Станислав Лем.
Советники короля Гидропса
Doradcy krola Hydropsa, 1964
(c) Константин Душенко, перевод, 1993
Источник: Станислав Лем. Собрание сочинений в 10 томах, изд-во "Текст".
Том 6, Кибериада.
Аргонавтики были первым племенем звездным, завоевавшим для разума
пучины вод планетных, навеки -- как полагали роботы, слабые духом, --
металлу заказанные. Аквация, одно из смарагдовых звеньев их
королевства, сияет на небе полночном, как крупный сапфир в ожерелье
топазов. Давным-давно на этой планете подводной правил король Гидропс
Всерыбный. Однажды утром велел он явиться в тронный зал четырем
коронным министрам, когда же приплыли они и нырнули пред ним ниц, с
такой обратился к ним речью, между тем как Великий его Поджабрий, весь
в изумрудах, обмахивал его перепончатым веером:
-- Нержавеющие Вельможи! Пятнадцать веков я владею Аквацией,
подводными ее городами и весями на синих лугах; с тех пор раздвинул я
границы державы, затопив обширные земли, и не посрамил водостойких
стягов, что завещал мне родитель, Ихтиократос. Напротив того, в битвах
с враждебными микроцитами одержал я немало побед, коих славу не мне
пристало описывать. Однако же чувствую, что власть уже меня тяготит,
как непосильное бремя, а посему порешил я произвести на свет сына,
который стал бы мне достойным наследником и справедливо бы правил на
троне Иноксидов. Поэтому обращаюсь к тебе, Амассид, верный мой
гидрокибер, к тебе, великий программист Диоптрик, и к вам, Филонавт и
Миногар, коронным наладчикам, чтобы вы мне измыслили сына. Да будет он
мудр, но не слишком охоч до книг, ведь избыток познаний отнимает
желание действовать. Да будет он добр, но опять-таки не чрезмерно. Еще
я желаю, чтобы был он храбр, но не заносчив, впечатлителен, но не
сентиментален, наконец, пусть будет похож на меня, пусть бока его
покрывает такая же танталовая чешуя, а кристаллы разума пусть будут
прозрачны, как эта вода, что нас окружает, подпирает и питает! А
теперь беритесь за дело, во имя Великой Матрицы!
Диоптрик, Миногар, Филонавт и Амассид низко поклонились и отплыли
в молчании, и каждый размышлял про себя о словах государевых, хотя и
не вполне так, как хотел бы могучий Гидропс. Ибо Миногар всего более
желал завладеть троном, Филонавт втайне пособничал микроцитам, врагам
аргонавтиков, а Амассид и Диоптрик смертельно меж собой враждовали, и
каждый из них жаждал прежде всего паденья соперника, а равно и прочих
вельмож.
Королю угодно, чтобы мы спроектировали ему сына, -- рассуждал
Амассид, -- чего же проще, чем вписать в мнкроматрицу неприязнь к
Диоптрику, этому уродцу, надутому, как пузырь? Тогда королевич,
короновавшись, немедля велит его удушить путем выставления головы на
воздух. Это было бы воистину превосходно. Однако, -- продолжал
рассуждать достославный гидрокибер, -- Диоптрик, без сомненья, строит
такие же планы, а в качестве программиста имеет, увы, немало
возможностей привить будущему королевичу ненависть ко мне. Дело плохо!
Надобно глядеть в оба, когда мы вместе будем закладывать матрицу в
детскую печь!"
Всего проще было бы, -- размышлял в то же самое время почтенный
Филонавт, -- запечатлеть в королевиче благосклонность к микроцитам. Но
это тотчас же будет замечено, и король велит меня выключить. Тогда,
может, привить королевичу лишь благосклонность к малым формам, -- это
будет куда безопаснее. Если начнут меня допытывать, скажу, что имел в
виду одну лишь подводную мелочь, да только забыл снабдить программу
наследника оговоркой, что все неподводное любить не следует. В худшем
случае снимет с меня государь орден Великой Хлюпии, но не голову, а
это весьма дорогая мне вещь, ее не вернет мне и сам Наноксер,
властелин микроцитов!
