Нахатаспе радушно встретил его в своей хижине. Казалось, улыбаются
все бесчисленные морщинки его лица.
- Ты хочешь, чтобы я на какое-то время стал осведомителем? -
ухмыльнулся он. Он побывал в Карлайсле еще в восьмидесятые годы прошлого
века и с тех пор не прекращал насмешек над белыми. Он соглашался с тем,
что физика - довольно забавная наука, но особую пищу для его шуток
составляла антропология.
- Хочешь услышать что-нибудь остренькое об узаконенном у нас
гомосексуализме? Или, может быть, зажарить тебе на обед собаку?
Присаживайся на одеяло, Эдвард.
- А куда подевались все ваши стулья? И смешной портрет президента
Мак-Кинли? И... и все остальное?
Хижина была совершенно пустой, если не считать нескольких горшков для
приготовления пищи, которые стояли на выложенном из камня очаге в центре
хижины.
- Я повыбрасывал весь хлам, - небрежно произнес Нахатаспе. Вещи
ужасно утомляют.
Ройланду показалось, что он понимает, что все это значит. Нахатаспе
уверовал в то, что довольно скоро умрет. Эти индейцы верят в то, что
обладание разными пожитками может повлечь более скорую смерть. Обычай,
разумеется, запрещает всякие разговоры о смерти.
Индеец изучающе посмотрел на лицо Ройланда и, как бы прочтя его
мысли, сказал:
- О, тебе об этом можно говорить сколько угодно. Пусть это тебя не
смущает.
- Вы неважно себя чувствуете? - обеспокоено поинтересовался Ройланд.
- Просто ужасно. Мою печень пожирает змея. Забралась туда и ест.
По-моему, ты сам тоже чувствуешь себя не очень-то хорошо, правда?
С трудом укоренившаяся привычка во всем соблюдать секретность
принудила Ройланда уклониться от прямого ответа на вопрос.
- Когда вы говорите о змее, вы на самом деле так считаете, Чарлз?
- Разумеется, - кивнул старый индеец. Выудив из горшка горячую тыкву,
он стал дуть на нее. - Что знает необразованное дитя природы о всяких там
бактериях, вирусах, токсинах и опухолях? Что я могу знать о том, что
раскалывает небо?
Ройланд резко поднял брови. Индеец продолжал спокойно есть.
- Вы слышали какие-то разговоры о чем-то, что раскалывает небо?
- Какие уж там разговоры! Эдвард, мне это несколько раз снилось, -
индеец повернул подбородок в сторону лаборатории. - Вашим ребятам там не
следовало бы только этим и бредить. Это проникает наружу.
Ройланд молча попробовал протянутую ему похлебку. Она оказалась
весьма неплохой, гораздо вкуснее того, чем их потчевали в кафетерии, и ему
не нужно было гадать об источнике мяса для ее приготовления.
Миллер успокаивающе произнес:
- Все это просто детские бредни, Эдвард. Не стоит расстраиваться
из-за этого. У нас есть одно длинное и нудное предание о рогатой жабе,
которая объелась дурманом и вообразила, что она - бог с неба. Она налилась
вся гневом и попыталась разломать небесный свод, но ей это не удалось
сделать, и она уползла в свою нору, стыдясь глядеть в глаза всем остальным
зверям. От этого наша несчастная и подохла. Но, что в этом самое главное -
это то, что звери так ничего и не узнали о том, что она вознамерилась
разломать небо.
Не в силах себя перебороть, Ройланд все же спросил:
- Что вам известно о ком-нибудь еще, кто раскалывал небо? - руки его
опять задрожали, в голосе появились истерические нотки. Оппи и все
остальные намеревались расколоть небо, лягнуть человечество прямо в пах и
спустить с цепи чудовище, которое будет денно и нощно рыскать повсюду,
заглядывая во все окна всех домов, какие только есть в мире, и заставлять
любого, кто еще совсем не выжил из ума, опасаться за свою судьбу, за всю
свою жизнь и жизнь родных и близких. Стадия 56-с, черт ее побери, не
оставляет на сей счет никаких сомнений. Что ж, славная работа, доктор
Ройланд!
