повязку.
Что сказать? Гипс раскрошился и не держал. Сине-багровая опухоль выросла
еще больше, стопа теперь формой своей напоминала коровье вымя.
- Прошу извинить- может оказаться больно-
Куда уж больнее, хотел сказать я, но подумал, что это будет враньем. Вполне
может быть и больнее. Впрочем, руки монаха оказались бережными. Он не
столько ощупывал, сколько слушал руками. Или смотрел - судя по его же
реплике:
- Я вижу по крайней мере два перелома- вот - лодыжка, а вот - плюсневая-
Потом он поднял лицо, улыбнулся и сказал:
- Что я говорил, Леонид Андреевич?.. и новые гости пожаловали-
Я запрокинул голову. В дверях, ведущих в одну из двух комнат -Домбая-,
стоял высокий худощавый мужчина с котом на плече. Свет падал на него сзади,
рисуя лишь силуэт. В следующую секунду кот мягко оттолкнулся, спрыгнул на
пол, а с пола - мне на грудь.
- У-ух! - сказала Дашка. - Как его зовут?!
- Наполеоном, - ответил монах. - Но отзывается и на Бонни.
Кот сунул морду мне под мышку и мощно заурчал.
- Как тщательно он сегодня намывал гостей, - сказал человек в дверях
знакомым голосом и вышел из пятна света, так что теперь я уже без сомнения
узнал его.
- Здравствуйте, Леонид Андреевич. Мир тесен и странен-
- Простите- Я вас знаю?
- Вряд ли. Меня зовут Петр. Черышев. Мы встречались дважды - при довольно
бурных обстоятельствах. Но - в толпе. Когда была утечка в лаборатории
Галати. И еще на Радуге-
- Вы были на Радуге?
- Ну- как сказать- Я был на -Стреле-. Так что самое интересное я пропустил.
- Черышев- Простите, не могу вспомнить. Тогда- тогда все было так- нервно.
- Да, конечно. Мы сразу улетели на юг-
- На те сигналы- Да-да. Помню. Не поверите, но - этот эпизод помню. Так,
значит, это были вы?
- Не только я. Нас было два десятка.
- Конечно, конечно- - он стал всматриваться в меня, и я понял, о чем он
думает. Но помогать не стал.
Дашка обошла его и положила мне руку на плечо.
- А вы - тот самый Горбовский? - спросила она вздрагивающим голосом.
- Да вроде бы я, - ответил он. - А как вас зовут, сударыня?
- Дарья. Дарья Петровна.
- Очень приятно-
- А уж как мне-то приятно! - заявила Дашка.
Я накрыл ее руку, прижал. Спокойно, сказал про себя. Она хотела выдернуть
руку, но услышала меня и удержалась.
И вдруг Горбовский все понял. Я видел, как изменилось его лицо.
- Мир полон странных перекрестков, - почти повторил я.
- Леонид Андреевич, - сказал монах, - раз уж вы встали - сходите,
пожалуйста, за льдом. Вы знаете, куда.
- Мм- да. Знаю. Конечно, знаю-
Он подхватил стоящее в углу ведро и вышел наружу. Мембрана сомкнулась за
ним.
- Я плохой врач, - сказал монах. - Вернее, я совсем не врач. Так, эмпирик-
Он замолчал. Кот распластался по мне, тяжелый, мягкий, горячий. Казалось,
он впитывает мою боль.
- Если использовать методы двадцатого века, вам придется задержаться у меня
недели на две-три, - продолжал монах. - Или же - можно прибегнуть к
активатору. У меня есть полевой бета-активатор. Тогда вы сможете ходить уже
завтра. Что из этого меньше противоречит вашим принципам?
- Если всерьез - не годится ни то, ни другое. Как ты считаешь, Дарья?
- Может быть, - сказала Дашка невпопад. Потом она включилась: - Не знаю,
папа. Это уже не игра.
- Это и не было игрой.
- Ты делаешь вид, что не понимаешь меня. Я ведь о другом.
- А ничего другого нет. Понимаешь, просто нет, и все. Тебе показалось.
- О чем вы? - спросил монах.
- О Леониде Андреевиче!..
- Дашка, прекрати, - сказал я. - Прекрати. Простите, у вас есть гипс? Я не
хочу выходить из того времени, но и трех недель у меня нет. Если сделать
более прочную повязку-
- Не получится, - сказал он. - Во-первых, у меня просто нет гипса. Конечно,
за гипсом можно слетать в Абакан- это не будет противоречить вашему
обету?.. впрочем, не важно. Самый прочный гипсовый сапог не защитит ногу от
холода, будет отморожение и после - гангрена. Да и размокнет он на второй
день- Поверьте, в двадцатом веке у вас здесь была бы четкая альтернатива:
отлежаться в тепле - или умереть. В лучшем случае - потерять ногу. При
такой вот пустячной травме. Весело, правда?
Я молча кивнул. Он был прав. Хотя признавать эту правоту не хотелось.
- Сейчас Леонид Андреевич принесет лед, обложим опухоль льдом, потом
забинтуем. А вы пока подумаете- В каком году ваш предок был здесь?
