Этот народ называл себя Пчеловодами. Странные люди, грамотные и вооруженные лазерами, все они, и мужчины, и женщины, были одеты в совершенно одинаковые длинные желтые балахоны из теплой ткани с вышитым коричневым крестом на груди. Они оказались гостеприимны, но не общительны. Устроили путешественников на ночлег в своих домах-бараках - длинных, низких, непрочных зданиях из дерева и глины - и обильно кормили их за общим столом, но разговаривали крайне мало как с незнакомцами, так и друг с другом, будто община немых.
- Они дали обет молчания. У них много всевозможных клятв, обетов и ритуалов, и никто не знает, для чего все это, - сказала Эстрел с тем спокойным безразличным презрением, с которым она, казалось, относилась к большинству людей.
"Странники, должно быть, гордый народ", - подумал Фальк. Пчеловодов нисколько не трогало очевидное презрение девушки, они вообще не перемолвились с ней ни словом. Лишь спросили у Фалька:
- Твоей женщине нужна пара новых башмаков?
Как будто она была его лошадью и ее следовало подковать. Их собственные женщины носили мужские имена, и с ними обращались, как с мужчинами. Степенные молчаливые девы с ясными глазами жили и работали наравне со столь же уравновешенными и спокойными мужчинами. Немногим из Пчеловодов перевалило за сорок, и не было никого моложе двенадцати. Странная община: словно здесь, среди полного запустения, разбила лагерь на зиму армия во время перемирия в какой-то непонятной войне. Необычные, печальные и восхитительные люди. Упорядоченность и аскетизм их жизни напоминали Фальку его лесной дом, а ощущение их тайной, но безраздельной преданности друг другу действовало на него удивительно успокаивающе. Эти прекрасные бесполые воители неистово верили, но они ни за что не сказали бы чужаку, во что именно.
- Они пополняют свои ряды за счет того, что разводят женщин-дикарок, как свиноматок, и воспитывают приплод единой группой. Поклоняются какому-то Мертвому богу и задабривают его жертвоприношениями, притом человеческими. Они - не что иное, как пережиток древнего суеверия, - сказала Эстрел, когда Фальк однажды с похвалой отозвался о Пчеловодах. Несмотря на всю свою уступчивость, девушка, по-видимому, терпеть не могла, когда с ней обращались, будто с существом низшего порядка. Высокомерие, крывшееся в столь пассивной натуре, одновременно трогало и веселило Фалька, и он позволил себе слегка подколоть ее:
- Я вот видел, что ты по ночам что-то шепчешь своему амулету. Религии, конечно, отличаются.
- Они действительно отличаются, - оборвала его Эстрел, но без особого пыла.
- Интересно, для чего им оружие?
- Чтобы обратить против Врага, несомненно. Словно им по силам сражаться с Сингами. Словно Синги удосужились бы сражаться с ними!..
-- Ты хочешь идти дальше, не так ли?
- Да. Я не доверяю этим людям. Они очень многое прячут от посторонних.
В тот вечер Фальк пошел за пропуском к главе общины, сероглазому мужчине по имени Хиардан, который был, возможно, даже моложе его. Хиардан спокойно выслушал изъявления благодарности, а затем сказал без всяких обиняков, как это было принято у Пчеловодов:
- Я думаю, что ты говорил нам одну только правду. За это я благодарен тебе. Мы бы приняли тебя теплее и поведали бы тебе о многом из того, что нам известно, если бы ты пришел один.
Фальк помедлил, прежде чем ответить.
- Я сожалею об этом. Но я никогда не добрался бы сюда, если бы не моя подруга и проводник. И. вы живете здесь все вместе, Владыка Хиардан. Вы бываете когда-нибудь наедине с собою?
- Редко, - ответил тот. - Одиночество - смерть для души, поскольку человек - существо социальное. Так гласит наша поговорка. Но мы также говорим: "Не доверяй никому, кроме своих братьев и сородичей, которых ты знаешь с детства". Вот наше правило, залог нашей безопасности.
