вечно, нераздельно и неслиянно!
Община равеннских кафоликов выместила на иудеях обиду, нанесенную
еретиком Феодорихом. Синагогу снесли, а место обнесли забором, оставив
проезд для тележек с нечистотами.
Иудеев в Италии было мало. Но прочная связь между разбросанными по
берегам Теплых морей иудейскими общинами печально прославила равеннских
изуверов. Печально и громко. Менее заметными и даже совсем незамеченными
прошли избиения десятков и сотен тысяч ариан, манихеев и прочих
христиан-некафоликов. Их имущество было схвачено, сами они перебиты или
проданы в рабство.
Вскоре после успешных действий сборщиков налогов оказалось, что
действительно завоеваны только те города Италии, где стояли гарнизоны
ромеев.
Однажды, пользуясь распространенными в речи ромеев выражениями купцов
и ростовщиков, Прокопий сказал Индульфу, что готы списаны в расход.
Раздавленные, перебитые на четыре пятых, готы зашевелились. Готский вождь
Урайя держался в крепости Тициниум (Павия) в верховьях По. Несколько готов
предложили ему диадему Италии. Не золотую - терновую, призрачную. Урайя
отказался в пользу Ильдибада. Затеплился огонек войны.
Обсчитанные логофетами ромейские полководцы и солдаты италийских
гарнизонов не желали ступить шагу. Как боец, оглушенный боевой дубиной и
оставленный за мертвого, готское ополчение, опираясь на еще бессильные
руки, приподнялось на одно колено.
Тогда главнокомандующий провинции Иллирика Виталий двинулся усмирять
мятежников. Конница из варваров-федератов не смогла ни передвигаться по
раскисшей от дождя земле, ни воспользоваться луками. Загнанные в болота
герулы погибли почти все со своим предводителем Висандром, братом
Филемута, одного из укротителей мятежа Ника. Виталий бежал с немногими.
Так готы встали на ноги. К ним приставали перебежчики из ромейской
армии. К Индульфу в Анкону пришли двое старых товарищей звать и его к
Ильдибаду.
Телохранитель из мести убил Ильдибада. Восставшие за исполинский рост
и за решительность речей избрали рексом руга Эрариха. Эрарих завел тайные
переговоры с Юстинианом, был разгадан своими и убит. Новый выбор пал на
Тотилу, родственника Ильдибада.
Обеспокоившись, Юстиниан прислал в Равенну подкрепление из трех тысяч
персов, взятых в плен на Евфрате. Прибыло и письмо, прочтенное всем:
базилевс издевался над военачальниками, которые не могли справиться с
шайкой беглых мятежников.
Одиннадцать ромейских полководцев нацелили свои объединенные отряды
на Тициниум. По дороге следовало взять Верону. Сенатор Маркиан, имевший в
Вероне друзей, подкупил сторожей. Ночью Верона распахнула ворота.
Имперское войско стояло в шестидесяти стадиях. По общему решению вперед
послали комеса Артабаза с сотней солдат, чтобы занять ворота и стену над
ними. Само войско не двигалось, так как военачальники заранее
перессорились из-за будущей добычи. Следовало раньше договориться, а потом
входить в город. Испуганный ночным нападением гарнизон без боя бежал из
Вероны. На рассвете ромеи еще торговались друг с другом, а готы, заметив
свою ошибку, возвратились в крепость.
Опоздавшее войско уткнулось в запертые ворота, а из отряда Артабаза
спасся лишь тот, кто, как сам Артабаз, спрыгнул со стены на мягкую землю.
Ромеи вернулись в Равенну.
Теперь Тотила выступил из Тициниума, по пути взял гарнизон Вероны и
приблизился к Равенне. Прошло время больших армий. Италия не давала ни
людей, ни хлеба. Все, что выжал Тотила из долины По, ограничивалось пятью
тысячами бойцов.
Индульф участвовал в спорах двенадцати ромеев, начальников двенадцати
тысяч солдат. Не удавалось решить общее дело и доверить командование
кому-либо одному. А общего полководца для всей Италии Божественный
Юстиниан не хотел назначить, чтобы такой, возомнив о себе, не соблазнился
мечтой о диадеме Италии.
