее...
Тут он сообразил, что понемногу скатывается в такое настроение, что
телеметрия вот-вот разразится сигналами тревоги. Этого ему не
хотелось, и он решительно увел мысли прочь от своей жены.
Он немного потренировался открывать и закрывать глаза. Овладение
этим новым искусством придавало уверенности в себе. Как именно это
происходит, он понимал ничуть не лучше Вилли Хартнетта, и все же,
когда ему хотелось отключить зрительные сигналы, электронные схемы в
голове и внизу, в 3070-м, могли превратить это желание в реальность.
Он мог даже выборочно ослаблять свет, или делать его ярче.
Оказалось, он мог отфильтровать весь спектр световых волн, оставив
только выбранную полосу пропускания, или наоборот, или сделать любой
из цветов ярче или темнее остальных.
Это действительно придавало уверенность, хотя вскоре наскучило.
Хорошо бы, чтоб сегодня был обед, с тоской подумал он. Но обеда
сегодня не предвиделось, во-первых, из-за операции, во-вторых, его
вообще постепенно отучали от еды. В следующие недели ему придется
пить и есть все меньше и меньше; к тому времени, когда он окажется
на Марсе, ему вообще потребуется не больше одного завтрака в месяц.
Он откинул простыню в сторону и рассеянно окинул взглядом артефакт,
которым стало его тело.
А секунду спустя испустил пронзительный, хриплый вопль боли и
ужаса. Телеметрия полыхнула ослепительным красным. Клару Блай вопль
застиг в коридоре, она крутнулась на пятке и, сломя голову,
понеслась к его палате. В холостяцкой квартирке Брэда сигнал
опасности взвыл на долю секунды позднее, вырвав его из тревожного,
усталого сна известием о чем-то неотложном и серьезном.
Распахнув двери, Клара Блай увидела Роджера, с плачущим воем
скорчившегося на кровати, как младенец в утробе. Рука, просунутая
между крепко сжатыми ногами, прикрывала пах.
- Роджер! Что случилось?!
Голова поднялась, и стрекозиные глаза слепо уставились на нее.
Роджер не ответил ни слова. Он просто убрал ладонь.
Там, у него между ног, не было ничего. Ни члена, ни яиц, ни
мошонки. Ничего, кроме лоснящейся искусственной плоти и прозрачной
повязки, прикрывающей швы. Словно ничего и не было. На месте внешних
признаков мужского пола... полная пустота. Пустячная операция,
"последний штрих", после которого не осталось ничего.
Глава 9
ДЭШ У ЛОЖА БОЛЬНОГО
Момент был выбран неудачный, но у Дона Каймана не было выбора: он
обязан был заглянуть к портному. К несчастью, ателье находилось
довольно далеко, на Меррит Айленд, штат Флорида, в Атлантическом
Испытательном Центре.
Он садился в самолет мрачный, и вышел мрачный. Тревожило его не
только случившееся с Роджером Торравэем - с этим они, слава Богу,
справились, хотя Кайман никак не мог избавиться от ощущения, что они
чуть не потеряли Роджера. Кто-то серьезно оплошал, не подготовив его
к этой "чисто косметической" операции. Вероятно, потому, что Брэд
заболел, подумал он милосердно. И все равно, они были в шаге от
того, чтобы провалить всю программу.
А еще Кайман беспокоился вот почему: его не покидало тайное чувство
вины, осознание - в глубине души он хотел именно этого. Он хотел,
чтобы программа провалилась. У него уже был тяжелый разговор с тихо
плачущей сестрой Клотильдой, когда вероятный полет на Марс обрел
неизбежность приказа. Они поженятся? Нет. Нет, и на то были вполне
земные причины. Не было никакого сомнения: испросив у Рима
разрешения от обетов, они получат его, но разрешение придет не
раньше, чем через полгода, и в этом тоже можно было не сомневаться.
Эх, если бы они подали прошение пораньше...