- Но у меня нет сородичей и нет безопасности. Владыка,- сказал Фальк и, по-солдатски, на манер Пчеловодов, склонив голову, взял из рук вождя свой пропуск. На следующее утро они с Эстрел вновь двинулись на запад. Время от времени по дороге попадались и другие селения или стойбища, все небольшие и разбросанные по обширной территории - их было всего пять-шесть на триста-четыреста пройденных миль. Возле некоторых из них Фальк отваживался останавливаться. Он был вооружен, а поселения выглядели безобидными: пара шатров кочевников у полузамерзшего ручья или маленький одинокий пастушонок на огромном холме, присматривавший за полудикими бурыми волами, или же просто голубоватый дымок на фоне бездонного серого неба. Фальк покинул Лес ради того, чтобы отыскать какую-либо информацию о себе, какие-нибудь намеки на то, кем он был на протяжении тех лет, которых не помнил. Как он узнает об этом, если бояться спрашивать? Но Эстрел не хотела задерживаться даже возле самых крохотных и бедных поселений в прерии.
- Они недолюбливают Странников и вообще всех чужаков. Те, кто живет так долго в одиночестве, полны страха. Из страха дикари приняли бы нас и дали бы нам пищу и кров, но затем под покровом темноты пришли бы, связали нас и убили. К ним нельзя прийти и сказать: "Я ваш друг". Они знают, что мы здесь. Они наблюдают за нами. Если они увидят, что мы тронемся завтра дальше, то нас не потревожат. Но если мы не сдвинемся с места или же попытаемся приблизиться к ним, они начнут нас бояться. Именно страх вынуждает убивать.
Обветренный и измотанный дорогой, Фальк сидел, откинув назад капюшон и скрестив руки на коленях, у костра с подветренной стороны небольшого холма. Порывы ветра с залитого багрянцем запада шевелили его волосы.
- Пожалуй, ты права, - задумчиво произнес он, глядя на далекий дымок.
- Вероятно, по этой самой причине Синги никого не убивают.
Эстрел чувствовала, в каком настроении товарищ, и пыталась утешить его, изменить ход мыслей.
- По какой такой причине? - спросил Фальк, понимая намерения девушки, но не откликаясь на ее попытки.
- Потому что они не боятся.
- Возможно. Она заставила его задуматься. Вскоре Фальк сказал:
- Что ж, судя по всему, мне следует пойти прямо к ним и задать свои вопросы. Если они убьют меня, я получу удовлетворение хотя бы от того, что испугаю их. Эстрел покачала головой:
- Они не испугаются. И они не убивают.
- Даже тараканов? - спросил Фальк, вымещая на ней свое плохое настроение, вызванное усталостью. - Как они там поступают с тараканами в своем Городе. обезвреживают их, а затем снова выпускают на свободу, как Выскобленных, о которых ты мне говорила?
- Не знаю, - ответила Эстрел.
Она всегда серьезно воспринимала его вопросы.
- Я знаю только, что их Закон требует почитать жизнь, и они строго его придерживаются.
- Но почему Синги должны почитать человеческую жизнь, ведь они не люди?
- Именно поэтому их правила требуют почитать все формы жизни, разве не так? И меня учили, что, с тех пор как пришли Синги, больше не было войн ни на Земле, ни между планетами. Именно люди убивают друг друга!
- Нет таких людей, которые смогли бы сотворить со мной то, что сделали Синги. Я чту жизнь, поскольку она куда сложнее и неопределеннее, чем смерть. Самым сложным и самым неопределенным свойством ее является разум. Следуя своему закону, Синги сохранили мне жизнь, но они убили мой разум. Разве это не убийство? Они убили того мужчину, которым я некогда был. Они убили того ребенка, которым я некогда был. Какое тут благоговение перед жизнью, когда так забавляются с человеческим разумом? Их Закон лжив, а их благоговение притворно.
Ошеломленная этой вспышкой гнева, Эстрел встала на колени перед костром и стала разделывать кролика, которого подстрелил Фальк. Пропитавшиеся пылью рыжеватые волосы завитками спадали со склоненной головы. Лицо девушки было терпеливым и отрешенным. Как всегда, Фалька влекли к ней сострадание и желание, но хоть они и были близки, он все никак не мог ее понять. Неужели все женщины таковы? Эстрел походила на заброшенную комнату в огромном доме, на шкатулку, от которой потерян ключ. Она ничего не таила, и все же покров окутывавшей ее тайны оставался нетронутым.
