есть мешанина из беллетристической трепотни за счет физиологии и
архаического лепета старой логики по поводу мышления. Разговоры на тему о
психике таких индивидов, как Хозяин и Хряк, беспредметны. Они имеют интерес
не более, как интригующие сплетни. Да ну их к чертовой матери! Кто они
такие, чтобы забивать свою голову их жалкими персонами? Давайте лучше тяпнем
еще по одной.
ВЗРЫВ
Цикл скульптур "Война" Мазила закончил в самый неподходящий момент.
Предстояла выставка, на которую допустили всех тех, кого раньше не только не
допустили бы, но за счет которых значительно увеличили бы число поротых. А
выставку должен был посетить сам Хряк. Опять-таки трудно судить, было
устройство такой выставки проявлением новых веяний или коварных намерений
консерваторов показать начальству, до чего докатилась подпавшая под
тлетворное влияние запада молодежь. Клеветник утверждал, что новые веяния в
промежуточные эпохи обычно прекрасно уживаются с консервативными умыслами,
порождая характерные для таких эпох промежуточные формы, и предлагал
рассматривать эти формы как самостоятельные, не сводя их к более резким
классическим образцам.
Цикл "Война" толкуют как протест против войны. Что же, сказал
Шизофреник. Можно и так. Но можно и иначе. Вот, допустим, скульптура
"Срывающий противогаз". Пусть автор задумал изобразить, как человек срывает
противогаз. Противогаз спас человека от зараженного воздуха. Опасность
прошла. Можно снять его. Мораль? Какая нехорошая штука война! Смешно?
Разумеется. Но посмотрите на рожу этого счастливчика, который спасся от
смерти. Что она выражает? Радость? Нет, тут получилось совсем другое.
Человека надули, сказали, что воздух заражен. На него надели маску, чтобы он
не дышал зараженным воздухом. И вот человек срывает маску, так как
невмоготу. И что же? Он поражен. Воздух, оказывается, чист. Все, оказывается
наоборот! И "Взрыв" лишь навеян взрывом атомной бомбы. На самом деле, он о
другом. Он о том взрыве, который происходит сейчас в сознании ибанцев. Я бы
лучше назвал весь этот цикл словом "Хватит". Звучит красиво, сказал Болтун,
но несколько высокопарно. Я бы предпочел несколько иной вариант: бунт
сослуживца.
БУНТ СОСЛУЖИВЦА
У гражданина ..., писал Сослуживец, собираются компании. Судя по одежде
и акценту, бывают иностранцы. Ведут антиибанские разговоры. Например, вчера
говорили о ненапечатанной у нас книге Правдеца и хвалили ее... Заклеив
конверт, Сослуживец отнес его в ближайший почтовый ящик и тяжко вздохнул: до
чего же эта гнусная система доводит порядочных людей! Вернувшись домой,
Сослуживец начал обдумывать стихи для стенгазеты. Тема великолепная, думал
он. Есть, где развернуться. Эпитафии на ныне живущих прохиндеев! Эх, и даст
же он по мозгам кое-кому! Стихи Сослуживец писал с детства. Читал близким
знакомым. Хвалили, но советовали спрятать подальше. Хотя времена и не те, но
все-таки кое-кого и за менее опасные вещи привлекают. Лучше, конечно,
выбросить. Но на всякий случай лучше сохранить. Всякое еще может случиться.
Вдруг опять зигзаг какой-нибудь выйдет. Можно напечатать будет. И
прогреметь. И как знать... А вдруг донесут!!! Народ у нас сволочной! Ни на
кого надеяться нельзя. И лоб Сослуживца покрывался холодным потом, носик
начинал мелко дрожать, а штаны наполнялись содержанием. А чего я боюсь?
Хватить в конце концов! Надоело! Стихи получались злые. Смеху будет, думал
Сослуживец. Подписывать, разумеется, нельзя. Секретарь будет оппонентом, это
гарантия! А слушок, кто автор, пустить стоит. Потом завсегда отвертеться
можно будет. Нет, все-таки слишком зло получается. Надо немного сгладить...
