серой листве, короткими серпами - бережливо как будто бы, а на деле
кое-как - жали пшеницу, ячмень, копошились в сухих плетях гороха, бобов.
- У нас эти погибли бы сразу, - говорил Индульф Прокопию. - Я один
сделаю больше, чем десять таких.
Смотрители вились над рабами, как ястреба над птичьим двором. Другие,
смотрители над смотрителями, ездили верхом. У этих орудием служили
тройчатый бич с железом на концах и копье с крючком, как у гуннов. Один
раб был похож на другого, как овца на овцу в стаде, смотритель на
смотрителя - как собаки в своре. Могло ли быть иначе, коль здесь это
длилось сотнями поколений?
Смотрители широкими жестами приветствовали освободителей от готов.
Упоминая Божественного Юстиниана, они крестились, как при возглашении
имени бога.
А когда италийцы перестали креститься при имени базилевса?
Индульф помнил Рим первого года войны. Полупустой, он превосходил
Византию, как старый атлет - разряженного палатийца. Но был тот Рим, для
Индульфа первый, сразу до отвращения чужим.
Еще один Рим - призрак. Из него ушли все, никто не остался. Рекс
Тотила хотел разметать и распахать это проклятье Италии. Послы Велизария
умоляли рекса пощадить древнее сердце страны, смущали совесть благородного
Тотилы слезами душ тех, кто веками строил Рим, и гневом будущих поколений.
Тотила не убил город-убийцу, а Индульф надолго поссорился с предпоследним
рексом из-за его слабодушия. Но это случилось позже, позже, позже...
Две круглые башни и одна остроугольная. Желтоватый камень в потеках
старой грязи и птичьего помета. Странное название Азинарии - Ослиные
ворота.
Дождь кончился. Над стенами еще плыли серые стога облаков. Крепко
пахло мокрой лошадью, мокрой кожей и еще чем-то - Римом. Другие города
пахли иначе.
Простреливая воздух, пронзительно свистели ласточки. Голуби взлетали
из-под копыт. Римляне взбрасывали правые руки с криком:
- Осанна! Осанна! Эвое!
Белые тоги, лавровые венки сенаторов. Расшитые ризы духовенства.
Влажные доспехи в каплях святой воды.
- Ты помнишь, старик? - спросил Индульф Голуба.
Ильменец отмахнулся. Что помнить! От всего остались последняя ночь и
последняя битва наутро.
Индульф не жалел ничего. Явись к нему ромейский бог, способный, как
говорят, сотворить любое чудо, Индульф в своей жизни не изменил бы ни
одного часа. Что было - было.
Была великая равнина реки По, империя воды, страна светлых озер с
лилиями, белыми как женская грудь. Длинные отмели серых песков в низеньких
лопухах, серебристые ивы, чья листва напоминает маслины.
Ромеи рассказывали: здесь прячутся внуки таинственного Протея,
старого бога пресных вод Италии. Теперь они дьяволы. Ромеи глупы.
Дятел долбил голое тело сухого платана. В зеленой тени горбатого
моста ходили громадные рыбы, совещаясь о жестокой жизни людей. Там Индульф
встретил девушку, похожую на Амату. Потом нашел ее тело.
Около По, за пределами смешения сладких и горьких под, море -
лилово-голубое. Скалы - цвета фиалок. Кажется, там кто-то сказал Индульфу:
"Нет большей глупости, как устраивать собственное счастье". Индульф не
помнил лица того человека.
Внизу, в рыжем ущелье, кружились два коршуна. Память изменяет. И
мост, и девушка, напомнившая Амату, и тело ее, неизвестно кем лишенное
жизни, - все было в горах, а не у берега По.
Индульф владел ромейской речью, как прирожденный эллин, италийской -
как римлянин. Он едва не забыл свою речь.
Как кабаны в стае собак, на площади Августа несколько человек ждали
Велизария с неподвижностью статуй старых богов и мертвых императоров.
Римляне не решались наложить руку на вождя бежавшего гарнизона готов.
Старый Левдерий, которому новый рекс Италии, Виттигис, поручил защищать
Рим, решил сдаться ромеям. Из стыда за своих, как понял Индульф.
