прекрасное жизненное пространство. Они могли бы прекрасно обустроиться в
нем и сделать жизнь приятной для всех, а не только для горстки
аристократов, которых он оказался не в силах обнаружить в этом людском
месиве... Да, азиаты своего добились вновь. Со все той же
безответственностью, что и прежде, они занялись размножением и не
остановятся теперь уже до тех пор, пока ими не заполнится вся планета.
Ему удалось найти только одно здание, вокруг которого сохранилось
свободное пространство и которое пережило и землетрясения, и непотушенные
окурки. Это было германское консульство.
"Я подарю бомбу немцам", подумал он. "А почему-бы и нет? Этот мир для
меня совершенно чужой. А взамен я потребую определенный комфорт и уважение
на всю оставшуюся жизнь. Пусть они взрывают друг друга".
Он поднялся по ступенькам консульства и охраннику в черной форме у
массивных дверей с бронзовыми накладками продекламировал все, что ему
удалось запомнить из учебника оптики Ламберта на немецком языке. Он еще
знал несколько строк из Гете, но они были рифмованными, и это могло
вызвать подозрение у охранника.
Немец, разумеется, стал по стойке "смирно" и произнес извиняющимся
тоном:
- Я не говорю по-немецки. Что вы хотели сказать, сэр?
- Проведите меня к консулу, - с напускной строгостью сказал Ройланд.
- Да, сэр. Сейчас же, сэр. Вы... э... разумеется, агент, сэр?
- Зихерхайт битте! - сухо бросил Ройланд, подразумевая под этими
словами - Исполняйте то, о чем я вас попросил.
- Да, да. Сюда, пожалуйста, сэр.
Консул оказался человеком воспитанным и на удивление чутким. Он был
несколько изумлен правдивым рассказом Ройланда, но, тем не менее, время от
времени повторял:
- Понимаю. Понятно. Вполне возможно. Продолжайте, пожалуйста.
В заключение Ройланд сказал:
- Эти люди на серном руднике, я надеюсь, не были типичными
представителями рейха. Одни из них, во всяком случае, жаловался мне на то,
что его заела тоска от службы в таком захолустье. В своих рассуждениях я
исхожу из предпосылки, что в вашем рейхе должен быть высокий
интеллектуальный уровень общества. Я прошу вас о том, чтобы мне была
представлена возможность переговорить в течение... хотя бы двадцати минут
с настоящим физиком. Вы, мистер консул, никогда не будете раскаиваться в
этом. Я в состоянии перевернуть все имеющиеся у вас представления об
атомной... энергии, - он до сих пор не осмеливался произнести вслух это
слово. Бомба все еще была для него чем-то вроде запрещенного удара ниже
пояса.
- Все это очень интересно, доктор Ройланд, - серьезно произнес
консул. - Ну что ж, я рискну. Что я потеряю от того, что при встрече с
нашим ученым выяснится, что вы просто умеющий внушать доверие лунатик? -
Он улыбнулся, чтобы несколько смягчить сказанное. - В общем-то,
практически ничего. А что я приобрету зато, с другой стороны, если ваша
необычная история окажется правдой? Очень многое. Я согласен поставить на
вас, доктор. Вы сегодня ели?
Ройланд испытывал ни с чем не сравнимое облегчение. Позавтракал он на
кухне в подвале консульства вместе с охранниками - завтрак оказался
плотным и весьма... гадким. Тушенное легкое под острым соусом и пара чашек
кофе. В конце завтрака один из охранников закурил вонючую тонкую сигару,
вроде тех, которые в "свое" время он видел только на карикатурах Джорджа
Гроджа, изображавших нацистов различных мастей. Перехватив его удивленный
взгляд, охранник предложил ему точно такую же.
Ройланд сделал глубокую затяжку и умудрился не поперхнуться. Вонь тот
час же пропитала весь рот и забила жирный привкус тушенки. Вот одна из
привлекательных черт третьего рейха, подумал он, и одна из очень смешных
сторон его. Обитатели его были, в конце концов, просто людьми - несколько
жестокими, очень занятыми людьми, наделенными большой властью - но все же
людьми. Под этим понятием он, естественно, подразумевал представителей
Западной индустриальной цивилизации, вроде него самого.
