Томас Майн Рид.
Сон в руку
рассказ
I
- Это на южной стороне острова, близ Батабано. Мой дом к
вашим услугам, - сказал, обращаясь ко мне, один из моих
спутников на пароходе "Оспри" в тот момент, когда мы входили на
рейд Гайаны.
С этим паасажиром мы вместе ехали от Саутэмптона до
острова Святого Фомы, и оттуда вместе прибыли в столицу Кубы.
Переезжая через Атлантический океан на вест-индском
пароходе, невозможно не завести знакомства с другими
пассажирами. Нужно быть совершенным дикарем, чтобы не найти
себе спутника по душе.
К какой бы нации вы ни принадлежали, на каком бы языке не
говорили, всегда найдется пассажир, который может ответить вам
на том же языке, и готов, ради землячества, подружиться с вами
в дороге.
На всяком пароходе найдутся два-три датчанина, едущие на
остров Святого Фомы; найдется голландец, едущий в Кюрасао,
мексиканец, отправляющийся в Вера-Круц, какой-нибудь
политический беглец, спасавший на чужбине свою голову и
возвращающийся опять на родину для новой революции; немец,
отыскивающий себе второе отечество; найдутся жители Коста-Рики,
Никарагуа, Новой Гренады, Эквадора или Перу, возвращающиеся в
свою жаркую отчизну из холодных земель Европы.
Пассажир, который так великодушно предлагал в мое
распоряжение свой дом, не принадлежал ни к одной из
перечисленных национальностей. Он был жителем "всегда верного"
острова, кубинским креолом.
Но эта бесконечная верность ему не нравилась. Он находил
ее утомительной и был сторонником независимой Кубы. Это
обстоятельство и привело на первых порах к сближению между
нами, - к сближению, закончившемуся радушным приглашением в
гости. На Кубе начиналось брожение умов, которое впоследствие
принесло печальные результаты в виде разорения самых лучшиих ее
провинций и напрасного пролития крови благороднейших ее
сынов...
На пароходе ехало много испанских офицеров, спешивших в
Гавану к своим полкам. С ними была целая толпа солдат, гордых,
как испанские гранды, и каждую минуту готовых смыть кровью тень
малейшей обиды.
Понятно, что такой человек, каким был мой новый приятель,
не стеснявшийся всячески выражать свое мнение о независимости
Кубы, не мог вызывать к себе симпатию офицеров и солдат.
Несколько раз мне приходилось за него заступаться, и вот между
нами возникли очень теплые отношения, скоро перешедшие в
искреннюю дружбу.
Приятель мой был еще довольно молод, красив лицом, строен
и представителен. Я редко встречал таких прямодушных и приятных
людей; подружиться с ним мне не стоило ни малейшего труда.
Когда наступило время расставаться, я почувствовал огорчение. В
это время мы уже шли по рейду Гаваны, мимо замка мавра, с
зубчатых стен которого сердито смотрели пушки.
Пассажиры суетились, собирая свой багаж и готовясь
встретить грозу таможенного досмотра. Через какой-нибудь час
мне предстояло сказать своему приятелю "adios", потому что
встретиться еще раз мы могли разве только случайно.
Увы! Открытые, искренние сердца так редки, а верных друзей
днем с огнем не сыщешь в сутолоке нашей жизни. Мудрено ли, что
я грустил при расставании с другом, которого так быстро
приходилось терять.
Для меня было утешением видеть, что и сам Мариано Агвера -
так звали моего спутника - разделяет мое огорчение. Это можно
было прочесть по его лицу. И действительно, он вдруг подошел ко
мне и сказал своим звучным, приятным голосом:
- Кабальеро! Я надеюсь, что мы не навсегда расстанемся,
выйдя на берег. Этого я никак не могу допустить. Вы были так
любезны со мной всю дорогу, даже более чем любезны.
Предоставьте же мне возможность доказать на деле свою
благодарность: не откажите в чести посетить мой дом.