СТОЛКНОВЕНИЕ
Хряк, как увидел скульптуры Мазилы, интуитивно почуял, о чем они. Может
быть, его предварительно и настроили против Мазилы. Но это маловероятно.
Настраивать не надо было. Все и так было достаточно ясно. Произошло
знаменитое столкновение Мазилы с Хряком. Хряк чуть было не лишился пуговицы.
Мазила лишился большего и мог лишиться еще большего. Но, как справедливо
заметил Мыслитель, время было уже не то. Разговор Мазилы с Хряком строился
по старому классическому ибанскому принципу "Дурак -- сам дурак -- от дурака
слышу". В конце концов. Мазила сказал, что он в своем деле сам себе
премьер-министр и разбирается лучше Хряка и всей его компании. Это
столкновение принесло Мазиле сначала известность гораздо в большей мере, чем
достоинства его работ, из-за которых произошло столкновение, факт сам по
себе показательный: любой независимый крупный художник в Ибанске самим своим
появлением обречен на социальные акции. Потом все сваливали на форму. Но это
лишь официально выработанный способ неприятия. Потом появились скульпторы,
которые по форме лепили куда более абстрактно и формалистично, чем Мазила, а
сам Мазила лепил вполне подходящие вещи. Но ситуация в принципе не
изменилась, ибо остались и стали более явными факторы чисто социальные --
независимость и масштабность личности художника.
ПОСЛЕДСТВИЯ
После столкновения Мазилу исключили из Союза Художников. Левые члены
Союза голосовали за исключение. Они отмежевались от него. Изгнание означало
отсутствие государственных заказов и самостоятельной мастерской, недопущение
на выставки. Были и другие мелкие неприятности. Поскольку они выглядят
неправдоподобными, о них не стоит и говорить. Зато не посадили. Зато Мазила
продолжал работать в скульптуре. Уйдя с выставки, он в тот же день начал
лепить "Орфея" и "Пророка" -- автопортреты своего положения и духовного
состояния в то и во все последующее время.
КРЫСЫ
Болтун, чтобы было, что почитать дорогой, приобрел в ларьке книгу "Все
о крысах". Разумеется, перевод. В предисловии говорилось, что авторы в
течение нескольких десятков лет проводили эксперимент с колонией крыс.
Колония была заключена в сравнительно изолированное помещение с целью
наблюдать законы крысиной жизни в чистом виде. Однако помещение было
достаточно большое и разнообразное, питание также в пределах естественной
нормы. Во всяком случае, устанавливая размеры и структуру жизненного
пространства и способ питания, экспериментаторы учитывали соответствующие
характеристики в естественных условиях. В книге приводились результаты
наблюдений и их обобщения. В ряде случаев обобщения были доведены даже до
уровня математических формул.
Целью исследования, читал Болтун, было выяснение правил поведения
(действий, поступков) крысиных особей друг по отношению к другу. Основу для
них образует сложившееся в течение длительной эволюции стремление крысиных
особей и групп к самосохранению и улучшению условий своего существования в
ситуации социальности. Под социальностью здесь понимается более или менее
устойчивое скопление особей для совместной жизни и ее воспроизводства в
серии последовательных поколений. Соответственно, правила поведения крысиных
особей друг по отношению к другу мы называем социальными, не вкладывая в это
выражение никакого иного смысла и не предполагая при этом никаких аналогий с
человеческим обществом, которое функционирует совсем по другим законам. В
человеческом обществе, как известно, имеются такие исторически выработанные
институты, регулирующие поведение людей, как правовые нормы и учреждения,
нравственность, религия, общественное мнение, искусство и т.д. Ничего
подобного нет в крысиной социальности. И хотя на первый взгляд наблюдение ее
обнаруживает много сходного с социальностью человеческой и наводит на
грустные мысли, однако это явление качественно иной природы. В этом читатель
сможет убедиться сам из последующего отчета о результатах эксперимента.