После завтрака один из охранников отвез его на грузовике за город на
аэродром. Самолет был чуть побольше, чем Б-29, который он когда-то видел,
и у него не было пропеллеров. Ройланд догадался, что это как раз и есть
тот самый "реактивный" самолет, о котором упоминал доктор Пикерон. У трапа
самолета охранник передал его досье сержанту люфтваффе и весело попрощался
с Ройландом.
- Счастливой посадки, парень. Все будет хорошо.
- Спасибо, - с готовностью откликнулся Ройланд. - Я не забуду вас,
капрал Коллинз. Вы очень мне помогли.
Коллинз отвернулся.
Ройланд взобрался по трапу в салон самолета. Большинство сидений были
заняты. Он опустился на одно из пустых кресел у очень узкого прохода.
Сосед его был в обшарпанной одежде, на лице были следы давних побоев.
Когда Ройланд обратился к нему, он только съежился и начал тихонько
всхлипывать.
В салон поднялся сержант люфтваффе и захлопнул дверь. Сопровождаемая
невообразимым ревом, началась продувка двигателей. Разговаривать стало
невозможно. Пока самолет выруливал, Ройланд жадно вглядывался в лица своих
попутчиков в полумраке салона без окон. Все они выглядели довольно жалко,
один хуже другого.
Совсем незаметно для Ройланда самолет быстро и спокойно поднялся в
воздух, и, хотя узкое сиденье было очень неудобным, он тотчас же задремал.
Неизвестно через сколько времени его разбудил сержант. Он тряс его за
плечо и спрашивал:
- Спрятанных драгоценностей нет? Часов? Глоток чисток воды и немного
съестного никогда не помешают, а?
У Ройланда ничего такого при себе не было, но даже если бы и было, он
не стал бы потворствовать этому жалкому мошенничеству. Он негодующе мотнул
головой, и сержант ухмыльнувшись побрел дальше вдоль прохода. Он не
продержится долго, отметил про себя Ройланд - мелкие вымогатели были
соринкой в глазу хорошо организованной плутократии. Их быстро разоблачали
и обезвреживали. Муссолини ведь в конце концов все-таки добился того, что
поезда стали ходить по расписанию. Здесь Ройланд с досадой припомнил, как
он обмолвился об этом в беседе с одним профессором английского языка из
Северо-западного Университета, неким Бивэнсом. Этот профессор поведал ему,
между прочим, весьма холодно, о том, что он жил при Муссолини с 1931 по
1936 годы, когда будучи студентом подрабатывал экскурсоводом и поэтому
имел прекрасную возможность проверить, соблюдают ли поезда расписание или
нет. Он сказал, что может со всей определенностью заявить о том, что этого
не было и в помине и что на расписание движения поездов при Муссолини
смотрели как на юмористический журнал.
И еще одно грустное воспоминание всплыло в его памяти, воспоминание о
некоем Блюме, человеке с бледным, покрытым шрамами лицом. Он работал в
группе ученых, разрабатывавших Направление дельта-1 создания Оружия. В
каком-то смысле он, по-видимому, был несколько тронут. Поскольку Ройланд
работал над Направлением дельта-3, то виделся с ним довольно редко и еще
реже разговаривал. Стоило с ним только поздороваться, как он тотчас же
заводил целую лекцию об ужасах нацизма. Его необузданная фантазия рисовала
"газовые камеры" и крематории. Какой здравомыслящий человек мог бы этому
поверить? Он огульно охаивал всю германскую медицину, утверждая, что
опытные врачи, дипломированные специалисты, прибегали к использованию
человеческих существ при проведении экспериментов, имевших фатальный
исход. Однажды, пытаясь воззвать к здравому смыслу этого Блюма, Ройланд
спросил, какого же рода эксперименты имели место, в ответ на что этот
мономаньяк понес несусветнейший бред, что-то об оживлении погибших от
обморожения посредством помещения их в постель с обнаженными женщинами! У
этого несчастного было явно выраженное сексуальное расстройство, если он
мог поверить в такое. Он еще наивно добавил, что переменным фактором при
проведении серии подобных экспериментов было использование женщин
немедленно после полового сношения, через час после полового сношения и
так далее. Ройланд покраснел от стыда за него и сразу же переменил тему
разговора.
