"Есть ли кто нечестивее того, кто выдумывает ложь, ссылаясь на Аллаха,
или говорят: "Мне было откровение", тогда как ему никакого не было
откровения?" (6:93).
Впрочем, это категоричное заключение не касалось старого приема,
восходящего, вероятно, к шаманским культам и не раз использовавшегося
и теми, кто выступал как пророк. Речь идет о закутывании, завертывании
в одежду, что вызывалось, по-видимому, кризисным психическим
состоянием, назреванием проповеднического экстаза, понятными людям
того времени. Коран о подобном состоянии говорит в сурах 73 и 74
приподнято, но рассудительно, как о чем-то само собою разумеющемся в
пророческой практике. В начале суры 74 - "Завернувшийся", которая
мусульманскими традиционалистами и европейскими исследователями
считается одной из старейших, читаем: "О завернувшийся! Встань и
увещевай! и господа твоего возвеличивай! и одежды твои очисть! И
скверны беги!" (К., 74:1-5).
Как не вспомнить здесь слова Ф. Энгельса о том, "раз возникнув,
религия всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованный
от прежних времен, так как во всех вообще областях идеологии традиция
является великой консервативной силой"[Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,
т. 21, с. 315-316.].
Период пророческих выступлений в Аравии, как следует из Корана и
позднейших арабских преданий - Сунны, являлся временем острой
социальной борьбы. Ее осложняли углубившиеся социальные противоречия,
когда наряду с родо-племенной знатью, ростовщиками и богатым
жречеством появились саълуки - люди, лишенные средств производства,
бедняки, обремененные долгами. А в домашнем хозяйстве, скотоводстве,
на оросительных работах и как воины, охранявшие торговые караваны,
использовались рабы, ввозившиеся из Африки. He утихали и стычки
кочевников и оседлых, раздоры между ремесленниками и торговцами,
земледельцами и скотоводами, да и неоднократные вторжения чужеземцев
со стороны Ирана, Византии и их сателлитов.
Зревший среди арабов протест против господства старых
общественных устоев, которые сковывали развитие производительных сил,
а также против угрозы нашествия чужеземцев (она с новой силой
ощутилась в начале VII века, когда полчища Ирана обрушились на
прилегающие к Аравии области Византии) был побудительной причиной
новых идейных течений у арабов. В соответствии с условиями времени они
приняли характер религиозных монотеистических учений, то есть были
связаны с уже известной нам проповедью ханифов.
Насколько удается установить на основе Корана, древнеарабской
поэзии и других источников, в проповедях пророков и прорицателей,
выражавших думы и чаяния широких слоев, едва ли не главным было
осуждение раздоров и военных нападений, стычек, обещание людям
спокойной и обеспеченной жизни. У древнеарабского поэта Зухайра
(предположительно 530-628) в знаменитой касыде[Касыда (касида;
по-арабски "целеустремленная") - своеобразная ода, имеющая
обязательную вступительную часть (насиб), сюжет которой обычно
непосредственно не связан с ее основным содержанием. Касыда, в отличие
от оды, может быть направлена не только к возвеличению, но и к
уничижению рода, племени или отдельного лица, которому посвящена, то
есть может выполнять роль сатиры - хаджвия. О популярности этого жанра
среди арабов говорит легенда, по которой десять лучших касыд были
отобраны и, красиво написанные, подвешены в Каабе. Жанр касыды
известен также в тюрко- и ираноязычной поэзии.], которая, согласно
легенде, была начертана золотом на дорогой материи и вывешена в
мекканской Каабе, о войнах говорилось:
Война, словно лютый зверь, выходит на промысел,
Добычу почуявши, ее сторожит в кустах.
Как жернов, тела людей в муку истолчет она
И злобную ненависть посеет у них в сердцах.
