лять на свободе.
После мучительных раздумий я сел и написал рапорт на имя заместителя
прокурора РСФСР, где среди прочего указал на следующие факты и собствен-
ные выводы. Так, например, показания Макарова, согласившегося признать
свое участие в этом преступлении, абсолютно не совпадали с деталями про-
исшедшего, зафиксированными в материалах дела. Ничего не мог он сказать
о проволоке, обнаруженной на шее одной из убитых, не мог ответить, каким
образом взламывалась дверь, и многое другое, весьма существенное. Как
сообщил Макаров, в ходе моих допросов он окончательно убедился, что его
правдивые показания не находят подтверждения, объективные обстоятельства
извращаются и оборачиваются против него самого. Не видя выхода, он решил
оговорить себя и других лиц и тем самым как-то облегчить свое положение.
Словом, у меня имеются серьезные сомнения в причастности Макарова к
убийству. В этой связи я считаю невозможным какое-либо свое дальнейшее
участие в расследовании по данному делу.
Прочитал мой рапорт заместитель прокурора РСФСР и говорит: "Значит,
вы могли взять у Макарова нужные показания?" - "Я и сейчас могу, пос-
кольку у меня с ним имеется принципиальная договоренность, но делать
этого не буду". - "А мы от вас иного и не ожидали..." И намекнул, что я
ингуш и, следовательно... и так далее. "Время покажет, кто из нас прав",
- ответил я и уехал расследовать другое дело в Тамбовской области. Спус-
тя некоторое время дело об убийстве семьи Калаговых было направлено в
суд, рассматривалось оно в Краснодаре. В судебном заседании отовсюду по-
лезли "уши", обвиняемые стали рассказывать, какими варварскими способами
из них выбивали показания. Словом, всюду выявились противоречия. Много-
летний труд лопнул. Часть людей освободили под расписку, кого-то продол-
жали держать под стражей, дело вернули на доследование с одновременным
вынесением частного определения о нарушениях законности. И в 86-м году
его сбросили в отдел по убийствам, то есть ко мне. Что делать? Кому его
отдать? Формально эти 200 с лишком томов отписал я следователю А. Горбу-
нову, который расследовал совершенно другое дело. При этом я сказал ему,
что работы тут, по моему мнению, немного - заново начать и кончить.
Между прочим, когда осматривалось место происшествия, на дверях ком-
наты, где лежали трупы, был обнаружен пригодный для идентификации отпе-
чаток окровавленного пальца, который никому из тех, что сидели или прив-
лекались по этому делу, не принадлежал. И коль скоро уже сотни людей
проходили по делу, я посоветовал следователю включить в состав бригады
эксперта-дактилоскописта. Там ведь имелась уже целая картотека отпечат-
ков. Вот и пусть эксперт продолжает работу вокруг семьи Калаговых - сре-
ди друзей, знакомых, соседей - на предмет идентификации следа. Целенап-
равленной работы, повторяю, по делу не велось, но "шевеление", как мы
говорим, продолжалось.
Через некоторое время эксперт, который, находясь в Моздоке, обрабаты-
вал огромный массив ранее собранных дактокарт, вдруг сообщает, что еще в
первые дни после совершенного преступления в числе многих других дакти-
лоскопировался некий Кокаев Валерий Павлович и что, по мнению эксперта,
окровавленный отпечаток пальца принадлежит ему.
Смотрим материалы: да, действительно, допрашивали Кокаева, кстати,
близкий родственник Калаговых, но связей с семьей убитых он не поддержи-
вал. В ночь убийства находился в общежитии кирпичного завода в Орджони-
кидзе, отбывая там как "химик" третью или четвертую судимость. Сожи-
тельствовал в тот период с некоей Заирой Засеевой, которую называл же-
ной. Допрошенные в первые же дни после убийства Кокаев и Засеева доказа-
ли свое алиби относительно данного преступления. Мы вызвали эксперта в
Москву и стали искать Кокаева. Выявив некоторые его связи, узнали, что в
последний раз его якобы видели в Ленинграде. Дали ориентировку и в Ле-
нинград, и в ряд других областей, где он мог бы появиться. В середине
декабря 1988 года получаем сообщение: по вашей ориентировке задержан Ко-
каев В. П., который в момент задержания оказался вместе с дамой на набе-
режной Невы. Одет был в форму капитана первого ранга с набором орденских
колодок. Сообщаем также, что он обвиняется в мошенничестве - взял у офи-
циантки крупную сумму денег, обещая достать сапоги, и скрылся. За нару-
шение паспортного режима задержан на 15 суток. Если он вам нужен, приез-
жайте.
