не задумываясь. Между собой-то разобраться не могут. Если у Хохла вдруг
появятся лишние ларьки, - Малышев их тут же сожжет - пошлет пацанов с
факелами, лет по двенадцать-тринадцать...
Только силу и уважают, никак не мозги.
Перед арестом вот приходили люди, положили мне два пулемета под кровать.
Я десять дней был весь на нервах. Зачем мне это нужно? Потом еще один мешок
соломы [21] принес, только забрал - у меня обыск. Вот смеху было бы, если бы
я по наркоте пошел... Я этого парня потом встречал в коридорах ГУВД,
оказалось, что он на милицию работает...
Я уж не знаю, что тебе обо мне наговорили в милиции, но я даже иногда
просто автоматически суюсь в разговоры, которые у меня дома происходят, -
общество у меня, ты же понимаешь, такое, что услышать можно разное. Слышу
однажды разговор: "Надо забрать колье у старушки". - "А если не отдаст?" -
"А не отдаст - так ломиком ей по башке! ". Я ац сразу сказал - вы что, с ума
сошли? Разве так можно! Посоветовал валидол с собой взять, телефон не
обрезать - человек-то старый, вдруг плохо станет. Даже порекомендовал чай
пить с потерпевшей... И ни в коем случае никакого насилия. Старушка-то их
сразу спросила: "Вы меня что, убивать будете?" Они ей: "Да нет, что вы, что
вы!" Она попросилась в туалет, подумала там, а потом и говорит: "А колье-то
я племяннице в Москву отдала". Обманула их старушка... Я не готовил это
преступление и не контролировал его - это мне уже сейчас просто нсщепляюпг
внаглую за то, что я посоветовал бабку не убивать! Зато и эти люди не
совершили тяжкого преступления. За убийство 15 лет бы получили. А так -
пятерочку, отмучаются как-нибудь...
Или вот: приходил тут один урод - милиционеру голову отрезал, просил
посоветовать, что теперь делать. Ну, я посоветовал ему нож выкинуть.
Заложить - принципы не позволяют, но я просто ненавижу таких людей,
меня-трясет от них.
Такие вот дела. Когда я смотрю на современный преступный мир, мне
кажется, что Запад вскоре сам поставит перед нами железный занавес - от
страха перед нами, чтобы наш беспредел туда не перешел.
Сильная Россия никому не нужна...
- Ты знаешь, я никогда не был националистом, но сейчас потихоньку в него
превратился. Это удивительно: я начинаю ненавидеть азербайджанцев, молдаван.
Смотрю телевизор, планирую, что бы сделал я, как уничтожил бы румын,
сунувшихся к нам. Мне нравится новый командующий 14-й армией Лебедь - и по
лицу, и по тому, что он говорит. Ну нельзя же все отдавать, ведь вся Россия
рассыпается... Это же для всех погибель.
Я-то все равно скоро умру, но вам жить так нельзя. Надо что-то делать. Я
голосовал за Ельцина, но сейчас я бы свой голос ему не отдал. Тогда, правда,
некого выбирать было, кроме него. Да и сейчас-то некого... Но ведь это
Ельцин довел многих серьезных людей до того, что они стали поддерживать
человека, который сказал, что государства Казахстан не было никогда, а
Украина будет существовать до тех пор, пока до нее не дойдут наши танки. Это
- Жириновский. У него каждое слово - как кинжал, как говорит мой приятель
Миша Монастырский. Я Мише говорил, что Жириновский - это страшно. Миша умнее
в тысячу раз, а вот - за Жириновского.
Ельцин не проявляет жесткости. Как Николай II, который ничего хорошего
собой не представлял, если ты читал. Тоже жесткости не проявил, когда Россия
гибла, хотя обязан был офицерство возглавить Поэтому, конечно, зверство, что
семью его расстреляли, но самого Николая не жалко.
Ельцин - он временный... Горбачев - не отнимешь, толчок дал правильный.
Развалить такое государство - это, вообще, волшебником надо быть. Я знавал
людей, которые с ним еще на комбайне работали. Говорили, неплохой мужик...