-- Отчего вы молчите, сиятельные вельможи? -- заговорил наконец
Миногар. -- Полагаю, что надобно браться за дело немедля, ибо
повеленье монарха -- высший закон!
-- Потому-то я его и обдумываю, -- быстро ответил Филонавт, а
Диоптрик и Амассид добавили хором:
-- Мы готовы!
И велели они, по старинному обычаю, запереть себя в покое со
стенами из смарагдовой чешуи, который снаружи семикратно опечатали
смолою подводной, и сам Мегацист, господин планетарных потопов,
оттиснул на печатях свой герб -- Тихий Омут. С этой минуты никто уже
не мог помешать их занятиям, пока, в знак завершения дела, они не
выбросят через клапан, учинив завихрение, отвергнутые проекты, а тогда
надлежало печати сорвать и приступить к великому торжеству
сыновосприемства.
И точно, взялись за работу вельможи, однако не споро она у них
шла. Ибо не о том они думали, как привить королевичу
добродетели. Гидропсом указанные, но о том, как перехитрить короля и
своих нержавеющих соратников в нелегких трудах сынодельческих.
Король выражал нетерпенье, ибо вот уже восемь дней и ночей сидели
взаперти сыноделы и даже знака не подавали, что близок благополучный
конец. А все потому, что пытались друг дружку взять на измор и каждый
выжидал, когда все прочие обессилеют, чтобы быстро вчертить в
кристаллическую сеточку матрицы то, что к его обернется выгоде.
Ибо стремление к власти двигало Миногаром, Филонавтом -- жажда
маммоны, которую обещали ему микроциты, а взаимная ненависть --
Диоптриком и Амассидом.
Наконец, исчерпав в таком ожиданье скорее свое терпение, нежели
силы, сказал хитроумный Филонавт:
-- Не понимаю, сиятельные вельможи, отчего это дело наше так
медленно подвигается. Ведь король дал нам точные указания; и если б мы
их держались, королевич был бы давно готов. Уж не вызвана ли ваша
медлительность обстоятельствами, которые с монаршим сынотворением
связаны совершенно иначе, нежели того хотел бы владыка? Если так и
дальше пойдет, с великим прискорбием буду вынужден заявить votum
separatum [Особое мнение (лат.)], то есть написать...
-- Донос! Вот куда клонит ваша милость, -- прошипел, яростно
шевеля блестящими жабрами, Амассид, так что все поплавки его орденов
задрожали. -- В добрый час, в добрый час! С позволения вашей милости,
и меня разбирает охота написать королю о том, как ваша милость,
неведомо с какого времени страдая трясучкой в руках, извела уже
восемнадцать жемчужных матриц, которые нам пришлось выбросить, ибо
после формулы о любви ко всему небольшому ты не оставил ни капельки
места для запрета любить все неподводное! Тебе угодно было нас
уверять, почтеннейший Филонавт, что то был недосмотр, -- однако ж,
повторенный осьмнадцатикратно, он служит достаточным основанием
упрятать тебя в дом изменников или безумцев, и к выбору между таковыми
пристанищами сведется твоя свобода!
Хотел Филонавт, увиденный насквозь, защищаться, го его опередил
Миногар, сказав:
-- Можно подумать, благороднейший Амассид, что уж ты-то в нашем
собранье словно медуза хрустальная, без единого пятнышка. А ведь и ты
непонятно как в раздел матрицы, трактующий о предметах, коими должен
королевич гнушаться, одиннадцатикратно вписывал то хвостатость
трехчленную, то спину вороненую с сизым отливом, дважды -- глаза
навыкате, то опять-таки панцирь брюшной и три алые искры, словно не
зная, что каждая из этих примет может указывать на присутствующего меж
нами Диоптрика, государева родича, и тем внушить королевичу ненависть
к оному мужу...
-- А зачем Диоптрик на самом кончике матрицы неустанно записывал
презрение к существам, коих имя оканчивается на "ид"? -- спросил
Амассид. -- И, коль уж об этом речь, отчего же ты сам, почтеннейший
Миногар, невесть почему к предметам, ненавистным для королевича,
упорно причислял высокий стул о пяти углах, с плавникастой спинкой в
брильянтах? Или тебе невдомек, что это точное описание трона?