С этого дня началось разрушение Рима и гибель римлян. Солдаты рубили
деревья где придется. Велизарий приказал чинить городские стены. Для этого
ломали дома. Римляне удивлялись: кто защищается, тот не победит.
Велизарий приказал свозить в Рим хлеб и пригнать из-за стен все
стада. В городе, который казался Индульфу целым, половина уже была занята
пустырями, на которых косили сено, сеяли хлеб, разводили овощи. Для скота
нашлось много места.
Может быть, падение Рима началось с расправы над папой Сильверием,
который многое сделал, чтобы устелить коврами путь ромеев в Рим.
Позор папы Индульф видел своими глазами. Что было ему до преемника
апостола Петра! Индульф привык у себя чтить стариков. Этого притащили с
обнаженной головой, в разорванной рясе, с окровавленным ртом. Его щека
раздулась от удара кулаком. Ипасписты Велизария не терпели возражений.
Папа вообразил, что солдаты не посмеют прикоснуться к главе церкви.
Сильверий был неугоден Феодоре, не отказывавшейся от мысли объединить
кафоликов и монофизитов.
Антонина нежилась в кровати, Велизарий сидел у ее ног. Жена
полководца с увлечением исполняла волю базилиссы: зазнавшийся
первосвященник кафолической Церкви узнает тяжесть руки Власти.
- Старый осел, - сказала папе наперсница Феодоры, - отныне на
собственном хребте ты познаешь вечную истину: кто не гнется, того ломают!
Прокопий говорил:
- На чьей стороне Судьба, того неудачные даже действия обращаются в
победы.
Удачи, неудачи... Индульфу удавалось все. Велизарий отдал под его
команду славян из бывшего отряда Рикилы Павла. Ромейская конница носилась
по средней и южной Италии. Готы бежали перед именем Юстиниана - как
Велизарий доносил Божественному.
Собрав силы, рекс Виттигис перешел с десятками тысяч готов реку
Рубикон, которая впадает в Адриатику близ города Белларии. Это была старая
граница собственно римских земель.
Осада готами Рима длилась полтора года. Семьдесят сражений под
стенами. Их считал Прокопий. Индульфу не было дела до числа схваток и
битв.
Тяжелые, неповоротливые готы. Они не умели биться стрелами. Они
нападали плотными рядами латной конницы. Отряды герулов, гуннов, славян
расстреливали готов прежде, чем им удавалось взяться за мечи. А когда
готы, не щадя себя, наваливались слишком рьяно, конные стрелки уходили за
стены города.
Знать бы Индульфу тогда то, что он знает теперь...
Готы истекли кровью, обессилели. Начались переговоры, бесплодные для
них и опасные потерей времени. Готы голодали: слишком трудно подвозить
сушей продовольствие для большого войска. Виттигис ушел на север. В
могилах осталось тридцать тысяч убитых в бою. Умерших от болезней не
считали.
Голод и болезни убили в осажденном городе сто тысяч римлян. Изменив
готам, римляне думали, что ромеи пришли освободить Италию от варваров.
Юстиниан же хотел восстановить Римскую империю. Это - другое...
Римляне потерпели участь изменников, а готская кость сломалась под
Римом.
Походы, стычки, сражения во всей Италии. Войско жило - где и жить
солдату, как не на войне.
Ромеи ходили по Италии не так, как в первом походе из Региума в
Неаполь и от Неаполя в Рим. Тогда армия была хорошо снабжена, а Велизарий
и начальники не уставали твердить: "Мы на имперской земле".
Потом брали не разбирая. Все стали чужими. Солдату нужна пища, корм
коню и добыча, добыча. Индульф не помнил, когда же впервые он увидел
умирающих от голода. Впоследствии их становилось меньше, меньше: Италия
таяла как свеча, коптя смрадом падали.
Сердце солдата - каменное сердце.
