все еще не покинул район. Вы же представляете, что этот Шантавуан, сразу
после обнаружения машины, добился наблюдения за дорогами, вокзалами...
Согласны?
Она качнула головой в знак того, что все еще слушает, все еще не
спит.
- Самоубийство, - продолжал Севр, - было не так уж существенно... для
него, я говорю, для него... Но два преступления? Он поставит на ноги всю
жандармерию. Мне не ускользнуть... А что до того, чтоб остаться здесь,
вместе с... с этим человеком, теперь готовым на все... Невозможно. Я
теперь даже не могу сходить за продуктами.
- Прекратите себя мучить.
- Я только рассуждаю.
- Вы слишком много рассуждаете. Для ваших близких вы наверно были
невыносимы. И я не удивлюсь, что...
- Что что?... В сущности, это правда. Я вечно взвешивал за и
против... Помню, однажды...
Все его прошлое поднялось комком к горлу. Он говорил помимо своей
воли, как на приеме у психиатра. В конце концов, он заметил, что она спит.
Ему даже почудилось, будто он рассказывал тоже во сне. У него больше не
было сил. Он бесшумно скользнул в кухню, долго пил, пытаясь успокоить
внутри огонь, палящий его с того самого мгновения, как он узнал о смерти
Мари-Лор, но ему это не удалось. Потом он вернулся и сел возле Доминики.
Он смотрел, как она спит. Итак, она сдалась. Она знает, что он невиновен.
Он сумел ей доказать. Не лучше ли теперь отпустить ее? Если ее возьмут
вместе с ним, она попадет в крупную неприятность совершенно без всякого
смысла. Кто поверит в сожженное письмо? А если еще обнаружится, что он
держал в качестве заложницы постороннюю женщину целых несколько дней... он
уже не помнил сколько... он будет еще более виновен. Он напрасно старался
найти выход... положение было безвыходным!
Больше того. Ему припишут все вполне вероятные, с точки зрения
ходячей морали, грехи. Ему предЪявят обвинение в убийстве зятя м сестры, с
целью завладеть полностью ворованными деньгами. Его представят чудовищем.
Никто и не подумает обыскать Резиденцию и близлежащий поселок, опросить
бродяг... Голова Доминики потихоньку сползала с подушки; кулаки
разжимались, словно невинные цветы. Она так далеко от него. Может, она
видит во сне другого мужчину? Только от нее одной могло бы исходить его
благополучие... Доминика! Он шептал, потому что тишина стала невыносимой.
"Доминика! Я сказал, что люблю тебя... Может, это и неправда... потому что
я никогда еще никого не любил... хоть этому я здесь научусь... Но я не
хочу, чтоб ты беспокоилась из-за меня... Ты уедешь... Я не увижу от тебя
ничего, кроме гнева, презрения да, в конце концов жалости... Это много! С
этой ночи, пройдет столько других ночей, тюремных ночей. У меня останутся
лишь воспоминания. Я смотрю на тебя... у тебя дрожит щека, и я сотни раз
буду представлять себе эту дрожь. Я буду видеть тебя, ночь за ночью,
блестящий на твоих зубах лучик света... Я сиделка у твоей постели,
Доминика... и я мертвец!"
Ему следовало до бесконечности задержать это мгновение, собрать все
истины, исходящие из глубины души, которые, возможно, могли бы
материализоваться во что-то, но все кружилось у него в голове. Он устал,
ужасно устал; он почувствовал, как ускользает сознание. Когда он снова
открыл глаза, она склонилась над ним и, казалось, о чем-то спрашивала его
неподвижное лицо. Может, она еще не до конца удостоверилась?... Он
мгновенно все вспомнил.
- Очевидно, - сказал он, - я мог с кем-нибудь договориться об
убийстве сестры... Кто знает, может быть, здесь, рядом, живет мой
сообщник?... Вы же об этом подумали, сознайтесь!
Она поколебалась, потом пожала плечами.
- Я, - продолжал он, - долго думал. Если откроется, что мертвец -
Мерибель, - мы скоро узнаем, - я сдамся. В поселке есть полицейский
участок.
Она снова пожала плечами.
