Сергей ЛУКЬЯНЕНКО
МОЙ ПАПА - АНТИБИОТИК
Сквозь сон я услышал тихий гул снижающегося флаера. Тонкое угасающее
пение плазменных моторов, шорох ветра, путающегося в плоскостях. Окно в
сад было открыто, а посадочная площадка у нас совсем рядом с домом. Папа
давно уже грозится перетащить керамические плитки, из которых выложен
пятиметровый посадочный круг, подальше в сад. Но делать этого, наверное,
не собирается. Если уж ему понадобится сесть бесшумно, то он приземлится с
отключенными двигателями. Этого делать нельзя, слишком опасно и сложно, но
папа на такие мелочи не обращает внимания.
Дело в том, что мой папа - антибиотик.
Не открывая глаз, я сел на кровати. Пошарил рукой по столу, где была
сложена одежда, но передумал и побрел к двери прямо в пижаме. Ноги
путались в длинном теплом ворсе ковра, но я нарочно старался не отрывать
их от пола. Мне очень нравится этот толстенный мягкий ковер, на котором
можно кувыркаться, прыгать и делать все что угодно, не рискуя сломать себе
шею.
За окном гулко стукнули посадочные стойки флаера. Сквозь веки
просочился тускло-красный свет тормозного выхлопа.
По-прежнему не размыкая глаз, я открыл дверь, начал спускаться по
лестнице. Если папа приземлился "громко", значит, он хочет, чтобы я знал -
он вернулся. Но и я хочу показать, что знаю это.
Шаг, еще шаг. Некрашенные деревянные ступени приятно холодили ноги.
Не мертвой стылостью металла, не равнодушным ледяным ознобом камня, - а
живой, ласковой прохладой дерева. По-моему, настоящий дом обязательно
должен быть деревянным. Иначе это - не дом, а крепость. Укрытие от
непогоды...
Шаг, еще шаг... Я сошел с последней ступеньки, встал на гладкий
паркет холла. Забавно определять свое положение по состоянию пола. Шаг,
еще шаг. Я уткнулся лицом во что-то твердое и гладкое, как сталь;
скользкое и упругое, как рыбья чешуя; теплое, как человеческая кожа.
- Гуляешь во сне?
Отцовская рука взъерошила мне волосы. Я уставился в темноту, пытаясь
разглядеть хоть что-нибудь. Ну конечно, папа вошел в дом, не зажигая
света.
- Включить свет, - обиженно сказал я, пытаясь увернуться от отцовской
ладони.
По углам холла начали разгораться желто-оранжевые светильники.
Темнота сжалась, убегая в широкие прямоугольники окон.
Папа, улыбаясь, смотрел на меня. Он был в десантном спецкостюме, и
обтягивающий его тело черно-смоляной биопластик уже начинал светлеть.
Приспосабливался к изменившейся обстановке.
- Ты прямо с космодрома? - спросил я, с восхищением глядя на отца.
Как обидно, что сейчас ночь и никто из одноклассников его не видит...
Спецкостюм казался тонким, наверное, из-за того, что мускулы рельефно
выделялись под тканью-хамелеоном. Но это только иллюзия. Биопластик
выдерживает температуру в полтысячи градусов и отражает очередь из
крупнокалиберного пулемета. Ткань, из которой сделан спецкостюм, имеет
одностороннюю подвижность. Не знаю, как это устроено, но если дотронуться
до комбинезона снаружи - он твердый, словно из металла. А когда надеваешь
спецкостюм (папа иногда мне разрешает), - он мягкий и эластичный.
- Мы приземлились час назад, - рассеянно сказал, ероша мне волосы,
папа. - Сдали оружие, и сразу по домам.
- Все в порядке?
Папа подмигнул мне, заговорщически оглянулся.
- Все более чем в порядке. Болезнь ликвидирована.
Слова были обычными, как всегда. А вот улыбка у папы не получилась. И
спецкостюм у него никак не мог успокоиться: поблескивали разбросанные по
ткани датчики, мерцала разноцветным непонятным узором индикаторная панель
на левом запястье. По цвету спецкостюм уже ничем не отличался от
бледно-голубых обоев. Шагни папа к стене - и его невозможно будет
заметить.