Не готовы мы оказались к демократии. Нельзя ее было всем сразу давать,
нужно было сначала людей подготовить. Вот поставь меня сейчас королем
Испании - не справлюсь, время нужно, чтобы подготовиться. Моего сына вот
только указом специальным можно заставить работать. Прессе, может быть, и
можно, и должно демократию дать, а остальным - рано
Можешь смеяться надо мной, но я тебе скажу: Россия была сильной страной,
когда в ней был сильный уголовный мир. Сильный - это не значит разнузданный
и дико жестокий. Уголовный мир силен традициями, законами и авторитетами,
когда люди ло понятиям живут. Тогда баланс в обществе не нарушается. Но
сильная Россия никому не нужна - ни Англии, ни Америке, ни Франции...
Я никогда не переступал порогов...
- Нравственные идеалы? Есть, конечно. Я никогда не переступал
определенных порогов... Жизнь превратила меня в человека, который постоянно,
надо - не надо, думает о разных делах. Я всегда вопрос ставил так: можно ли
забрать ценности без ущерба для потерпевшего? Я никогда не шел на дело, если
при этом могли быть жертвы, - мне никаких миллионов не надо через кровь. Но
и без дела сидеть не мог. Дураком я себя не считаю, хотя ошибки совершал.
Конечно, понимал, что и наказание может последовать. Но я же не шел на
улицы грабить... как эти - "отличники политической подготовки". Дела
подготавливал месяцами...
Я принес людям немало добра - защищал их и на
Колыме, и на Урале, и в Сибири. В Иркутске я возглавил восстание
осужденных - после подавления осудили меня одного, дали 8 лет, 8 месяцев и 8
дней по статье 73, часть 1: "вооруженное сопротивление властям". Я всегда
шел первым и никогда не бросал никого в беде. Тогда, в зоне, мы захватили
главного судью областной выездной сессии - я с ним беседовал, и мне в тот
день сняли 10 лет срока. Но я не хотел от советской власти ничего и заставил
судью уничтожить определение по снятии срока. Дело принципа. Я от этой
власти и сейчас ничего не хочу.
Я люблю все красивое, любил и женщин, но мне не везло с ними. За всю
жизнь я не встретил такую, о которой мечтал, - ласковую, красивую,
разбирающуюся в живописи. Хорошая хозяйка? Это меня мало интересовало... Моя
жена - человек глубоко верующий, и я не могу сказать, что нашел в ней все те
качества, которые искал. Но она мне верна. Случались в мой жизни, конечно, и
встречи с красивыми женщинами. Я, естественно, был не такой, как сейчас. Я
ведь всю жизнь не пил, не курил, не кололся...
Те, кто знал меня в молодости, смогли бы узнать сейчас только по
глазам...
На Колыме за восемь лет я ни разу спирта не выпил.
Я был под Верхоянском - Оймякон, мы там вольфрам добывали. Температура -
минус 70 градусов, а нас все равно выводили на работы, хотя после 50
градусов запрещено было. И всем давали по 100 граммов спирта. Я и его не
выпивал. Но и своим блатным собратьям не отдавал - делил по глоточку на 25
человек в бригаде.
Даже сейчас, когда я уже лежал больной, ко мне приходили советоваться -
хотя бы вот по поводу приезда тех же чеченцев, которые хотели отнять у нас
биржу и качать миллионы к себе в Грозный. Когда их человек сто приехало на
разборки, в Шестом управлении четверо суток не спали. А чего не спали? Их
брать нужно было на вокзале прямо, с оружием и с пулеметами, кстати говоря.
Советовал я там кое-что... А ведь могло их и не четверо раненых уехать...
Стараемся как-то, чтобы крови меньше лилось.
Ты знаешь, я обречен. Рак обоих легких - и врачи от меня не скрывают, да
я и сам по снимкам вижу. Мне осталось месяц-полтора от силы. Но я готов -
Бог дал, Бог взял. Я против такого, как с отцом, - Бог дал, а какой-то
негодяй взял...
Жаль, конечно, что жизнь получилась такая, готовился-то я в своей семье к
другому. Если бы меня тогда, в 1947-м, за молоко не посадили - может быть, и
стал бы художником. Я живопись очень люблю, особенно фламандцев... Ну, а
если бы сейчас предложили еще одну жизнь прожить - наверное, в милиции бы
работал. И был бы на месте Крамарева [22] - не меньше. Я ведь наш мир
досконально знаю. Польза бы от меня была громадная...