Ты честно отработал сегодня свой сребреник - доллар!
Старый индеец решительно отложил в сторону свою тыкву.
- У нас есть поговорка о том, что хорошим бледнолицым может быть
только мертвый бледнолицый, но я сделаю для вас исключение, Эдвард. Я
раздобыл одно сильное средство из Мексики, благодаря которому вам должно
стать легче. Мне больно смотреть на то, как мучаются друзья.
- Пейот? Я уже его пробовал. От того, что я увижу всякие разноцветные
пятна света, мне лучше не станет, но и за это спасибо.
- Нет, это не пейот. Это Пища Богов. Сам бы я не стал ее пробовать,
не подготовившись заранее к этому в течение хотя бы месяца. Не то боги
тотчас же изловят меня своею сетью. Потому что у моих соплеменников зрение
ясное, а твои глаза затуманены. - Старый индеец стал деловито перебирать
содержимое плетенной корзины, пока в руках у него не оказалось небольшое
накрытое блюдо. - У вас же, бледнолицых, Пища Богов должна всего лишь
немного прояснить зрение, и поэтому она для вас безвредна.
Ройланду показалось, что он знает, о чем это толкует старик.
Нахатаспе часто любил шутить, утверждая, что дети индейцев племени хопи
начинают разбираться в теории относительности Эйнштейна сразу же, как
только научатся разговаривать - и в этом была определенная доля истины. В
языке хопи - так же, как и в их мышлении - отсутствовали времена глаголов
и соответственно не было понятия времени как чего-то реально
существующего. В нем не было ничего похожего на подлежащее и сказуемое,
как в индоевропейских языках, и поэтому в их мышлении отсутствовала
присущая этим языкам причинно-временная связь. В языке хопи и в их образе
мыслей все было навечно скреплено в одном всеобъемлющем взаимоотношении,
представлявшем из себя выкристаллизованную структуру
пространственно-временных событий, которая существовала просто потому, что
была как таковая. Вот что означали слова Нахатаспе о "ясном видении" его
соплеменников. Однако Ройланд был твердо убежден в том, что и он, и любой
другой физик обладает столь же ясным видением, когда приходится работать
над проблемой четырехмерного пространства, в котором икс, игрек и зэт
являются пространственными координатами, а Т - временной.
Он мог бы лишить эту шутку старика всякой прелести, указав на это,
но, разумеется, этого не сделает. Нет, нет, он отведает это народное
зелье, пусть даже от него потом будет страшно болеть голова, а затем
отправится к себе домой, в свою клетушку с так и неразрешенной собственной
проблемой: Быть или Не Быть.
Старик начал бормотать что-то на языке хопи, затем прикрыл дверь в
свою хижину рваным одеялом. Оно перекрыло последние лучи заходящего
солнца, вытянувшегося и выкрасившего пустыню и неказистые глинобитные
кубики индейского поселка в багрово-красный цвет.
Прошло не менее минуты, прежде чем глаза Ройланда адаптировались к
мерцающему огню очага и темно-фиолетовому квадрату дымового отверстия в
потолке хижины. Теперь Нахатаспе "танцевал", шаркая ногами по голому полу
хижины, держа перед собою на вытянутых руках накрытое блюдо. Не сбиваясь с
ритма, всего лишь уголком рта, он бросил Ройланду:
- Выпей сейчас горячей воды.
Ройланд отпил немного из одного из стоявших на очаге горшков. Пока
что ритуал был такой же, как и при употреблении пейота, однако чувствовал
он себя намного спокойнее.
Нахатаспе издал громкий клич, добавив к нему тут же извинение:
"Прости, Эдвард", и склонился перед ним, одновременно быстрым жестом сняв
полотенце с блюда, как хорошо вышколенный официант. Пища Богов оказалась
сушенными черными грибами - жалкой и сморщенной мелочью.
- Проглоти это все и запей горячей водой, - велел Нахатаспе.
Ройланд послушно протолкнул себе внутрь грибы и запил водой из
кувшина. Старик снова принялся причитать, пританцовывая.
Старый добрый маленький самогипноз, подумал с горечью Ройланд.
