- Ух! - Он на минуту оторвался от бутылки. - Что это ему так не терпится доконать судью Вогана?.. Да мне до этого дела нет. У меня с ним свои счеты. Если Синтия не подведет, то и месяца не минет, как жирный плантатор, осудивший меня на смерть, станет обглоданным скелетом. А когда судья ляжет в могилу, Лили Квашеба, дочь той Квашебы, которая предпочла мне какого-то желтолицого марона, попадет в мои руки!
Глубоко запавшие глаза колдуна сверкнули зловещим блеском. Раздвинув рот в отвратительной гримасе, заменявшей ему улыбку, он снова принялся за ром и коньяк и пил до тех пор, пока винные пары не одолели его. Не переставая бормотать страшные угрозы врагу, Чакра, мертвецки пьяный, свалился на пол.
Глава LX
ПОЧЕМУ ДЖЕСЮРОН ХОТЕЛ СМЕРТИ СУДЬИ ВОГАНА
Читатель знает, почему Чакра жаждал смерти Лофтуса Вогана. Но почему так желал смерти богатого соседа Джекоб Джесюрон?
Ни одна живая душа не знала, какой секрет хранит коварный старик. Пора раскрыть читателю его тайные помыслы.
Джесюрон был отлично осведомлен о семейной истории плантатора Вогана еще в ту пору, когда тот управлял замком Монтегю. А когда, унаследовав поместье Горный Приют, Лофтус Воган стал его ближайшим соседом, Джесюрон разузнал всю подноготную его домашних дел и секретов. Он получил эти сведения, прислушиваясь к сплетням и заключая сделки, а больше всего - через Чакру. Колдун знал все, что происходило в Горном Приюте. Он знал даже слишком много - это, как уже говорилось, и привело его в свое время на Утес Юмбо. Джесюрон не раз прибегал к содействию Чакры в своих темных делах. Это тайное содружество длилось уже долгие годы. Но о семейных делах Вогана Джесюрон знал даже больше Чакры.
Чакра не подозревал, что у Лофтуса Вогана есть брат, а у того - единственный сын.
Джесюрон проведал, что судья Воган не любит своих английских родственников, не интересуется ими и не поддерживает с ними переписки. Но Джекоба Джесюрона эта родня соседа весьма интересовала. И вот почему.
Он пронюхал, что Лофтус Воган не состоял в законном браке с квартеронкой Квашебой. Это не имело бы никакого значения, будь она белой. Отец все равно мог оставить дочери свое имущество по завещанию.
Но мать Лили Квашебы, или, иначе, мисс Кэт, была квартеронкой и считалась "цветной", так что даже по завещанию Кэт могла унаследовать от отца не более полутора тысяч фунтов стерлингов. Раз Кэт не считалась белой, никакое завещание Лофтуса Вогана не сделало бы ее полной наследницей всего его имущества.
Он имел право завещать свое состояние кому угодно при одном условии, что это будет белый. Если же после смерти Лофтуса Вогана не останется такого завещания, то и поместье и все остальное имущество, движимое и недвижимое, перейдет к ближайшему прямому родственнику - то есть к его племяннику Герберту.
Неужели из этого положения не было никакого выхода? Нет, выход существовал: для этого требовалось специальное постановление гражданских властей.
Судья Воган все это знал и твердо намеревался добиться такого постановления. Он все собирался съездить в столицу Спаниш-Таун, но каждый раз по той или иной причине поездка откладывалась. Вот этой-то поездки и страшился Джекоб Джесюрон, и, чтобы помешать ей, он отправился в храм Оби, ища содействия жреца Чакры. Ведь если судья не успеет осуществить своего намерения, после его смерти Горный Приют достанется Герберту Вогану. А сердце Герберта уже отдано Юдифи Джесюрон. Во всяком случае, так полагали она сама и ее почтенный родитель. Любовные чары Юдифи - это первый шаг к тому, чтобы заполучить богатое поместье соседа. Вторым шагом к достижению этой цели явится смертоносное зелье Чакры.
Глава LXI
СМЕРТОНОСНОЕ ЗЕЛЬЕ
На следующий вечер после посещения Джесюрона и приблизительно в тот же час старый колдун сидел у себя в хижине, поглощенный каким-то, очевидно, очень важным занятием. Посреди хижины в очаге, сложенном из четырех крупных булыжников, был разведен огонь. Он горел очень ярко, хотя над ним поднимались густые клубы дыма. Топливом служили бурые, слежавшиеся глыбы, напоминавшие торф или уголь. Чужестранец затруднился бы определить, что это такое, но любой житель Ямайки, не задумываясь, с одного взгляда понял бы, что это обломки термитных "гнезд". Их можно часто видеть в тропических лесах: это большие, величиной с кабанью голову, куски, прикрепленные к стволам деревьев.
