присматриваясь к замкнутому лицу хозяина. В это мгновение оба
почувствовали, что свидание неизбежно; затем быстро сошлись.
- Кордон-Брюн, - любезно сказал Консейль. - Вы исчезли, и я уехал, не
подарив вам гравюры Морада, что собирался сделать. Она в вашем вкусе, - я
хочу сказать, что фантастический пейзаж Сатурна, изображенный на ней,
навевает тайны вселенной.
- Да, - Стиль улыбался. - Как видите, я помнил ваш адрес. Я записал
его. Я пришел сказать, что был в Сердце Пустыни и получил то же, что
Пелегрин, даже больше, так как я живу там.
- Я виноват, - сухо сказал Консейль, - но мои слова - мое дело, и я
отвечаю за них. Я к вашим услугам, Стиль.
Смеясь, Стиль взял его бесстрастную руку, поднял ее и хлопнул по ней.
- Да нет же, - вскричал он, - не то. Вы не поняли. Я сделал Сердце
Пустыни. Я! Я не нашел его, так как его там, конечно, не было, и понял,
что вы шутили. Но шутка была красива. О чем-то таком, бывало, мечтал и я.
Да, я всегда любил открытия, трогающие сердце подобно хорошей песне. Меня
называли чудаком - все равно. Признаюсь, я смертельно позавидовал
Пелегрину, а потому отправился один, чтобы быть в сходном с ним положении.
Да, месяц пути показал мне, _ч_т_о_ этот лес. Голод... и жажда... один;
десять дней лихорадки. Палатки у меня не было. Огонь костра казался мне
цветным, как радуга. Из леса выходили белые лошади. Пришел умерший брат и
сидел, смотря на меня; он все шептал, звал куда-то. Я глотал хину и пил.
Все это задержало, конечно. Змея укусила руку; как взорвало меня - смерть.
Я взял себя в руки, прислушиваясь, что скажет тело. Тогда, как собаку,
потянуло меня к какой-то траве, и я ел ее; так я спасся, но изошел потом и
спал. Везло, так сказать. Все было, как во сне: звери, усталость, голод и
тишина; и я убивал зверей. Но не было ничего на том месте, о котором
говорилось тогда; я исследовал все плато, спускающееся к маленькому
притоку в том месте, где трамплин расширяется. Конечно, все стало ясно
мне. Но там подлинная красота, - есть вещи, о которые слова бьются, как
град о стекло, - только звенит...
- Дальше, - тихо сказал Консейль.
- Н_у_ж_н_о_ было, что бы он был там, - кротко продолжал Стиль. -
Поэтому я спустился на плоте к форту и заказал со станционером нужное
количество людей, а также все материалы, и сделал, как было в вашем
рассказе и как мне понравилось. Семь домов. На это ушел год. Затем я
пересмотрел тысячи людей, тысячи сердец, разъезжая и разыскивая по многим
местам. Конечно, я _н_е _м_о_г_ не найти, раз есть такой я, - это понятно.
Так вот, поедемте взглянуть, видимо, у вас дар художественного
воображения, и мне хотелось бы знать, _т_а_к_ ли _в_ы_ представляли.
Он выложил все это с ужасающей простотой мальчика, рассказывающего из
всемирной истории.
Лицо Консейля порозовело. Давно забытая музыка прозвучала в его душе,
и он вышагал неожиданное волнение по диагонали зала, потом остановился,
как вкопанный.
- Вы - турбина, - сдавленно сказал он, - вы знаете, что вы - турбина.
Это не оскорбление.
- Когда ясно видишь что-нибудь... - начал Стиль.
- Я долго спал, - перебил его сурово Консейль. - Значит... Но как
похоже это на грезу! Быть может, надо еще жить, а?
- Советую, - сказал Стиль.
- Но _е_г_о_ не было. Не было.
- Был. - Стиль поднял голову без цели произвести впечатление, но от
этого жеста оно кинулось и загремело во всех углах. - Он был. Потому, что
я его нес в сердце своем.
Из этой встречи и из беседы этой вытекло заключение, сильно
напоминающее сухой бред изысканного ума в Кордон-Брюн. Два человека, с
глазами, полными оставленного сзади громадного глухого пространства,
уперлись в бревенчатую стену, скрытую чащей. Вечерний луч встретил их, и с
балкона над природной оранжереей сада прозвучал тихо напевающий голос
женщины.
Стиль улыбнулся, и Консейль понял его улыбку.
1923