- Или даже, - продолжал он, - вы, уезжая, заявите в полицию. Надо
только позвонить, не называя себя. Вы скажете, где я. За мной приедут. Это
лучший выход; единственный для вас способ избежать неприятностей.
- За кого вы меня принимаете? - сказала она. - Я была здесь, когда
убили вашу сестру. Вам необходимо мое свидетельство. Вы считаете, я могу
сесть в самолет и забыть о вас?
- Я не хочу, чтоб вы впутывались в это дело.
- Это вы меня в него впутали. Тем хуже для вас.
- Посмотрим.
- И так видно.
Севр поднялся. У него чуть-чуть кружилась голова. Он прошел через
гостиную и прихожую, вынул из кармана связку ключей, вставил один из них в
скважину.
- Вы свободны, - произнес он. - Я оставлю ключ в двери.
- Спасибо. Но я не тороплюсь... Чашку кофе?
Так значит, они вечно будут противниками. Куда девалась мирная
гармония ночи? Севр чуть было не схватил чемодан и не убежал. Но вдруг,
каким-нибудь невероятным чудом, вскрытие не даст никакого результата?
Доминика протянула ему дымящуюся чашку. Он почти против воли взял ее.
И вновь потянулось ожидание. Доминика забралась на диван, чтоб ясно
показать, что не собирается уезжать. Но он ничуть не был ей благодарен за
это. Он представлял жандармерию, пишущую машинку, стучащую его признание,
взгляды украдкой жандармов на Доминику. Он угадывал их предположения,
намеки. Он видел заголовки местных газет. Чем больше Доминика будет
искрена, тем сильнее это возмутит всех его друзей, клиентов. Но как
обЪяснить это женщине, которая всю жизнь плевала на общественное мнение?
Он включил телевизор задолго до начала передачи. В горле першило, как
от тошноты. Доминика была спокойна, будто наперед знала, что жребий
брошен. Она едва повернула голову, когда диктор произнес:
"Новый поворот в деле Севра. Из Нанта сообщили, что извлеченный труп,
похороненный под именем финансиста, ему на самом деле не принадлежит.
Полиция никаких сведений не дает, но напрашивается вывод: поскольку убитый
не является Жоржем Севром, значит это Филипп Мерибель, которого считали
бежавшим. Возможно, Севр убил своего зятя и компаньона, прежде чем
избавиться и от сестры. Следствие продолжается. Видимо вскоре последует
арест преступника..."
- Ну что ж, - сказал Севр, - уж лучше так... А теперь, Доминика, вам
следует уехать... Слышите? Меня ищут. Мои приметы известны. Бороться
бесполезно... Я найму хорошего адвоката, он заявит о нервной депрессии...
Вы мне не нужны. Я...
Доминика заплакала. Это произошло так внезапно, так неожиданно, что
изумленный Севр сразу замолчал. Огромными слезинками, долго ползущими по
щекам, одна за другой, как капли воды по проводам после дождя. Слезы
истинной боли.
- Ну-ну, Доминика, не надо из-за меня...
- Он погиб.
- Кто?
- Филипп.
- Филипп?... Мерибель?... Мой зять?... Ну и что?
- Я была его любовницей.
Севр резко выключил телевизор.
- Филипп... Филипп и вы?
- Да.
- А! Я понимаю.
Он попытался быть стойким, принято это разоблачение хладнокровно, как
человек, которого ничто больше не может удивить. Только молчать; устоять
на ногах. Она была его любовницей... Ну что ж!... Не уступать... Ни
ярости, ни отчаянию... Сдержать слабой рукой все это бешенство крови...
Как будто перерезана артерия... Чувствуешь, как уходит жизнь...
Мерибель... Он все отнял... деньги, любовь... Надо было убить его... есть
за что... Приставить дуло к сердцу... совершить возмездие... истинное
возмездие...
- Простите меня.
- Что?
Она просит прощения. Он сдержал сухой смешок. Прощения? Ну конечно
же! Зачем стесняться с ним?... Его обманывают, втаптывают в грязь, а потом
- просят прощения. Но, прежде всего, правда ли это?
- Подойдите ко мне. Я все расскажу... Теперь, раз он мертв, раз у
меня есть доказательство этому, мне больше нечего скрывать.