Дым от такого топлива менее едок, чем от древесины, и вдобавок является более сильным средством против москитов - этого бедствия южных стран. Может быть, именно поэтому колдун и избрал такое топливо. Во всяком случае, оно отлично выполняло свое назначение.
На очаге стоял небольшой железный котелок. Старик кидал на него озабоченные взгляды, непрестанно то помешивая кипящую жидкость, то, зачерпнув ее ложкой, поднося поближе к светильнику. Очевидно, это была не кулинарная, но скорее химическая стряпня. Когда он наклонялся над варевом, его проворные движения и бегающий взгляд говорили о каких-то дьявольских замыслах.
Это подтверждалось лежавшими рядом снадобьями, часть которых уже отправилась в котелок. На полу стояла корзина с ядовитыми корешками и травами. Особенно выделялась среди них смертоносная кутра с изогнутым стеблем и золотистым венчиком. Возле нее можно было заметить противоядие - орехи нхандиробы, ибо жрец умел не только убивать, но и лечить, когда это требовалось.
Такая "провизия" явно говорила, что в котелке готовится не похлебка на ужин. Там кипело смертоносное зелье Оби.
Для кого же предназначалось адское варево?
- Пока ты силен, судья Воган, не спорю, но скоро могучий Оби заставит тебя дрожать, как малое дитя, - бормотал старик, помешивая в котелке. - Оби? Ха-ха-ха! Ну, это все для простофиль-негров. Мои корешки и травы посильнее всякого Оби. От них затрепещут и рассыплются в прах все враги Чакры.
Он еще раз зачерпнул ложкой кипящую жидкость и нагнулся над ней.
- Готово! - произнес он. - И цвет и густота - все, как следует.
Сняв котелок с огня, он охладил варево в тыквенной бутылке, а затем перелил яд в бутылку из-под давно выпитого рома. Плотно заткнув бутылку пробкой, колдун поставил ее на видном месте. Затем, собрав свои "припасы" и сунув их обратно в корзину, он подошел к выходу и, опершись обеими руками о притолоку, встал там, прислушиваясь. Он кого-то ждал.
- Скоро полночь. Пора бы ей быть, - бормотал он про себя. - Спущусь-ка вниз. Может, из-за шума воды я ее не услышал...
Он не успел ступить за порог, как послышался женский голос, заглушаемый ревом водопада.
- Она! Я знал, что она придет. Любовь погонит ее теперь хоть к самому дьяволу!
И старик торопливо зашагал к лодке, спеша скорее приступить к выполнению давно вынашиваемой злобной мести.
Глава LXII
МОЛЕНИЕ БОГУ АКОМПОНГУ
Челн совершил свой обычный рейс и вернулся с Синтией. Как и в прошлое свое посещение, она несла корзинку с провизией. Не была забыта и бутылка рома. Как и в прошлый раз, Синтия последовала за Чакрой в хижину, но на этот раз более уверенно и, уже не дожидаясь приглашения, присела на бамбуковый настил. Все же в ее поведении можно было заметить некоторую робость. Она вздрогнула, увидев бутылку, которую Чакра поставил на самом виду. Синтия сразу догадалась о ее содержимом.
- Эту ты захватишь с собой, - сказал горбун, перехватив взгляд мулатки, - а вот эту, - он потянулся к бутылке рома в корзинке Синтии, - возьму...
Даже не закончив фразы, он тут же сунул в рот горлышко бутылки. Через некоторое время колдун знаком показал Синтии, что готов перейти к делу.
- Этот напиток вернет тебе любовь Кубины, - сказал он. - Теперь Кубина будет твой до скончания века. Такого срока с тебя хватит, а?
- В бутылке любовное зелье? - Взгляд Синтии выражал и надежду и недоверие.
- Любовное? Нет, не совсем... Подожди, сейчас дам тебе и любовного зелья.
Он достал откуда-то со стропил скорлупу кокосового ореха, в которой вместо обычной белой жидкости находилось нечто вроде пасты морковного цвета.
- Вот это для Кубины. Будете ворковать, как пара голубков.
- Скажи, Чакра, зелье ему не повредит?
Ревность мулатки, как видно, еще не перешла в жажду мести.