К тому времени выводы эксперта об идентичности отпечатка пальца Кока-
ева следу, обнаруженному в доме убитых, категорически подтвердила комис-
сионная экспертиза, проведенная в ЦНИИСЭ. И мы с Горбуновым выехали в
Ленинград.
Прежде всего надо было найти основание для его ареста. С помощью ле-
нинградских коллег быстро отыскали ту официантку, к этому мелкому мошен-
ничеству добавили бродяжничество с нарушением паспортного режима. Первые
допросы проводились в КПЗ. Речь на них шла об обстоятельствах гибели
семьи его дяди, их взаимоотношениях. Но об отпечатке пальца ничего не
говорили, поскольку он мог бы легко найти любое удобное для себя объяс-
нение: был потрясен, увидев трупы, упал на грудь покойного, испачкался -
там же было море крови! Но у нас имелись первые протоколы допросов его и
его жены Заиры, которая создала ему алиби: они вместе якобы смотрели ки-
но и никуда не отлучались из дома на кирпичном заводе в Орджоникидзе.
Среди ряда других, тоже первых, материалов мы нашли сведения, которые
сообщили сослуживцы убитого. В разговоре с ними Дзоца Калагов говорил об
одном своем гадком родственнике, который приходит к нему и требует денег
на памятник своей матери. Поскольку сказано это было незадолго до
убийства, можно было предположить, что "гадким родственником" и являлся
Кокаев.
На очередном допросе я говорю: "Когда вам стало известно, что вашего
дядю вместе со всей семьей убили?" - "Когда вызвали в сельсовет села
Чермен. Нас вызвали вместе с Заирой, допросили и отпустили". - "Что вы
сделали дальше?" - "Сели в автобус и уехали домой". - "То есть сразу уе-
хали? А в дом к родному дяде не пошли?" - "Нет, не пошел". - "Тогда
объясните мне, - говорю, - как же так? Мы оба с вами кавказцы. У нас же
так не принято. Погибли ваши близкие родственники, а вы не захотели
пройти какие-то пять домов. А на следующий день отправились к сестре,
которая живет в Орджоникидзе, с сообщением об их смерти, и она поехала
на похороны, а вы нет. Как же так?"
Вот вокруг этого и крутились мои вопросы. Через 16 дней, в течение
которых шли беспрерывные допросы, я принял решение перевозить Кокаева в
Москву. К сожалению, между следователем Горбуновым и Кокаевым произошел
конфликт, и последний заявил, что никаких показаний он давать ему не бу-
дет. Досадный конфликт, из-за которого работать с Кокаевым теперь предс-
тояло мне одному. Привезли его в Москву, и снова начались тяжелейшие
допросы.
В материалах дела мы обнаружили сведения о том, что некто Тибилошви-
ли, житель Южной Осетии, отбывающий наказание по очередной своей суди-
мости в Ставропольском крае, в день убийства приезжал к Кокаеву и они
находились вместе. А на третий или четвертый день после убийства Калаго-
вых этот Тибилошвили был задержан в Орджоникидзе, в такси, возле дома
сестры Кокаева. И оба они сели на 10 суток. Вот тогда у них и брали от-
печатки пальцев. Но ведь в эти же дни были арестованы ингуши, подозре-
вавшиеся в убийстве, и даже имелось экспертное заключение, что окровав-
ленный отпечаток не принадлежит Кокаеву или Тибилошвили. Специально это
было сделано или по неопытности эксперта, сказать мне трудно. Но можно
допустить, что политическая установка валить преступление на ингушей,
дабы обострить ситуацию, заставила эксперта дать нужное заключение. И
это заведомо ложное заключение, в то время как по Кокаеву и Тибилошвили
требовалась серьезная отработка, открыло им путь на волю: оба, спустя
десять суток, были освобождены.
