скафандре один как последний идиот и ничего не сможешь сделать. Отдай
скафандр мне: если я его сейчас надену, то ты тоже будешь иметь его в
пятницу, как пятничный, так же как и я в субботу, как субботний, а значит,
в этом случае нас будет двое с двумя скафандрами... Четверговый, помоги!!
- Перестань! - отбивался пятничный, с которого я силой сдирал
скафандр. - Во-первых, тебе некого звать, четверговый, минула полночь, и
ты сам теперь четверговый, а во-вторых, будет лучше, если я останусь в
скафандре, - тебе он все равно ни к чему...
- Почему? Если я его сегодня надену, то он будет на мне и завтра.
- Сам убедишься... Я ведь уже был тобой в четверг, мой четверг уже
миновал, я знаю, что говорю... - Хватит болтать. Пусти сейчас же! - заорал
я. Но он вырвался от меня, и я начал за ним гоняться сначала по камере
реактора, а потом мы один за другим ввалились в каюту. Случилось как-то
так, что нас осталось только двое. Теперь я понял, почему четверговый
сказал, когда мы стояли с инструментами у люка, что пятничный отнял у него
скафандр: за это время я сам стал четверговым, и это у меня его забрал
пятничный. Но я и не думал сдаваться. "Погоди, я тебе покажу", - подумал
я, выбежал в коридор, оттуда в реакторный отсек, где во время погони
заметил лежащую на полу тяжелую железную палку, служившую для помешивания
в атомном котле. Я схватил ее и, вооружившись таким образом, помчался в
каюту. Пятничный был уже в скафандре, только шлема еще не успел надеть.
- Снимай скафандр! - бросил я ему в лицо, сжимая палку. - И не
подумаю. - Снимай, говорят тебе!!
На мгновение я заколебался, не решаясь его ударить. Меня немного
смущало, что у него не было ни синяка под глазом, ни шишек на лбу, как у
того пятничного, обнаруженного мною в ванной, но вдруг сообразил, что
именно так и должно быть. Тот пятничный теперь уже наверняка стал
субботним, а возможно, даже шатается где-нибудь в районе воскресенья, зато
присутствующий здесь пятничный недавно был четверговым, в которого я
превратился в полночь, так что по нисходящей кривой петли времени я
приближался к месту, где пятничный, еще непобитый, должен был превратиться
в побитого пятничного. Но ведь он сказал, что его отделал воскресный, а
того пока не было и в помине - в каюте мы находились вдвоем, он и я. Вдруг
у меня мелькнула блестящая идея.
- Снимай скафандр! - рявкнул я грозно. - Четверговый, отцепись! -
закричал он. - Я не четверговый! Я воскресный! - заорал я, бросаясь в
атаку.
Он попытался меня лягнуть, но ботинки у скафандра очень тяжелые, и,
пока он поднимал ногу, я успел ударить его палкой по голове. Разумеется,
не слишком сильно - я уже настолько разбирался во всем этом, чтобы
понимать, что, в свою очередь, я сам, став из четвергового пятничным,
получу по лбу, а у меня не было никакого желания проламывать самому себе
череп. Пятничный упал и, застонав, схватился за голову, а я грубо сорвал с
него скафандр. Он, пошатываясь, пошел в ванную, бормоча: "Где вата... где
свинцовая примочка..." - а я начал быстро влезать в скафандр, за который
мы так боролись, но вдруг заметил торчащую из-под кровати ногу. Встав на
колени, я заглянул туда. Под кроватью лежал человек и, стараясь заглушить
чавканье, поспешно пожирал последнюю плитку молочного шоколада, которую я
оставил в сундучке на черный галактический день; негодяй так спешил, что
ел шоколад вместе с кусочками станиоля, поблескивавшими у него на губах.
- Оставь шоколад! - заорал я, дергая его за ногу. - Ты кто такой?
