- А какая?
- Когда как, - сказал майор. - И печь бывает микроволновая, и это...
машина стиральная. Стирать только нечего. И телевизор цветной бывает.
Правда, канал всего один, но все ваши в нем есть.
- Телевизор тоже когда какой?
- Да, - сказал майор. - Когда "Панасоник" бывает, когда "Шиваки". А
как припомнишь - глядь, и нет ничего. Только пар зыбкий клубится... Да я
же говорю, все как у вас. Единственно, названий нет. Безымянно все. И чем
выше, тем безымянней.
Маша не нашлась, что еще спросить, и замолчала, обдумывая последние
слова майора. Таня тем временем что-то горячо доказывала трем прозрачным
людям:
- А я вам еще раз говорю, что она от грома шаманит, - долетал ее
голос, - все по закону. Ее в детстве молнией ударило, а потом ей дух грома
кусочек жести подарил, чтоб она себе козырек сделала... А чего это я вам
предъявлять буду? Почему она с собой носить должна? Никогда таких проблем
не возникало... Постыдились бы к старой женщине придираться. Лучше бы в
Москве с народными целителями порядок навели. Такая чернуха прет - жить
страшно, а вы к старухе... И пожалуюсь...
Маша почувствовала, как майор прикоснулся к ее локтю.
- Маша, - сказал он, - я пойду сейчас. Хочу тебе одну вещь подарить
на память.
Маша заметила, что майор перешел на "ты", и ей это понравилось.
- Что это? - спросила она.
- Дудочка, - сказал майор. - Из камыша. Ты, как от этой жизни
устанешь, так приходи к моему самолету. Поиграешь, я к тебе и выйду.
- А в гости к вам можно будет? - спросила Маша.
- Можно, - сказал майор. - Клубники поешь. Знаешь, какая у меня там
клубника.
Он поднялся на ноги.
- Так придешь? - спросил он. - Я ждать буду.
Маша еле заметно кивнула.
- А как же вы... Вы ведь живой теперь?
Майор пожал плечами, вынул из кармана кожаной куртки ржавый ТТ и
приставил к уху.
Грохнул выстрел. Таня обернулась и в страхе уставилась на майора,
который пошатнулся, но удержался на ногах. Тыймы подняла голову и
захихикала. Опять подул холодный ветер, и Маша увидела, что никаких
прозрачных людей на краю поляны больше нет.
- Буду ждать, - повторил майор Звягинцев и, покачиваясь, пошел к
оврагу, над которым разлилось еле видное радужное сияние. Через несколько
шагов его фигура растворилась в темноте, как кусок рафинада в стакане
горячего чая.
Маша глядела в окно тамбура на проносящиеся мимо огороды и домики и
тихо плакала.
- Ну чего ты, Маш, чего? - говорила Таня, заглядывая подруге в
заплаканное лицо. - Плюнь, бывает такое. Хочешь, поедем с девками под
Архангельск. Там в болоте Б-29 лежит американский, "Летающая крепость".
Одиннадцать человек, всем хватит. Поедешь?
- А когда вы ехать хотите? - спросила Маша.
- После пятнадцатого. Ты, кстати, пятнадцатого приходи к нам на
праздник чистого чума. Придешь? Тыймы мухоморов насушила. На бубне
верхнего мира тебе постучим, раз уж понравилось так. Слышь, Тыймы, правда
здорово будет, если Маша к нам в гости придет?
Тыймы подняла лицо и широко улыбнулась в ответ, показывая коричневые
осколки зубов, в разные стороны торчащие из десен. Улыбка вышла жуткая,
потому что глаза Тыймы были скрыты свисающими с шапки кожаными ленточками
и казалось, что она улыбается одним только ртом, а ее невидимый взгляд
остается холодным и внимательным.
- Не бойся, - сказала Таня, - она добрая.
Но Маша уже смотрела в окно, сжимая в кармане подаренную майором
Звягинцевым камышовую дудочку, и напряженно о чем-то думала.
