ских целей (это ? субъективный каприз), но и не в силу какой-то
чуждой нам и совершенно внешней необходимости (это было бы
фатализмом). Всякий труд осмыслен и свободен только тогда,
когда он осознается, с одной стороны, как стремление ко всеоб-
щечеловеческой свободе, а с другой стороны, как моя собствен-
ная, чисто личная потребность.
Современная литература мало думает о значимости своего
времени, а ведь писатель и поэт должен мыслить
?эсхатологически?, только не в смысле фатальной неизбежности
конца мира, а в смысле возможности такого конца, если сейчас,
сегодня и именно он не попытается разрешить ?последние во-
просы?. Вспомните, сколько напряжения в поисках героев Досто-
евского, в исканиях русской культуры ХIХ века вообще. Иногда
кажется, что если не решит Алеша Карамазов вопрос о вере, ес-
ли не найдет Иван свою идеальную истину, то не будет и мира.
Это напряжение мысли есть, конечно, не только у Достоевского
и не только в русской культуре, но у всякого самобытного
писателя и во всякой развитой культуре. Тут вам и романтизм,
тут вам и символизм, тут вам и реализм, тут вам и просто
общечеловеческое стремление к свободе, которое, с одной
стороны, находится в гармонии со всеми лучшими
человеческими исканиями, известными нам из истории, а с
другой стороны, содержит в себе также и новое, что в такой мере
не было известно исторически ограниченным периодом
литературного развития. Я, по крайней мере, именно этому учусь
в истории литературы, и я именно такую теорию вывожу из своих
историко-литературных занятий.
Конечно, к классике не надо относиться догматически. Бла-
годарность великим творцам культуры прошлого не имеет ведь
ничего общего со слепым подражанием им.
Античные боги ? это те идеи, которые воплощаются в кос-
мосе, это законы природы, которые им управляют.
Мы же не называем свои законы природы ?богами?. А там
законы природы называют богами. Что же получается? Ведь
идея вещи выше самой вещи. Идея ведь не вещественна. Но она
невещественна формально, а по содержанию своему ? она пол-
ное отражение вещи. Поэтому все достоинства и недостатки
природы и человеческой жизни отражаются в богах. Должен при-
знать, что суждение о том, что боги есть результат обожествле-
ния сил природы, достаточно банальное и тривиальное, но оно
абсолютно истинное.
Помните: не все банальное плохо, а многое банальное ?
истинно.
Новоевропейский человек из фатализма делает очень
странные выводы. Многие рассуждают так. Ага, раз все зависит
от судьбы, тогда мне делать ничего не нужно. Все равно судьба
все сделает так, как она хочет. К такому слабоумию античный
человек не способен. Он рассуждает иначе. Все определяется
судьбой? Прекрасно. Значит, судьба выше меня? Выше. И я не
знаю, что она предпримет? Не знаю. Почему же я тогда не дол-
жен поступать так, как хочу? Если бы я знал, как судьба обойдет-
ся со мной, то поступил бы по ее законам. Но это неизвестно.
Значит, я все равно могу поступать как угодно. Я ? герой.
Античность основана на соединении фатализма и героиз-
ма. Ахилл знает, ему предсказано, что он должен погибнуть у
стен Трои. Когда он идет в опасный бой, его собственные кони
говорят ему: ?Куда ты идешь? Ты же погибнешь?? Но что дела-
ет Ахилл? Не обращает никакого внимания на предостережения.
Почему? Он ? герой. Он пришел сюда для определенной цели и
будет к ней стремиться. Погибать ему или нет ? дело судьбы, а
его смысл ? быть героем. Такая диалектика фатализма и героиз-
ма редка. Она бывала не всегда, но в античности она есть.
Оказывается, основное представление о мире у греков ка-
кое? Это есть театральная сцена! А люди ? актеры, которые по-
являются на этой сцене, играют свою роль и уходят. Откуда они
приходят ? неизвестно, куда они уходят, неизвестно, но они иг-
рают свою роль. Однако, как это неизвестно, откуда они прихо-
дят и куда уходят?! Приходят ? с неба, они же есть эманация
космоса, космического эфира, и уходят туда же и там растворя-
ются, как капля в море.