Но они не подали. Оба понимали, что без этого разрешения никакой
свадьбы не будет. Без таинства брака они даже не прикоснутся друг к
другу.
- По крайней мере, - всхлипнула Клотильда, стараясь выдавить
улыбку, когда они расставались, - по крайней мере, тебе не придется
волноваться насчет моей неверности. Уж если я не нарушила моих
обетов ради тебя, я вряд ли нарушу их ради другого.
- Я не волнуюсь, - ответил он тогда. Сейчас, под сияющим синевой
небом Флориды, под антенными мачтами, тянущимися к пышным белым
облакам, сейчас он все-таки волновался. Армейский полковник,
вызвавшийся показать ему центр, видел, что Каймана что-то гнетет, но
никак не мог сообразить, в чем дело.
- Это совершенно безопасно, - выстрелил он наугад. - На вашем месте
я нисколько не сомневался бы насчет низкой орбиты.
Кайман оторвался от личных переживаний.
- Уверяю вас, я тоже не сомневаюсь, тем более, что даже не знаю, о
чем идет речь.
- Ох. Ну, дело в том, что мы выведем вашу птичку и два других
корабля на более низкую орбиту, чем обычно. Двести двадцать
километров вместо четырехсот. Причины чисто политические. Терпеть не
могу, когда эти чинуши командуют, что нам делать, но в этом случае
особой разницы и в самом деле нет.
Кайман глянул на часы. Прежде чем возвращаться на последнюю
примерку марсианского скафандра, нужно было убить еще целый час, и
ему меньше всего хотелось проводить это время в тягостных раздумьях.
Он безошибочно угадал в полковнике одного из тех счастливчиков,
которых хлебом не корми, дай поговорить о своей работе. Оставалось
только время от времени понимающе хмыкать, чтобы полковник не
углублялся в слишком долгие объяснения. Кайман понимающе хмыкнул.
- Видите ли, отец Кайман, - увлеченно начал полковник, - у вас
будет большой корабль. Слишком большой, чтобы запустить его одной
ракетой. Поэтому мы запускаем три птички, и вы состыкуетесь на
орбите - двести двадцать на двести тридцать пять, оптимальная
орбита, и я думаю, что мы уложимся в средства... а кроме того...
Кайман кивал, не особенно прислушиваясь к словам. Он и так назубок
знал план полета - это входило в полученный им приказ. Единственным
неясным вопросом оставалось, кто займет в марсианском корабле
оставшиеся два места, но и это решится в ближайшие дни. Один должен
быть пилотом, он останется на орбите, когда остальные трое втиснутся
в посадочный аппарат и опустятся на поверхность Марса. Четвертым
членом экипажа в идеале был бы человек, который мог бы в случае
необходимости подменить и пилота, и ареолога, и киборга - увы,
такого человека в природе не существовало. А время уже поджимало.
Трое людей - трое неизмененных людей, поправился он - будут лишены
способности Роджера гулять по Марсу без скафандра. Им придется
пройти через такую же примерку, как и Кайману, а потом будут еще
заключительные тренировки, которые пригодятся всем, даже Роджеру.
А до старта оставалось только тридцать три дня.
Полковник тем временем закончил с маневрами сближения и стыковки, и
подбирался к графику событий на всем долгом пути к Марсу.
- Минуточку, полковник, - перебил его Кайман. - Я не совсем понял
ваше замечание насчет политических причин. Какое это имеет отношение
к нашему старту?
- Да эти чертовы экологи, - презрительно буркнул полковник. - Снова
подняли шум. Наши носители, "Тексас Твин", это мощные машины. Тяга в
двадцать раз больше, чем у "Сатурна". Ну, и выхлоп, конечно,
приличный. Что-то около двадцати пяти тонн водного пара в секунду,
умножим на три птички - в общем, очень много водного пара. И вроде
бы существует возможность - нет, скажу честно, так оно и есть - этот
чертов, прошу прощения, святой отец, этот водяной пар на высоте