Я уже хотел вежливо отказаться, но мой спутник не дал мне
заговорить и торопливо продолжал:
- К несчастью, я в Гаване не живу, у меня даже нет
временного жилища; мое скромное родовое поместье находится от
города довольно далеко.
Именно к этому моменту и относится фраза, приведенная мною
в начале повести:
- Mi casa es a disposicion de usted (мой дом к вашим
услугам).
Эта фраза у испанцев составляет лишь условную форму
вежливости, не более. Она ровно ничего не означает, и всякий
испанец чрезвычайно бы удивился, если бы нашелся какой-нибудь
наивный человек, который понял бы ее буквально. Я это знал. Но
в устах моего кубинца приглашение звучало совершенно искренне и
серьезно, и сделано оно было с надеждой, что его примут.
- У нас теперь до Батабано железная дорога, - продолжал с
самой милой приветливостью Мариано, - путь, в сущности, не
очень длинен. Отчего бы вам не провести у меня все то время,
которое вы думаете пробыть на острове? Одного боюсь: вам
покажется у нас скучно, потому что я не могу предложить вам
никаких удовольствий взамен столичных. Впрочем, если вы любите
охоту, рыбную ловлю, то у вас будет много таких развлечений.
Я не стал сопротивляться и уступил искушению. Меня смущало
только опасение, что я поступлю слишком бесцеремонно и, кроме
того, не успею сделать всех тех дел, ради которых приехал на
Кубу.
Но креол опять не дал мне ничего ответить и продолжал:
- Кроме удовольствия осмотреть со мною все
достопримечательности нашего волшебного острова, я ничего не
могу вам предложить. Я старый холостяк, живу в довольно большой
усадьбе, удаленной от населенных мест. Со мной живет сестра,
которая ведет наше домашнее хозяйство. Она простенькая
креолочка, без особого образования, нисколько не похожая на
лондонских и парижских светских девиц. Зато могу уверить, что
она очень добра и другу своего брата будет очень рада. Ну так
что же, кабальеро? Едете со мной?
Охота и рыбная ловля уже почти склонили меня к
утвердительному ответу. Когда же дон Мариано рассказал мне о
своей сестре, о "креолочке, не похожей на парижских и
лондонских светских девиц", тогда я окончательно перестал
колебаться.
-- Con mucho gosto! -- отвечал я.
Это значит "с удовольствием".
Дон Мариано пожал мне руку и с радостью в голосе сказал:
-- Mil gracias! Итак, сеньор, считайте себя моим гостем на
все то время, которое вы пробудете на острове Куба. Моя сестра
гостит теперь у тетки недалеко от города. Пока я отсутствовал,
они съездили в Европу. Как только кончится досмотр багажа, мы
заедем за сестрой и вместе отправимся в Батабано.
Забрав свои чемоданы у грозного таможенника и поручив их
комиссару с приказанием немедленно доставить на железную
дорогу, мы вскочили в английскую тележку и поехали в предместье
Гаваны за сеньоритой Агвера.
Дорогой мы говорили о том, чем можно будет заняться в
имении.
- Я не обещаю охоты на крупного зверя, - сказал креол.-
Вам, без сомнения, известно, что у нас есть только безобидный
маленький агути и другие небольшие хищные животные. Но зато
привезенные из Испании свиньи одичали и сильно размножились в
наших лесах. Вы найдете одиноких боровов, почти таких же
свирепых, как европейские кабаны. Далее, за неимением более
благородной дичи, мы можем поохотиться на аллигаторов. На самом
берегу острова, в болотах, попадаются очень интересные
экземпляры. Наконец, если всего этого для вас будет мало, я
покажу вам охоту совсем уж вам неведомую. Что вы скажете об
охоте на человека?
- Как, на человека? Что вы говорите, дон Мариано?
- Очень просто. Я говорю об охоте на человека и говорю
вполне серьезно.
Что же это такое? Может, в Батабано уже разразилось
восстание, и дон Мариано вообразил, что я соглашусь принять в
нем участие?