А на земле? А земля ? это сцена, где они исполняют свою
роль. Кто-то скажет: но какую же пьесу разыгрывают эти актеры?
Отвечу: но какое вам до этого дело? Разве вы космос?
Космический эфир? Сам космос сочиняет драмы и комедии, ко-
торые мы выполняем. Философ это понимает, а знать ему доста-
точно только одно: что он актер, и больше ничего.
Возрождение увлекалось антропоцентризмом и стало про-
поведовать титанизм, который далеко ушел за пределы перво-
начальной прогрессивной идеи свободной человеческой лич-
ности.
Титан ? то же самое мещанство, но если мещанин действу-
ет в пределах дома, то титан ? в мировых масштабах. Возведя
субъект в абсолют, Возрождение открыло путь дальнейшему
торжеству субъективизма, отразившемуся в последующие века.
Весь Запад для меня в этом смысле представляет собой тупик
мысли.
Я люблю Шекспира как саморазоблачение Ренессанса, по-
тому что у него действуют титаны ? Макбет и подобные ему,? ко-
торые, кроме себя и своего мировоззрения, ничего не признают.
Вот почему между ними возникает борьба, и вот почему она за-
канчивается горой трупов в финале шекспировских трагедий, до-
стойный венец абсолютизированного антропоцентризма!
Не хватает жизни. У меня было много музыкальных и мате-
матических идей, от которых пришлось отказаться. Потом в об-
ласти философии и филологии у меня было много интересного.
Я подробно читал в свое время и Канта, и Гегеля, и Шеллинга.
Гегеля очень люблю и сейчас даже его ?Логику? могу по главам
рассказать. Вот если заниматься специальной наукой, то прихо-
дится ограничиваться.
Я погрузился в классическую филологию и более специ-
ально ? в историю античной философии и эстетики, и вот над
шестью, над семью томами сижу пятьдесят лет. И чем дальше,
тем больше. Так что все остальное пришлось забросить. Напри-
мер, о Вагнере у меня интересные были наблюдения, ин-
тересные мысли были. Но? Одна же голова, а не три. Так, ва-
гнеровские идеи пропали? Каким-то чудом успел напечатать о
Возрождении, а о романтизме не успел, о средних веках тоже не
успел.
А ведь в средние века создалось великое учение о лич-
ности. Я думаю, что личность ? это такая категория, которая не
может отсутствовать в мировоззрении. Как понимать ее ? другое
дело. Но я думаю, что античный материальный космос ? это ма-
ловато. Все-таки это еще предварительная эпоха, а вот личность
? очень важная вещь. Со своей стороны, все эти эпохи, они мне,
конечно, близки в разной степени. Средние века ? абсолютная
личность. Возрождение ? абсолютизированная человеческая
личность, но все равно ? личность. Это хочется развить более
подробно. Но сейчас уже не удастся. Не удастся.
Я думаю, что античность у нас существовала в меру тех
направлений, которые в русской литературе были. Например, н
ХVIII веке, если взять трагедии Ломоносова и Тредиаковского.
Была трагедия у молодого Крылова. Это была типичная
трагедия классического стиля, или, как потом стали говорить,
ложноклассического, типа Расина или Корнеля.
Когда этот старый, довольно рассудочный рационализм,
или классицизм, уже стал уходить в прошлое, то появились лю-
ди, которые дали более живое представление об античности. Та-
ким, например, я считаю Катенина, который написал трагедию
?Андромаха?. Это уже не французский классицизм, а что-то бо-
лее живое. А потом античность расцвела в трагедиях симво-
листов. Во-первых, у Анненского было четыре трагедии на ан-
тичные темы, у Сологуба была трагедия на античную тему, у
Брюсова тоже одна трагедия. Вячеслав Иванов две трагедии на-
писал на античные темы? Здесь античность представлена уже в
глубоко проникновенном духе, с переводом ее мировоззрения на
язык ХХ века, то есть на язык интимных ощущений. Поэтому у
Иннокентия Анненского эти его образы: Фамира-кифарэд, Мела-
ниппа-философ ? они даны проникновенно и уже не по-
античному интимно, внутренне. Античность гораздо холоднее и
скульптурнее, а тут чувствуется такое интимно-духовное обост-
рение, которое характерно именно для ХХ века.
