Юлий БУРКИН
АВТОБИОГРАФИЯ
(сказка)
Искусство, прежде всего, должно быть ясно
просто; значение его слишком велико для того,
чтобы в нем могли иметь место "чудачества".
Максим Горький.
Я нахожу, что действительность есть то, о
чем надо меньше всего хлопотать, ибо она и
так не преминет присутствовать с присущей ей
настырностью.
Герман Гессе.
Родиться меня угораздило в 1960 году. Слово "угораздило" я употребил
не потому, что этот год был чем-то особенно ужасен. Вовсе нет. Год как
год. "Угораздило" я употребил к самому факту своего рождения.
Дом, в котором меня угораздило, был деревянным и одноэтажным. В
садике росли малина, крыжовник, яблоня и черемуха. Именно с черемухой
связано мое первое в жизни трагическое воспоминание.
Соседские пацаны лазали в наш сад и обирали его. Папа с мамой гоняли
их. В моем детском сознании четко зафиксировалось: "Это - враги". И вот
однажды, будучи в саду один, я увидел, как "большие мальчишки" снова лезут
через забор.
Я стал кричать: "Уходите, это наш сад! Я сейчас папу позову!"
Мальчишки взяли меня за ноги, за руки, перетащили через забор и,
посадив на бесконечный зеленый теннисный стол, принялись всячески
по-детски измываться надо мной. Но я не обижался, даже наоборот: при
ближайшем рассмотрении "большие мальчишки" оказались вовсе не такими уж
монстрами, как я их себе представлял, а напротив, довольно симпатичными
ребятами, и их внимание льстило моему тщеславию.
Под конец один из них спросил меня:
- Хочешь, никто у вас больше черемуху воровать не будет?
Я ответил:
- Ага.
- Тогда запомни: если только полезет кто-нибудь через забор, кричи...
- и он произнес мне на ухо некую волшебную и совершенно непонятную мне
фразу. Чтобы не забыть, я, к великому восторгу пацанов, дважды повторил ее
вслух.
Естественно, едва появившись дома, я немедля сообщил близким
радостную весть: "Папа, мама, я теперь знаю, как сделать, чтобы у нас
черемуху не крали!" "Ну и как?" "Нужно просто сказать: "Х... тебе, а не
черемухи!".
- Хм, - сказал папа задумчиво, - что ж, может быть...
Но вот реакция мамы была самой что ни на есть несоответствующей моим
благим намерениям.
С тех пор я никогда не прислушивался к советам людей. Но советчики у
меня все же были.
Дело в том, что такой ничем вроде бы не примечательный снаружи дом
наш имел-таки достопримечательности: в подвале его жил Мерцифель - старый
злыдень, а на чердаке - крылатый мечтатель Лаэль. Но об их существовании
не знал никто кроме меня. Так получилось. Вот их-то советы были всю жизнь
для меня значимы. Возможно, что и к сожалению.
С годами стало заметно, что не очень-то я вышел ростом. И, может быть
потому, я так полюбил деревья. В школьном уже возрасте я не знал большего
наслаждения, чем забраться на высоченный тополь (они росли вдоль проезжей
части нашей улицы) и смотреть на жизнь сверху.
Всегда, даже просто проходя мимо высокого дерева, я испытывал
странное щемящее чувство. И я не любил смотреть вперед. Я любил смотреть
по сторонам и вверх.
Я видел большие деревья,
Мне чудилась странная вещь:
Будто я ветром наполнен весь.
Ветром лиловых небес.
Единственное, что росло в соседнем дворе - подсолнухи.
И еще там жила девочка Дина.
Звонкое чувство высоты испытывал я, встречая ее. "Мы живем", -
сказала она однажды, и я ощутил, как это важно.
Мерцифель Дину недолюбливал; он вообще высоты боялся. А если он чего
боялся, то и ненавидел. Но если он чего-то очень сильно боялся, то и
ненавидеть по-настоящему опасался; а потому он Дину, на всякий случай,
только недолюбливал.
