Геликоптер, давно отремонтированный, для чего Клору пришлось еще раз
прогуляться через пустыню, проносился на малой высоте над
домами-термитниками, и частенько теперь Клор видел внизу приветственно
машущие руки.
Что изменилось с того дня, когда он забрел в деревню, Клор не смог бы
сказать. Собственно, ничего такого, что могло бы быть расценено, как
заключение дружественного союза. Но что-то все же изменилось, это Клор,
если и не знал, то чувствовал. Так трудно иногда бывает выразить словами
слабое, только что пробуждающееся чувство, которое и чувством-то назвать
нельзя, настолько оно неясно и неопределенно.
Конечно, даже мелочи, которая могла бы скомпрометировать Клора в
глазах начальства, в вахтенный журнал он не вносил. Не рассказывал он
ничего и на рейсовой платформе во время очередного короткого отпуска, хотя
некоторые его товарищи хвастались куда более рискованными приключениями.
Подчас Совет оставался снисходителен к слабостям созидателей.
Но Клор не хотел рисковать, к тому же не видел в этом надобности.
Нарушение инструкции на Е6-К еще давало о себе знать: ему не присвоили
очередного звания, а в коротком сообщении Верха пришло и разъяснение этой
немилости. Созидателю Первого Ранга поручались крупномасштабные
преобразования при неограниченной свободе в действиях, а кроме того
давалась возможность в дальнейшем продолжить службу при Совете на Денте.
Всего этого Клор автоматически лишался еще на какое-то время. В худшем
случае он мог вообще выйти на пенсию в прежнем звании, а это уже явный
провал карьеры.
Все это Верх объяснил ему без особой мягкости, а также намекнул, что
он ставит под удар его самого. Стать одним из Координаторов удавалось не
каждому.
Но то, что Клор увидел в деревне в тот день, заставило его заложить
вираж и пролететь над домами еще раз.
Прямо посреди улицы, обычно пустынной, в ровном ряду, словно счетные
палочки, лежало шесть тел. Остальные жители стояли в некотором отдалении,
и лишь немногие из толпы запрокинули головы, чтобы посмотреть на легкую
стрекозу геликоптера.
В следующий свой вылет Клор обнаружил, что к шести телам погибших
прибавилось еще пять. Умерших не убирали из-под палящего солнца, они
оставались лежать на улице, и только количество оплакивающих все редело.
В тот же день к станции пришел старик.
Клор обнаружил его совершенно случайно. Он включил обзорный экран
скорее от скуки, чем от надобности. Наблюдать тут было нечего - пейзаж
совсем не менялся. Старик сидел около матово-черного стабилизатора
челночного бота, в руках он держал неизменные рисовальные палочки. И сразу
же Клор понял, что он пришел за помощью.
Сняв со станции защиту и спрыгнув на песок, Клор еще какое-то время
постоял у трапа, следя за нежданным гостем, но старик продолжал сидеть, не
выказывая ни малейшего оживления. Он сидел в той же позе, как и в первый
раз, когда Клор наткнулся на него в деревне, и только палочки продолжали
свой быстрый танец по круглой глиняной табличке.
Идя к старику, Клор вспомнил, что деструктор остался на станции, но
возвращаться не стал. Мысль о нападении показалась нелепой.
Старик молча протянул табличку, и на ней Клор увидел все те же
одиннадцать трупов посреди деревенской улицы. Убедившись, что Клор понял,
что ему хотели сказать, старик требовательно протянул руку и взял табличку
обратно.
Он стремительно нарисовал в верхней части треугольный спутник ЭН-12,
а потом добавил к неподвижно лежащим фигуркам еще пять. Клор недоуменно
пожал плечами. Тогда туземец, успевая взглядывать на собеседника,
пририсовал к спутнику новый треугольник и обозначил другие фигурки.
Прибавлялись треугольники, росло количество умерших.
Наконец, старик нарисовал самого себя. Если раньше он довольствовался
чисто схематическими изображениями, то теперь придал рисунку конкретность.
