Леонид КУДРЯВЦЕВ
МИР КРЫЛЬЕВ
Птиц проснулся и долго вслушивался в шелест сена, шебуршанье парочки
беспокойных мышей и непрерывный шепот земли, рассказывавшей забытые
предания давно исчезнувших племен и народов. Немного погодя он повернулся
на спину и стал слушать небо, но оно молчало, и это было хорошо, так как
даже дети знают, что день, когда оно заговорит, будет для этого мира
последним.
Птицу хотелось есть. Он пошарил в сумке у себя на животе, но не нашел
там ничего подходящего. Сумка была хорошая. Самое главное - нельзя
потерять. И кроме того, из-за нее он назывался сумчатым Птицем. Это ему
нравилось. Вот только сейчас, в ней ничего съедобного не было. Значит,
надо выползать из стога.
Он так и сделал. А потом стал отряхиваться, подпрыгивая и хлопая себя
по бокам длинными, покрытыми перьями руками, которые росли у него вместо
крыльев.
Порядок!
Птиц внимательно огляделся, переступил с одной лапы на другую и вдруг
побежал к видневшейся неподалеку деревне. Мелькнул покосившийся плакат
"Вылезай из стога - отряхнись и оглянись", ржавый трактор с надписью на
дверце кабины "Не подходите! Мины!" Из-под трактора виднелись кирзовые
сапоги и доносился мощный, богатырский храп. Еще через несколько десятков
метров Птиц проскочил бетонный столб с корявой надписью "Совбесхоз" имени
диктатуры буржуазии" и тут же столкнулся с длиннозубым шуршунчиком,
спешившим на охоту. Увидев Птица, рыба-пила, которую шуршунчик вел на
коротком поводке аж застонала от удовольствия и бросилась в атаку.
Не желая связываться, Птиц просто перепрыгнул через нее и побежал
дальше. Метров через сто он оглянулся и увидел как, шуршунчик, уцепившись
за хвост рыбы-пилы передними лапами, задними крепко упершись в землю,
пытался вырвать ее костяную пилу из ствола толстого дуба. Вот так-то!
Птиц радостно хлопнул в ладоши и взял курс на ближайший холм. На
середине склона он остановился и стал внимательно осматривать змеившуюся
поперек холма трещину. Здесь, у его ног она была тоненькая и не очень
глубокая, но дальше становилась все шире и глубже; пока, наконец,
далеко-далеко на горизонте, не сливалась с подножием черной стены. Про эту
стену ходили слухи, будто она медленно и неумолимо движется вперед,
захватывая все большие пространства. Но Птицу до этого не было никакого
дела.
Он перепрыгнул через трещину и резво побежал к вершине. Трава так и
летела во все стороны из-под его когтистых лап. Пугливые тигрокустики
шарахались прочь. Бабочка-сороконожка-секретарь, мимо которой он пробегал,
на секунду оторвалась от своих сверхважных дел и, проводив его рассеянным
взором, записала в потрепанный блокнот, на обложке которого была
нарисована птичка об одном крыле, длинную фразу о пользе долгих подъемов и
спусков, которые, безусловно, благотворно действуют на гиперафтальмус.
Вершина холма встретила Птица ветром, двумя бродячими остротами и
потрепанным журналом "Вокруг света, полусвета и темноты", забытым в
прошлом году заезжим художником, рисовавшим там картину "Возбуждение малой
зимы на цель и не..." Одна из бродячих острот повернула в сторону Птица
длинную узкую морду и прокаркала, что никто не имеет права ходить по ее
холму. Через секунду она резко взмыла вверх и тяжело махая длинными
черными крыльями, полетела прочь. Даже не обратив на ее слова внимания,
Птиц ринулся дальше.
Ах, как ему хотелось есть!
Перепрыгнув через председателя совбесхоза, занимавшегося своим
привычным делом, а именно, медленно, жалуясь на ревматизм, председавшего и
предвстававшего, Птиц попытался вспомнить, когда он последний раз ел, и
ужаснулся. Неделю, не меньше! Ну да, это было в тот день, когда он слопал
трубу с дома бабки Матрены, а все население деревушки гонялось за ним с
вилами и ручными пулеметами. Он тогда спрятался от них в камышах и,
прикинувшись ветошью, умудрился не отсвечивать. Правда, ветошь посчитала
себя оскорбленной и даже приходила выяснять отношения, но так как личность
она несерьезная, дело обошлось одной руганью.