Но не это сейчас он хотел вспомнить. Так же, как и не хотелось
вспоминать тот бредовый рассказ Блюма о женщине, которая делала абажуры из
татуированной кожи узников концлагерей. Существовали, разумеется, люди,
способные на такое, однако ни при каком режиме таким людям не удавалось бы
подниматься до положения, дающего им реальную власть. Ведь они были просто
неспособны к выполнению работы, требующей громадной ответственности, ибо
их безумие зашло слишком далеко.
"Познай своего противника", формула эта никогда не теряет своей
актуальности, разумеется, только зачем сочинять такую совсем уж
бессмысленную лож? Блюм, во всяком случае, не был злонамеренным лжецом. Он
получал письма, написанные на идиш, от друзей и родственников, живших в
Палестине, а именно они и были источником множества самых свежих слухов,
которые, как предполагалось, основывались на сообщениях беженцев.
Но вот он и вспомнил. Около трех месяцев тому назад Блюм пил чай в
кафетерии, перечитывая письмо. Руки его тряслись. Ройланд попытался
проскользнуть мимо, ограничившись кивком. Однако Блюм резко выбросил свою
худую жилистую руку и задержал его. В глазах его стояли слезы.
- Как это гнусно, скажу я вам, Ройланд, как гнусно и жестоко. Они
даже не дают им возможности вскрикнуть, даже взмахнуть в гневе кулаком,
даже не дают вознести молитву, как подобает умирающим. Они их водят за
нос, говорят, что везут в сельские поселения, в трудовые лагеря, и поэтому
целый эшелон сопровождают всего лишь четверо-пятеро мерзавцев. Они
обманным образом заставляют людей раздеться, уверяя их в том, что проводят
санобработку. Затем столь же обманным образом загоняют их в душевые
камеры, а тогда уже просто не остается времени на то, чтобы возносить
молитвы - из душевых воронок идет газ!
Блюм отпустил его и уткнулся лицом в ладони. Ройланд что-то
промямлил, погладил его по плечу и потрясенный побрел прочь. По-видимому,
на этот раз у этого невысокого человека с расшатанными нервами были
какие-то неопроверженные факты. Такие подробности пичкали ложью - это все
тот же древний метод кнута и пряника.
Да, все как-то чертовски охотно соглашались с ним, едва он ступил на
самую нижнюю ступеньку лестницы, ведшей ко входу в консульство!
Приветливый охранник у входа, консул, который непрерывно понимающе кивал и
делал вид, что допускает, что его рассказ не обязательно плод больного
воображения, охранники, с которыми он завтракал - какой спокойный оптимизм
излучали все эти люди. "Спасибо, я не забуду вас, капрал Коллинз. Вы мне
очень помогли". Он испытывал явное расположение к этому солдату, но только
сейчас вспомнил, как очень быстро отвернулся капрал, услышав эти его
слова. Чтобы не выдать себя ухмыляющимся взглядом?
Сержант еще раз прошел вдоль прохода и заметил, что Ройланд не спит.
- Что, передумал? - спросил он дружелюбно. - Доставай приличные часы,
и я, может быть, найду кусок хлеба для тебя. Там, куда вы все сейчас
направляетесь, дружок, часы не понадобятся.
- Что вы имеете ввиду? - резко спросил у него Ройланд.
- Да там у них часы развешаны по всему лагерю, парень, - поторопился
успокоить его сержант. - В лагере все всегда знают который час. Там можно
спокойно обходиться без часов. - И он поспешил дальше по приходу.
Ройланд вытянул руку и, как тогда Блюм, вцепился в человека, который
сидел напротив него. Хорошо рассмотреть его было невозможно, так как в