- Не бойся, ничего ему, кроме пользы, от него не будет. А бутылка для судьи Вогана.
Женщина взяла бутылку, хотя руки у нее тряслись.
- И что же я должна с ней делать? - спросила она нерешительно.
- Что делать? Я уже тебе объяснял. Подливай эту настойку нашему общему врагу.
- Но что это за настойка, Чакра? О Чакра, скажи: это яд?
- Да нет, пустоголовая ты женщина! Если бы это был яд, он убил бы сразу на месте. Нет, судья не отравится сразу, но он начнет чахнуть. Долго будет чахнуть и умрет еще не скоро. Это не яд, говорю тебе!.. Ты что, идешь на попятную?
Мулатка колебалась. В ней шевельнулась совесть. Но это длилось лишь одно мгновение.
- Смотри, откажешься - не получишь приворотного снадобья для Кубины! И еще напущу порчу на тебя!
- Нет-нет, Чакра, я не отказываюсь. Я согласна. Я все сделаю, что прикажешь...
- Так-то лучше. А теперь слушай и запоминай.
И мерзкий горбун уселся напротив своей сообщницы, вперив в нее взгляд, словно стараясь запечатлеть в ее сознании то, что он собирался сказать.
- Каждый день твой хозяин на ночь выпивает стакан пунша. Это у него старая привычка, и, уж наверно, он ее не бросил, а?
- Да, перед сном он всегда выпивает стакан или два.
- А я бы всегда пил не меньше двух. А то и три! Ха-ха-ха! Ну ладно. Теперь скажи мне, Синтия, кто готовит ему пунш? Прежде это была твоя обязанность.
- Я и теперь это делаю.
- Вот и прекрасно! Видишь пометки на бутылке? Вот постольку и подливай каждый раз в пунш. Ты кладешь в стакан сахар, лимон, наливаешь воды, потом рому и уж после всего - мою настойку. Запомнишь?
- Запомню, - произнесла мулатка, стараясь говорить твердым голосом. Она боялась выдать свой страх.
- И знай: не выполнишь все, что надо, - плохо тебе придется! Если Оби требует жертвы, он не успокоится, пока ее не получит. Сейчас пойду разбужу бога Акомпонга. Он всегда является, когда его зовет Чакра. Он является в пене водопада. Но на глаза женщине никогда не показывается. Ты услышишь только его голос...
Приняв таинственный вид, колдун снял с гвоздя старую котомку, сплетенную из пальмового листа. В котомке лежало что-то тяжелое. Он вышел с ней из хижины, прикрыв за собой дверь.
- А не то, - сказал он мулатке, - бог вдруг случайно увидит тебя и разгневается.
Синтии и эта мера показалась недостаточной, и, чтобы бог не мог ее заметить, она кинулась к светильнику и погасила его. Потом, ощупью добравшись до настила, бросилась на него, вся трепеща от страха. Вскоре за дверью послышался голос. Если он и не принадлежал самому богу Акомпонгу, то, во всяком случае, был вполне под стать этому африканскому божеству.
Услышав этот голос, Синтия тотчас признала его за человеческий, ибо то был, конечно, голос самого Чакры. Но он звучал очень странно и все время менялся: то становился медленным и тягучим, когда жрец читал нараспев какие-то молитвы, то переходил в скороговорку, когда он принимался лопотать заклинания. Потом вдруг раздался пронзительный выкрик, напоминающий звук рожка. За ним загудел тягучий бас надтреснутого тромбона. И затем начался диалог между Чакрой - и кем еще? Конечно, это был сам Акомпонг!
Синтия сидела ни жива ни мертва, трепеща при мысли, что божество совсем рядом. Если бы она не задула светильник, бог бы ее заметил. Ведь они с Чакрой там, прямо за дверью! Можно было разобрать каждое их слово. Только не все слова были понятны Синтии. Сперва пел Чакра.
Вынь-ка пробку, вынь-ка пробку!
Зелье страшное готово.
Ненавистный белый враг наш,
Ты зари не встретишь новой!
- Ты зари не встретишь новой! - повторил Акомпонг глухо, словно из бочки.
А Чакра продолжал:
Пусть скорей сойдет в могилу,
Пусть он чахнет, пусть он сохнет!
Помни - враг наш должен сгинуть,
Пусть рука твоя не дрогнет!
- Пусть рука твоя не дрогнет! - снова подхватил Акомпонг.
И Чакра запел дальше:
Если сердцем оробеешь,