Виттигис засел в Равенне, осажденной Велизарием. Франки предложили
Виттигису помощь в обмен на половину Италии. Гот имел благородство
отказаться. Велизарий подкупил перебежчиков. Вернувшись в осажденную
Равенну, они подожгли хлебные склады. Окрестности Равенны были вытоптаны,
как ток. Рекс Италии сдался; не по силам ему пришлась корона, а готам
изменило мужество. В справедливом гневе готские женщины, указывая на тощих
солдат ромейского легиона, который вступил в опозоренную Равенну, кричали
своим мужьям:
- Кому, кому вы сдавались?
Втайне готы предложили Велизарию корону Италии. Верноподданный
полководец поманил их надеждой, добился перемирия, занял Равенну, набрал
пленных - и отказался от короны. Он не изменит Божественному Юстиниану.
Думали: война кончена. Думали: Италия - часть империи. Под предлогом
персидской угрозы Юстиниан вызвал победителя в Византию. Базилевс перестал
доверять Велизарию - Судьба наказала полководца за обманутых готов.
Велизарий привез базилевсу часть казны Феодориха и тысячи готских
пленников. Их доля - лечь в битвах с персами. Как до него Гелимер, пленный
рекс вандалов, Виттигис получил звание патрикия империи и поместье,
свободное от налогов. Велизарий же не получил триумфа.
Индульф уже давно расстался с Антониной. Кто заменил его? Что ему за
дело! Однажды в осажденном Риме звук голоса одной из рабынь жены Велизария
напомнил ему голос вестницы о смерти Аматы. Не зная подлинного имени
Любимой, Индульф не мог спросить о ней.
Есть змеи, укус которых, не будучи опасен, наполняет сердце тоской.
Индульф почувствовал себя бесчестным, как будто это он предал маленькую
женщину, которая учила его эллинской речи и говорила с ним о невозможном.
Его сердце вспомнило. С того дня и начала мерещиться Амата. Он хотел ее.
Другие женщины стали чужими.
Велизарий звал Индульфа. Индульф остался в Италии. Ему не нужна
Византия, он истратил ее, как разменную монету.
Его знали военачальники. Он не встречал равных себе в одиночном бою.
Он командовал отрядом в шесть сотен всадников. Первый состав славянского
отряда таял и таял. Меньше сотни оставалось из тех, кто вместе с Индульфом
спускался по Днепру за ромейским золотом. Нет. Как и Индульфа, их гнала
жажда видеть мир и найти невозможное. Кто был убит. Кто ушел к готам за
По, прельстившись красотой женщины.
Славянское ядро обросло людьми других языков. За значком Индульфа шли
гунны и готы, малоазийцы, эллины, италийцы. И все они стали ромеями.
Кое-где готы и примкнувшие к ним италийцы еще сидели в отдаленных
крепостях, в городках, в горах. Однако Византия пришла в Италию. Рой
сборщиков налогов, которыми командовал логофет Александр Псалидион,
обрушил на опустошенные войной города, на владельцев земель, на свободных
по старому праву колонов лавину налогов, которые Италия разучилась платить
при готах. Именно поэтому сборщики высчитали, на сколько же каждый
подданный за десятки лет обманул Феодориха, Амалазунту, Феодата и
Виттигиса. Да, обманул! И Божественный Юстиниан, законный преемник этих
владык Италии, имел право восстановить справедливость. Недоимки сдирались
с кожей, мясом, костями плательщиков.
Италийцы оглянулись на годы готской власти, как старик на свою
молодость. Коса налога подрезала славословия базилевсу.
Развернув объемистые свертки ситовника, сам логофет доказал Индульфу
и его солдатам, что не империя должна им, а они империи. Было записано
все: деньги, оружие, довольствие, одежда, обувь, лошади, сбруя, даже сукно
для чистки доспехов.
Солдаты были подавлены красноречием сановника и обилием
доказательств. Они не согласились, но им нечем было опровергнуть. Они
надеялись на великие блага после победы. И - остались в долгу. Злоба
точила сердца. Они узнали, что все войско сочло себя обсчитанным. Стало
легче. Солдату некуда деваться из строя. Они остались. До времени...
Кафолические подданные нашли на первое время утешение в торжестве
истинной догмы: божественное и человеческое в Христе соединены непреложно,