Величественный вечер опустился на исхлестанные дождем просторы земли и травы. Язычки пламени походного костерка червонным золотом горели в прозрачных голубых сумерках.
- Готово, - раздался ее тихий голос.
Фальк поднялся и встал рядом с девушкой у костра.
- Друг мой, любовь моя, - сказал он, на мгновение взяв ее за руку.
Они сели рядом и разделили друг с другом сперва трапезу, а затем и сон. Чем дальше продвигались они на запад, тем суше становилась земля и прозрачнее воздух. Несколько дней Эстрел вела его на юг, чтобы обогнуть территорию, которая принадлежала племени крайне диких кочевников - Наездников. Фальк доверял суждениям подруги, не имея ни малейшего желания повторить печальный опыт встречи с Баснассками. На шестой день их путешествия к югу они пересекли холмистую местность и вышли на сухое возвышенное плато, ровное и голое, а оттого постоянно продуваемое ветрами. Во время дождя овраги наполнялись стремительными потоками, но на следующий день снова высыхали. В летнюю пору это место, должно быть, превращалось в полупустыню, но даже весной оно навевало уныние. Путники дважды проходили мимо древних развалин, неприметных курганов и возвышенностей, объединенных, однако, пространственной геометрией улиц и площадей. Вокруг в рыхлом грунте было полно черепков посуды, осколков цветного стекла и пластика. С тех пор как здесь жили люди, прошло, вероятно, два-три тысячелетия. Эта обширная степь, годная только на пастбище для скота, больше никогда не осваивалась после переселения людей к звездам, точная дата которого не поддавалась точному вычислению из-за отрывочности и ненадежности сохранившихся записей.
- Трудно представить себе, - заметил Фальк, - что здесь когда-то играли дети. и женщины развешивали выстиранное белье. Все это было так давно, в другую эпоху. гораздо дальше от нас, чем планеты, вращающиеся вокруг далеких звезд.
- Эпоха Городов, - подхватила Эстрел. - Эпоха Войн. Мне не доводилось слышать об этих местах ни от кого из моих соплеменников. Наверное, мы зашли слишком далеко на юг и направляемся к Южным Пустыням. Поэтому они сменили курс и пошли теперь на северо-запад и на следующее утро вышли к большой, бурной оранжевой от ила реке. Она была неглубокой, но переходить ее было опасно. Целый день ушел на поиски брода. Местность на западном берегу была еще более засушливой. Путники наполнили фляги водой из реки, и поскольку воды всегда было скорее слишком много, чем слишком мало, то Фальк почти не обратил на это внимания. Небо теперь было ясным, и солнце сияло весь день. Впервые за сотни пройденных миль не приходилось бороться с холодным ветром, и можно было спать в сухости и тепле. Весна быстро и явственно наступала на эту безводную землю. Перед зарей ярко блестела утренняя звезда и прямо у ног путников распускались дикие цветы. Но минуло уже три дня, как они пересекли реку, а им не повстречался еще ни один родник или ручей.
Борясь с бурным потоком реки, Эстрел подхватила простуду. Девушка ни на что не жаловалась, но уже была не в состоянии поддерживать прежний высокий темп, и лицо ее как-то осунулось. Затем у нее началась дизентерия. В этот день они рано разбили лагерь. Лежа вечером у костра, Эстрел вдруг заплакала. Она выдавила из себя едва ли пару еле слышных всхлипываний, но и этого было более чем достаточно для той, что никогда не показывала свои чувства.
Фальк неловко пытался утешить подругу, взяв ее за руки. Девушка вся горела от лихорадки.
- Не прикасайся ко мне, - прошептала она. - Не надо, не надо. Я потеряла его, потеряла. Что же мне теперь делать? Только теперь он заметил, что на ее шее нет цепочки с амулетом из белого нефрита.
- Я, должно быть, потеряла его, когда мы переходили реку, - немного успокоившись, произнесла Эстрел.