Четверговый?.. - спросил я уже тише, охваченный внезапной тревогой: может
быть, я становлюсь сейчас пятничным и мне теперь достанутся побои,
которыми я сам недавно наградил пятничного? - Я воскресный, - пробормотал
он набитым ртом. Мне стало не по себе. Либо он врал, и тогда это не имело
значения, либо говорил правду, и в таком случае перспектива получения
шишек была неминуема: это ведь воскресный поколотил пятничного. Пятничный
сам мне об этом сказал, а я потом, прикинувшись воскресным, стукнул его
палкой. Но, подумал я, если даже он врет, что он воскресный, то, во всяком
случае, возможно, он более поздний, чем я, а раз так- помнит все, что
помню я, следовательно, он уже знает, как я обманул пятничного, и потому,
в свою очередь, может надуть меня аналогичным образом, - то, что было моей
военной хитростью, для него просто воспоминание, которым можно
воспользоваться. Пока я раздумывал, как быть, он доел шоколад и вылез из-
под кровати.
- Если ты воскресный, где твой скафандр?! - воскликнул я, осененный
новой мыслью.
- Сейчас он у меня будет, - сказал он спокойно, и вдруг я заметил в
его руке палку... а потом увидел сильную вспышку, словно взорвались
десятки сверхновых одновременно, и потерял сознание.
Очнулся я, сидя на полу в ванной, в которую кто-то ломился. Я начал
осматривать синяки и шишки, а снаружи все еще стучали в дверь: оказалось,
это средовый. Я показал ему мою голову, украшенную шишками, он пошел с
четверговым за инструментами, потом началась погоня, драка за скафандр;
наконец я как-то пережил и это и субботним утром влез под кровать, чтобы
проверить, не завалялась ли в сундучке хоть плитка шоколада. Кто-то
потянул меня за ногу, когда я доедал последнюю плитку, найденную под
рубашками; это был я, не знаю уж, из какого дня, но на всякий случай я
стукнул его палкой по голове, снял с него скафандр и уже собирался
одеться, как ракета вошла в новый вихрь.
Когда я пришел в себя, каюта была набита людьми. Передвигаться по ней
было почти невозможно. Как оказалось, все они были мною из разных дней,
недель, месяцев, а один, кажется, даже из будущего года. Много было
побитых, с синяками, а пятеро из присутствующих были в скафандрах. Но
вместо того чтобы немедленно выйти наружу и исправить повреждение, они
начали спорить, ругаться, торговаться и ссориться. Они выясняли, кто кого
побил и когда. Положение осложнялось тем, что уже появились дополуденные и
послеполуденные, и я начал опасаться, что, если так пойдет дальше, я
раздроблюсь на минутных и секундных и, кроме того, большинство
присутствующих врали без запинки, и я до сих пор не знаю по-настоящему,
кого бил я и кто бил меня, пока вся эта история крутилась в треугольнике
четверговый - пятничный - средовый, которыми я был поочередно. По-моему,
оттого, что я сам врал пятничному, будто я воскресный, меня поколотили на
один раз больше, чем следовало по календарю. Но я предпочитаю даже
мысленно не возвращаться к этим неприятным воспоминаниям- человеку,
который целую неделю ничего не делал другого, как только лупил самого
себя, гордиться особенно нечем.
Тем временем ссоры продолжались. Меня охватывало отчаяние из-за
бессмысленной потери времени, а ракета между тем неслась вслепую, то и
дело попадая в гравитационные вихри. В конце концов те, что были в
скафандрах, подрались с остальными. Я пробовал навести хоть какой-нибудь
порядок в этом теперь уже полном хаосе, и наконец после нечеловеческих
усилий мне удалось организовать что-то вроде собрания, причем тот, который
явился из будущего года, как самый старший, был единодушно избран
председателем.