(Перевод А. Долининой)
Вместе с тем поэт предостерегал как от беспечности, так и от
крайней, необоснованной подозрительности:
Удара не жди, а сам скорей наноси удар,
Свои защищай колодцы смело с мечом в руках.
Не чтишь ты себя - не станут люди другие чтить,
А если к чужим идешь - врагов видишь ты в друзьях.
Эти мотивы не были случайны, они волновали многих. И лишь приняв
их во внимание, можно понять сообщавшиеся пророками "откровения" с
обещанием близких перемен в жизни арабов. Пророки говорили о
приближении "вести", когда грядет "час", после которого все невзгоды
арабов прекратятся. Успокаивая, Коран не раз сообщает, что этот час
непременно наступит (15:85; 20:15). Из Корана же видно, как такие
проповеди вызывали вопросы: "Когда он наступит?" (79:42), "К какому
времени он приурочен?" (7:186). Спорили о том, когда придет этот "час"
или "день" и "весть" о нем: "О чем расспрашивают они друг друга? О
великой вести, о которой они между собой разногласят? Действительно,
скоро они узнают ее; да, действительно, скоро узнают" (78:1-5). Но так
как, несмотря на такие заверения, "час" не наступал, а жизнь была все
так же тяжела, беспокоившихся стали успокаивать: "Поведенное богом
наступит: не просите, чтобы оно ускорилось" (16:1). "Всему есть
определенная пора" (20:129). "Следуй же за тем, что внушается тебе, и
терпи, пока Аллах не рассудит: ведь он - лучший из судящих!" (К.,
10:109) и т. п.
Такие проповеди пророков, полные призывов к терпению, конечно, не
звали людей бороться за лучшую долю, а, напротив, могли лишь отвлекать
их от борьбы, обезоруживать. Но в обещаниях пророков были и доводы,
отражавшие настроения масс и поэтому получавшие широкое
распространение, особенно в Мекке, Йасрибе и таких земледельческих
областях, как Йемама, где было много иноверцев и где население
страдало от междоусобиц разных родов и племен. В Йемаме глава племени
бану-ханифа находился в вассальной зависимости от сасанидского Ирана,
хотя и принял христианство. Жившие в йасрибе и часто враждовавшие
между собой племена аус и хазрадж одно время платили дань тому же
Ирану и испытывали гнет со стороны племен иудеев бану-курейза и
бану-надир, с помощью которых правившая иранская династия Сасанидов
пыталась осуществлять свое господство. Среди иудеев Аравии в то время
получили широкую известность мессианские идеи, ожидание прихода
мессии.
Весьма характерно также, что даже, рисуя фантастические картины
наступления "последнего часа" (вроде: "Когда солнце обовьется мраком,
когда звезды померкнут, когда горы с мест своих сдвинутся... когда
звери столпятся, когда моря закипят... когда небо, как покров,
снимется, когда ад разгорится и когда рай приблизится", 81:1-3, 5-6,
11-13), Коран находил слова для осуждения обычаев первобытнообщинного
строя, пришедших в противоречие с развитием общества. В приведенной
тираде критике подвергнут жестокий обычай закапывания новорожденных,
если первый ребенок в семье - девочка. Там сказано: "...когда
похороненная живою будет спрошена: за какой грех она убита?" (81:8-9).
Безусловно, такие проповеди не могли иметь одинакового и
одновременного успеха среди всех слоев населения. Правящие круги
курейшитов и жречество не скрывали своего отрицательного отношения к
подобным проповедям. И неудивительно, что, как следует даже из
сравнительно скупых преданий и легенд о жизни Мухаммеда в Мекке,
пророк должен был проявлять там немало осмотрительности и постоянного
такта. Своих потенциальных противников или соперников ему приходилось
усматривать здесь не только среди курейшитской знати и жречества -
кахинов, поддерживавших культ доисламской многобожной Каабы, но также
в лице популярных проповедников, близких к ханифам. Беспокоил его и
возросший авторитет среди курейшитов и близких им родов и племен
поэтов и чтецов-декламаторов - ша'иров и рави, которые выступали на
устраивавшихся близ Мекки ярмарках. Не случайно поэты оказались
заклейменными в Коране.