В школе мы сидели за одной партой. Но когда в третьем классе у нас
началась мода "щупать" девчонок, Дина была единственной, кого я не решился
тронуть. А когда в седьмом мы, наоборот, стали влюбляться, я, конечно, в
нее влюбился. И остальные мальчишки тоже.
Но она была так высоко, что это не имело значения. Только Лаэль,
летая, умел быть столь же.
Школа кончилась однажды. И однажды же, порвав связующие с окружающим
канатики, я побрел.
- Смотри, - крикнул мне вдогонку Мерцифель, - утонешь послезавтра!
Быть может, это он просто пошутил так, но, возможно, что и правда
предвидел что-то. Он способен. Если так, то спасибо ему, ибо с тех пор я
купался только со спасательным кругом и так и не утонул.
Я после заметил: он всегда хотел мне напакостить, а на самом деле -
выручал. А Лаэль, наоборот, добра мне желал.
И вот еще что занятно: они, сама противоположность, в конечном счете
одно и то же делали. Вот и тогда. Школа кончилась однажды, я забрался на
чердак и спросил Лаэля:
- Нужно ли мне уходить? Деревья перестали расти. А я хочу выше.
- А Дина? - спросил Лаэль, покрываясь голубыми пупырышками.
- Конечно, - ответил я, - но я ведь и не видел никого больше.
- Иди, - сказал Лаэль и закутался в крылья: боялся, что, уходя, я
открою дверь и промелькнет сквозняк.
Я спустился в подвал:
- Нужно ли мне уходить? Деревья перестали расти. А я хочу выше.
Конечно, Дина. Но кроме нее я никого и не видел.
- Потеряй же и ее, хе-хе, - проскрипел Мерцифель, пахнув мне в ноздри
зубовной гнилью. - Иди.
Один желал счастья мне, другой - гибели. Но "иди" сказали мне оба.
Когда узнала Дина, заплакала. И моя беззащитность отразилась в ее
слезах. А потом она вынула из кармана семечко подсолнуха. И сказала:
- Возьми.
Я взял. А ее поцеловал в мокрые веки, чувствуя, как земля становится
шаткой.
- Зачем ты идешь? - спросила она. Что я мог ответить? Только то, что
я должен увидеть многое.
Я слышал, есть дивная птаха,
В крутом магаданском краю,
Так поет, как не поют в раю
Ангелы песню свою.
Сперва я шел пешком. После случилось заскочить на платформу поезда.
Вокруг были ветер и деревья. Они переполняли меня и изнутри. Ветер и
деревья!
Ветер, деревья и звезды.
В городе, куда я попал, я сразу увидел высоченные стволы. У меня дух
захватило. Но чуть приглядевшись, я понял, что веток-то на стволах нет.
Это же просто-напросто столбы.
- Почему? - спросил я у первого встречного.
Чтобы единообразие, - объяснил тот.
- Но ведь столбы - не деревья.
- Деревья. Если подразумевать. Мы подразумеваем.
- А как это делать?
- Конечно, по команде. Команда делится на две части - предварительную
и исполнительную. Предварительная - "Подразуме...", исполнительная -
"...вать!" Понял?
- Понял.
- Ничего ты не понял! Если бы понял, ответил бы: "Так точно!"
Теперь-то понял?
- Теперь-то так точно. Только у меня не получится.
- Будем тренироваться. Становись! Равняйсь! Смир-р-рна! Под зелеными
столбами деревья подразуме-е-вать!
Я попробовал. Честно попробовал. Ничего у меня не вышло.
- Не могу, - признался я.
- Не можешь - научим, не хочешь - заставим. Хватит разговоры
говорить, продолжим занятия. Равняйсь. Смир-р-рна! Подразуме-е-вать!!!
Я напыжился изо всех сил. Но безрезультатно.
- Столбы, - констатировал я.
- Уклоняться?! - двинулся на меня горожанин. - Да за такое, знаешь,
что бывает?
- Я же не виноват, что это - столбы, - сделал я шаг назад.