- Пап, - чувствуя, как слетает с меня сон, прошептал я. - Трудно
пришлось?
Он молча кивнул. И нахмурился - теперь уж абсолютно по-настоящему.
- А ну-ка, марш в постель! Два часа ночи!
Наверное, таким голосом он отдает приказания там, на планетах,
пораженных болезнями. И никто не решается спорить.
- Есть! - четко, в тон папе, ответил я. Но все-таки спросил
напоследок: - Пап, ты не видел...
- Нет. Ничего, теперь сможешь болтать со своим другом снова. Связь с
планетой восстановят к утру.
Я кивнул и пошел вверх по лестнице. Оглянувшись, у самой двери
увидел, что папа стоит на пороге и стягивает с себя гибкую голубую броню.
Перегнувшись через перила, я смотрел, как перекатываются у него по спине
тугие клубки мышц. Я никогда не смогу так накачаться, не хватит терпения.
Папа заметил меня и махнул рукой:
- Ложись, Алик. Подарок покажу только утром.
Это здорово, подарки я люблю. Папа дарил их мне, еще когда я был
совсем маленьким и не знал, кем он работает.
Когда от нас ушла мама, мне было пять лет. Помню, как она целовала
меня - я стоял у двери, никак не мог понять, что происходит. Потом мама
ушла. Навсегда. Она сказала, что я могу приходить к ней в любой момент, но
я так и не пришел. Потому что узнал, из-за чего они с папой рассорились, и
я обиделся. Оказывается, маме не понравилось, что папа служит в Десантном
Корпусе.
Однажды я случайно услышал их спор. Мама говорила что-то отцу - тихо,
устало, так говорят, когда доказывают самому себе, а не собеседнику.
- Неужели ты не видишь, в кого превратился, Борис? Ты даже не робот -
для них есть Три Закона, а для тебя ни одного. Ты делаешь то, что тебе
прикажут, не думая о последствиях.
- Я защищаю Землю.
- Не знаю... Одно дело, когда ваш Корпус сражается с Пилигримскими
диверсантами. А другое, когда десантники усмиряют колонии.
- Я не имею права об этом думать. Решает Земля. Она определяет
болезнь, она назначает лечение. А я просто антибиотик.
- Антибиотик? Верно. Они тоже лупят наобум - и по болезни, и по
человеку.
Они замолчали. Потом мама сказала:
- Прости, Борис, но я не могу любить... антибиотика.
- Хорошо, - спокойно сказал папа. - Но Алька останется со мной.
Мама промолчала. А через месяц мы с папой остались одни. Честно
говоря, я даже не сразу это почувствовал. Мама и раньше подолгу не бывала
дома - она журналист и ездит по всей Земле. Папа бывает дома гораздо
больше, хотя раз или два в месяц уезжает на несколько дней. А когда
возвращается, привозит подарки - удивительные вещи, которых нет ни в одном
магазине.
Однажды он привез Поющий Кристалл. Маленькая, сантиметровая пирамидка
из прозрачного синего камня тихо, не умолкая ни на секунду, наигрывала
странную бесконечную мелодию. Звук Кристалла менялся, когда шел дождь;
когда на него падал солнечный свет, становился громче; если Кристалл
подносили к металлу, он менял тональность. Он и сейчас поет свою вечную
песню, плотно укутанный ватой и запрятанный в самый дальний угол шкафа.
Были еще лотанские зеркала и рэтские скульптурки - вылепленные из
мягкой розовой пластмассы люди взрослели, старились, смотрели то улыбчиво,
то хмуро.
Ну а самым лучшим подарком был пистолет.
В тот раз папы не было почти неделю. Я ходил в школу, играл со своим
другом Мишкой по прозвищу Чингачгук. Ездил с ним и его родителями в
соседний город, где начинался праздник Смеха. Мишка даже ночевал у меня
насколько раз. И все равно было скучновато. Наверное, папа это понял.
Когда он приехал, то даже не стал ничего рассказывать. Порылся в сумке и
протянул мне тяжеленный металлический пистолет. Секунду я держал его в
руках, не догадываясь, в чем дело. И только когда устала рука и я едва не
уронил оружие, до меня дошло - это не игрушка. Ее не стали бы делать такой
тяжелой, под силу лишь взрослому.