Социальным правилам крысиные особи обучаются, а не приобретают их по
наследству. Выросшая в сравнительной изоляции крыса оказывается лишенной
тщеславия, не способна конкурировать с другими за лидерство, не способна
отнимать у других пищу и делать доносы и т.п. Обучаются они на собственном
опыте, глядя на других, в процессе воспитания их другими крысами и т.п. Они
напрашиваются сами собой. У крыс хватает ума открыть их для себя, а крысиное
общество поставляет им гигантские возможности для тренировок. В большинстве
случаев крысы...
Болтун так увлекся чтением, что проехал свою остановку.
ПРЕТЕНДЕНТ
Как повествуют ибанские историки, пути в трясину власти залиты кровью и
слезами. Передовые деятели Ибанска внесли в эти дело свой заметный вклад. А
самые гуманные из них изобрели недавно совершенно новый путь, залитый мочой,
измазанный г....м и соплями и забрызганный слюной. Именно такой путь избрал
покойный Директор и наверняка достиг бы желаемого, если бы не возликовал
преждевременно. Претендент метил на то же самое место, что и Директор. И
потому они были закадычными друзьями. Сначала Претендент хотел обойти
покойного, заручившись поддержкой Теоретика и проскочив сразу в
Действительные. Но Директор умело подставил ему ножку, намекнув Теоретику на
намерения Претендента, и номер не удался. Претендент приуныл и слег в
больницу с повторным аппендицитом. Известие о долгожданной смерти Директора
застало его на операционном столе. Растолкав врачей и наспех засунув вонючие
кишки в распоротое пузо, Претендент помчался на кладбище и едва успел
произнести взволнованную речь. Спи, дорогой товарищ, и не вздумай
просыпаться обратно, прорыдал он, брызгая слезой. Дело твое мы захватим и
приведем к логическому концу. Потеря, которую потеряла наука из-за потери
тебя, невозвратима. Но мы позаботимся о том, чтобы ее умножить.
Рыдая загробную речь, Претендент выглядывал место своего будущего
торжественного захоронения. Надгробие поручу Мазиле, шевелилось в правой
половине его мозгов, совершенно еще не изученной, как установила современная
наука, в современной науке. Надо только предупредить, чтобы не
выпендривался. Все-таки надгробие на какого-нибудь вшивого профессоришки, а
как-никак самого... А что, если... Но об этом пока рано. Левая половина
мозгов, ведающая, как точно установила современная наука, реченедержанием, в
это время без запинки шпарила загробную программную речь Претендента.
Говорить он, конечно, умел. Этого у него не отнимешь. Ошибки он делал реже
других, не более трех в длинных иностранных словах и не менее одной в
односложных ибанских. Из-за этого его не любили в кругах сотрудников и
считали белой вороной. Что он лезет не в свое дело, говорили они промеж
собой, занимался бы своей наукой. Спи, дорогой Друг, в десятый раз вопил
Претендент. Мы подхватим выпавшее из твоих рук наше общее дело и понесем
его...
Претендент понял, что ему представился шанс. И решил во что бы то ни
стало стать директором. У тебя верный шанс, сказал Мыслитель. Ты должен
стать директором. Надо только все обдумать. Надо найти основное звено,
ухватившись за которое мы вытащим всю цепь. Претендент, расчувствовался,
пообещал Мыслителю место редактора и полставки в Закрытой Школе с закрытым
спецбуфетом. После этого Претендент уехал в заграничную командировку.
Супруга Претендента позвонила Мыслителю. Одну минуту, сказал Мыслитель,
полистав настольный календарь. Приезжай в пятницу от пятнадцати ноль-ноль до
шестнадцати тридцати.
НЕИЗБЕЖНОСТЬ ОШИБКИ
Итак, сказал Мыслитель, с самого начала обрекая Претендента и тем самым
себя на провал, составим список всех возможных конкурентов, всех лиц, от
которых зависит решение, и наметим наивыгоднейшую линию поведения Журнала.
Как начинающие и случайно (т.е. не по законам делания карьеры в данном типе