- Это деревья, понимаешь, деревья, кретин ты этакий?! - фальцетом
закричал он, наступая. Вокруг нас уже образовалась недобрая толпа
любопытствующих. Горожанин продолжал: - А обзывая наши деревья столбами,
ты наносишь оскорбление всем нам. А мы-то и народ - едины! Понял?
- Так точно!
- Еще издевается! - крикнул кто-то из толпы.
- Чего с ним толковать, на губу его!
- Ишь салаги, распустились совсем, На шею скоро сядут.
- Эт-точно, им только дай волю... Пустите, я ему по роже стукну.
- Позор!
- С наше тут поживет пусть сначала, а потом уж рассуждает.
Рассуждать-то мы все умеем.
- Ну можно, я ему по роже стукну?..
...На гауптвахте кормили старой капустой. Сыро было и довольно
грустно. А грязно не было: я все время тем и занимался, что ползал по
камере с мокрой тряпкой в руках. И все время я про себя пытался
подразумевать. Временами казалось, что выходит. А временами - что нет.
Ночью я услышал шелест. Лаэль протиснулся между прутьями:
- Жаль, ты так не можешь. А то бы я тебя вынес. По-моему, сумел бы
поднять.
Тут земляной пол камеры зашевелился, набух бугорок, затем он лопнул и
из отверстия на свет божий показалась голова Мерцифеля.
- Привет, салага, - осклабился он, - гниешь? Ну-ну, давай. Кое-кому
полезно.
- Что ты его дразнишь, - нахохлился Лаэль, - лучше скажи, подземный
ход долго копать?
- За месяц управимся. Ну, если ты, чистоплюй, поможешь, тогда
быстрее. Поможешь, а?
Лаэль потоптался на месте, не зная, что ответить. Жалко ему было
своих белоснежных перышек.
Я спас его вмешавшись:
- Не надо ничего. Будем подразумевать.
- Это как? - хором спросили они.
- А вот так, - я закрыл глаза и скомандовал себе вслух: - Под
гауптвахтой другой город подразуме-е-вать!
И у меня получилось. Наверное, от того, что проведя столько времени с
половой тряпкой в слиянии, я сумел влезть в шкуру жителя этого города. Или
от того, что уж очень мне хотелось быть свободным и путешествовать дальше.
В мире столько странного.
Я знаю, на дне океана
Цветет синим цветом цветок,
Вожделеть стал его осьминог,
Хочет сорвать лепесток.
Город встретил меня громадным, писанным белыми буквами по алому
полотнищу транспарантом: "ДОСТАНЕМ И ПЕРЕСТАНЕМ!".
- О чем это? - спросил я прохожего.
- Сейчас позвоню и спрошу, - быстро ответил прохожий, и, быстро
заскочив в будку таксофона, быстро набрал номер.
- Сейчас приедут и расскажут, - быстро сказал он, выйдя из будки и
засеменил дальше.
И правда, не прошло и полминуты, как прямо надо мной затарахтело.
Задрав голову, я увидел зависший желтый вертолет с синей полосой по
корпусу. Двое задрапированные в серость сползли вниз по эластичной
лестнице и обратились ко мне. Хором:
- Пройдемте, гражданин!
Я вспомнил гауптвахту и ответил:
- А в чем дело?
- А не ваше дело, в чем оно! - хором рявкнули серые. - Полезайте, да
побыстрее. Энергетика должна быть энергичной.
- ...Так-так-так, - постучал ногтем по столу человек, одним глазом
глядя на меня, другим - на толстую папку с надписью "Дело". - И вы,
значит, утверждаете, что впервые у нас. Пришелец, так сказать. Уж не
космический ли? Астрофизика должна бы быть астральной. Ну, что ж,
допустим, допустим. И... перепустим.
- А какие у вас деревья? - спросил я.
- А это вам зачем? - насторожился Косой. Даже побледнел. Но, быстро
собравшись, заговорил угрожающе: - Исследуете наши, так сказать, ресурсы,
значит. Ландшафтом интересуетесь!
- Нет, что вы, просто деревья для меня - символ.
- Символика должна быть символичной! - обличающе вскричал Косой,