Наступила тягостная тишина, нарушаемая лишь слабым
поплескиваньем. Долго бились вельможи над матрицей, раздираемые
враждебными интересами, пока не сложились средь них партии. Филонавт с
Миногаром сошлись на том, что матрица должна предусматривать симпатию
ко всему мелкому, а также желание уступать таким формам
дорогу. Филонавт при этом думал о микроцитах, а Миногар о себе, затем
что был наименьшим из четверых. Быстро согласился с этой формулой и
Диоптрик, ибо самым рослым из сыноделов был Амассид. Тот яростно
упирался, но вдруг уступил, смекнув, что он ведь может уменьшиться, а
вдобавок подкупить лейббашмачника, чтобы тот подбил подошвы Диоптрика
плитками из тантала; а тогда подросший соперник навлечет на себя
неприязнь королевича.
Потом уже быстро изготовили они сыноматрицу, неудачные проекты
выбросили через клапан, и началось великое торжество придворного
сыновосприемства.
Едва лишь матрица с проектом королевича оказалась в детопекарне,
а почетная стража построилась перед детскою печью, из которой вскоре
должен был выйти будущий государь аргонавтиков, как Амассид взялся за
исполнение задуманной им интриги. Лейб-башмачник, которого он
подкупил, начал привинчивать к подошвам Диоптрика танталовые плитки,
одну за другой. Королевич уже доходил до готовности под присмотром
младших сыноделов, когда Диоптрик, случайно увидев себя в большом
дворцовом зерцале, с ужасом убедился, что он уже выше своего недруга,
а ведь королевичу была запрограммирована симпатия только к малым
предметам и лицам!
Вернувшись домой, Диоптрик тщательно себя обследовал и простукал
серебряным молоточком, обнаружил бляшки, к подошвам привинченные, и
вмиг догадался, чьих это рук дело. "Ах, мерзавец! -- подумал он, имея
в виду Амассида. -- Но как теперь быть?!" Поразмыслив, решил он
уменьшиться. Кликнул верного слугу и велел тому привести во дворец
искусного слесаря. Выплыл слуга на улицу и, не слишком вникнув в
приказ, привел бедного мастерового по имени Фротон, что целыми днями
бродил по городу, крича: "Головы лудить! Жабры паяю, спины клепаю,
хвосты полирую!" Была у жестянщика злая жена, которая вечно поджидала
возвращения мужа с ломом в руках и, едва завидев его, оглашала всю
улицу злобными воплями; все заработанное она у него отнимала, да еще
вминала спину его и бока боем немилосердным.
Дрожа, предстал перед великим программистом Фротон, а тот говорит
ему:
-- Слушай, любезный, можешь меня уменьшить? Что-то я вроде бы
великоват... а впрочем, не в этом дело! Ты должен уменьшить меня, но
чтобы моя красота не потерпела никакого ущерба! Сделаешь хорошо --
получишь щедрую плату, только немедленно об этом забудь. Ни гугу --
иначе я велю тебя заклепать!
Фротон удивился, но виду не подал -- чего только не взбредет в
голову этим вельможам! Пригляделся он зорко к Диоптрику, в середку ему
заглянул, обстукал его, обтюкал и говорит:
-- Ваша светлость, можно бы среднюю часть хвоста отвинтить...
-- Нет, не желаю! -- живо возразил Диоптрик. -- Жаль мне хвоста!
Уж больно красив!
-- Так, может, отвинтить ноги? -- спросил Фротон. -- Ведь, право,
совсем лишние.
И точно, аргонавтики ногами не пользуются, это пережиток прежних
времен, когда их предки еще обитали на суше. Но Диоптрик разгневался
пуще прежнего:
-- Ах ты, олух железный! Да разве тебе неизвестно, что только
нам, высокорожденным, позволено иметь ноги?! Как ты смеешь лишать меня
этих регалий дворянства?!
-- Покорнейше прошу прощения, ваша светлость... Но что тогда я
могу отвинтить?
Понял Диоптрик, что с такой несговорчивостью немногого добьется,
и пробурчал:
-- Делай, как знаешь...
Измерил его Фротон, постукал, потюкал и говорит:
-- С позволения вашей светлости, можно бы отвинтить голову...