Горстка всадников, появившаяся во время боя под Фавенцией в тылу
ромейского войска, решила исход дела. Обошли! Каждый из ромейских
командующих решил спасать свой отряд. Индульф ушел, не потеряв людей.
Другие же в бегстве побросали даже значки и знамена, чего раньше не
бывало.
Ждали, что Тотила пойдет на Равенну и разобьет лоб в бесплодной
осаде. Новый рекс не захотел ломать зубы о стены сильнейшей крепости
Италии. Опустившись к югу, готы осадили Флоренцию: Бесс, Кирпиан, Иоанн и
Юстин своим приближением вынудили готов прекратить осаду. Они настигли
Тотилу в поле и были разбиты не столько противником, сколько собственным
беспорядком.
Разойдясь по укрепленным городам, ромеи больше не решались высовывать
головы. Для Индульфа начались дни скуки и безделья в Анконе.
Тотила двигался к югу. Началась особенная война. Новый рекс разрушал
стены крепостей, которые мог взять без труда, и обходил другие. Тотила
ласкал пленных, а италийцам обещал вольности. Ядро готов, с которыми рекс
вышел из Тициниума, растворилось в италийцах. Не только сервам и
приписным, прикрепленным к пашне цепью закона, Тотила обещал свободу и
нелюдям-рабам. К нему уходили имперские солдаты, обиженные обсчетами.
Однажды из Анконы исчезли двадцать восемь всадников. В оставленном
письме они приглашали Индульфа бросить службу Гнуснейшему, как Италия
прозвала Юстиниана.
Тотила осадил Неаполь, высосанный ромеями, не имевший запасов. Первый
флот, высланный на помощь гарнизону, был разбит. Второй, выброшенный бурей
на берег, тоже достался италийцам. Умирающий от голода город сдался на
милость рекс а.
Вновь Италия заговорила о великодушии Тотилы. В память упорной защиты
Неаполя от Велизария, в память Асклепиодота и Пастора и мужества иудеев
победители, заботясь о неаполитанцах, постепенно приучали к пище
изголодавшихся людей. Ромейский гарнизон был снабжен необходимым и отпущен
на свободу.
Один из ипаспистов рекса подверг насилию неаполитанку. Тотила
приказал объявить: "Невозможно, чтобы преступник насильник был доблестным
воином. Мы не должны подражать гнусным ромеям". Ипаспист был повешен за
шею.
Чьи-то руки расклеивали в Риме письмо рекса к сенату: "Быстро забыли
вы благодеяния Феодориха и Амалазунты! Хороших гостей пригласили вы, этих
ромейских мимов, шутов, лгунов, воров и убийц. Ныне мы одолеваем их не
силой нашей доблести, но в отомщение им от Судьбы за совершенные ими
несправедливости".
Так питалась война: злобой, жадностью, непримиримостъю. Но и
стремлением к лучшему. Но и отвержением зла. Но и надеждой, пусть самой
темной.
Какого цвета были тогда твои надежды, Индульф? Для чего ты жил тогда,
воин, в поисках невозможного?
2
В рассказе события падают с быстротой водопада. Для Индульфа год за
годом длилась медленная война, тягучая как смола. Все старилось, даже
деревья, даже война.
Дети перестали рождаться. Равно бесплодны поля и лоно женщин Италии.
В годы успехов Тотилы Велизарий неожиданно появился в Равенне. Он
захотел видеть Индульфа. Великий полководец потолстел, облысел. Он много
говорил, много и многим угрожал. Он показался Индульфу опустевшим и
звонким, как амфора, в которой болтались кислые подонки вина.
Велизарий твердил о верности Божественному, о величии империи, о воле
бога, о предначертаниях Судьбы. Повсюду он разослал объявления, приглашая
старых товарищей по мечу вернуться под Священные Хоругви, обещая даже
изменившим империи величайшие блага. Ни один человек не откликнулся...
Прокопий дружески встретил Индульфа, близость возобновилась.
По-прежнему не любя этого холодного человека, Индульф опять искал его
общества. Прокопий рассказывал: базилевс больше не верит Велизарию. Было у
Велизария прежде семь тысяч ипаспистов - приказано почти со всеми
расстаться. Навсегда. Странные отзвуки не то злобы, не то злорадства
звучали в речах ученого ромея: да, базилевс не дал денег для войны.