Прежде чем я успел задать вопрос, сеньор Агвера продолжил:
- Да, кабальеро, эта охота производится с собаками, и
предметом охоты служат люди... если только можно назвать людьми
тех негров, за которыми мы охотимся.
Теперь я понял и, по правде сказать, был возмущен тем, что
мне предлагали. И кто предлагал? Свободолюбивый патриот,
республиканец, мечтающий о независимости своей родины!.. Я
никак не мог скрыть своего изумления. Мой приятель заметил это
и громко расхохотался.
- Вижу-вижу, что вам не нравится такая охота! - воскликнул
он. - Я очень рад, потому что и сам ее не люблю. Я ведь вам
только предложил ее на случай, если вы любитель... Прискорбна
уже сама мысль о подобной охоте. В Гаване один из моих людей
сказал, что в мое отсутствие от меня сбежало несколько
невольников. Хотя здесь считается нормой искать беглецов с
собаками, устраивать на них облаву, я никогда этого не делал.
Пусть лучше я лишусь нескольких пар рабочих рук... А вот и дом
тетушки. Мы приехали.
Действительно, мы остановились перед прекрасной виллой,
весь фасад которой был убран зеленью и цветами. Двери были
открыты настежь. На пороге стояла молодая девушка и, видимо,
кого-то с нетерпением ждала. Когда подъехал наш экипаж, она с
распростертыми объятиями бросилась к моему спутнику. Дон
Мариано, проворно соскочив на землю, поднял молодую девушку и
прижал к груди. На его лицо посыпался град самых нежных
поцелуев.
Очевидно, это и была та самая "креолка без особого
образования", о которой говорил мне сеньор Агвера. Пока она
обнимала брата, задавая ему тысячу вопросов и не давая времени
ответить на них, я вылезал из экипажа и думал о том, что и без
всякого образования бывают очень милые молодые особы и что мне
вот ни капельки не жалко дона Мариано, с громким смехом
защищавшегося от надвигавшейся на него новой лавины поцелуев.
Наконец он представил нас друг другу:
- Моя сестра Хуанита. А это мой друг, который будет
гостить у нас некоторое время. Прошу любить и жаловать.
Донья Хуанита храбро протянула мне свою ручку, и я
почувствовал, как дрогнула моя, когда я сжал ее маленькую.
Сердце говорило мне:
"Быть может, ты встретил здесь свой идеал, который давно
ищешь и не можешь найти, - ту женщину, которая должна сделать
тебя злым или добрым, счастливым или несчастным".
Я понял, что наступает тот день, когда я полюблю; понял,
что судьба моя "при дверях"...
Она стояла предо мной, подобная идеальной Венере, а не той
Киприде, которую изобразили художники, с волосами янтарного
цвета, так удачно воспроизводимого нынешними парикмахерами.
Нет, это была настоящая богиня Цитера, со смуглым цветом лица,
с чудным нежным румянцем на щечках, с пурпурными, точно
вскрытый гранат, губами, за которыми сверкали ослепительно
белые зубки. Волосы ее были черны, как вороново крыло.
Но зачем я буду описывать прелести Хуаниты Агвера? Сама
Венера позавидовала бы ей.
Заглядевшись на нее, я в одну минуту позабыл обо всякой
охоте на острове. Ту поездку, которую мы немного времени спустя
совершили втроем в Батабано, я бы не променял на самую лучшую
охоту в самых обильных диких степях Африки или Америки. Не
променял бы я ее на всех буйволов, тигров и слонов мира!
II
Остаток дня и ночь мы провели у тетки моего нового
приятеля, превосходной старушенции, красивое внушительное лицо
которой было обрамлено по-старомодному длинными буклями.
На следующее утро мы поехали в Гавану на вокзал и там сели
на поезд в Батабано. Несколько часов катились мы по рельсам,
мимо замечательно роскошных пейзажей, каких я даже и во сне не
видывал.
По выезде из Гаваны мы долго неслись мимо роскошных вилл,
принадлежащих кубинской аристократии и богатым коммерсантам.
Дальше потянулись кофейные плантации и табачные поля. Порой
