домов и вернулся почти нагишом. Вместе они бросились в море, теплое и
сверкающее под лучами солнца, стоявшего уже почти в зените.
Обсушиваясь на песке, Ионас принялся объяснять, как что называется.
"Kalimera", - сказал Марини, и парень захохотал, схватившись за живот.
Потом Марини повторял новые фразы, научил Ионаса нескольким итальянским
словам. Фелюга была уже почти у самого горизонта и становилась все меньше
и меньше. Марини почувствовал, что теперь, с Клайосом и его близкими, на
острове он был действительно один. Пройдет несколько дней, он заплатит за
комнату, научится ловить рыбу, однажды вечером, когда они уже хорошенько
его узнают, он им скажет о своем намерении остаться работать вместе с
ними. Он встал, протянул руку Ионасу и неторопливо направился к холму.
Поднимаясь по крутому склону, он часто останавливался передохнуть,
оборачивался, чтобы еще раз увидеть раскинутые на песке сети, силуэты
женщин, Ионаса и Клайоса. Они оживленно разговаривали, смеясь и искоса
поглядывая на него.
Добравшись до зеленого пятна, он вошел в мир, где запах тмина и шалфея,
солнечный жар и морской бриз были единой материей.
Марини взглянул на часы, но тут же с раздражением сорвал их с запястья
и сунул в карман купальных трусов. Не так-то просто уничтожить в себе
прежнего человека, но тут, наверху, под напором солнца и простора, он
почувствовал, что это возможно. Он был на Ксиросе. Он столько раз
сомневался, что сможет сюда добраться. Он повалился на камни, спиной
ощущая их острые грани и раскаленные бока, и уперся взглядом в небо.
Издали донеслось гудение мотора.
Закрыв глаза, Марини сказал себе, что не взглянет на самолет, не даст
заразить себя худшим, что в нем есть, и что еще раз пролетит над островом.
Но в полумраке век он представил себе Фелису с подносом, Фелису,
разносящую завтрак в этот самый момент, и заменяющего его стюарда, может,
это Джордже, а может, кто-нибудь еще с другой линии, кто-нибудь, кто
сейчас, наверное, улыбается так же, как он, подавая вино или кофе. Не в
силах более бороться с прошлым, он открыл глаза и встал на ноги и в тот же
миг почти над головой увидел необъяснимо кренящееся правое крыло самолета.
Изменение звука турбин, почти отвесное падение в море. Он бросился бежать
с холма что было мочи, ушибаясь о камни, раздирая о колючки руки. Холм
скрывал от него место падения. Не добежав до пляжа, он свернул и помчался
напрямик через бугор и выскочил на пляж поменьше. Хвост самолета среди
полной тишины исчезал под водой метрах в ста от берега. Марини с разбегу
кинулся в воду. Он надеялся, что самолет вынырнет и будет еще на плаву, но
уже не было видно ничего, кроме слабых волн да картонной коробки,
бессмысленно покачивающейся на месте падения, и уже почти под конец, когда
не имело смысла плыть дальше, из воды на мгновение показалась рука, но
этого оказалось достаточно, чтобы Марини изменил направление, нырнул и
схватил за волосы человека, который отчаянно пытался ухватиться за него.
Марини тянул человека, с хрипом глотавшего воздух, стараясь держаться
от него подальше, и мало-помалу добрался до берега. Он поднял на руки
одетое во все белое тело, отнес от воды, положил на песок и взглянул в
лицо, залепленное пеной. Смерть уже накрыла его своей тенью. Из огромной
раны на шее хлестала кровь. Какой был толк в искусственном дыхании, если
от каждого движения рана, казалось, раскрывалась все шире и походила на
отвратительный рот, который звал Марини, выхватывал его из маленького,
столь недолгого счастья жизни на острове, кричал ему, булькая, что-то,
чего он уже не мог понять. Во весь дух бежали дети Клайоса, за ними
женщины.
Когда подошел Клайос, парни стояли вокруг распростертого на песке тела,
недоумевая, как это ему хватило сил доплыть до острова и, истекая кровью,
добраться сюда. "Закрой ему глаза", - проговорила сквозь рыдания одна из
женщин. Клайос обвел взглядом море в надежде отыскать кого-нибудь еще из
уцелевших. Но никого не было видно, как всегда, они были на острове одни,
и только безжизненное тело с открытыми глазами распростерлось у их ног.
Ах да, Греция (англ.).
Добрый день (греч.)