- В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом.
- И что, неужели он был один?
- Вдвоем. Он и мальчик-подросток. Они выжили после катастрофы маленького
самолета и больше двух недель шли по горам.
- И сколько же ему тогда был лет?
- Пятьдесят шесть.
- А-а! И вы решили повторить его маршрут - в ваши-то годы? Извините, что об
этом напоминаю, но- кости уже не те, да и силы, наверное-
- За что же тут извиняться? Все нормально- Знаете, я подумал вот как: будем
активизировать- Представим себе, Дашка, что мы отлежались с месячишко в
пастушеской хижине? Ты охотилась на коз-
- Нет, я охотилась на диких горных ежиков. Все хорошо, папка. Ты правильно
придумал- - и она вдруг шмыгнула носом.
- Что такое?
- Да я вдруг- Понимаешь, я вдруг представила, что пра-пра-пра вот так же
подвернул ногу- и не дошел. И некому было его вылечить-
- Вся жизнь состоит из таких моментов, - глухо сказал монах. - Иногда мы их
замечаем. Очень редко. Но именно из них по-настоящему и состоит жизнь.
Вошел Горбовский с ведром. Неловко потоптался у входа.
- Вот- я лед принес-
- Поставьте в уголок, пусть тает. Надобность отпала, Леонид Андреевич. Мы
решили применить бета-активатор.
- А-а- Ну, понятно. Конечно. Да, это правильно. Вам еще чем-то нужно
помочь, Роберт? Я чувствую себя бездельником.
- Вы гость. Но, если хотите, можете приготовить ужин. Нас, как видите,
стало больше.
- Я приготовлю, - сказала Дашка.
- Но вы же еще больше гостья, - запротестовал Горбовский.
- Готовить буду я!..
- Лучше не спорьте с ней, - сказал я. - Во-первых, она действительно умеет,
а во-вторых, вам ее не одолеть. Девочки в таком возрасте неодолимы.
Дашка просверлила меня взглядом и, вздернув короткий нос, повернулась к
маленькой плите и продуктовому шкафу-стерилизатору.
- Мужчины, - презрительно сказала она, роясь в пакетах и коробках. - Одни
консервы-
Ночью я сквозь тяжелую дрему услышал шепот. Не помню, что мне померещилось:
какой-то зловещий заговор, наверное, - но я стал настороженно
прислушиваться, одновременно всячески подражая спящему человеку. Но нет,
это был не разговор, шептал один человек, монах, и я не мог разобрать слов.
Будто бы угадывались имена: Ирина, Маргарита, Фатима, Анна-Мария- Герман,
Игорь, Денис- Впрочем, я не уверен. Я лежал и вслушивался, а потом вдруг
уснул.
К утру опухоль спала, и я даже смог, почти не опираясь на палку, пройти до
нужника и обратно. Потом - вышел на крыльцо.
Солнце еще не показалось над хребтом, но небо было дневное. Длинные нервные
облака летели высоко и стремительно, что-то предвещая. Но что именно, я
вспомнить не мог. Именно по утрам я чувствовал, как сильно сдал за этот
проклятый год-
Но воздух был сладок, и ручей - пел.
Я стоял, чувствуя что-то глубокое и настоящее.
А потом подошел Горбовский и встал рядом.
- Дурацкая ситуация, - сказал он тихо. - И надо бы попросить прощения, но
знаешь, что будет еще хуже-
- Нет, - я вдруг засмеялся; смех был скрипучий. - Хуже уже не будет.
- Ох-хо-хо-- протянул он горестно. - Так вот всегда и бывает. Бросаешься
помогать, не думая ни о чем. И главным образом о том, что с тобой побегут
другие люди и что они тоже - люди-
- Нас заворожило название, - сказал я. - Надежда- Надо же было такое
придумать.
- Я знал эту Надежду, - сказал он. - Ну, в честь которой- Надежда
Моргенштерн, балерина. Поплавский был влюблен в нее всю жизнь, планету
назвал- а она в его сторону даже не смотрела. Странная была женщина-
Сколько вам лет, Петр?
Он спросил это - будто в ледяную прорубь прыгнул-
- Тридцать шесть. Плохо выгляжу?
Он не ответил. Из домика вышел кот Бонапарт и стал тереться о мою больную
ногу. Уже не такую больную-
- Интересное вы затеяли путешествие, - сказал Горбовский очень не скоро. -
Значащее. Я вот размышляю- Наша нынешняя жизнь - всё всерьез, но очень
часто так: подойдешь к самому краю, а там - барьер, а там - страховка,
спасатели дежурят- И вот - раз от раза - становимся слишком храбрыми, что
ли. Наглыми. А когда вдруг - ни барьера, ни спасателей, и сделать уже
ничего нельзя, и не отменить сделанное, и снова не начать-
- Да, - сказал я. - Это была авантюра. Но теперь-то уж- не бросать же на
полпути. Дойдем.
- Я не об этом- - с тоской сказал он.
- А я - об этом. Только об этом.
Мы помолчали, переглянулись и пошли в дом.
1999 г.
------
Опубликовано впервые