Особенно тщательно он прорисовал лицо, старческое лицо с прикрытыми
веками.
Клор насчитал на табличке десять треугольных лун, а это означало одно
- через десять дней никого в живых в деревне не останется.
Что явилось причиной массовой гибели, Клор не знал. Эпидемия, голод?
Не имея возможности задать вопрос, нельзя получить и ответ. К тому же он
хорошо понимал, что какой бы ни оказалась помощь, его действия попадут под
рассмотрение трибунала. Но и просто так повернуться и уйти на станцию он
уже не мог. Глядеть в глаза человеку и отказать в помощи казалось
невозможным.
Но Клор все же ушел в тот вечер. Он повернулся и ушел, не
оглядываясь, ни произнеся ни слова, ни единым жестом не дав понять, что
может помочь, но уже полностью решившись на преступный шаг. И если на Е6-К
можно было еще оправдаться хотя бы перед самим собой и оставить крошечный
шанс выжить тем, кто выжить не должен, то здесь этого оправдания не
находилось. Когда Клор вновь включил обзорный экран, старика у станции уже
не было. Он ушел так же незаметно, как и появился.
Клор сердито ходил по станции, кидая в одну кучу пластиковые
герметичные пакеты с питьевой водой, запечатанные коробки с антибиотиками
и консервы. Он не знал, что именно из отобранных лекарств и продуктов
может спасти людей от гибели. Возможно, любой из медицинских препаратов
окажется для больных ядом, но не приди он на помощь, от смерти их не
спасет уже ничего.
Стащив все барахло к геликоптеру, Клор решительно запустил двигатель
и понесся низко над пустыней, словно желая догнать свою собственную,
стремительно бегущую внизу тень.
Не уменьшая скорости, он промчался над деревней и отстрелил парашют с
грузом.
Добираясь домой из Москвы, Кирилл во время полета вновь и вновь
возвращался мыслями к прошедшей встрече. За долгие часы разговоров сначала
с Михаилом, а потом с Альворадо с ним произошло что-то такое, отчего
невозможным стал возврат к прежней размеренной жизни. Рухнула защита,
которую он так кропотливо возводил все эти годы, пытаясь укрыться от
прошлого. Вспомнились слова Альворадо.
- Мы оказались вместе не случайно. Посмотрите, кого ссылают на Землю.
Не тех, кто допустил уголовное преступление или по недосмотру и
небрежности сгубил целые континенты с чужой для них жизнью. Нет, здесь
оказались те, кто не укладывался в рамки привычных представлений о
нормальности для жителей наших систем.
Всегда на Денте и на Ткори сострадание было всего лишь одним из
уродств, непонятных чудачеств и рассматривалось как тяжкое преступление. В
космосе нет места для слабых, нет места для переживаний, если они не
подчиняются интересам освоения. Вы и сейчас считаете, что поступили
неправильно там, на ЭН-12?
Кирилл в задумчивости покачал головой. Он не жалел о случившемся. Но
его всегда учили точно выполнять приказ, а на ЭН-12 он нарушил его.
- Взгляните вокруг, - продолжал Альворадо. - Эта цивилизация молода.
Но и здесь есть все то, что мы так не хотели видеть на наших планетах.
Человечество взрослеет, и все ближе тот день, когда оно шагнет в космос.
Кстати, теперь становится понятным, почему на Денте и Ткори так
заинтересованы, чтобы этого не произошло - появится еще один конкурент. К
тому же, Земля - прекрасное место обитания.
В наших родных системах давно живут только для размножения.
Тысячелетия все усилия звездного освоения направлены на одно - расселение
все новых и новых колоний. У нас была литература. Где она? Все свелось к
правительственным сообщениям и информации с осваиваемых планет. У нас была
музыка. Теперь гремят лишь официально одобренные мажорные марши. Наши
видеофильмы - примитивный пересказ пошлых сюжетов, где нет нужды
притворяться, что это искусство. А на Земле еще осталась свобода для
творчества, не потому ли она стала нашим последним прибежищем, резервацией
для чудаков.