Потом мы выбрали счетную комиссию, согласительную комиссию и
редакционную комиссию, а четверым из будущего месяца поручили охрану
порядка. Но в промежутке мы успели пройти сквозь отрицательный вихрь,
уменьшивший наше количество наполовину, так что при тайном голосовании не
оказалось кворума и перед выдвижением кандидатов на ремонт рулей пришлось
менять регламент. Карта предвещала приближение к очередным вихрям, которые
свели бы на нет достигнутые успехи. И вот началось: то исчезали уже
избранные кандидаты, то вновь появлялись вторничный и пятничный с
обмотанными полотенцами головами и начинали некрасивые скандалы... После
прохода через мощный положительный вихрь мы едва помещались в каюте и
коридоре, а о том, чтобы открыть люк, нечего было и думать из-за
недостатка места. Хуже всего было, однако, то, что размеры временных
сдвигов все увеличивались, появлялись какие-то седоватые личности, а кое-
где даже виднелись коротко остриженные мальчишечьи головы; разумеется,
всеми этими мальчишками был я сам.
Честно говоря, я не знаю, был ли я все еще воскресным или уже
понедельничным. Впрочем, это все равно не имело никакого значения. Дети
плакали - их придавили в толпе - и звали маму; председатель - Тихий из
будущего года - ругался как сапожник, потому что Тихий из среды, который в
напрасных поисках шоколада залез под кровать, укусил председателя за ногу,
когда тот наступил ему на палец. Я видел, что все это кончится плохо, тем
более что там и сям появлялись уже седые бороды. Между сто сорок вторым и
сто сорок третьим вихрями я пустил по рукам анкету, но оказалось, что
многие из присутствующих бессовестно лгут. Зачем - одному Богу известно;
возможно, царящая на корабле атмосфера помутила их разум. Шум и галдеж
были такие, что приходилось кричать. Вдруг какому-то из прошлогодних
Ийонов пришла в голову удачная, как всем показалось, идея, чтобы старейший
из нас рассказал историю своей жизни; это позволило бы выяснить, кто
именно должен исправить рули. Ведь самый старший вмещал в своем опыте опыт
всех присутствующих из разных месяцев, дней и лет.
С этой просьбой мы обратились к седовласому старцу, который, слегка
трясясь, стоял у стены. Он начал длинно и подробно рассказывать нам о
своих детях и внуках, а потом перешел к космическим путешествиям - за
свои, пожалуй, девяносто лет он совершил их несметное количество. Того,
которое происходило сейчас и которое нас интересовало, старец не помнил
вообще вследствие общего склероза и возбуждения, но он был настолько
самонадеян, что никак не хотел в этом признаваться, и уходил от ответа,
упорно возвращаясь к своим большим связям, орденам и внучатам; мы не
выдержали, наорали на него и велели замолчать.
После двух следующих вихрей толпа значительно поредела. После
третьего не только стало свободнее, но исчезли и все в скафандрах. Остался
только один пустой скафандр. Мы сообща повесили его в коридоре и
продолжали заседать. После новой драки за овладение этим столь ценным
нарядом ракета вошла в очередной вихрь, и вдруг стало пусто.
Я сидел на полу, со вспухшими глазами, в удивительно просторной
каюте, среди разбитой мебели, обрывков одежды и разодранных книг. Пол был
засыпан бюллетенями для голосования. Карта сообщила, что я уже прошел всю
зону гравитационных вихрей. Потеряв надежду на дупликацию, а значит, и на
устранение дефекта, я впал в полное отчаяние.
Выглянув через некоторое время в коридор, я с удивлением увидел, что
скафандр исчез. Тогда, как сквозь туман, я вспомнил, что перед последним
вихрем двое мальчишек украдкой выскользнули из каюты. Неужели они вдвоем
влезли в один скафандр?! Пораженный внезапной мыслью, я бросился к рулям.
Они действовали! Значит, ребята исправили повреждение, пока мы увязали в
бесплодных спорах. Вероятно, один всунул руки в рукава скафандра, а другой-
в штанины; так они могли одновременно держать два ключа по обеим сторонам
рулей. Пустой скафандр я нашел в кессоне, за люком. Я внес его в ракету,
словно реликвию, испытывая бесконечную благодарность к тем отважным
мальчуганам, которыми я был так давно!
Так кончилось, пожалуй, одно из наиболее удивительных моих
приключений. Я благополучно долетел до цели благодаря уму и отваге,