Так что античность в русской литературе существовала во
все времена. Я не говорю о более раннем периоде, когда латынь
процветала в юго-западной России, там настоящее воздействие
было, но те старые латинисты были слишком, по-моему, боль-
шими формалистами, не пытались вскрыть сущности античного
мира, а вот Ломоносов и Тредиаковский уже касались его сущ-
ности, но, правда, в пределах французских классических кано-
нов. Тут была целая своя история. Вплоть до Цветаевой. Одна
трагедия ее напечатана, а другая еще нет.
В этих трагедиях чувствуется биение сердца ХХ века. Это
не античность, а слишком интимно-духовное и такое нервозно-
беспокойное понимание античных образов? Так что античность
еще не умерла! Но, конечно, она проявляется на почве новых
исканий и нового понимания жизни и мира.
Я думаю, что требуют изучения последние века
античности. Поскольку, что касается досократиков,? об этом
тысячи работ написаны. Платон, Аристотель ? об этом пишут
пятьсот лет со времени гуманистов, с ХVI века. А вот что
касается неоплатонизма и последних веков, с III века нашей эры
до VI, самый конец,? об этом тоже пописывают, это тоже в эпоху
Возрождения начали изучать, но недостаточно, даже не все
издано. Надо все издать, не все еще переведено. В своем
?Античном космосе? я перевел довольно много из Плотина
(Плотин ? основатель неоплатонизма), я там перевел довольно
много отдельных глав. Потом у меня из Прокла (Прокл ? это
важнейший представитель неоплатонизма) переведен тоже
целый трактат, который называется ?Первоначала теологии?,
если перевести по-русски. Это было напечатано в Тбилиси,
потому что грузины интересуются своим неоплатоником ХI?ХII
веков Иоанэ Петрици. Они его высоко ценят, и он переводил
этот трактат Прокла, но переводил как? Со своими
комментариями, со своими изменениями. Меня просили дать
буквальный перевод, чтобы можно было сравнить, что нового
внес Иоанэ Петрици, что своего, и я вот сделал этот перевод,
который и напечатали в начале 70-х годов в Тбилиси. А потом и
здесь его перепечатали. Так вот, я думаю, что античность
последних веков очень оригинальная, богатая, интересная, ею
надо заниматься, и ученые этого времени отличаются огромным
универсализмом, используя весь тысячелетний опыт прошлого.
Кроме того, здесь назревал враг, это христианство ? надо было
ему противостоять. Я думаю, что вот это нужно бы изучить
подробнее. Правда, у меня очень дотошно и подробно
изучаются все эти философы-неоплатоники, но все равно
мало? Конечно, тут новая работа предстоит, я бы так считал.
Куда дальше движется человечество? А дальше идет то,
что противоположно индивидуализму. А именно:
общественность и коллективизм. То есть социализм. Он стоит на
очереди после индивидуализма. Что противоположно
индивидуализму? Коллективизм. Конечно, такой коллективизм,
который не подавляет личность, а помогает ей развиться,
предоставляет ей возможности и стимулы для самораскрытия.
Важно и то, как он может проявляться, в каких видах. Но то, что
коллективизм ? требование времени, это для меня ясно. Ясно
также, что индивидуализм, эта великая культура последних
пятисот лет, прошла или проходит. Теперь наступает новая
эпоха.
---------------------------------------------------------------------------
Подготовил к печати
Виктор Ерофеев
("Студенческий меридиан", No 8, 1988, с.20-27).
("Студенческий меридиан", No 9, 1988, с.36-41).
("Студенческий меридиан", No 10, 1988, с.47-49).
("Студенческий меридиан", No 12, 1988, с.23-26).