- Все так, - соглашался с Эстебаном Кирилл. - Но ведь не пойдут же
наши соотечественники на открытый конфликт.
- Возможно, нет. Но они делают все для того, чтобы человечество само
уничтожило себя. Современная техника это позволяет. Особенно усердствуют
мои "друзья" с Ткори. Их летающие тарелочки, как их здесь называют, стали
вездесущи. Еще один нестабильный момент в этом нестабильном мире.
- Будем сбивать тарелки? - усмехнулся Кирилл.
- У нас есть только одно оружие - искусство. На Земле еще существуют
такие понятия как гуманизм, еще сильно влияние вдохновенного слова,
прекрасной музыки и живописи. Здесь еще не убита тяга к прекрасному. Это
единственный наш путь. Ведь все, кто оказался в нашей колонии, так или
иначе проявили себя как художники. Назову лишь несколько имен.
Ван Глен - один из самых популярных фантастов планеты. Его книги
печатаются миллионными тиражами. Ваш покорный слуга, - Альворадо шутливо
поклонился, - не последний композитор современности. Андрей Каминский -
признанный беллетрист. Пастор Джойс Викарио - лауреат Нобелевской премии
мира. Я могу назвать еще немало известных имен, но, думаю, и так все
понятно. Сейчас я хочу знать одно - с кем вы, что собираетесь делать?
- Я пишу, - неожиданно признался Кирилл. - Уже два года. Но кому это
может пригодиться? Я пытаюсь рассказать о том, что произошло со мной, что
я пережил, когда был космическим разведчиком, и позже, когда стал
Созидателем. Я пишу это для себя, потому что пытаюсь понять, что же
все-таки случилось и почему я оказался здесь.
- Ага! - радостно засмеялся Альворадо. - Я был почти уверен в этом.
Вы пишете, это уже немало. А выход для вашего творчества есть. Главное
донести до землян понимание того, что с ними может произойти, доведи они
свои государственные устройства до отлаженной четкости бездушной машины,
где приказ не обсуждается, а чувства становятся досадной помехой для
осуществления Великой Цели.
Если они поймут нас - мы выиграли.
Город был заметен снегом и укутан им до самого подбородка. Дома
торчали из сугробов толстыми серыми свечками, и пока автобус не миновал
новостройки, почти ничего не было видно из-за мощных снежных валов,
тянущихся вдоль дороги.
Еще из аэропорта Кирилл позвонил домой, но никто не ответил.
"Все правильно, - решил он, - Вера не знает о моем приезде и сейчас,
конечно, на работе".
На работу он звонить не стал.
Кирилл даже не думал, что может так соскучиться по дому. Все-таки
хорошо возвращаться к себе, увидеть знакомые лица, поговорить о последних
новостях.
Стайка воробьев дробью брызнула из-под колес автобуса и облепила
ближайшее деревце. Заскрежетал на повороте 7-й номер трамвая -
единственный яркий карминный мазок на бело-сером фоне. А вот и центр с его
важными зданиями и монументальной фигурой вождя.
Легко выпрыгнув из автобуса, Кирилл потопал по улицам, привычно
отыскивая взглядом знакомых. Обязательно кто-нибудь должен встретиться.
Сейчас ему хотелось этого. Обычно нелюдимый, сегодня Кирилл был готов с
распростертыми объятьями встретить любого. Великое чувство - чувство дома.
- Не мог бы ты уделить мне немного времени? - послышалось сзади, и
Кириллу сразу расхотелось оборачиваться.
Хотя слова были произнесены на чистом русском, ни на секунду не
возникло сомнения кому принадлежит этот голос. Небольшая хрипотца,
насмешливый и одновременно извиняющийся тон.
Он еще помедлил перед тем, как остановиться и встретиться глазами с
тем, кого он, возможно, больше всего не хотел видеть.
Мерг выглядел представительно. Норковая шапка, кожаное на меху пальто
и обязательный "дипломат" делали его похожим на преуспевающего