Впадаешь в искусственный сон и забываешь, насколько это удастся, обо всей
этой 56-с. Сейчас он мог бы увидеть это гнусное творение, огромный
огненный шар адского пламени, может быть, над Мюнхеном или Кельном, Токио
или Осака. Зажаренные живьем люди, расплавившиеся камни собора, льющаяся
как вода бронза изваяния Будды. Он не увидел бы гаммы-излучения, но оно
обязательно должно быть, этот невидимый дождь, производящий нечто гнусное
и немыслимое, холодным огнем сжигающий половые клетки мужчин и женщин,
подрезающий ростки будущей жизни в самом изначальном месте их
возникновения. Стадия 56-с могла стереть с лица Земли всю семью Бахов и
пять поколений Бернулли или уничтожить саму возможность появления новых
Дарвинов и Гексли.
Огненный шар угрожающе рос прямо на глазах, пурпурный,
кроваво-красный, окаймленный ядовито-зеленым контуром...
Началось действие грибов, смутно подумал Ройланд. Он почти реально
видел перед собой ужасный атомный взрыв. Нахатаспе, пригнувшись, прошел
сквозь этот огненный шар, прошел точно так же, как и в тот раз, так же,
как и в другие разы до этого. Только теперь он был необычайно силен,
почувствовал Ройланд, когда индеец обхватил его за плечи. Гораздо сильнее,
чем когда-либо раньше. Однако Ройланду все это было уже знакомо, и он
четко представлял себе, что будет дальше. Слова едва не сорвались с
кончика языка...
Вокруг него заплясали огненные шары, и он неожиданно ощутил, что силы
полностью его покидают. Ему показалось, что он стал легким, как перышко;
любой порыв ветра мог бы унести его далеко прочь; его могло как пылинку
швырнуть внутрь круга, образованного вертящимися огненными шарами. И все
же он еще понимал, что все должно было бы быть совершенно иначе. Собрав
последние силы, чуя каким-то особым чувством, что он вот-вот выпадет из
этой Вселенной, Ройланд отрывисто крикнул:
- Чарли! Помоги!
Продолжая соскальзывать все глубже в небытие, последним проблеском
сознания он почувствовал, что старик волочит его по полу, держа подмышки,
пытаясь вытащить его из хижины. Словно - откуда-то издалека в его сознание
медленно проник смысл крика старика-индейца:
- Тебе следовало предупредить меня о том, что ты ничего не видишь
из-за дыма, Эдвард! Что у тебя тоже ясное зрение! Ведь я ничего не знал об
этом! Не догадывался даже о том, что...
После чего он провалился в черное безмолвие.
Ройланд пробудился, испытывая головокружение и сильную слабость. Уже
было утро. Нахатаспе в хижине не было. Так и быть. Если только старику не
удалось добраться до телефона и позвонить в лабораторию, то как раз сейчас
джипы прочесывают пустыню в поисках его, и среди агентов безопасности и
военного персонала царит страшная суматоха. По его возвращении ему
чертовски крепко достанется и спасти его может только новость относительно
времени соединения...
Только теперь он заметил, что хижина начисто лишена каких-либо
пожитков Нахатаспе, включая даже дверное одеяло. От страшной мысли,
мелькнувшей у него в голове, Ройланд едва не потерял сознание снова. Нет,
не может такого быть, чтобы старик умер именно сегодня ночью!
Пошатываясь, он вышел из хижины и стал искать глазами погребальный
костер и толпу плакальщиков. Вокруг никого не было, глинобитные кубики
хижин казались необитаемыми, ярко светило солнце, а улица, насколько он ее
помнил, еще больше заросла травой. Джипа, который вчера вечером он
поставил прямо у входа в хижину, теперь не было.
Исчезла также и колея от колес, а там, где еще вчера стояла машина,
росла высокая трава.
Пища Богов, которую ему дал Нахатаспе, явно была могучим средством.
Ройланд нерешительно провел рукой по лицу. Нет, бороды не было.
Он внимательно осмотрелся, напрягаясь, чтобы не пропустить каких-либо
даже малейших подробностей. С первого взгляда улица показалась примерно