Да, но что же придумать сейчас?
А ноги уже несли его к дому Рахедона-очаровашки. Птиц им безропотно
подчинился, давно убедившись, что в вопросе добывания съестного ноги
всегда несли его туда, куда нужно.
Дом у Рахедона-очаровашки был стандартный - пятиугольный со входом и
с выходом, что было очень удобно. К неудобствам же относились окна в форме
сердечек. Наружу через них выскочить было совершенно невозможно. Кстати,
пора действовать. Но что-же придумать? А вот что...
Проскользнув в огород Рахедона-очаровашки, Птиц остановился возле
стоявшего на его краю пугала. Сойдет! Сняв с пугала старую заячью шапку,
Птиц нахлобучил ее себе на голову, потом завернулся в добытый таким же
способом, усеянный бесчисленными дырами, из которых торчали клочки ваты,
лапсердак.
Ну вот, теперь осталось только втянуть шею. Больно уж она длинная.
Птиц попробовал. Получилось! Ну что же - вперед.
Метнувшись к дому, он услышал, как кто-то из проходивших по улице
людей истошно закричал. Но это уже не имело никакого значения. Рывком
распахнув дверь, гулко топая, он пробежал через сени и, ворвавшись в
кухню, увидел Рахедона-очаровашку.
- Пожар! Рятуйте! - громко закричал Птиц.
Рахедон побледнел и как был, в одних только запорожских шароварах,
которые он в прошлом году выменял у заезжего пилигрима на фонарик,
бросился во двор.
Прекрасно!
Посвистывая от возбуждения, Птиц подскочил к занимавшей половину
кухни печке и, выворотив из нее кирпич, поглотил.
Прелесть!
Он прищелкнул от удовольствия языком. Потом проглотил следующий, еще
один.
Блеск! Вкуснотища! А ну-ка следующий...
- Ах ты, подлец! - пропыхтел вернувшийся со двора Рахедон-очаровашка,
бросаясь на Птица с кочергой.
- А в чем дело? - спросил Птиц и, выхватив у него из рук кочергу,
моментально ее слопал.
- Да я же тебя, стервеца! - ошалело прошипел Рахедон, кидаясь к
стене, на которой висел старинный мушкетон.
- Фи, как вы дурно воспитаны, - произнес Птиц и, мгновенно скинув
лапсердак, бросился к выходу. Выскочив на улицу, он с ужасом увидел
бегущую ему навстречу толпу. Впереди, размахивая своей старой шашкой,
несся дед Пахом. Увидев Птица, толпа взвыла:
- Вот он, подлец! Бей его, заразу! Всю деревню без печей оставил! А
ну, как зима?!
- Мне странно это с важней стороны, - пробормотал Птиц и, сорвав с
себя шапку, кинул ее деду Пахому в лицо. Дед споткнулся и упал. Те, кто
бежал за ним, тоже споткнулись и упали. Получилась "куча мала".
Воспользовавшись этим, Птиц бросился наутек.
На бегу он бормотал:
- Как же, оставил без печей. А мне с голоду помирать?
Сзади шумела нагонявшая толпа. Возле Птица засвистели камни, вилы и
хомуты. А он бежал, мечтая только о том, чаи добраться до леса. Там-то им
его не взять. Вот и окраина. Птиц обрадованно подпрыгнул и в этот момент
из-за деревьев и домов хлынула другая толпа.
Засада! Попался!
Чувствуя, что теперь уже влип по-настоящему, Птиц заметался, пытаясь
найти хоть малейшую лазейку, а вместе с ней шанс на спасение...
Бесполезно.
А люди, сообразив, что наконец-то его поймали, возликовали. Они
кричали Птицу обидные слова, улюлюкая, показывали ему "козу", а потом
кто-то предложил показать ему заодно еще и кузькину мать. За ней сейчас же
побежали, а сам Кузька, стоявший неподалеку, застенчиво хлопнул себя по
щекам фиолетовыми ушами и потупился.
Птиц был в полном отчаянии. Ему не хотелось глядеть кузькину мать,
так как было известно, что увидевшие ее птицы или животные навсегда
становились домашними. Нет, это Птицу ничуть не улыбалось. Люди к тому
времени уже взяли его в плотный полукруг и прижали к ближайшему забору.
Правда, слишком близко никто подходить не хотел. Уж больно здоровый и
острый был у Птица клюв.
А он, затравленно озираясь, все пытался найти возможность ускользнуть
и не мог. Толпа же тем временем веселилась и больше всех радовался
Рахедон-очаровашка, размахивавший над головой старым хомутом и всем и
каждому объяснявший, что он сделает с этим пожирателем кирпичей. Он просто
купит одноколесную тележку и будет запрягать в нее этого Птица, чтобы
возить на нем по воскресеньям, на местный базар, приносящих сгущенку
голубых жуков и свежие ростки консервированного перца.
- Фигушки, - отчаянно закричал Птиц. - Не будет этого!
- Будет, будет, - злорадно отвечала ему толпа. - Еще как будет!
А неподалеку уже слышалось пыхтение кузькиной матери. Чтобы оттянуть
момент, когда на нее придется смотреть, Птиц повернулся клювом к забору и
замер, не веря своим глазам... Тем временем кузькина мать остановилась за
его спиной и весело затараторила:
- Ну что, попался голубчик? Сейчас я тебе покажу себя, а если это не
поможет, то - где раки зимуют. На них давно уже никто не смотрел, а
неплохо бы - обленились. Даже на гору свистнуть, взбираются раз в месяц,
стервецы, хотя положено раз в день.
А Птиц этого не слышал. Он смотрел на пространственную дыру, ползшую
перед самым его носом по забору. Только бы она не исчезла! Тщательно
прицепившись, он ударил по дырке своим тяжелым клювом, и она
расплеснулась, раскрылась, как цветок. Славно!
Птиц облегченно вздохнул.
- Пока, толпа, я еще вернусь! - не оборачиваясь, крикнул он и прыгнул
вперед...
У входа в комплекс стояло три человека с транспарантами. Первый
гласил: "Сегодня, когда наша переделка входит в заключительную фазу, не
являются ли роскошью сомнительные, не приносящие никаких плодов
исследования?" На втором было написано: "Ученые, у вас в распоряжении
сотни миров. Неужели вы не можете накормить свой народ?" На третьем:
"Берегитесь, народ не простит вам того, что вы оставили его во время
очередной переделки!"
Велимир пожал плечами.
Ну правильно, они требуют, чтобы их пустили в другие миры. И это при
том, что свой собственный они загадили, разграбили, довели до ручки.
Теперь подавай им следующий - свеженький. Неужели не понятно, что прежде
чем соваться в чужой мир, надо научиться управлять хотя бы своим? И все же
они требуют. Подай! Хорошо, если только эти. Вот пистолетчики - гораздо
хуже. А они комплексом интересуются уже давно.
Мухобой на КПП был новенький и проверял документы так долго и
тщательно, что у Велимира лопнуло терпение.
- И долго ты думаешь копаться? До будущего вторника? - спросил он,
задумчиво разглядывая еще не обмятую форму мухобоя.
- Сколько надо, столько и буду, - ответил тот и посмотрел на Велимира
белесыми, пустыми глазами. - И вообще, диспетчер Велимир Строкх, срок
действия вашего пропуска заканчивается через три дня. Не забудьте
продлить.
Козырнув, он вернул пропуск.
- Проходите!
- Понавезли вас тут, молокососов, - бормотал Велимир, миновав КПП и
направляясь к главному корпусу. - От горшка два вершка и туда же...
сопляк!
Белый песок успокаивающе шуршал под ногами. Опрокинутый полумесяц
солнца висел точно в зените. На ближайшем газоне два голубеньких смерчика
танцевали вальс-каприз. Саблезубый тигр охотился за пятном ржавой плесени,
прятавшемся в кустах беленики.
Удивительно, надо сказать, живучая штука - ржавая плесень. Как ее не
уничтожали, что только не делали, а ей - все хоть бы хны. Правда, когда
завели саблезубого, стало немного легче. А то раньше - не успеешь
опомниться, как она наскочила. Бах - и все железное рассыпается в прах.