Наконец в первых числах января 89-го года Кокаев сказал мне, что дру-
гого выхода у него нет и он готов писать "явку с повинной". Сценарий
преступления по его раскладу был такой. Он отбывал "химию". К нему прие-
хал знакомый по колонии Тибилошвили, которому Кокаев ранее обещал, что,
освободившись сам, за определенную сумму денег поможет освобождению и
Тибилошвили. И вот он явился требовать назад свои деньги, которые Кока-
ев, естественно, растратил. Тогда решил попросить денег у своего дяди
Калагова. Вдвоем они приехали вечером в дом Калаговых. Поговорили, поу-
жинали, выпили араки. Почему Тибилошвили, уходя из квартиры Кокаева,
прихватил с собой веревку, молоток и нож с наборной рукояткой, который
Кокаев привез еще из колонии, хозяин квартиры не знал. За ужином дядя
сказал, что денег у него нет. Было уже поздно, и Калагов предложил им
остаться на ночь. Им постелили в коридоре, хозяева и их дочери легли в
своих комнатах. И вот тут Тибилошвили заявил, что негодяй-дядя все врет,
есть у него деньги, и он сейчас пойдет и разделается с ним. Кокаев, ес-
тественно, пробовал его остановить, но опоздал - тот уже начал кровавую
мясорубку. Молотком, ножом... Один нож был хозяйский, другой сломался и
обломок лезвия торчал в трупе, третий обнаружен не был. Когда убийцы
уходили с найденными деньгами, прихватили с собой и кувшин с аракой,
чтобы, как сказал Кокаев, прийти в себя. По пути пустой кувшин выкинули.
Далее, в один из дворов зашвырнули нож, а молоток бросили с моста в ре-
ку. Пешком глубокой ночью добрались до Орджоникидзе, возле ресторана
"Кавказ" купили у сторожа бутылку водки, явились домой и стали считать
деньги, которых оказалось 6 тысяч. Все это видела проснувшаяся жена Ко-
каева. На следующий день вместе с Заирой Кокаев в парке сжег свою окро-
вавленную одежду и обувь, а в магазине купили все новое. Тибилошвили же,
взяв свою долю, уехал на такси в Дагестан, где пьянствовал у приятеля,
угощая всех коньяком. О чем, кстати, также имелись показания свидетелей,
оставленные в то время следствием без внимания. А когда он вернулся в
Орджоникидзе, их с Кокаевым задержали и дали по 10 суток.
Прочитав "явку с повинной", в которой Кокаев, без сомнения, отводил
себе второстепенную роль, я говорю ему: "Все-таки вы не совсем правы. В
одном моменте показания расходятся".
Дело в том, что на шее одного из трупов, помимо ножевых ранений, была
затянута проволока. Спросить его об этом? Не было уверенности, что он
объяснит этот факт. Но с другой стороны, по версии пятилетней давности
постель в коридоре была разложена для Дарьи Украинской, бродяжки, что
была из милости пущена в дом, а сама среди ночи открыла дверь бандитам.
Теперь становилось понятным, кому стелилась постель и почему на столе
остались пироги и рюмки.
Я спрашиваю: "Что вы еще использовали, кроме молотка и ножей?" -
"Больше ничего". - "А во двор кто-нибудь из вас выходил? Во время или
после убийства?" - "А-а, вы имеете в виду проволоку? Это я затянул, ког-
да требовал, чтоб сказали, где деньги. Но убивать я не хотел..."
Вот и этот факт стал на место.
На следующий день я в деталях допросил Кокаева по его заявлению. Все
в цвет. И моментально двухсоттомное дело улеглось в логическое русло.
Еще одна интересная деталь. Через три года после убийства во время
обыска у соседа Калаговых в сарае был обнаружен нож, который, по катего-
рическому утверждению экспертизы, участвовал в деле. Сосед его при-
сутствие у себя объяснял тем, что нашел его, заржавленный, в огороде и
за ненадобностью бросил в сарай. Однако же, когда после экспертизы ему
предъявили обвинение в убийстве и запахло 102-й статьей, он дал показа-
ния, что нож этот передают ему знакомый ингуш. Но я полагал, что давал
он эти показания не сам, а под нажимом все тех же горе-следователей, ко-