Прощальное письмо
После нашей встречи Горбатый прожил месяцев девять. Месяца за четыре до
смерти он прислал мне письмо, которое я привожу почти полностью, убрав из
него лишь некоторые имена по причинам, которые, я надеюсь, будут понятны
читателям.
"Добрый день!
Давно хотел написать Вам, но после Вашей публикации в газете статьи обо
мне стало очень трудно отправлять письма. Видно, кто-то чего-то боится. Обо
мне Вы написали все правильно, за исключением того, что наговорили Вам
милиционеры. Я, например, никогда не вкладывал деньги в конкурсы красоты и в
фирму "Экобалт", это такая чушь, что и не придумать специально. То есть я
знал, конечно, что там есть эти девушки, но даже никогда их в глаза не видел
(все это придумано неким Самойловым, заместителем начальника Пятого
подотдела, с тем что он говорит вам, надо быть очень осторожным, уж поверьте
мне). Красавиц финансировал некий Павел Григорьевич, бывший ученый секретарь
Абалкина. Он хороший финансист, но имел и имеет уйму врагов - то ли от
большого ума, то ли еще отчего. Недавно он вернулся из Англии, и вот вам
результат - месяц назад его арестовали, и сейчас он сидит в КГБ, там, где до
больницы сидел и я. Жаль Павла Григорьевича, очень жаль.
... Они Вам сказали, что из под меня посадили двадцать пять человек - это
полная ложь. Я знаю не более пяти человек, и то никогда не совершал с ними
преступлений
... А что касается тех ваз, то я купил их, не зная, что они краденые. Но
как только мне сказали об этом, я постарался, чтобы их вернули. Остальное
все придумывается за то, что я не согласился оговорить двух заслуженных
офицеров из ГУВД. Это не пустые слова. Я хорошо и многих знаю в КГБ, и не я,
а они искали со мной встречи. Телефоны и адреса я сохраню в надежном
месте...
... Несколько слов хотел добавить о бывшем шофере Ленина Гиле Степане
Казимировиче. До переезда правительства в Москву он жил в семье моих
родителей и был крестным отцом моей мамы. Любя мою маму, он доверил ей свои
дневники, которые после ее смерти 10 ноября 1979 г. достались мне. Я читал
их весьма бегло, потому что в те времена мало кто интересовался политикой,
как сейчас. Дневники целы, целы и письма тети Наташи, супруги Степана
Казимировича. У них был еще приемный сын, бывший беспризорник, которого
привел им Ленин и которого они воспитывали в память о Владимире Ильиче.
Знаю, что он работал в охране Кремля, пока у Гиля не начались неприятности
со Сталиным. Гиль отказался его возить после того, как Сталин без его ведома
перередактировал его книгу "Шесть лет с Лениным". Спас Гиля Вышинский - он
взял его к себе. Со слов Гиля я знаю очень много - от текста предсмертной
записки Орджоникидзе и до таких вещей, которые до сих пор никто не знает.
Да, честно говоря, нет желания и сил много писать. Мне уже четыре раза
отказали в изменении меры пресечения Зам, прокурора города Большаков давал
слово меня освободить под подписку о невыезде. И слова своего не сдержал.
Диву даешься - и это прокурор... Я-то всегда держу-свой слова. Сейчас в
Дзержинском суде врачи больницы ходатайствуют об изменении меры пресечения.
Все зависит от председателя суда (если суд независим, в чем я лично
сомневаюсь)...
... Если можете, помогите. Я ничего не обещаю, но останусь признательным.
С уважением, Алексеев Юрий Васильевич".
Горбатого так и не освободили, и он умер в тюрьме, потому что сотрудники
милиции опасались, что он подкупил врачей и преувеличивал серьезность своей
болезни. Кроме того, по данным милиции, Горбатый также грозил убить
руководителя предварительного следствия. Этот факт Горбатый косвенно
признавал в моем присутствии, сказав: "Ну, погорячился я с той малявой.