"Не сообщить ли мне вам, на кого нисходят сатаны (шайтаны. -
Л.К.)? - читаем в 26-й суре Корана, носящей название "Поэты". -
Нисходят они на всякого лжеца, грешника. Они извергают подслушанное,
но большинство их лжецы. И поэты - за ними следуют заблудшие. Разве ты
не видишь, что они по всем долинам бродят и что они говорят то, чего
не делают..." (К., 26:221-226). Исключение допущено лишь для тех, кто
уже успел принять сторону проповедников ислама: "...кроме тех, -
добавлено, - которые уверовали и творили добрые дела и поминали Аллаха
много" (К., 26:227).
Это же показывает, что в Коране имеются тексты, продиктованные
сравнительно быстро менявшейся обстановкой периода пророческих
движений, который в Хиджазе являлся и временем раннего ислама. В сурах
Корана, которые можно рассматривать как отражение этого отдаленного
времени, встречаются не только сухие и монотонные религиозные
предписания и проповеди, но и яркая, пылкая образная речь, емкие
словосочетания и красочные сравнения, напоминающие художественные
богатства крупнейшего литературного памятника древних арабских племен,
знаменитые "Дни арабов" ("Айям аль-араб"). В этих образцах древней
арабской поэзии и прозы, записанной в VIII-Х столетиях, немало того,
что так или иначе перекликается с сурами Корана. И это несмотря на
настойчивое требование Корана не путать проповедника ислама с поэтом,
или, иначе, с "ведуном", излагающим свои пустые мечтания - "пучки
снов" (К., 21: 5), видения "поэта одержимого" - меджнуна (К., 37:35).
Коран подчеркивает: проповедь посланника бога - "не слова поэта" (К.,
69:41), Аллах "не учил его стихам, и не годится это для него" (К.,
36:69).
В этих аятах, впрочем, немало и непоследовательного, что
становится особенно ясным при их сравнении с другими стихами и сурами
и с установленным наукой фактом, что именно ко времени возникновения
ислама у арабов сложилось межплеменное наддиалектное наречие, своего
рода арабское койне, которое легло в основу языка как древнеарабской
поэзии и прозы, так и Корана. Между тем, лишь приняв во внимание этот
факт, можно понять, почему в Коране и тафсире столь большое внимание
уделено языку, на котором он написан.
В добавление к утверждениям Корана, что он начертан на небе и
ниспослан пророку "на языке арабском, ясном" (К., 26:195 и др.), в
толкованиях прибавлено, будто и сам арабский язык своим появлением и
богатством обязан Аллаху. До Мухаммеда, согласно средневековым
мусульманским богословам, вторгавшимся в область лингвистики,
арабскому языку Аллах научил первого человека и пророка - Адама и
вслед за ним других посланников (расуль) и пророков - наби. Но язык,
который им преподан Аллахом, тогда еще-де не был столь совершенным,
как сообщенный при передаче Корана Мухаммеду.
Конечно, язык - важнейшее средство человеческого общения -
изменяется во времени. Как правило, он шлифуется, совершенствуется, и
в этом смысле чем в более позднее время высказан или записан тот или
иной текст, тем он должен быть более богатым. Но в легенде все
перевернуто с ног на голову и средство общения между людьми на
Аравийском полуострове перенесено в небесные просторы, к престолу
Аллаха... Разница же между наби и расулем, согласно мусульманскому
учению, в том, что наби (от арабского "наба" - весть, набувват -
пророчество) - пророчащие вестники Аллаха, а расуль - посланники, то
есть те же пророки, но получившие еще и особые "откровения" бога. Эти
"откровения" были-де записаны и составили священные книги. Так,