Главнокомандующий на собственный счет покупал и нанимал корабли, кормчих,
моряков, вербовал солдат. Последнюю войну с персами Велизарий вел тоже
почти на свои деньги.
- Мы, - говорил Прокопий, - много имели от победы над вандалами и от
первого похода на Италию. Теперь мы близки к сухости. Да, базилевс умеет
закрывать глаза, а Нарзес - считать. Не мы первые. И еще счастье, если все
кончится лишь разореньем.
...Они сидели втроем - Индульф, Прокопий и евнух Каллигон, друг
ученого. Под низким сводом шелестел голос Прокопия:
- Велизарий - главнокомандующий по имени. Другие обязаны повиноваться
ему в меру разумного. Базилевс боится, как бы италийцы вновь не предложили
Велизарию диадему. Среди нынешних ипаспистов прячутся посланные
Коллоподием, чтобы зарезать Велизария при первых признаках измены.
Масло в светильнике давало высокий язык огня. Тень Прокопия
раскачивалась. Ученый ромей говорил:
- Война с готами закончена пленением Виттигиса. Ныне империя воюет с
италийцами. Их у Тотилы в пять раз больше, чем готов. А у нас в три раза
больше варваров, чем ромеев. Это война людей, просто война людей, которых
стравили, как зверей на арене ипподрома.
В голосе Прокопия звучала насмешка, в глазах стояли слезы.
- Война кончится, когда людей не будет совсем. Не останется никого. И
лучше. Взгляни на могучую жизнь деревьев. В них совершенство, не в нас...
Впрочем, я шутил. Для забавы...
Трое безумцев у масляной лампы - евнух и двое мужчин, потерявших
надежду.
...Тотила занял город Тибур, отрезал пути сообщения Рима с сушей. С
четырьмя тысячами сброда Велизарий не решался выйти в поле. Он попробовал
помочь осажденному италийцами Ауксиму. Ромеи были потрепаны и отступили,
ничего не добившись.
Прокопий говорил:
- Кому дует ветер счастья, тот может замыслить и неудачное. С ним не
случится плохого. Но неудачнику нет счастливых решений. Судьба отнимает у
него умение слышать и видеть...
"А кто же ты, кто ты?" - спрашивал себя Индульф.
Велизарий отплыл в Далмацию ждать подкреплений. Индульф предпочел
остаться в постылой Анконе - он не хотел Велизария.
Из Далмации Велизарий послал Валентина и Фоку помочь Риму. Италийцы
победили войско, оба полководца остались в поле. На севере италийцы взяли
сильную крепость Плацентию.
Тотила сжал Рим, в котором командовал старый Бесс, Бесс-черепаха,
безжалостное животное неукротимой жадности.
Хлеб был у Бесса. Римляне съели траву, съели кошек, собак, крыс,
воробьев, ворон, съели отбросы, ели друг друга. Бесс и его солдаты
торговали хлебом, спрятанным в стенах крепости. Последние крохи римского
золота, серебра, последние вещи римлян перешли к Бессу.
Велизарий прорвался было на помощь Бессу, но отступил. Индульф понял,
что бывшему храбрецу изменило сердце, износившееся в бесконечной войне.
Исавры охраняли Азинарии - Ослиные ворота, те, через которые ромеи
вошли в Рим в первом году войны. Они считали, что Бесс слишком наживается
и мало делится с ними. Исавры продали Азинарии Тотиле. Бесс бежал. В его
логове италийцы нашли горы ценностей, лучше сказать, цену голодной смерти
бывших граждан бывшего Великого Города.
В Анконе неизвестный человек спросил Индульфа:
- А когда же тебе наскучит служить ромеям? - И, не получив ответа,
ушел, бросив вместо прощальных слов: - Нет большей глупости, как
устраивать собственное счастье.
Так говорил человек, которого сегодня вспомнил Индульф. И было это не
около лилово-голубой Адриатики, а в каменной клетке Анконы.
Злые слова, а? Индульф не понял их сразу и запомнил как оскорбление.
Где тот человек? Утонул в смоле войны, как другие? Черный от голода, умер