- Слушаю вас.
Он ответил немного суховатым тоном, как адвокат, законник, время
которого ограничено, и это было смешно, он отдавал себе в том отчет. Из-за
него все станет ложным, фальшивым. Она почувствовала это, потому что тут
же язвительно спросила:
- Я разговариваю с другом или с судьей?
Он безмолвно сел рядом с ней.
- Вы уже поняли, - продолжала она, - что я не случайно приехала
сюда... из-за грозы.
Она вынула из сумочки маленький кружевной платок, вытерла глаза,
промокнула щеки.
- На меня, наверно, смотреть страшно... Я не хочу, чтоб вы страдали
из-за меня, Жорж... Я плачу, но не о нем... обо всем том, что он
олицетворял для меня... Я не знала, что он негодяй.
- Вы думали, негодяй - я?
- Да, я так думала. Встаньте на мое место. Или скорее... Сначала, я
вообще никак не думала. У меня была лишь одна мысль... завладеть
ключами... сбежать.
- Любыми средствами?
Она отступила, чтоб лучше видеть его.
- Для женщины есть лишь одно средство... Я надеюсь, вы не настолько
пошлы, чтоб упрекать меня в этом?
- Скажите еще раз "Жорж".
Она рукой дотронулась до виска Севра.
- Какой вы смешной мужчина! - прошептала она, будто для себя одной. -
Такой подозрительный, беспомощный... такой ни на кого непохожий!... Вы
ведь ничего не понимаете в женщинах, правда... Жорж?
- Ничего!
Ужасные мгновения прошли. Может, они смогут все сказать друг другу?
Севру показалось, что на этот раз истина близка, рукой подать. Слова
наконец послужат обЪяснению, перестав быть вечным препятствием... Ничего
не держать про себя... проникнуться нежностью, доверием... Он схватил
Доминику за запястье, сильно сжал.
- Вы мне расскажете все... абсолютно все... с самого начала.
- Только ничего не выдумывайте! - сказала она. - И принимайте меня
такой, как я есть... Деньги очень много значили в моей жизни... Я вышла
замуж, потому что муж означал обеспеченность. Так делают многие женщины,
вы же знаете!... Я не любила его, но он был терпим. Как я уже говорила,
нам пришлось уехать из Алжира в Валенсию. С Филиппом я встретилась там...
Она почувствовала, как пальцы Севра сжались у нее на запястье.
- Ну-ну, Жорж! Будьте благоразумны! Все это давно-давно прошлое. Вы
же сами признали: ваш зять был страшный человек. Ему трудно было
сопротивляться. Он был такой барин, может, вы этого никогда и не знали. А
мне было так тоскливо!... Знаете, Севр, очень легко овладеть женщиной,
которой тоскливо. И потом, он строил такие планы! Женщина - это планоядное
животное; запомните и это. Я пошла бы за ним на край света. Он говорил
мне, что богат, но хочет еще больше разбогатеть, ради меня. И что скоро
разбогатеет. А пока, поскольку он хотел, чтоб я постоянно была рядом, он
купил мне эту квартиру... Точнее, ее купил мой муж на мое имя; он охотно
вкладывает деньги за границей.
- Вы сюда приезжали в отпуск? - прервал ее Севр.
- Я приезжала сюда два раза летом.
- Мерибель приезжал сюда к вам?
Он хотел встать, но она удержала его рядом с собой.
- К чему ревновать?... Ведь он мертв... Вы хуже ребенка... Нет,
успокойтесь, этот диван всегда был только достопочтенным диваном, и не
более того... если хотите знать. В сентябре Филипп, (она сразу
спохватилась) Мерибель, сообщил мне, что готовит наш отЪезд... Мы должны
были взять чужое имя, чтоб ни его семья, ни моя не могли нас найти, и
поселиться в Бразилии.
- А... документы?
- У него была масса связей, во всех кругах. Для него это не
представляло никаких проблем. Мы договорились, что встретимся в Швейцарии,
в Лозане, как только все будет готово. Он мне телеграфирует. Вот я и ждала
телеграммы... Когда узнала из какой-то французкой газеты, что он исчез
после самоубийства своего зятя. Представляете мое состояние. Я подождала