- Он не стреляет, - угадав мой вопрос, сказал папа. - Я разбил
излучающий генератор.
Я кивнул, пытаясь прицелиться. Пистолет дрожал в ладони.
- Откуда он, пап? - нерешительно спросил я.
Папа улыбнулся.
- Помнишь, кем я работаю?
- Антибиотиком! - с готовностью ответил я.
- Верно. В этот раз мы лечили болезнь под названием "космическое
пиратство".
- Настоящие пираты? - У меня перехватило дыхание.
- Даже слишком настоящие.
Конечно, папина работа нравилась мне не только из-за необычных
подарков. Мне нравилось, что папа такой сильный, сильнее любого из наших
знакомых. Он мог в одиночку поднять флаер, мог пройти на руках весь сад.
Каждое утро, в любую погоду, и зимой и летом, он по два часа тренировался
в саду. Я к этому привык, а вот те, кто заходил к нам впервые и видел
отца, меланхолично подтягивающегося на двух пальцах левой руки или
разносящего в щепки толстенные доски, закрепленные в специальных стойках
по всему саду, были очень удивлены. Когда же они замечали, что отец
движется и наносит удары с закрытыми глазами, то многим делалось не по
себе. Отец в таких случаях смеялся и говорил, что его работа на девяносто
девять процентов состоит из тренировок. После всего этого шел вопрос: кем
же он работает. Папа весело разводил руками: "Антибиотиком". Секунду гость
переваривал услышанное, потом понимающе восклицал: "Десантный Корпус!"
Проснувшись, я первым делом выглянул в окно. Словно проверял, не
приснилось ли мне папино возвращение. Но все было в порядке - среди
деревьев мелькала быстрая тень. Папа тренировался без всякой скидки на то,
что не спал полночи. Слышались глухие удары. Мишеням-деревяшкам
приходилось туго...
Я прошел к видеофону - маленькой матово-белой панели на стене. С
тайной надеждой набрал длинный, пятизначный номер. Код планеты. Код
города. Номер видеофона...
Экран засветился бледно-голубым, потом появились строчки: "Служба
Связи просит прощения. Связь с планетой Туан отсутствует по техническим
причинам".
Тоже мне, извинения... А уж формулировочка какая гладкая! Конечно,
если на планете третий день бушует мятеж и тяжелые танки восставших в упор
расстреляли ретрансляторы, это можно назвать технической причиной. Точно
так же, как человеческую смерть можно обозвать "преобладанием процесса
распада над процессом синтеза".
Нажав еще несколько клавиш, я вышел из комнаты. Теперь компьютер
будет повторять вызов сам, каждые пятнадцать минут. У нас с Арнисом было
заведено дозваниваться друг до друга самостоятельно, но сегодня особый
случай. Думаю, он не обидится...
Подарок ждал меня на кухне. На маленьком столике у окна, за которым я
люблю завтракать. Рядом с кофейником и нарезанным кексом...
Вначале я налил себе кофе. Откусил кусок кекса. И лишь потом взял в
руки широкий металлический браслет, лежащий на коробке с мармеладом.
Браслет был странным. Он ничуть не походил на украшение и еще меньше
напоминал какой-нибудь хитроумный прибор из десантного снаряжения. Просто
сплюснутая трубка из серого металла. Очень тяжелая трубка, она весила
почти как пистолет. На браслете не было никаких кнопок или индикаторов, не
было даже замка. Хотя нет... Одна кнопка имелась. Большая, овальная, из
того же металла, что и весь браслет. Кнопка была нажата и почти сливалась
с ровной поверхностью. Я попробовал подковырнуть ее ногтем, но ничего не
получилось.
Непонятный подарок. Допивая кофе, крутил пальцами тяжелое кольцо.
Браслет вращался немного неровно, словно внутри него переливалась ртуть
или перекатывались мелкие свинцовые шарики. А что, вполне возможно... Но
как он надевается на руку - отверстие такое узкое, что даже моя кисть не
пролезет?
Вошел папа. В одних плавках, мокрый от пота. Достал из холодильника
бутылочку "колы" и небрежно предложил:
