Научная фантастика - М.З. Брэдли

Рассказы

                           Мэрион Зиммер БРЭДЛИ
				Рассказы

ДЖЕКИ И СВЕРХНОВАЯ
ЗВЕЗДЫ ЖДУТ
НОЧНОЙ ПРИШЕЛЕЦ
РЕЗУЛЬТАТИВНАЯ ТЕРАПИЯ
СМЕРТЬ СРЕДИ ЗВЕЗД
ССЫЛКА В ПРОШЛОЕ
ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ





                           Мэрион Зиммер БРЭДЛИ

                              ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ




     - Эта история стара как мир. Еще Каин убил Авеля, - голос мужчины был
тих и печален. - Брат на брата, город на город, племя на  племя.  История,
которая никогда не устаревает.
     - Никогда, - эхом отозвалась женщина, - во всяком случае, на Земле.
     - Да, на Земле.
     Они сидели в комнате единственного дома,  оставшегося  целым  с  ТОГО
ДНЯ, среди развалин того, что когда-то называлось Гарлем. Прежде здесь был
пивной бар. Стены были броско размалеваны, пестрели изображениями женщин в
похотливых позах, уже давно ничего не значивших, а зеркало над баром  было
разбито и мелкие осколки стекла усыпали пол, так  что  ни  он  ни  она  не
осмеливались ходить босиком; к тому же из щелей в паркете все еще  торчали
осколки бутылочного стекла.
     Вот уже три месяца они жили здесь - с тех пор,  как  они  нашли  друг
друга и поняли, что они последние мужчина и женщина в Нью-Йорке,  а  может
быть, и на всем Североамериканском континенте, и, кто знает, может,  и  на
всем земном шаре.
     - Я читала про Адама и Еву, - произнесла женщина с  коротким  горьким
смешком. - Но мне никогда и в голову бы ни пришло,  что  придется  сыграть
одну из этих ролей. Смех, да и только.
     - Не стоит так  нервничать!  -  умиротворяюще  произнес  мужчина.  Он
уловил грань, за которой начиналась истерия, которую  проще  предупредить,
чем остановить после того, как она начнется. - Не стоит.
     - Кэти, - нежным тоном сказал он, - ты слыхала старую  поговорку:  "Я
бы не женился на ней, даже если бы она была последней женщиной на Земле?"
     - О, Джефф...
     - Ради бога! - взорвался  мужчина  и  встал,  челюстные  мускулы  под
темной кожей напряглись. -  Не  говори  так,  Кэти!  Ради  бога!  Дай  мне
зеркало, если сможешь найти его в этой пустой крысиной норе. Но не  говори
ТАК!
     С глубоко затаенной горечью он сказал:
     - Кэти, завтра я останусь здесь и буду жить, если только не  сойду  с
ума и не покончу с собой.
     - И я тоже.
     - Пораскинь мозгами, Кэти. Я полагаю, эти места были заселены  давно.
Во всяком случае, наши предки поселились здесь около  трех  столетий  тому
назад. Мы с тобой - более-менее цивилизованные люди. И это  хорошо,  -  он
разжал кулаки и откинулся в кресле.
     - Ты полагаешь, это действительно хорошо?  -  мягким  тоном  спросила
Кэти. Красные огни над баром - электростанция все еще давала ток - бросили
отсветы на ее прекрасные светлые коротко подстриженные, как и  у  мужчины,
волосы, когда она сделала шаг в его сторону. Мужчина взглянул на нее, и на
мгновение зажмурился от их красноватого блеска.
     - Я знаю только, что мы  оба  -  продукты  нашей  цивилизации,  Кэти.
Хорошей или нет - не мне судить. Да и кому теперь это интересно? Иди-ка  в
постель, девочка! Уже давно за полночь, и, сдается мне, мы пообещали  друг
другу, что не будем никогда больше обсуждать это.
     - Извини, - кивнула девушка. Она встала, сощурившись.
     - Джефф, давай завтра поглядим, может,  где  нибудь  еще  есть  целые
лампочки? А то эти красные штуковины сведут меня с ума!
     Он рассмеялся.
     - Это  все  равно,  что  найти  иголку  в  стоге  сена.  "Яркие  огни
Нью-Йорка" - а я должен искать хоть одну целую лампочку!  Ладно,  Кэти,  я
отыщу тебе ее, даже если  сам  буду  вынужден  превратиться  в  светящийся
столб.
     - Доброй ночи, Джефф.
     - Доброй ночи, Кэти.
     Мужчина сидел,  не  двигаясь,  до  тех  пор,  пока  не  услышал,  как
защелкнулся изнутри дверной замок. Зажглась табличка - когда-то здесь  был
знаменитый ночной клуб - сообщавшая: "Извините, свободных мест нет." Джефф
вытащил из кармана какую-то вещицу и начал ее разглядывать. Это был  ключ,
ключ, подходивший к ЭТОМУ замку.
     Он открыл дверь и вышел на улицу. Тротуары были загромождены кузовами
машин, частью разбитых, почти все фонарные столбы валялись на мостовой, но
кое-где лампы будут гореть до тех пор, пока  электростанция  будет  давать
ток. Фонарь на углу разлил световую  лужу  на  груду  разбитого  бетона  и
кирпичной  кладки.  Тень  его  ног  легла  на  выбеленные  кости  скелета,
устилавшие мостовую. Мужчина мимоходом взглянул в ту сторону.  Прежде  ему
становилось дурно от вида человеческих костей, так  что  он  даже  не  мог
заставить себя идти по улице, где они лежали.  Теперь  он  небрежно  ногой
отбросил их со своего пути. "Некому убрать, - подумал  он.  Слишком  много
смертей, чтобы беспокоиться об одной.  -  Может,  другие  условности  тоже
излишни?"
     Когда-нибудь все здесь зарастет травой, которая скроет кости.  Но  он
не доживет до того, чтобы увидеть зеленеющую траву. Трава, черт побери!
     В руке он все еще сжимал ключ. Знает ли Кэти, что у него  есть  ключ?
Две недели тому назад она сказала, что потеряла его,  но  пока  она  могла
запираться изнутри - он не беспокоился. До  тех  пор,  пока  не  обнаружил
ключ, на следующий день, валявшийся почти на виду под стойкой бара. Неужто
она НАРОЧНО потеряла его?
     Джон нахмурился. А что, если так оно и есть?  Они  могли  бы  прожить
вдвоем весь остаток жизни.
     "Их дети никогда бы не узнали..."
     - Боже мой, - пробормотал мужчина, и спрятал лицо в ладонях, как  это
он делал в детстве. - Боже праведный!
     Когда он думал о Кэти и об ЭТОМ, он ощущал почти физические  муки.  В
его сознании всплыл образ - лицо Кэти. Он старался не думать  о  том,  что
Кэти была прехорошенькой девушкой, с прекрасными волосами, голубоглазая.
     "Запретить себе думать о ней, полное табу. Вдвойне запрещено."
     Он вскарабкался на груду разбитых бетонных блоков и  взглянул  оттуда
вниз, на реку. Вода в ней была сейчас чистой, не было видно  снулой  рыбы,
засорявшей ее весь месяц. Река,  как  и  город,  имеет  своих  пожирателей
падали, уничтожающих все, что разлагается.
     Проблема греха? Да разве теперь может иметь смысл понятие греховного?
Мораль всегда оперировала понятиями черного и белого, правого и неправого,
не учитывались оттенки, полутона. Он сжал челюсти. Вытащил из кармана ключ
и по высокой дуге отправил его в  полет,  подальше.  Он  даже  не  услышал
всплеска.
     - Такие-то дела, - громко произнес он.  -  Все  разделено.  Черное  и
белое.
     "Однажды, прежде, я толковал об  этом  с  Кэти.  Тебе  известно  все,
Отче."
     Отче, не вводи во искушение... Боже праведный, прости меня за то, что
возвел на тебя хулу... о,  как  я  ненавижу  себя  за  все  мои  греховные
помыслы..."
     Он поднес ладони к вискам, коснулся пальцами черных хрустящих  волос.
"Ты шутишь со мною, Отче?" Он повернулся и поплелся к  своему  жилищу.  Он
разложил одеяло, стянул рубаху и штаны. Под  подушкой  лежал  кусок  белой
материи, странной формы. Кэти никогда  не  видела  его.  Эта  вещица  была
единственной, которую он утаил с тех пор, как они  решили  разделить  свое
одиночество на двоих. Минуту он задумчиво глядел на вещицу.
     Значила ли она теперь что-нибудь? Все, что  связано  с  ней,  исчезло
навсегда.
     Будь откровенным с собою. Даже если она когда-то значила  что-нибудь,
что с того? Она не смогла предохранить от того, что случилось -  от  конца
света! Он взглянул на уцелевший фрагмент зеркала над баром и  с  внезапной
яростью поднял руку, чтобы разбить его. Зеркало отражало разницу между ним
и Кэти. Но он справился со своей яростью. Ведь для женщин  зеркала  значат
очень много.
     В зеркале отражалось его лицо. Не  красивое,  но  и  не  безобразное.
Обыкновенное темнокожее лицо тридцатилетнего негра. Он сглотнул,  а  затем
сделал странную штуку. Он поднес белую тряпку к шее и обернул ее вокруг  -
и внезапно скомкал ее в кулаке. Он хотел было забросить ее куда  подальше,
но передумал и засунул воротничок  католического  священника  обратно  под
подушку. Отец Томас Джефферсон Браун, пастор без паствы, уставился на свое
отображение, затем внезапно отвернулся от зеркала, рассмеявшись беззлобно,
завернулся в одеяло и вскоре заснул.


     - Кэти, может, было бы лучше для тебя, если бы ты перебралась ближе к
югу, - сказал Джефф. - Наверно, ты просто не думала об этом.
     Кэти улыбнулась, взяв его за руку.
     - Честно говоря, Джефф, это вряд  ли  бы  что-нибудь  изменило.  Я-то
знаю, что ты думаешь на самом деле - что раса людей немногого стоит,  если
она нашла свой конец таким ужасным способом.
     Он от души расхохотался:
     - Во всяком случае, она не стоит того, чтобы  из-за  нее  повторилась
кровавая месса, - сказал он.
     Она произнесла серьезным тоном, что бывало с ней довольно редко:
     - Ты когда-нибудь спрашивал себя, Джефф, что бы  это  могло  значить:
что мы встретили друг друга на огромных пространствах?
     Он грустно улыбнулся:
     - Подобно Лоту и его дочерям? Откровенно говоря, нет.
     Она нечасто говорила о вещах, которые были выше ее  понимания,  чтобы
не выглядеть дурой. Но на этот раз она произнесла:
     - Это ужасно и непостижимо. Должна была произойти  катастрофа,  чтобы
до меня дошло, что эта проблема  вообще  существует.  Если  бы  ты  раньше
спросил меня, я бы ответила, что цивилизованность  -  всего  лишь  внешний
лоск. Достаточно вырвать человека, мужчину или женщину, из общества, и  он
быстро превратится в дикаря.
     "О, Отче, твои последние соблазны."


     Следовало ли мне сообщать ей, что я был священником? Нет,  не  думаю.
Она не была католичкой, и ясно дала это понять. И - прости меня, господи -
я не в силах бороться за последнюю грешную душу  на  Земле.  Ты  подчистую
вымел все, не оставив ни соринки по углам, и потому  я  вовсе  не  намерен
пытаться обратить ее в твою веру. И я не собираюсь  рассказать  ей  и  тем
самым нарушить свой обет. Пастор навсегда. Если бы ты хотел иметь Адама  и
Еву, господи, ты должен был выбрать на эти роли другую пару. Я  не  против
того, чтобы она думала об ЭТОМ, поскольку я цветной, а она белая, но я  не
хочу, чтобы она считала меня дураком из-за того, что после конца  света  я
верую в еще один. Амен.
     После продолжительного молчания он сказал:
     - Разве тебе не опротивели консервы? Мне  так  очень.  Давай  возьмем
лодку и переправимся на тот берег реки.
     Там полно диких роликов - мы сможем подстрелить парочку на обед.  Это
разнообразит нашу еду.


     Легкий ветерок повеял над низовьями Гудзона и принес с  собой  чистый
свежий воздух с гор. Они оба давно привыкли к  виду  развалин,  в  которые
превратился город, но Джефф обнаружил,  что  его  снова  охватило  желание
однажды подняться вверх по реке. У них было кое-что из самого необходимого
- спички, несколько тайников с пищей и одеждой - они смогли  бы  погрузить
все это добро и уже больше никогда не видеть эти руины.
     Он издал короткий смешок. Только память о том, что сотворила с  собой
ПОСЛЕДНЯЯ цивилизация, сохраняла его решимость.
     За городом, ближе к реке, начала  расти  трава  и  непуганые  кролики
скакали по зеленеющим лужайкам.
     - Посмотри, они же совсем ручные! - в восхищении  сказала  Кэти.  Она
зарядила пистолет; но сейчас положила его обратно в карман ветровки. -  О,
Джефф, давай не будем стрелять в них! Они такие милые, непуганые!
     - А я-то думал, что мы  пришли  за  рагу  из  кроликов  -  колеблясь,
произнес он, и усмехнулся, - ну да ладно,  будь  по-твоему,  Кэти.  Почему
последние люди должны воспитывать к себе неприязнь у новых  господствующих
животных видов?
     - Ты правда не  будешь  их  убивать?  -  она  смотрела  на  него  тем
взглядом, который он часто замечал у нее последнее время, полу  умоляющим,
полускрытным.
     Он отрицательно покачал головой:
     - Нет, конечно. Может, мы отыщем свинью - наверно, некоторые  из  них
оказались на свободе и  одичали.  Во  всяком  случае,  уверен,  мы  найдем
что-нибудь годное в пищу...
     - Джефф! - оцепенела женщина. - Что это был за звук?
     - Выстрел, - хрипло произнес мужчина. - Ружейный выстрел! Кэти, кроме
нас, есть еще живые люди!
     - А если они - выстрелят в нас? - ее голос дрогнул.
     - Сомневаюсь. В кроликов, возможно, но...
     - Я просигналю им выстрелом!
     Джефф уже направил лодку к берегу. Он сказал спокойно:
     - Нет, Кэти, все это очень подозрительно, и может быть  опасно.  Люди
бродят по лесу - а ты, ну, ты же женщина...
     "Мужчины не  все  подобны  мне,  инстинкт,  укрощенный  давным-давно,
ничего теперь не значит..."
     Она, нахмурившись, глядела на него:
     - О, неужели это может быть  опасно?  После  того,  что  случилось  с
миром? Помнишь, как счастливы мы были, обнаружив, что мы не одиноки....
     - Все равно, на всякий случай спрячь оружие - мягко настаивал  Джефф.
Может, они отнесутся к нам доверчивей, если мы не будем вооружены.
     Спрячь пистолет, пока мы не убедимся, что нас воспринимают как друзей
- или пока мы не поймем, что пора защищаться.
     Женщина  послушно  спрятала  пистолет  в   карман   ветровки.   Джефф
приподнялся и крикнул своим звонким басом:
     - Эй! Эй! Кто-нибудь есть здесь?
     Тишина. Прошло несколько секунд, пока эхом не пришел ответ:
     - Эй!
     - Нет, это не эхо, - пробормотал Джефф, -  слишком  большой  интервал
времени. Эй! Вы, там! Вы слышите нас?


     Три ружейных выстрела один за одним ответили им; спустя мгновение  на
вершине холма показалась человеческая фигура, замерла глядя вниз, а  затем
вскрикнула и кинулась бежать в их сторону.
     - Привет! - произнес он задыхающимся голосом, приблизившись к ним.  -
Будь я проклят! Вы давно в этих местах? Я уже... о,  черт!  Да  это  же  -
д_е_в_у_ш_к_а_!
     Его взгляд остановился на Кэти.
     - Если смотреть издали, то в этих штанах...  -  его  взгляд,  странно
изменившийся, обратился на Джеффа. Незнакомец был коренастым бородачом,  а
его одежда истрепана, и Джефф с трудом удерживался, чтобы не проявить свое
отвращение к его виду. Человек в лесу не ощущает обязанности заботиться  о
своей внешности, которая присуща тем, кто живет среди других людей.
     Он тихо произнес:
     - Меня зовут Джефф Браун, а это Кэти Морган.
     - Я - Хенк Николс, - произнес мужчина.  -  Рад  нашей  встрече.  Мисс
Морган. Джефф.
     Джефф протянул руку для рукопожатия, но  человек  проигнорировал  его
жест, и Джефф спустя мгновение опустил ее. "Знаки общения выглядят теперь,
к сожалению, странно."
     Николс все еще глазел на Кэти, но  Джефф,  вспомнив,  как  он,  после
долгого одиночества, стонал от счастья, увидев другое  человеческое  лицо,
отнесся  к   этому   с   пониманием;   от   одиночества   все   становятся
полупомешанными.
     - Много еще людей в городе? Я надеялся... - начал  расспросы  Николс,
обращаясь к Кэти.
     - Нет, - ответил Джефф за нее.  -  Я  прошел  весь  Средний  Запад  в
поисках и в конце концов очутился  здесь.  Катарина  пересекла  всю  Новую
Англию. Там она повстречала только одного старика,  который  умер  еще  до
того, как она встретила меня.
     - Катарина, э? Я еще не видел  ни  одной  живой  души.  Боюсь,  мы  -
единственные, кто выжил. Его взгляд, обращенный на  Катарину,  был  теперь
более открытым и он чаще стал переводить взгляд на Джеффа.
     - Я как раз ловил свой обед из кроликов. Вы бы  могли  присоединиться
ко мне, у меня хватит на всех.
     Кэти обескураженно смотрела на человека: бородатый,  сгорбленный,  не
слишком грязный, но конечно не чистый.  Его  глаза,  следовавшие  за  ней,
вызывали у нее странное ощущение. Она поймала Джеффа за руку и  прошептала
что-то.
     Он усмехнулся и сказал ободряюще:
     - Успокойся, девочка. Он, по всему, не слишком располагающий тип,  но
он один из божьих созданий. В  нашем  положении  не  следовало  бы,  -  он
улыбнулся ей - быть буками.
     Она  кивнула  головой,  но  руку   Джеффа   не   отпустила.   Николс,
повернувшись, заметил это и его  глаза  сузились,  в  их  глубине  зажегся
странный огонек.
     На небольшой поляне вблизи от дороги он раскинул палатку,  и  над  их
лагерем теперь поднимался дымок от тлеющих углей костра, на котором они  и
будут готовить пищу. Он присел на корточки, ловко свежуя кролика.
     - А здесь неплохо.  Я  прежде  почти  нигде  не  бывал  -  работал  в
захолустном городке в Кентукки. Там даже кинотеатра поблизости не было.  А
потом - это долгое одиночество...
     - Я понимаю, - согласился Джефф. - Думаю, где-нибудь на Земле,  может
быть, в Европе или Африке, остались люди. Но у нас  нет  способа  выяснить
это.
     Николс отшвырнул кроличью шкурку. Кэти взяла освежеванную тушку.
     - Я могу вам чем-нибудь помочь?
     - Что ж, помоги, детка.
     Он подал ей нож, на мгновение задержав ее маленькую ладошку  в  своей
широкой лапе.
     - Мне как раз недоставало кого-нибудь, чтобы резать моих кроликов.
     Он рассмеялся и, бросив на нее косой взгляд, взял  из  груды  второго
кролика, и начал со знанием дела отрезать лапы и сдирать шкуру.
     - Джефф, ты принес маловато хвороста, принеси еще.
     Тон, небрежный и приказной, вызвал у Джеффа резкое неприятие;  но  он
поднялся и, сказав покорным голосом "Ладно", пошел к лесу.
     "О,  господи,  твои  мистификации  выше  человеческого  понимания"  -
подумал он сконфуженно. Мужчина и женщина, и  священник,  чтобы  повенчать
их. Кэти боится этого человека - но все же  она  смеялась  вместе  с  ним,
предлагая свою помощь.  Инстинкт.  "Каждый  в  паре  с  другим  из  своего
племени, мужчина и женщина...", каким бы грязным и неопрятным не  выглядел
Николс, он был мужчиной; и он мог, и должен  был  распознать  инстинкты  в
себе, и в Кэти.
     У Джеффа сдавило горло от этих мыслей; он сглотнул комок.  Кэти  -  и
это существо!
     Будь благоразумным. Он даст ей то, что она пожелает, а ты не  смог  -
или не захотел. Чертов дурень - цепляясь  за  пережитки,  дал  обет  миру,
который уже давно пришел к своему краху.
     Ты защищал Кэти от множества опасностей. Стая голодных псов. Падающие
стены. Крысы. Свирепые одичавшие коты...
     "Неужели ты отдашь ее человеку, который опаснее, чем все, от чего  ты
защитил ее?"
     У него сжались кулаки  и  челюсти,  он  дрожал  в  ознобе,  борясь  с
желанием кинуться обратно  на  поляну,  и,  если  понадобится,  драться  с
Николсом за право обладания этой женщиной. "Но она не твоя... о,  боже,  о
мой Боже... благословенная мать милосердия,  святая  Мария,  сжалься  надо
мной..."
     Внезапно душераздирающий  вопль  достиг  его  ушей,  потом  еще  раз.
Кричала Кэти!
     - Нет!  Нет!  Джефф,  помоги!  Помоги!  Джефф!  О,  не-е-ет!  -  крик
прервался, словно грубая лапа зажала ей рот.
     Все размышления, молитвы  и  угрызения  совести  вылетели  из  головы
Джеффа; последняя шелуха цивилизованности слетела  с  него  и  он  кинулся
бежать.
     - Кэти, Кэти, - кричал он на бегу. - Я иду, дорогая!
     Пуля, выпущенная Николсом, прошила его легкие  и  он  головой  вперед
свалился в ложбинку.
     Кэти, закрыв рот ладонью, в ужасе уставилась на бородатого мужчину.
     - Ты застрелил его! Ты убил его!
     -  Да,  убил,  черт...  -  продолжение  фразы  Кэти  не  поняла,   за
исключением того, что смысл ее был невыразимо грязный.  -  Как  бы  то  ни
было, все кончено. Я полагал, ты была  бы  чертовски  рада  отделаться  от
него. Он что, поймал тебя, когда ты была одна? Во всяком случае,  от  него
мы избавились. Иди-ка ко мне, детка - ЭЙ! Что ты делаешь?!
     Кэти шарила в кармане ветровки. Она приобрела  сноровку,  стреляя  по
крысам. "Просто это еще одна крыса", - твердила она про себя, и палец  лег
на курок; пуля погасила его улыбку.  Она  тут  же  стерла  из  памяти  его
грязный взгляд исподлобья.
     Потом она обнаружила, что пинает валяющееся на земле вялое тело.  Она
кинулась к Джеффу, опустилась на колени  подле  него,  что-то  лепеча.  Он
открыл глаза, и они были полны страдания.
     - Кэти...
     - Я застрелила его, - расплакалась она, - я убила его, я...
     - Тебе не следовало... -  выдохнул  он.  Его  мысли  затуманились.  -
Покайся...
     Она в ужасе и с внезапной дикой догадкой глядела, как  ногти  мужчины
медленно царапали грудь. Это была агония.
     Он что-то забормотал, его взгляд просветлел, сознание прояснилось.
     - Я был... прав с самого начала. Пока мы... пробирались ощупью...  мы
могли... найти свой конец здесь. Хорошо,  что  он...  явился,  ибо  я  мог
поддаться... - он выплюнул кровавую слюну.
     - Не надо говорить ничего! Помолчи, Джефф, милый...
     Рыдая, она нянчила его голову у себя  на  коленях.  Его  затуманенный
взор тщетно пытался разглядеть ее в наступавших сумерках.  Он  пробормотал
что-то бессвязное на латыни, и внезапно сказал нежно:
     - Кэти, милая -  наклонись  и  скажи  мне...  ты  потеряла  тот  ключ
намеренно?
     Рыдая, она склонилась над ним, чтобы он услыхал ее ответ, но  он  уже
ничего не слышал. Отец Томас Джефферсон Браун громко и четко произнес:
     - Прости, господи, ты сможешь теперь начать с нового комка глины, - и
умер.
     Спустя минуту Кэти выпрямилась, позволив его телу опасть на траву.
     - Он был прав с самого начала, - сказала она, ни к кому не обращаясь,
положила пистолет в карман, подняла две  освежеванные  кроличьи  тушки  и,
жутко усмехнувшись, одиноко побрела к своей лодке.





                           Мэрион Зиммер БРЭДЛИ

                             ССЫЛКА В ПРОШЛОЕ




     - В моем появлении на свет есть какая-то  странность,  -  втолковывал
мне Кэри Кеннэр.
     Он замолк и снова наполнил вином свой стакан,  оценивающе  поглядывая
на меня молодыми блестяще-голубыми глазами. Я, как  бы  невзначай,  вернул
ему взгляд, спрашивая  себя,  с  чего  бы  это  он  так  неожиданно  решил
довериться мне.
     Я знал  Кэри  Кеннэра  всего  ничего,  пару  недель,  не  больше.  Мы
познакомились в какой-то мере  случайно:  перебросились  словами  в  холле
отеля, где мы остановились, или за чашечкой его любимого  кофе  в  буфете,
выпили по кружке пива  в  тихой  задней  комнате  бара  на  углу.  Он  был
интеллигентен и я наслаждался беседой с ним. Но до  сих  пор  наши  беседы
состояли из обычных, ни  к  чему  не  обязывающих  фраз.  Сегодня  Кеннэр,
казалось, был готов к откровенному разговору.
     Он сам, без каких-либо намеков с моей стороны, начал  рассказывать  о
том, что  его  отец  был  известным  физиком-исследователем,  таинственным
образом исчезнувший около недели тому назад, и что он искал отца здесь,  в
Чикаго. В его тоне я не ощутил особого беспокойства о судьбе своего  отца.
Впрочем, я надеялся, что со временем его хладнокровие иссякнет.
     Я уже упоминал о  том,  что  пути  Кэри  Кеннэра  и  мои  пересеклись
случайно. Его откровенность озадачила меня. Он казался человеком, которому
совсем не нравится суматошный  темп  стремительного  века,  в  котором  он
вырос.
     -  В  детских  воспоминаниях  обычные  события  приобретают   элемент
странности. Так что же это было? - уклончиво произнес я.
     Его оценивающий взгляд стал более пристальным.
     - Скажите, мистер Грейн, вы читаете научную фантастику?
     - Боюсь, что  разочарую  вас,  -  ответил  я.  -  Во  всяком  случае,
чрезвычайно редко.
     Он, казалось, был несколько выбит этим из колеи.
     - Но вам известно хоть что-нибудь о фантастической  идее  путешествий
во времени?
     - В общих чертах, - я допил свой стакан и попросил официанта принести
нам еще одну бутылку. -  Там  есть  ошеломляющие  парадоксы.  Например,  о
человеке, который направился назад в прошлое и убил там своего дедушку.
     Он взглянул на меня с неприязнью.
     - Это банально, рассчитано на невежд.
     - Выходит, я и есть невежда,  -  добродушно  сказал  я.  Заносчивость
молодых людей вызывает во мне  не  обиду,  а  напротив,  чувство  жалости.
Молодому Кеннэру на вид не дашь больше девятнадцати лет. От силы двадцать.
     - Ну, ну, парень, только не говори мне, что только что изобрел машину
времени!
     - Да нет же, не в этом  дело!  -  Его  протест  был  так  уморительно
бурным, что я рассмеялся. - Есть одна  идея,  которая  страшно  интересует
меня. А насчет парадоксов, то я вообще в них не верю.
     Он помолчал, пристально глядя на меня.
     - Послушайте, мистер Грейн, я бы хотел - вы  не  против  того,  чтобы
послушать о почти фантастических вещах? Я не пьян, и у меня  есть  причина
довериться вам. Я достаточно много знаю о вас.
     Я не был удивлен. Действительно, я был готов  услышать  что-нибудь  в
этом роде. Я натянуто улыбнулся.
     - Ну что ж, валяй, - сказал я ему. - Я заинтригован.
     Я откинулся в кресло и приготовился слушать.
     Самое интересное: я знал, что он скажет мне.


     Рин Кеннэр сидел в камере, закрыв лицо руками.
     - О, боже, - бормотал он снова и снова.
     Как много непредусмотренного риска. Хотя он в течение трех  последних
лет обучал Кэри, готовя ее  к  противостоянию  всевозможным  превратностям
судьбы, он не должен  был  ошибиться.  Если  бы  только  он  сумел  убрать
психический блок! Но это было слишком рискованно.
     Иногда, несмотря на свое гуманитарное образование,  ему  приходила  в
голову мысль,  что  лучше  было  бы  ему  стать  каким-нибудь  примитивным
телохранителем. Казнить убийц, сажать в тюрьмы маньяков - насколько  такое
наказание было естественнее, чем теперешний изощренный  способ  -  ссылка.
Рик Кеннэр предпочел бы смерть. Пару раз он даже всерьез подумывал о  том,
чтобы вскрыть вены бритвой, не дожидаясь ссылки. Однажды он  приложил-таки
лезвие к запястью правой руки, но у него не хватило духа. Даже само  слово
"самоубийство"  пронимало  его  нервной  дрожью,  с  которой  трудно  было
справиться.
     Трагедия,  подавленно  размышлял  Кеннэр,  заключалась  в  том,   что
цивилизация стала слишком просвещенной. Когда-то полагали, что путешествия
назад во времени могут  нарушить  последовательность  событий  и  изменить
будущее. Эта идея была явно ошибочной и теперь, в 2543 году нашей эры, все
прошлое уже случилось, и настоящий момент содержал  в  себе  ВСЕ  прошлое,
включая даже попытки времяпроходцев изменить его.
     Кеннэра пробирала дрожь, когда он вспоминал, что все его  поступки  в
прошлом уже совершены. И он, Рин Кеннэр,  уже  умер  шесть  столетий  тому
назад.
     Путешествие во времени - самый  совершенный,  самый  гуманный  способ
наказания преступников! Все  аргументы,  которые  только  могли  выдвинуть
авторы идеи, он  уже  слышал.  Сильные  личности  чувствовали  себя  очень
неуютно в просвещенном XXVI веке. Для их же блага их надлежало сослать  во
времена, психологически более подходящие им. Многих ссылали  в  Калифорнию
1849 года. Они совершали поездку в один конец, во времена, когда  убийство
часто считалось не  преступлением,  но  социальной  необходимостью,  делом
чести  настоящего  мужчины.  Религиозных  фанатиков  отправляли  в  темное
средневековье, где их не беспокоил усыпляющий веру материализм XXVI  века.
Для агрессивных атеистов самым подходящим был XXIII век.
     Кеннэр поднялся и начал мерить шагами камеру, которая была  настоящим
застенком, хотя по  ее  интерьеру  этого  не  скажешь.  Из  широкого  окна
открывался прекрасный вид на  Ниор  Харбор,  а  помещение  было  изысканно
меблировано. Он, впрочем, знал, что если он сделает  хоть  шаг  за  линию,
проведенную у порога, он будет  немедленно  парализован  сильнодействующим
усыпляющим газом. Однажды он сделал  попытку  выйти  и  повторять  ее  ему
расхотелось.
     Наступил час решений,  последний  его  час  в  XXVI  столетии.  Через
пятьдесят минут его субъективного времени он будет перенесен  когда-нибудь
в двадцатый век, во времена, на которые его обрекло безрассудство. Он  был
арестован психополицией при  попытке  заново  открыть  мифические  атомные
изотопы. Он мог сохранить все свои знания и память - но страшной ценой.
     Он никогда уже не сможет вспомнить,  кто  он  и  из  какого  столетия
прибыл.  Три  недели  заключения  его  мозг   беспрестанно   обрабатывался
гипноизлучением, от которого не  было  защиты.  Его  сознание  уже  начала
застилать пелена и он понял, что времени почти  не  осталось.  Он  глубоко
вздохнул, услышав в коридоре шаги, а потом тихий шипящий звук - отключался
механизм подачи усыпляющего газа.
     Он застыл на месте.
     Дверь отворилась и в камеру вошел психонадзиратель. А за его  спиной,
в освещенном дверном проеме, стояла...
     - Кара! - еле сдерживая рыдания, Кеннэр метнулся, чтобы обнять  жену.
Он крепко прижал ее к себе. Она слабо вскрикнула:
     - Рин, Рин, у нас так мало времени.
     Лицо надзирателя выражало сострадание.
     - Кеннэр, - сказал он, - у тебя есть двадцать  минут  на  свидание  с
женой. За вами не будут наблюдать.
     Дверь за ним бесшумно затворилась.
     Кеннэр усадил Кару. Она старалась сдержать слезы и  глядела  на  него
своими широко открытыми, испуганными глазами.
     - Рин, мой милый, я полагала, у тебя должна быть...
     - Тише, Кара, - прошептал он. - Они могут подслушивать. Постарайся не
забыть ничего из того, что я рассказал тебе. Тебе  не  следует  рисковать,
когда тебя пошлют в другое время. Ты ведь знаешь, что делать дальше.
     - Я отыщу тебя, - пообещала она.
     - Не будем об этом говорить, - мягко произнес Кеннэр. - У нас слишком
мало времени. Грейн обещал, что позаботится о тебе.
     - Я знаю. Он был добр ко мне, пока ты был здесь.
     Двадцать минут пролетели быстро. Надзиратель  старался  не  замечать,
как Кара цеплялась за Кеннэра в последней  агонии  прощания.  Рин  смахнул
навернувшуюся слезу.
     - Увидимся в девятьсот сорок пятом, Кара, - прошептал он на прощанье.
     - До встречи, дорогой, - и она в сопровождении  надзирателя  покинула
тюрьму.
     В последние оставшиеся ему минуты до погружения в сон Кеннэр отчаянно
пытался собрать воедино все, что ему было известно о двадцатом столетии.
     Его сознание заполонила  мгла,  его  мозг  словно  сдавило  шерстяным
шарфом. Он смутно сознавал, что, когда он пробудиться ото сна, эта  тюрьма
еще даже не будет сооружена. И что весь остаток своей жизни ему  предстоит
провести в другой  тюрьме  -  тюрьме  своего  мозга,  который  никогда  не
позволит ему сказать правду.


     -  ...и  конечно  гипотетический  психический  блок  будет  содержать
механизм, предотвращающий возможность брака с кем-нибудь  из  прошлого,  -
завершал свой рассказ Кэри Кеннэр. - Здесь таится  неудобство  для  детей,
которые должны родиться во время ссылки. Но если этот человек из  будущего
найдет женщину, также ссыльную, психического запрета  на  брак  с  ней  не
будет.
     Он сделал паузу, пристально глядя на меня.
     - Так что же случится с ребенком?
     Мой стакан был пуст. Я подозвал официанта, но Кеннэр покачал головой.
     - Благодарю, мне хватит.
     Я расплатился за вино.
     - Вам тоже в  отель,  Кеннэр?  -  сказал  я.  -  Ваша  теория  просто
очаровательна,  мой  мальчик.  Она  может   стать   отличной   идеей   для
научно-фантастического рассказа. Вы пишите? - мы вышли на слепящее  солнце
у Чикагской окружной железной дороги.
     - То, что с ним может случиться, могло бы стать  кульминацией  вашего
рассказа.
     - Да, могло бы, - согласился Кеннэр.
     Мы  пересекли  улицу  под  эстакадой  с  грохочущей   электричкой   и
остановились перед Полями Маршалла, так как Кэри решил закурить.
     - Закурите? - спросил он меня.
     Я отрицательно качнул головой.
     - Нет, благодарю. Вы сказали, что у вас есть причина довериться  мне,
молодой человек. Что же это за причина?
     Он серьезно посмотрел на меня.
     - Вам она прекрасно известна, мистер Грейн. Вы родились вовсе не в XX
веке, в отличие от меня. Вы такой же, как Отец и Кара. Вы тоже ссыльный во
времени, не так ли?.. Я понимаю, что вы не можете  подтвердить  это  из-за
психического блока. Но вы не можете и опровергнуть мои слова.  Отец  нашел
способ рассказать мне правду. Он пристрастил меня  к  научной  фантастике.
Затем он просил задавать ему вопросы - и он отвечал только да или  нет.  -
Молодой Кеннэр сделал паузу. - У меня психического блока нет. Отец пытался
помочь мне изобрести устройство для путешествий во времени.  Он  поехал  в
Чикаго и исчез. Но сейчас я напал на след. Я уверен в этом. Полагаю,  отец
вернулся каким-то образом в свое время.
     Даже при том,  что  я  понимал,  что  он  хочет  мне  сказать,  комок
подступил к горлу.


     - Что-то очень необычное произошло, когда ты родился, - сказал  я.  -
Ты внес сильное  возмущение  во  временную  последовательность.  Этого  не
должно было произойти, из-за... - мой  голос  дрогнул,  -  ...психического
блока от брака с кем-нибудь из прошлого.
     Кэри Кеннэр взглянул пристально на меня.
     - Трудно произнести эти слова "психический блок",  не  так  ли?  Отцу
никак не удавалось.
     Я молча кивнул. Мы вместе поднимались по ступенькам отеля.
     - Пошли ко мне в номер - сказал я настойчиво. - Нам надо как  следует
потолковать. Видишь ли, Кэри, - я буду называть тебя так - Кеннэр был моим
другом.
     - Я не знаю, - сказал Кэри, - вернулся ли отец обратно в XXVI век?
     - Да, вернулся.
     Кэри взглянул на меня.
     - Мистер Грейн, с ним все в порядке?
     Я сочувственно покачал головой. Мальчик-лифтер высадил нас  на  пятом
этаже. Я не знал, может быть он тоже был в  ссылке.  Я  не  знал,  сколько
ссыльных живут в Чикаго, упрятанные за масками ментального блока, готового
наложить печать молчания на их губы, если они попытаются сказать правду.
     Я не знал, сколько  мужчин  и  женщин  жили  во  лжи  и  одиночестве,
несчастными жертвами судьбы, сосланными из завтрашнего  дня.  Может  быть,
такая ссылка была для них хуже смерти. Но они не  знали  способа  избежать
судьбы.
     Дверь моего  номера  за  нами  закрылась.  Пока  Кэри  глядел  широко
раскрытыми глазами на аппарат, громоздившийся  темной  массой  в  углу,  я
подошел к столу и взял блестящий диск. Затем я подошел к парню. -  Это  от
твоего отца, - сказал я ему. - Посмотри внимательно.
     Он с нетерпением взял диск, его глаза загорелись,  он  сразу  ощутил,
что эта вещица из XXVI века.


     Он умер мгновенно.
     Проклиная свою работу, проклиная путешествия  во  времени,  проклиная
цепь событий, которая сделала из меня инструмент правосудия,  я  шагнул  в
аппарат, который перенес меня сюда из XXVI века.
     Кэри Кеннэр не ошибся.  Очень  странная  штука  произошла,  когда  он
родился. Подобно лишнему электрону, бомбардирующему  нестабильный  протон,
он разорвал цепь,  связывающую  воедино  временной  каркас.  Его  рождение
вызвало цепную реакцию, которая замкнулась на мне  неделю  тому  назад.  В
2556 году, когда Кеннэр и Кэри вновь появились  в  XXVI  столетии  и  были
убиты в панике психонадзирателем, я, уже приговоренный к ссылке в прошлое,
получил благодарность за свою работу, а суровый приговор  был  изменен  на
выговор и лишение занимаемого положения.  Эта  работа  была  мерзкой  и  я
ненавидел ее, ведь Кеннэр и Кара были моими друзьями. Но у  меня  не  было
свободы выбора.
     Но ничего не может быть хуже, чем ссылка во времени.
     Кроме того, это было совершенно необходимо.
     Родиться раньше своих родителей - это преступление.





                           Мэрион Зиммер БРЭДЛИ

                            ДЖЕКИ И СВЕРХНОВАЯ




     Значит, вы желаете, чтобы я рассказала о малыше Эдвардсов? Ну,  тогда
вы напрасно утруждали себя. Надевайте-ка, мистер, свою шляпу и спускайтесь
вон по той лестнице.  Тут  и  так  кишмя  кишит  от  всяких  психологов  и
бездельников, желающих разоблачить обман. С нас довольно.
     А, так вы из Университета? Извините, профессор. Я погорячилась.  Если
бы вы знали, чего мы натерпелись от репортеров  и  всяких  любопытствующих
типов. Джеки такое общение не  идет  на  пользу.  Он  может  избаловаться,
вообразить невесть что. За последнюю  неделю  ему  не  раз  пришлось  дать
шлепку, чтобы он угомонился.
     Его мать? Я? О, нет! Я всего лишь его тетка. Его мать, а  моя  сестра
Бет, служит в Налоговом Управлении. Отец Джеки умер, когда малышу не  было
и месяца от роду. Видите ли, он  попал  под  атомную  бомбардировку  64-го
года, и так и не оправился. Это была ужасная смерть.
     Обычно, когда сестра на службе, за Джеки приглядываю я.  Он  неплохой
малыш - балованный, конечно, ну да в наше время все они такие.
     Однажды, я как раз стелила постель  для  Джеки,  он  встал  за  мной,
обхватив за талию и спросил серьезным тоном:
     - Тетя Дороти, это правда, что звезды такие же, как наше Солнце  и  у
них есть свои планеты?
     Я ответила:
     - Так оно и есть, Джеки. Полагаю, тебе уже говорили об этом.
     Он обнял меня.
     - Спасибо, тетя Дороти. Я думал, Миг разыгрывает меня.
     - Кто это, Миг? - спросила я. Мне были знакомы почти  все  ребята  из
нашего квартала. Кажется, так звали маленькую девочку  из  углового  дома,
куда недавно въехали новые владельцы. Я  спросила:  -  Наверно,  это  дочь
Джексонов?
     - Миг вовсе не девчонка, - ответил  Джеки.  В  его  голосе  явственно
слышалось раздражение.
     - Да и вообще, - продолжал малыш, -  Миг  живет  далеко  отсюда.  Его
полное имя Мигардолон Домиер, я прозвал его -  Миг.  Он  разговаривает  со
мной не так, как остальные. Он говорит в моей голове, внутри.
     - Ох, - сказала я и рассмеялась, поскольку Джеки вообще-то был совсем
не фантазером. Но я считаю, что у  большинства  детей  наступает  возраст,
когда он изобретает приятеля. У меня такой  период  тоже  был,  в  далеком
детстве. Я дала своей воображаемой подружке имя Бетси.
     После нашего разговора Джеки сразу же побежал играть  и  я  выбросила
его слова из головы и не вспоминала их до тех  пор,  пока  однажды  он  не
спросил меня, как выглядит космолет. Тогда я повела его в кино  -  ну,  на
тот фильм, где играет Пол Дуглас, фильм  о  полете  на  Марс.  Представьте
себе, малыш остался недоволен.
     - Я знаю, что такое настоящий космолет! - сказал он.  -  Миг  показал
мне лучший, чем в кино!
     Ну, я не выдержала, и сказала ему пару резких слов. Обычно я не бываю
с ним грубой. Он мне ответил:
     - Ладно, отец Мига строит космолет,  который  позволит  ему  пересечь
весь  Гал  -   Галактику   насквозь   -   тетя   Дороти,   а   что   такое
гиперпространство?
     - А ты спроси у Мига, - вконец разозлилась я. Вы  знаете,  как  злит,
когда дети начинают умничать.
     На следующий день была  суббота,  Бет  приглядывала  за  Джеки,  а  я
осталась дома с мамой. Когда я пришла к сестре в  понедельник  утром,  Бет
спросила меня:
     - Дори, где это Джеки нахватался этих ракетно-космических слов? И что
это у него за дела с Мигом?
     Я рассказала сестре, как я взяла малыша в кино на "Ракетой на  Марс",
и что он просто повторяет слова, услышанные там. Бет до сих пор  полагает,
что ракеты - это что-то из низкопробных комиксов,  и  она  долго  утомляла
меня рассуждениями о дрянных фильмах, об их  возбуждающем  воздействии  на
ребенка и так далее.
     После этого она передала мне все новости о Миге и его  проделках,  со
слов Джеки, естественно. Джеки утверждал, что Миг  -  маленький  обитатель
планеты, лежащей на полпути через "галакси", а его отец - инженер,  строит
космолеты.
     Ну, вы знаете, как  дети  падки  на  все,  что  касается  космических
полетов. Джеки тогда не было и шести лет, но выглядел он повзрослее.  Днем
он стал упрашивать меня сводить его в планетарий. Он не  отставал  до  тех
пор, пока я не сдалась. Мы пошли туда вечером, после того,  как  с  работы
вернулась Бет.
     Когда мы возвращались, было уже довольно поздно.  Небо  было  усыпано
звездами и я спросила его, на какой звезде живет Миг. И знаете, профессор,
что мне ответил этот ребенок? Он сказал:
     - На звезде жить  нельзя,  глупая!  Ты  там  сгоришь!  Миг  живет  на
планете, которая вращается вокруг звезды!
     Джеки  повернулся  лицом  на  север  и  некоторое  время   пристально
вглядывался в звездное небо, а потом сказал:
     - Знаешь, небо на планете, где  живет  Миг,  совсем  другое.  Но  мне
кажется, где-то там, - и он указал на Большую Медведицу.
     Я вовсе не одобряла его игру в Мига,  но  он  не  испытывал  нужды  в
одобрении.  Дня  через  два-три  Дженни  сказал,  что  солнце  Мига  может
взорваться и поэтому его отец строит космолет, чтобы на  нем  прилететь  к
нам. Я еле удержалась от смеха. Я попыталась представить, что  произойдет,
когда Джеки "посадит" космолет и Мика. Может, это будет конец  фантазии  и
Миг постепенно выветрится из его головы?
     Однажды, это было в августе, Бет захотела пойти в кино с  подругой  с
работы. Я осталась присматривать за Джеки. Я как раз добралась до  раздела
уголовной хроники на последней странице газеты,  когда  внезапно  услыхала
его вскрик из детской - не слишком громкий, но полный печали и сочувствия.
Я кинулась наверх и взяла его на руки, полагая, что ему  приснился  дурной
сон. Я стала тормошить его, чтобы он проснулся и успокоился.
     Он открыл глаза и произнес, и его детский голосок был полон печали:
     - Миг должен оставить  свой  ЭРЛИНГ  на  планете,  которая  взорвется
вместе с солнцем. Это такая маленькая игрушка, вроде куклы,  но  его  отец
говорит, что для нее на космолете нет  места.  А  ему  так  хочется  взять
игрушку с собой - думаю, это как подарок на день рождения - и показать его
мне, когда он прилетит на Землю!
     Я полагала, что  внушение,  которое  я  сделала  ему  по  поводу  его
фантазий, подействовала, ведь я долгое время не слышала ни слова  о  Миге.
Правда, он доверял свои фантазии маме. Он  даже  однажды  сказал  ей,  что
космолет готов к полету и что он знает,  когда  должно  взорваться  солнце
Мига, и когда Миг прилетит на Землю. Он настоял, чтобы Бет  пометила  день
взрыва солнца на стенном календаре. Пятое ноября.
     В сентябре возобновились занятия  в  колледже  и...  ладно,  не  буду
отвлекаться на события, не относящиеся к нашей  семье,  но  мой  приятель,
Дейв, можно считать, один из членов моей семьи, и в этом году он  работает
в группе профессора Миликена, в обсерватории.  Вы  знакомы  с  профессором
Миликеном? Так я и думала. Ну вот, я возьми и расскажи Дейву  о  фантазиях
Джека. Однажды вечером Дейв был со мной у Бет и завел с  малышом  разговор
на тему Мига. А потом он даже повел его в обсерваторию  и  позволил  Джеку
поглядеть в большой  телескоп.  И,  конечно,  Джеки  рассказал  Дейву  все
последние новости о Миге. Что космолет уже стартовал, и почему он долго не
получает известий от Мига: отец Мига якобы запер его в маленькую  капсулу,
где он будет спать, пока они будут  двигаться  в  подпространстве.  И  что
космолет будет лететь все быстрее и быстрее, ужасно быстро, а Миг спать  в
своей капсуле - и не сможет сообщить о себе Джеки.
     Дейв  внимательно  слушал  Джеки  и  пояснял   насчет   ускорения   и
подпространства, и о том, как сократить путь через Галактику, и  о  других
сложных вещах, а Джек сидел и впитывал, как губка, все эти премудрости,  и
со стороны казалось, что он все понимает. Дейв даже  записал  день,  когда
якобы взорвется солнце Мига, и пообещал наблюдать за небом.
     Вскоре Джеки  начал  посещать  детский  сад  и  я  подумала,  что  он
позабудет свои фантазии. В течение по крайней мере шести недель  все  было
тихо. Но вот однажды вечером - я снова осталась за няньку у Бет - зазвонил
телефон. Это бы Дейв.
     - Дороти! Ты помнишь маленького галактического  приятеля  Джеки,  мир
которого якобы должен взорваться сегодня вечером?
     - Послушай, Дейв, - сказала я в сердцах. -  Не  стоит  разрушать  мир
детских фантазий. К тому же, он уже все  позабыл.  И  потом,  он  давно  в
постели.
     - Подними его, Дорри! - сказал Дейв. - Это надо видеть. Только что  в
северной части небосвода взорвалась колоссальная Сверхновая. Позови Джеки!
Мне нужно задать ему пару вопросов!
     Он говорил это серьезно.  Я  всегда  чувствовала,  когда  он  говорит
серьезно. Я кинулась наверх, укутала Джеки в одеяло - мне даже не пришло в
голову одеть его - и повезла его на такси в обсерваторию.
     Если б вы только видели эту картину. Джеки, восседающего на  стуле  в
одной пижаме и объясняющего профессору Милликену о  Миге  и  космолете,  о
маленькой запертой капсуле, о ЭРЛИНГЕ, и о многом другом.
     Полагаю, вы можете вообразить,  какую  неделю  пережили  мы.  Ученые,
репортеры, психологи, парапсихологи, и,  конечно,  просто  любопытствующие
бездельники. А после они раскопали все об отце Джеки. Даже в могиле его не
оставляли в покое. Когда они узнали, что он попал  под  атомную  бомбежку,
стали толковать об излучениях и мутациях, пока  я  не  почувствовала,  что
начинаю сходить с ума. Бет из-за этого пришлось даже оставить службу.
     Они даже толковали что-то о  телепатии,  словно  Джеки  был  каким-то
уродцем. Пришлось забрать беднягу из  детского  сада,  где  ему  было  так
хорошо. Он так  любит  играть  с  другими  детьми,  и  ему  так  нравилось
рисовать, плести маленькие корзиночки, учиться определять время, и  делать
много других вещей в детском саду.
     А после приземлился космолет, и, скажу я вам, у нас уже  не  было  ни
минуты покоя.
     О, пустяки! Я все равно должна позвать его на ленч через пару минут.
     - Джеки! Эй, Джеки: вы можете с Мигом спуститься сюда на пару  минут?
С вами хочет побеседовать приятель дяди Дейва!





                           Мэрион Зиммер БРЭДЛИ

                              НОЧНОЙ ПРИШЕЛЕЦ




     Эндрю Слейтон защелкнул оправленный в кожу видавший  виды  блокнот  и
швырнул его на скатанное одеяло. Он поднялся, стараясь не  задеть  головой
распорку, державшую  палатку  -  Эндрю  вырос  на  Марсе,  где  притяжение
послабее, и поэтому в нем было все семь футов роста - и так, слегка нагнув
голову, вглядывался  в  тех,  что  делили  с  ним  аванпост  в  миниатюре,
воздвигнутый на границе величайшей из известных человечеству пустынь.
     Полы  палатки  туго  надувались  под  порывами  свирепой   и   всегда
непредсказуемой  пылевой  бури,  порождения  марсианской  ночи.  В   свете
переносной  электрической  лампы  четыре  скорчившиеся  фигуры  сгрудились
вокруг  опрокинутого  ящика,  в  позах,  свидетельствовавших  о  намерении
провести сегодняшний вечер за своим бесконечным покером.
     В углу палатки мерно вздымалась и опускалась, в сопровождении  храпа,
темная масса. Джон Рид, исполняющий обязанности шефа экспедиции,  был  уже
немолод и потому уставал за рабочий день сильнее остальных.
     Когда Слейтон сделал шаг в их  сторону,  игроки  подняли  взгляды  от
своих карт.
     - Желаешь присоединиться, парень? - спросил Майк Фэйрбенкс. - Нам как
раз нужен новый банкомет. Кейтер продулся вчистую.
     - Нет, благодарю. Не сегодня.
     Толстяк Кейтер зашелся смехом и произнес с издевкой:
     - Малыш предпочитает  читать  о  героях  Кингслендера,  продирающихся
сквозь пески и стреляющих друг в друга.
     Кирка Хансен раздраженно бросил карты.
     - Кончай свои шуточки,  Кейтер.  -  И,  понизив  свой  грубый  голос,
спросил: - Нашел что-нибудь важное, Энди?
     Эндрю стоял ссутулившись, с локтями, прижатыми  к  бокам,  за  спиной
бригадира.
     -  Ничего  такого,  что  бы  нам  не  было   уже   известно,   Кирка.
Поразительно. По моим подсчетам, экспедиция Джека Нортона, а их было всего
десять, сдалась через неделю. Их поклажу ищут до сих  пор.  По  записям  в
путевом блокноте Кингслендера, их партия прошла с полным  снаряжением  тот
же путь. Они без  осложнений  добрались  сюда,  разбили  лагерь,  занялись
розыском - они нашли тела парней Нортона и предали их земле -  затем  один
за другим они сошли с катушек и перебили друг друга. Двадцать парней  -  и
через десять дней их тоже было двадцать - только трупов.
     - Прекрасная перспектива, - взглянул исподлобья Кейтер, бросив  карты
на импровизированный  игровой  стол  и  хмуро  наблюдая,  как  Рик  Уэббер
сгребает банк.
     Рик Уэббер проворно сложил свой выигрыш и бросил карты Хансену.
     - Брось нервничать. Тебе повезло трижды - может, теперь наша  очередь
волноваться, а?
     - Да ну, оно того не стоит.
     Фэйрбенкс сгреб карты и начал тасовать колоду огромными ручищами.
     -  Знаете,  как  в  Маунт  Денвер  прозвали  эту  нарядную   рубашку?
"Б_е_з_у_м_и_е_ Р_и_д_а_".
     - Мне бы не хотелось напоминать вам,  каким  эпитетом  они  наградили
тех, что первыми попытались по-настоящему _ж_и_т_ь_ на Марсе,  -  произнес
из угла мягкий приятный голос и на  свет  вылезла  шапка  спутанных  седых
волос. - Не было ли в журнале чего-либо, что  могло  бы  пролить  свет  на
причины трагедии? - обратился Джон Рид к Эндрю.
     Долговязый парень повернул голову в сторону говорившего.
     - Ни слова, сэр. Кингслендер вел журнал сам, пока его не  застрелили.
Дальше этим занимался один из его парней - Форд Бентон. Последние страницы
записей очень неразборчивы -  они  даже  не  на  английском.  Видимо,  эти
каракули выводила рука безумца.
     Эндрю выпрямился, упершись плечами в угол палатки  и  застыл,  угрюмо
уставившись на тьму за окном, где, за безжизненным миром  скал  и  камней,
смутно рисовалась на горизонте черная громада Ксанаду.
     Ксанаду. Конечно, это Ксанаду было не  из  поэмы  Колриджа.  Так  его
назвал экипаж космического бродяги, обнаружившего его три десятка лет тому
назад. Это был как бы  город-монах,  укрывшаяся  за  широкой  юбкой  самых
недоступных на Марсе гор. И город этот был недоступнее самих  гор.  Никому
из людей не посчастливилось проникнуть в Ксанаду.
     А  попытки  предпринимались.  Две   экспедиции,   направленные   сюда
двенадцать лет тому назад, исчезли бесследно.  Что  с  ними  приключилось,
установить не удалось. Не было ответа и в  блокноте,  извлеченным  сегодня
Эндрю из лохмотьев истлевшей одежды, покрывавшей скелет.
     Все археологические экспедиции  на  Марсе  начинались  одинаково.  Вы
спорили, убеждали, упрашивали, занимали  деньги  или  крали  их,  пока  не
приобретали достаточно  весомого  авторитета  и  не  собирали  достаточных
средств. Земля, погрязшая в междоусобных  войнах  и  проводившая  политику
валютных ограничений, последнее время почти  не  снабжала  Марс  денежными
ресурсами.  Все  поставки,  кроме  самого  необходимого  для   поддержания
функционирования станций, были урезаны, как только было  установлено,  что
на Марсе нет  залежей  тяжелых  металлов  и  богатых  руд.  Географическое
Общество, известное своим  хроническим  состоянием  банкротства,  покинуло
Марс еще до того, как был обнаружен  Ксанаду.  Нагромождения  венерианских
руин, странный способ существования подземных обитателей Титана, необычные
замки внутренних лун Юпитера - все это представлялось более  перспективным
для изучения, чем безжизненные ландшафты Марса с его недоступным Ксанаду -
осколком марсианской цивилизации, ушедшей в небытие задолго до  того,  как
обитатели Земли научились пользоваться огнем.
     С практической точки зрения Марс являлся  боевым  форпостом,  который
контролировался ООН с тем, чтобы не допустить его использования  отдельной
державой в качестве базы для разработки секретных видов вооружения. К тому
же Марс не имел соперников на роль полигона для  испытаний  новых  атомных
устройств, поскольку здесь теряла смысл проблема радиоактивных  осадков  и
абсолютно  не  следовало  беспокоиться  о  том,  как   и   чем   успокоить
взбудораженных жителей округи.
     Джон Рид, вышедший в отставку майор Космической Службы,  задействовав
свои старинные связи  в  военных  сферах,  добился  разрешения  на  третью
попытку людей овладеть Ксанаду.
     Частные экспедиции на Марсе отличаются простотой, если не  сказать  -
примитивизмом. Организации и частные  лица  обычно  не  находят  для  себя
возможным  оплатить  доставку  механизмов  на  Марс.   Посему   изыскатели
отправляются в путь на своих двух, взяв с собою ровно столько, сколько они
способны нести на  собственных  плечах.  Кроме  того,  что  им  приходится
обходится без  вездеходов,  доставка  на  место  с  помощью  самолета  или
ракетного корабля также затруднена, поскольку в горах очень  сложно  найти
подходящее для посадки место. О вьючных животных нечего и говорить; лошади
и ослы не сумели приспособиться к разреженному  марсианскому  воздуху,  на
что рассчитывали теоретики докосмической эры, а собаки и шимпанзе, которые
смогли приспособиться, мало подходили для такого  занятия.  Географическое
общество до сих пор изучает возможность  доставки  с  высокогорий  Перу  и
Тибета яков и лам, не сделав никаких практических шагов; по  этой  причине
низкая гравитация на Марсе  служит  большим  подспорьем  для  изыскателей,
вынужденных таскать на себе огромные поклажи.


     Когда вы карабкаетесь по горам или ваш путь ведет по плоскогорью, для
вас важнее всего две вещи - могучие легкие и набитый желудок.  Далее,  вам
откроется предательски извивающаяся в ущелье меж скал  долина,  ведущая  в
сторону Ксанаду, лежащего, подобно приманке, в самой сердцевине гор.
     Ну, а что делать дальше?
     Кейтер, Хансен и все остальные продолжали ворчать за игрой в карты.
     - Это место не приносит счастья, - брюзжал Майк, открывая  двойку.  -
Будет счастьем, если мы выберемся отсюда живыми. Я согласен даже на Венеру
- только не на Марс! Брр! Даже если мы найдем что-нибудь стоящее, в чем  я
сильно сомневаюсь, и обеспечим себя на всю оставшуюся жизнь.
     Кирка поддакнул.
     - Рид, сколько ты извел динамита, чтобы взорвать стены?
     - Платил за него не ты, - весело ответил Рид.
     Эндрю стоял, накинув на плечи кожаную куртку с электрообогревом.
     - Я готов отправляться.
     - В одиночку? - резко сказал Рид.
     - Да, если никто не пожелает составить мне компанию, - произнес Эндрю
и внезапно понял. Он вытащил из кармана свой пистолет и подал  его,  держа
за дуло, Риду.
     - Извини, чуть  не  забыл.  Когда  начнете  стрелять  друг  в  друга,
воспользуйтесь и моим.
     Рид расхохотался, однако оружие не вернул.
     - Не ходи слишком далеко.


     Стояла одна из редких ясных ночей, иногда  случающихся  в  промежутке
между пыльными бурями. Эндрю опустил за собой  полу  палатки  и  ступил  в
темноту. Под подошвами он ощутил какое-то шевеление,  нагнулся  и  выловил
тупорылую  песчаную  мышь.  Она  извивалась   на   его   ладони,   пытаясь
оттолкнуться  всеми  шестью  слабенькими  лапками;  наконец,  почувствовав
приятное тепло, исходившее от кожи человека, успокоенно заурчала; он пошел
вперед, нежно поглаживая чешуйчатое крошечное создание.
     Две небольшие луны высоко над головой  придавали  сиреневое  мерцание
долине и гротескным ярусам остроконечных скал, в  черных  пятнах  колючего
кустарника - spinosa martis - свернутого в тугие клубки,  заполнившие  все
углубления и расщелины. С подветренной стороны  он  услыхал  пронзительный
вой баньши, огромной птицы со склоненной  книзу  головой  меж  волочащихся
безжизненно крыльев. Он увидел проносившийся вдалеке темный силуэт.  Эндрю
замер,  задержав  дыхание.  Баньши  каким-то  непостижимым  образом  чуяли
человека; возможно, они реагировали на тепловое излучение - и,  настигнув,
могли одним ударом могучей когтистой лапы выпотрошить его. Как на грех,  у
Эндрю не было с собой даже пистолета.
     Кажется, на этот раз все обошлось.  Баньши  промчалась  мимо,  волоча
крылья, с жутким воем,  подобная  ребенку  в  маскарадном  костюме.  Эндрю
выдохнул  с  облегчением.  И  тут  он  начал   соображать,   что   потерял
направление.   В   какой   стороне   осталась   палатка?   Он    попытался
сориентироваться по скалистым пикам. В лунном свете под его ногами  бледно
вспыхнула расщелина. Ага, вот и подъем - ему надо  преодолеть  его,  чтобы
выбраться на дорогу...
     Он поскользнулся, и в  руку  впился  шип  кустарника.  Песчаная  мышь
вывалилась с ладони и проворно брызнула  наутек.  Эндрю,  растирая  как-то
сразу онемевшие пальцы, поднял глаза...  стены  Ксанаду  своими  зубчатыми
краями возвышались над его головой. Как же  могло  случиться,  что  он  за
несколько минут подошел так близко? Все кругом казалось таким странным...
     Он повернулся и начал карабкаться на скалу, чтобы выбраться на дорогу
- и сорвался. Он ударился головой о камень и мир потемнел в его глазах.


     - Не надо резких движений, - голос Рида звучал, казалось, отдельно от
него, где-то над головой Эндрю.
     - Лежи спокойно. Ты набил себе приличную шишку.
     От яркого блеска звезд и резкого ветра в лицо Энди  приоткрыл  глаза.
Он попытался ощупать голову, но Рид задержал его руку.
     - Не трогай. Хорошо, что ты пришел в себя. Что стряслось? Тебя  учуял
баньши?
     - Нет, я сорвался. Я потерял дорогу, а потом, должно быть,  ударился,
падая, о камень.
     Эндрю снова закрыл глаза.
     - Простите, сэр, я знаю, что вы приказали нам не подходить  близко  к
городу в одиночку. Но я не удержался. Я был совсем рядом.
     Рид нахмурился и придвинулся ближе к Эндрю.
     - Потерял ДОРОГУ? Что ты имеешь в виду? Я  вышел  вслед  тебе,  чтобы
отдать пистолет. Я опасался, что ты можешь повстречаться с баньши.  Ты  не
отходил от палатки и на двести ярдов. Когда я наткнулся на тебя, ты  лежал
навзничь в небольшой расселине. И повторял "нет, нет, нет". Я подумал, что
это шок от встречи с баньши.
     - Нет, сэр, - Эндрю попробовал встать. - Я взглянул  вверх  и  увидел
зубчатые стены города, нависающие надо мной. Вот отчего я вырубился. Когда
началось _э_т_о_.
     - Началось _ч_т_о_?
     - Я не знаю, что это было, - Эндрю  потер  лоб,  поморщившись,  когда
пальцы задели шишку.  Неожиданно  он  спросил:  -  Джон,  ты  когда-нибудь
задавался вопросом, как древние марсиане, зодчие  Ксанаду,  называли  свой
город?
     - Кто это может знать? - проворчал старик.  -  Думаю,  нам  этого  не
узнать никогда. А ты задаешь странные вопросы!
     - Я что-то почувствовал, - сказал Эндрю, тщательно подбирая слова.  -
Я поскользнулся, а когда выпрямился, что-то переменилось кругом.  Мир  как
бы раздвоился. Я видел  обычную  картину  -  скалы,  кустарник,  руины,  и
одновременно появилось странное видение.
     Он  жестикулировал,  пытаясь  найти  нужные  слова,  чтобы   выразить
необычные ощущения, и, наконец, произнес удивленно:
     - Я ощутил внезапно острую тоску по дому. Точно. Разорение - вот  что
самое ужасное. Это было чувство, подобное тому  как  если  бы  я  вернулся
обратно в Маунт Денвер и нашел свою квартиру сгоревшей дотла. Долю секунды
я даже знал, как называется этот город, почему  он  пришел  в  запустение,
почему мы никак не можем добраться до него и почему люди сходят с  ума.  И
тут я испугался, и побежал  со  всех  ног,  а  потом  споткнулся  и  упал,
ударившись головой.
     Лицо Рида посерело от беспокойства.
     - Вздор! От удара у тебя все в голове перемешалось. Эти видения,  или
что там еще, были у тебя ПОСЛЕ того, как ты набил шишку, а не до этого.
     -  Нет,  Джон,  -  Эндрю  говорил  тихо,  но  в  его  голосе  звучала
убежденность. - Я не настолько сильно ушибся.
     На лице Рида снова появилось выражение сосредоточенности.
     - Ладно, - произнес он мягко. - Расскажи мне, что же ты узнал.
     Эндрю закрыл лицо руками.
     - От удара все вылетело у меня из головы. Я  только  помню,  что  это
были необыкновенные знания. - Черты лица его исказились. - Но  я  не  могу
теперь ничего вспомнить!
     Рид положил руку на плечо юноши.
     - Давай вернемся в палатку. Здесь можно  замерзнуть.  Знаешь,  сынок,
все дело в том, что твой  мозг  продолжал  работать,  пока  ты  лежал  без
сознания. Или...
     - Думаешь, я сошел с ума? - с горечью перебил его Эндрю.
     - Я этого не говорил, сынок. Пошли. Мы продолжим разговор утром.
     Он помог Эндрю подняться.
     - Я сказал Кирке, чтобы он отправился искать нас, если мы не вернемся
через полчаса.
     Сидевшие за картами мужчины подняли головы и уставились на  кровь  на
лице Эндрю. Рид не стал  объяснять  им  ничего.  Эндрю  тоже  было  не  до
разговоров. Он стащил с себя куртку и штаны,  забрался  в  койку,  включил
электрообогрев и сразу же заснул.
     Когда он проснулся, палатка была  пуста.  Удивляясь,  почему  его  не
разбудили - обычно Кирка имел обыкновение стаскивать с него одеяло - Эндрю
спешно оделся, глотнул горького кофе из  кружки,  стоявшей  на  плитке,  и
вышел наружу.  Ему  довелось  проделать  значительный  путь,  пока  он  не
обнаружил парней. Вооружившись лопатами, четверка сорвиголов вгрызалась  в
колючие заросли кустарника вокруг расщелины, в которую упал  вчера  Эндрю.
Рид в это время, укрывшись от ветра под  скалой,  нагнулся  над  убористым
шрифтом Армейского руководства по биологии Марса.
     - Я проспал, извини, Джон. Где мне приступать к работе?
     - От  тебя  этого  сегодня  не  требуется.  Я  приготовил  тебе  иную
работенку.
     Рид поднял голову и крикнул Фэйрбенксу:
     - Эй, осторожнее с этим чертовым  кустом!  Я  же  всех  предупреждал,
чтобы надели рукавицы! Надевайте и не прикасайтесь к веткам голыми руками.
- Он вновь повернулся к Эндрю. - Ночью мне пришла в голову одна  мысль,  -
сказал он. - Что нам вообще известно о spinosa  martis?  Это  растение  не
походит ни на один вид из окрестностей Маунт Денвер.  Может,  он  выделяет
какой-нибудь ядовитый газ? - Он взглянул на продолговатую царапину на руке
Эндрю. - Твои проблемы начались после того, как ты  ухватился  за  колючую
ветку. Знаешь, на Земле есть ядовитые растения, от которых бесится скот  -
грибы там или другие виды, которые выделяют  галлюциногены.  Если  и  этот
кустарник  выделяет  какое-то  летучее   вещество,   то   оно   могло   бы
накапливаться в расщелине - прошлой ночью здесь было не слишком ветрено.
     - Чем мне заняться? - повторил Эндрю свой вопрос.
     - Думаю, здесь не место для подобных бесед. Пошли в палатку.  -  Джон
поднялся. - Энди, я хочу, чтобы ты вернулся в Маунт Денвер.
     - Все таки ты полагаешь, что я сбрендил! - обвиняющим тоном  произнес
Эндрю.
     Рид покачал головой.
     - Я всего лишь полагаю, что тебе лучше вернуться в Маунт Денвер. Есть
дельце, которое можно выполнить только там. И только тебе. Оно  связано  с
твоей, с твоей, скажем так,  галлюцинацией.  Если  она  вызвана  ядовитыми
испарениями, возможно ее накапливание  в  организме.  Тогда  нам  придется
ходить в респираторах.
     Он положил руку на толстую кожу рукава куртки Эндрю.
     - Я понимаю, Энди, что ты сейчас должен чувствовать. Но, пойми,  есть
моменты, когда собственные чувства в счет не идут.
     - Джон, - начал нерешительно Эндрю, - меня тоже посетила одна мысль.
     - Хорошо, я готов тебя выслушать.
     - Возможно, это прозвучит глупо, - неуверенно сказал Эндрю, - но  эта
мысль возникла только что. Предположим, древние марсиане  были  существами
без плоти - бестелесным разумом? И они пытаются наладить с  нами  контакт?
Люди не могут воспринять  это  воздействие  на  их  мозг  и  в  результате
трогаются умом.
     Рид взглянул хмуро.
     - Очень оригинально, - проворчал он, - как гипотеза; только есть одна
неувязочка. Если они бесплотны, то как им удалось построить вот это? -  Он
показал в сторону приземистой, издали напоминающей замок, громады Ксанаду.
     - Этого я не знаю, сэр. Но я также не  знаком  с  работой  двигателей
космического корабля, что не помешало мне прилететь сюда. - Эндрю взглянул
на Рида. - Сдается мне, ночью один из марсиан пытался войти в  контакт  со
мной. И может, если бы я пошел ему навстречу, если бы до меня дошло и я бы
помог ему, раскрыв свое сознание...
     Рид казался обеспокоенным.
     - Ты соображаешь, Энди, что ты тут наплел?  Боюсь,  это  были  только
плоды твоего воображения.
     - Нет, Джон.
     - Погоди, не перебивай. Только представь, что это  так.  И  следи  за
моими мыслями.
     - Ну? - Эндрю чувствовал, как в нем подымается волна раздражения.
     - Пытаясь "раскрыть сознание", ты тем самым мог впустить в свой  мозг
чуждое сознание, а это прямой путь к  безумию.  Нет,  сынок,  человеческий
мозг - штука тонкая.  Девять  десятых  твоего  мозга  занимают  темные,  в
сущности животные, инстинкты. Логически мыслить  способна  только  та  его
часть, в которой и заключено  сознание.  Равновесие  между  этими  частями
мозга очень неустойчиво. На твоем мечте я  бы  не  пытался  его  нарушать.
Послушай, Энди, мне известно, что ты рожден на Марсе, и мне  понятны  твои
чувства. Ты чувствуешь себя здесь, как дома, верно?
     - Верно, ну и что с того?
     - Тебе  претит  общение  с  такими  типами,  как  Кирка  или  Кейтер,
погнавшимися за заработком, верно?
     - Ну, не совсем так. Хотя, впрочем, в определенном смысле ты угадал.
     - В партии Кингслендера тоже был один парень родом с Марса. Ты хорошо
помнишь записи из блокнота? Он погиб  первым.  В  месте,  подобном  этому,
живое воображение  страшнее  оспы.  Когда  начнутся  проблемы,  если  они,
конечно, начнутся, ты окажешься в их центре раньше других. Вот почему  для
полевых  работ  я  и  выбрал  людей  вроде  Кирки  и  Кейтера,  людей  без
воображения. С самого начала я не спускал с тебя глаз, и твоя  реакция  на
события была примерно такой, как я и предполагал. Извини, но тебе на самом
деле надо покинуть нас.
     Эндрю сжал кулаки в карманах, губы его пересохли.
     - Ну а что, если  я  прав?  Может,  ИМ  было  бы  проще  связаться  с
кем-нибудь вроде меня? -  Он  сделал  последнюю,  безнадежную  попытку.  -
Может,  ты  все  же  позволишь  мне  остаться?  Я  уверен  -  здесь  я   в
безопасности. Я знаю, что ОНИ не  смогут  нанести  мне  вред,  что  бы  ни
случилось с остальными. Если хочешь  -  забери  у  меня  оружие,  наконец,
можешь надеть на меня наручники - только не прогоняй меня!
     В ответе Рида звучала твердость и бесповоротность решения.
     - Если у меня и были сомнения, то теперь они развеялись окончательно.
Чем больше ты говоришь, тем хуже для тебя.  Пока  еще  не  поздно,  уходи,
Энди.
     Эндрю поднялся.
     - Отлично, я ухожу, если ты так настаиваешь.
     - Настаиваю, - Рид повернулся и быстрыми шагами  двинулся  в  сторону
своей команды, а Эндрю вошел в палатку  и  начал  паковать  свой  нехитрый
скарб. Рюкзак был громоздким, но все же не  в  пример  легче  того  груза,
который ему пришлось тащить на себе во время долгого  пути  экспедиции  по
горам. Эндрю сердито подтянул лямки и, закинув рюкзак через плечо, покинул
палатку.
     Рид поджидал его невдалеке. В руке у него был пистолет Эндрю.
     - Тебе он может пригодиться. - Он подал оружие Эндрю;  затем  раскрыл
блокнот и провел пальцем по нарисованной от руки схеме, отражавшей их путь
через горы.
     - Компас у тебя при себе? Отлично, гляди; это  место,  где  наш  путь
пересекся с почтовым трактом из Маунт  Денвер  в  Южный  Лагерь.  Если  ты
задержишься в этом месте на пару часов, ты, вероятно, сможешь остаток пути
до Маунт Денвер проехать на почтовике - они курсируют  через  день.  Когда
доберешься до Маунт Денвер - навести Монтрея.
     Рид вырвал листок из блокнота  и  нацарапал  адрес.  Брови  Эндрю  от
удивления поползли вверх. Только сейчас он вспомнил, что Рид  наметил  две
экспедиции, для подстраховки на случай, если первая исчезнет. Тогда вторая
партия выйдет на ее поиски.


     Погода в этот день была паршивой. Эндрю сидел, привалившись спиной  к
валуну, и ждал, пока солнце закатится за красноватые скалы  горной  гряды,
закрывавшей горизонт.  Поднимался  ночной  ветер,  но  Эндрю  повезло:  он
обнаружил меж двух валунов подходящую выемку, которая могла послужить  ему
убежищем; он мог с удобствами провести ночь в спальном мешке с  обогревом,
даже если температура воздуха опустится ниже шестидесяти градусов мороза.
     Он вспоминал, пережевывая кусок безвкусного марбифа, как Рид снаряжал
экспедицию с припасами Космической Службы - и поглощал горячее кофе,  воду
для приготовления которого он вытопил изо льда, соскобленного со скал. Рид
с пятью людьми потратил пять суток, чтобы перевалить  через  горный  кряж.
Эндрю надеялся проделать обратный путь,  двигаясь  только  днем,  за  трое
суток. Напрямую здесь не было и тридцати миль, но идти приходилось главным
образом в обход и потому  протяженность  единственно  возможного  маршрута
превышала 90 миль. К тому же, если поднимется пыльная буря,  ему  придется
пережидать ее: если ты прожил на Марсе хотя бы один сезон, ты ни за что не
рискнешь бросить ей вызов.
     Солнце зашло и внезапно потемневшее небо заискрилось множеством ярких
звезд. Эндрю допил остатки кофе и взгляд его отыскал над  горизонтом  пару
небесных близнецов - тускло мерцавший  топаз  Венеры  и  рядом  -  голубой
сапфир Земли. Когда Эндрю был подростком, он провел несколько лет на Земле
и  возненавидел  ее  плотный,  насыщенный  влагой  воздух,  ее  тяготение,
лишающее сил. Его тошнило от задымленного, вонючего  воздуха  городов  под
колпаками, от жирных и потных испарений множества человеческих тел. Воздух
родного Марса был  разрежен,  прохладен  и  полностью  лишен  запаха.  Его
родители ненавидели Марс так же сильно, как он сам ненавидел Землю  -  они
были биологами, работавшими  в  департаменте  ксенобиологии  и  достаточно
давно прибывшими с  Венеры.  Эндрю  не  чувствовал  себя  дома  нигде,  за
исключением нескольких дней, проведенных  вблизи  Ксанаду.  А  теперь  его
вышвырнули, как щенка.
     Он чертыхнулся. Не хватало еще распускать нюни! День выдался тяжелым:
долгий подъем в гору измотал его. Он раскатал спальный  мешок  и,  ожидая,
пока нагреется одеяло,  размышлял.  Интересно,  думал  он,  каков  возраст
Ксанаду? И что же произошло  с  городом?  Несомненно,  если  человек  смог
перебросить мост между планетами, то  почему  бы  ему  не  построить  мост
сквозь время, отделяющее их от разумных  существ,  обитавших  на  Марсе  в
невообразимой древности. Эндрю допускал, что такой человек, как Джон  Рид,
мог бы совершить такое. Эндрю стащил с ног башмаки, покрепче привязал их к
своему вьюку, прижав его сверху тяжелым  камнем,  и  забрался  в  спальный
мешок.
     Здесь было тепло и уютно, он расслабился и его  стали  посещать  иные
мысли.
     Он не знал, что и думать о случившемся с  ним  у  стен  Ксанаду.  Его
смущала шишка на затылке. С ним стряслась невероятная штука - в этом он не
сомневался. Предостережения Рида не воспринимались им всерьез.  В  отличие
от Рида ему было ясно главное - это не была галлюцинация, и  он  вовсе  не
был на грани безумия. Похоже, с ним пытались наладить общение. Были ли его
ощущения реальностью или порождениями  мозга  -  вот  это  он  и  надеялся
узнать.
     Каким образом?  Он  попытался  вспомнить  те  отрывочные  сведения  о
телепатии, которые он  где-то  вычитал.  Хотя  он  и  пытался  многословно
объяснить Риду, что  он  имел  в  виду,  говоря  о  "раскрытии  сознания",
вообще-то ему и самому не слишком был понятен смысл этих слов.
     - Ладно, кто бы или что бы это ни было, -  произнес  он  вслух,  -  я
готов. Если ты можешь найти способ общаться  со  мной,  сделай  это  прямо
сейчас.
     И его желание исполнилось. "Я Камеллин", - услышал он.
     "Я Камеллин", - и снова наступила тишина. У Эндрю  резко  разболелась
голова, и  тягучее  ощущение  какой-то  вполне  материальной  силы  начало
заполнять его мозг. "Я Камеллин... Камеллин." Словно волны накатывались  и
вытесняли  его  собственные  мысли.  Эндрю   запаниковал,   он   попытался
противиться этому ужасному ощущению, он пихался  руками  и  ногами  внутри
спального мешка, как будто дрался с кем-то невидимым.
     Постепенно волны угасали и он  успокоился,  только  громкое  пыхтенье
выдавало недавнее напряжение да скрючившиеся пальцы все еще  сжимали  край
одеяла. Выступившая от ужаса испарина на лбу еще не  высохла,  но  чувство
панического возбуждения прошло. Ему показалось, что в этой  силе  не  было
враждебности.  Он  даже  ощутил  какое-то  жгучее   нетерпение,   подобное
дружелюбному нетерпению щенка или собаки, которая может подпрыгнуть  и  от
избытка чувств свалить своего хозяина с ног.
     - Камеллин... - вслух произнес Эндрю. Это сочетание звуков показалось
ему каким-то особенно чужим. Он надеялся, что,  произнося  это  слово,  он
сможет сосредоточиться и понять мысли  чужака.  -  Камеллин,  все  хорошо,
приди вновь, только на этот раз не так резко, мягче и медленнее. Ты  понял
меня? - Эндрю расслабился, в надежде, что  повторно  он  сможет  выдержать
вторжение этой могучей силы. Теперь он понимал, _к_а_к_ сходили с ума.
     Даже в этот раз, когда он  был  подготовлен  к  тому,  что  случится,
поток, затопивший  его  сознание,  был  подобен  струе  воды,  заполняющей
бутылку. Он лежал, беспомощный, в поту. Погасли звезды и стих вой ветра  -
или, может, он ослеп и оглох? Он завис в космическом пространстве и в  его
сознание проникло что-то. Это не были слова. И не мысленный образ. Но  это
был смысл, который он понял примерно так:
     "Приветствую.  Наконец-то.  Это  случилось  и  оба   наших   сознания
выдержали. Я - Камеллин."


     Снова он слышал завывание бури и  видел  сверкание  мириад  звезд  на
марсианском  ночном  небе.  Съежившись  под  одеялом,  Эндрю  ощутил,  что
невидимый пришелец в его мозгу как-бы отдалился  и  давление  на  сознание
несколько ослабело. Теперь Эндрю мог  задавать  вопросы;  мысли  Камеллина
перетекали к нему и смешивались с его мыслями, но  в  конце  концов  Эндрю
научился разделять их.
     "Кто ты? Я был прав? Ты - марсианский бестелесный разум?"
     "Нет, не бестелесный. Тела у нас есть, а точнее - мы обитаем в телах.
Но наше сознание и тело отделены. Кроме нас, никто не  способен  соединить
их в единое целое. Когда одно тело умирает, мы переносимся в другое,  тело
новорожденного организма."
     Судорога ужаса сдавила горло Эндрю, по телу поползли мурашки:
     "Так ты намерен..."
     "Нет, мне не  нужно  твое  тело.  У  тебя..."  -  Камеллин  тщательно
подбирал слова, - "...зрелая индивидуальность и развитое  самосознание.  Я
мог бы разрушить твой мозг, если бы попытался  войти  в  симбиоз  с  твоим
телом." - В его мысли проникло чувство отвращения. - "Однако это  было  бы
безнравственно."
     "Надеюсь, благородство присуще всем твоим соплеменникам. Объясни, что
произошло с другими людьми, посланными сюда?"
     Он ощутил темную волну гнева, сожаления и  отчаяния,  затопившую  его
мозг.
     "Существа моей расы сошли с ума -  и  я  не  смог  удержать  их.  Они
оказались неустойчивыми, вы бы  сказали  -  потеряли  рассудок.  Временной
интервал оказался слишком велик. Мне не удалось  предотвратить  убийств  и
смертей, когда они вселились в людские тела."
     "Если бы я сумел объяснить все Риду..."
     "Бесполезно.  Однажды  я  пытался   совершить   нечто   подобное.   Я
попробовал, очень осторожно, соприкоснуться  с  молодым  разумом,  который
казался достаточно восприимчивым. Он  не  потерял  рассудок  и  вдвоем  мы
попытались объяснить капитану Кингслендеру, что приключилось с остальными.
Но капитан пребывал в уверенности, что все  сказанное  -  лишь  проявление
душевной болезни, и когда юношу застрелили, мне пришлось снова рассеяться.
Я пробовал непосредственно проникнуть в мозг капитана Кингслендера, но тот
решил, что ходит с ума - и сам помешался от страха."
     Эндрю вздрогнул. "Боже мой!" - прошептал он. - "Что же нам делать?"
     "Я не знаю. Я покину тебя, как только ты этого пожелаешь.  Наша  раса
угасает. Через несколько лет мы совсем исчезнем и наша планета станет  для
вас безопасной."
     "Нет, Камеллин!" -  протест  Эндрю  был  искренним.  -  "Может  быть,
действуя сообща, мы найдем способы убедить остальных."
     Чужой, казалось, колебался.
     "Если бы ты согласился на время разделить  свое  тело  со  мною...  Я
понимаю, что это не слишком удобно, и в  совместном  владении  телом  мало
приятного. Но без твоего позволения я не сделаю этого."
     Камеллин, казалось, размышлял над тем, что они настолько  чужды  друг
другу, что Эндрю не способен  ясно  воспринимать  его  мысли.  Щепетильная
честность Камеллина вызывала у Эндрю доверие к чужаку.
     "Так что же случилось с вашей расой?" - спросил он.


     Он лежал, дрожа, закутавшись в одеяло, и в его мозгу  разворачивались
картины прошлого. Раса Камеллина, как он понял, была гуманоидной  -  когда
он подумал об этом, то почувствовал  удивление  Камеллина.  "Скорее,  ваша
раса - марсианоидная."  Да,  это  они  воздвигли  город,  который  земляне
назвали  Ксанаду,   он   был   их   техническим   достижением,   способным
противостоять действию времени. "Возведен он был в надежде, что однажды мы
сможем вернуться и освободить его из песчаного плена."  -  Голос  в  мозгу
Эндрю  стал  тише.  -  "Это  последнее,  что  осталось  от  нашей  угасшей
цивилизации."
     "Как вы называете этот город?"
     Камеллин попытался выразить фонетический эквивалент  и  с  губ  Эндрю
сорвалось странное слово "Шиин-ла Махари", с протяжными гласными.  "А  что
это означает?"
     "Город Махари. Махари - меньшая из лун."  Эндрю  обнаружил,  что  его
взгляд направлен на спутник  Марса,  который  на  Земле  называют  Деймос.
"Шиин-ла Махари", - повторил он. Теперь он никогда не назовет его Ксанаду.
     Камеллин продолжал свой рассказ.
     Раса хозяев планеты, как  выяснил  Эндрю,  была  расой  долгожителей,
очень выносливых созданий, хотя они и не были бессмертными. Их тело и мозг
существовали в симбиозе. После смерти тела сознание просто переносилось  в
новорожденную особь, в ходе этого переноса память почти не страдала  и  по
этой причине сознание каждой личности могло сохраняться невероятно долго.
     Их культура  была  незатейливой  и  высоконравственной,  этические  и
философские воззрения взаимно дополняли друг друга. Их цивилизация не была
технологической.  Ксанаду   был   практически   единственным   техническим
достижением, последней отчаянной  попыткой  угасающей  расы  противостоять
растущей суровости планеты, в тисках периодически  наступавших  ледниковых
эпох. Они должны были пережить очередные суровые времена, но  их  внезапно
поразило опасное вирусное заболевание,  которое  привело  также  к  падежу
животных, употреблявшихся ими в пищу. Множество разумов  рассеялось  из-за
того, что для них не нашлось подходящих  тел,  в  которые  можно  было  бы
перенестись.
     Много  времени  затратил  Камеллин,  чтобы   объяснить   Эндрю   суть
следующего этапа истории марсиан. Его род мог  поселиться  в  теле  любого
животного или даже растения. Однако у них был очень ограниченный выбор. Из
животных эпидемию и ледниковый период пережили лишь песчаные мыши и  почти
совсем лишенные мозгов баньши; и те  и  другие  были  низкоорганизованными
существами с настолько  неразвитой  нервной  системой,  что  даже  энергии
разума расы Камеллина оказалось  недостаточно  для  того,  чтобы  дать  им
толчок  к  эволюции.  Камеллин  пояснил,  что  это  вроде   мозга   гения,
заключенного в  теле  парализованного  -  тело  не  подчинялось  приказам,
исходившим от мозга.
     Некоторые из  рода  Камеллина  все  же,  отчаявшись,  делали  попытки
переселения.  Но  после  того,  как  их  сознание  побывало  в  нескольких
поколениях животных, они деградировали и  практически  полностью  потеряли
способность мыслить и поддерживать существование в тех телесных формах,  к
которым они прикрепились. Камеллин полагал, что некоторые его соплеменники
все еще обитают в телах баньши, переносясь из одного  животного  в  другое
благодаря силе инстинкта, все еще управляющего ими, однако они  безнадежно
деградировали   после   многих    поколений    бессмысленного    животного
существования.
     В конце концов несколько оставшихся  разумными  соплеменников  решили
переселиться в колючий кустарник  spinosa  martis.  Это  оказалось  вполне
осуществимо, но в этом решении  таились  и  недостатки  -  в  растительном
существовании приходилось жертвовать мышлением.
     В марсианской ночи Эндрю содрогался от мыслей Камеллина:
     "Бессмертие - но без надежды. Бесконечный сон без сновидений. Мы жили
в вечной дремоте, в темноте, под ветрами. Мы просто  ждали  -  и  забывали
все, что знали раньше. Сперва мы надеялись, что однажды в наш  мир  придет
новая  разумная  раса.  Но  эволюция   на   нашей   планете   завершилась,
остановившись на баньши и песчаной мыши. Эти виды отлично приспособились к
условиям на планете и у них отсутствовала борьба  за  выживание:  по  этой
причине они не эволюционировали и не изменялись. Когда прилетели  земляне,
у нас появилась надежда. Вопрос был даже не  в  том,  чтобы  захватить  их
тела. Мы искали у них помощи. Но мы были слишком нетерпеливы,  и  в  итоге
многие из нас погибли вместе с людьми."
     Поток мыслей угас. Наступило молчание.
     Теперь отозвался Эндрю.
     "Не исчезай, побудь со мной еще. Может, вдвоем мы найдем решение."
     "Это очень непросто", - предостерег Камеллин.
     "Надо попытаться. Сколько времени вы обитали в растениях?"
     "Не  знаю.  Много  поколений  -  счет  времени  утерян.   Все   очень
расплывчато. Позволь мне твоими глазами взглянуть на звезды."
     "Да, конечно", - согласился Эндрю.
     Внезапная тьма застала его врасплох, он  испытал  ужас  от  внезапной
слепоты; но очень скоро зрение вернулось к нему и он обнаружил, что  сидит
прямо и глядит вверх, на звездное небо. При  этом  он  слышит  мучительные
мысли Камеллина:
     "Да, прошло очень много  времени."  -  Он  как  бы  нащупывал  способ
пересчета времени. - "Это продолжалось девять сотен тысяч ваших лет."
     Наступило молчание, бездонное и скорбное, и Эндрю ощутил обнажившееся
горе  этого  разумного  существа,  его  траурное  молчание  по   погибшему
безвозвратно миру. Эндрю лежал, притихший, не желая  вторгаться  в  скорбь
своего странного собеседника.
     Внезапно им овладела вялость и он почувствовал непреодолимое  желание
заснуть.


     "Скажи, Камеллин, Марс в те давние времена был таким же, как теперь?"
- мысленно задал вопрос Эндрю. Вокруг него выл  ледяной  ветер,  обрушивая
свои удары на скалы и заставляя Эндрю изо всех сил прижаться к  камню.  Он
не ожидал ответа. Странный  пришелец  весь  день  не  отзывался  и  Эндрю,
проснувшись, уже не был уверен, что все это не было диковинной  фантазией,
порожденной недостатком кислорода или надвигающимся безумием.
     Но странное чувство присутствия в его мозгу чужака снова вернулось  к
нему. "Наша планета никогда не была слишком гостеприимной. Но почему вы не
обнаружили дорогу, ведущую сквозь горы?"
     "Всему свое время", - Эндрю на этот раз был спокойнее.  -  "По  вашим
временным масштабам мы прибыли на Марс всего  пару  минут  тому  назад.  О
какой дороге идет речь?"
     "При строительстве Шиин-ла Махари мы проложили дорогу сквозь горы."
     "А эрозия? Может, она давным-давно разрушилась?"
     Идею эрозии Камеллин воспринимал с трудом. Дождь и  снег  были  чужды
его жизненному опыту. Хотя дорога и была засыпана песками, она должна была
сохраниться.
     Эндрю подошел к уступу. Он не мог  взобраться  наверх  -  ему  мешало
присутствие чужих мыслей. Он отступил назад, на плоский участок  скалы,  и
развязал рюкзак. В термосе еще не  совсем  остыли  остатки  его  утреннего
кофе. Пока он допивал кофе, мысли Камеллина  продолжали  проникать  в  его
мозг. Наконец он спросил: "Где проходит дорога?"
     У него закружилась голова. Он лежал навзничь  на  скальной  площадке,
судорожно ухватившись за скалу,  пока  Камеллин  демонстрировал  ему  свое
чувство направления. Кружение со временем прекратилось. Но  Эндрю  удалось
только понять, что раса  Камеллина  ориентировалась  по  крайней  мере  по
одиннадцати  странам  света  и  четырем  пространственным  измерениям,   с
использованием в качестве ориентиров неподвижные звезды, которые они могли
видеть даже в солнечный полдень.
     "Но я так не умею, и потом - звезды ведь движутся."
     "Да, я не учел этого." - Камеллин казался  озадаченным.  -  "Впрочем,
эти горы мне хорошо знакомы. Мы находимся совсем  недалеко  от  дороги.  Я
буду вести тебя."
     "Что ж, веди, Макдуф."
     "Понятие неизвестно. Поясни."
     Эндрю усмехнулся. "Я думаю, каким путем идти?"
     У него снова закружилась голова.
     "Нет, нет, прекрати."
     "Я только хотел овладеть твоими органами чувств."
     Реакция Эндрю была  инстинктивной.  Ужас  пережитого  прошлой  ночью,
когда Камеллин вышвырнул его в бездну пространства, был  еще  свеж  в  его
памяти. "Нет! Ты мог бы овладеть моими чувствами, но однажды ты попытался,
и этим чуть не убил меня. Нет, на этот раз я не дамся."
     Ярость Камеллина отозвалась пульсирующей болью в его мозгу.
     "Разве у вас отсутствуют понятия чести  и  достоинства?  Как  могу  я
поступать против твоей воли, находясь в твоем мозгу? Неужто ты  полагаешь,
что я не способен сострадать? Мне казалось,  что  ты  просто  утомился  от
долгого пути по горам, вот и все!"
     Эндрю ощутил стыд. "Прости меня, Камеллин. Я был неправ." Тишина была
ответом. Остался только след гнева чужака.
     И тут Эндрю расхохотался во  весь  голос.  Чужак  реагировал,  словно
человек. Камеллин обиделся на него. "Ну и ну!" - подумал Эндрю. - "Если мы
делим одно тело, давай не будем  ссориться.  Прости,  если  я  задел  твои
чувства; ведь все это так ново для меня. Ну, не стоит прятаться в  угол  и
дуться!"
     Да,  ситуация  была  комичной;  Эндрю  ощутил  удивление   Камеллина,
подобное мелкой ряби в его сознании.
     "Извини, если я обидел тебя. Я привык вести себя  в  занимаемом  теле
сообразно своим желаниям. Но в твоем теле я нахожусь потому,  что  ты  мне
позволил, и потому прошу простить меня."
     "Ладно, Камеллин, я  принимаю  извинения.  Ты  знаешь,  куда  я  хочу
попасть - я согласен принять твою помощь."
     Он на всю жизнь запомнит ужас  этого  часа.  Была  кромешная  тьма  и
головокружение и ощущение, что ноги несут  его  неизвестно  куда,  а  руки
скользят по скале, не в силах  ухватиться,  а  он,  ослепший  и  оглохший,
заключен в камере своего мозга; он был на грани помешательства. Его спасла
мысль, что Камеллин знает, что делает, и не причинит ему вреда.
     Когда  зрение,  слух  и  осязание  вернулись  к  нему,  и   он   смог
ориентироваться на местности,  он  обнаружил  себя  в  устье  глубокого  и
прямого ущелья, тянувшегося миль на двенадцать. Ущелье было очень узким, в
ширину менее пятнадцати футов. С противоположной  стороны  ущелья  высокая
скала  была  разрезана,  словно  ножом;  он  изумился  уровню  технологии,
позволившему проложить эту дорогу.
     Вход в ущелье был узким, скрыт между скал  и  занесен  толстым  слоем
песка;  на  дно  ущелья  вели  наполовину  разрушившиеся  ступени.   Эндрю
спускался по крутым, широким ступеням и думал о том, что  у  марсиан  были
очень длинные ноги. Спустившись, он прошел все ущелье менее,  чем  за  два
часа - в обход, карабкаясь по скалам, они с Ридом преодолевали горный кряж
трое тяжелых суток.
     Вдоль ступеней был проложен пологий спуск, по которому мог бы  пройти
транспорт; он был не так сильно занесен песком.
     Когда он наконец подошел к выходу из ущелья, казавшийся  неприступным
Двойной Кряж высился за его спиной. Отсюда уже было несложно, двигаясь все
время на запад, дойти до тракта, связывавшего Маунт Денвер и космопорт. Он
устроился  на  ночлег,  намереваясь  дождаться   почтового   экипажа.   Он
пробудился с первыми лучами солнца и, не  теряя  времени,  проглотил  свой
нехитрый завтрак и упаковал свои пожитки; почтовый экипаж  был  оборудован
ракетным двигателем (для разреженной марсианской атмосферы такой двигатель
подходил  наилучшим  образом)  и  развивал  на  песчаной  равнине  высокую
скорость;  Эндрю  следовало  быть  начеку,  чтобы  вовремя  подать  сигнал
водителю почтового глайдера.
     Он издали заметил машину по клубам песка,  несшимся  в  его  сторону,
скинул куртку и, дрожа от пронизывающего ледяного ветра,  бешено  завращал
ею над головой. Клубы песка росли, приближаясь,  рев  турбины  усилился  и
внезапно стих. Машина резко затормозила подле  него;  из  окна  высунулась
голова водителя - два выпученных  глаза  глядели  из-под  тяжелого  шарфа,
прикрывавшего нижнюю часть лица от пыли.
     - Тебя что, подбросить? - услышал Эндрю.
     Марсианские правила этикета требовали обязательно представиться.
     -  Эндрю  Слейтон.  Я   сотрудничаю   с   Географическим   Обществом;
возвращаюсь из партии Рида, с гор в районе Ксанаду.  В  Маунт  Денвер.  За
остальными участниками экспедиции.
     Водитель сделал приглашающий жест.
     - Залезай и держись покрепче. Я слышал о вашей банде.  Безумие  Рида,
а?
     - Некоторые называют это так. - Эндрю сел прямо на раму  и  схватился
за поручень - как и большинство марсианских экипажей, глайдер  состоял  из
голого шасси, без дверей, сидений или хотя бы лавок по бокам.  Все  лишнее
было снято,  чтобы  повысить  грузоподъемность.  Водитель  с  любопытством
поглядывал на него.
     - Я слыхал об этом  месте,  о  Ксанаду.  Мне  рассказывали,  что  это
нехорошее место, гиблое. После старика Торчевски ты первый,  кто  вернулся
оттуда. А как там парни Рида, в порядке?
     - Когда я уходил, все были в порядке, - ответил Эндрю.
     - О'кей. Держись, -  предупредил  водитель  и  после  утвердительного
кивка Эндрю включил турбины. Пескоход рванулся вперед,  пожирая  пустынную
равнину.


     Маунт Денвер после  прозрачности  и  холода  гор  казался  вонючим  и
грязным. Эндрю преодолел лабиринт  армейских  бараков  и  теперь  сидел  в
кают-компании, ожидая, пока свяжутся  по  интеркому  с  полковником  Ризом
Монтреем.
     Он не был удивлен, узнав, что  начальником  второй  исследовательской
партии является полковник, состоящий на действительной службе; армия, хоть
и ограниченная в своих действиях уставом,  была  озабочена  тем,  что  Рид
может найти в Ксанаду. Крупное открытие, совершенное в Ксанаду,  могло  бы
оказать влияние на бюрократов с Земли, возбудить интерес общества к Марсу,
что выльется в средства и поставки, которые в последние годы доставались в
основном Венере и Европе.
     Монтрей  оказался  высоким,  худым  мужчиной.  Он  говорил  с  резким
акцентом, присущим  коренным  уроженцам  Лунной  Колонии.  На  рукаве  его
мундира повыше армейских шевронов мерцали крохотные звездочки  Космической
Службы. Он жестом пригласил Эндрю в свой кабинет  и  внимательно  выслушал
его сообщение вплоть до того момента, как Эндрю покинул лагерь экспедиции.
Затем он начал забрасывать парня вопросами.
     - Взял ли  Рид  оборудование  для  химических  анализов?  Имеются  ли
средства защиты от газов?
     - Полагаю, что нет, сэр, -  отвечал  Эндрю.  Он  уже  успел  позабыть
гипотезу Рида о галлюциногенах,  выделяемых  Spinosa  martis;  с  тех  пор
произошло столько событий, что эта гипотеза казалась ему абсурдной.
     - Может, было бы лучше, если бы мы присоединились к Риду?  Я  мог  бы
отправиться хоть  через  час,  но  мне  следует  поставить  в  известность
Командующего. Он освободит меня от дежурных обязанностей. Кстати, Слейтон,
вы свободны и можете сходить в штаб Географического Общества.
     Эндрю пробормотал:
     - Я хочу вернуться с вами,  полковник  Монтрей.  Вам  не  понадобится
аппаратура для анализа газов. У  меня  был  контакт  с  одним  из  древних
марсиан.
     Монтрей пристально посмотрел на него и потянулся к телефону.
     - Вы сможете все рассказать доктору Кренстону в госпитале.
     - Я знал, что вы решите, что я сошел с ума, - покорно произнес Эндрю.
- Но я могу показать вам проход, которым вы пройдете через Двойной Кряж за
три часа, а не за три дня - быстрее, чем если бы у вас был пескоход.
     Рука полковника, зависшая над телефоном,  опустилась.  Его  серьезный
взгляд уперся в Эндрю:
     - Ты обнаружил проход в горах?
     - И да и нет, сэр. - Эндрю  сжато  пересказал  свои  приключения,  не
углубляясь в те моменты, которые  касались  Камеллина,  и  более  подробно
остановившись на всем, относящемся к горному ущелью. Монтрей выслушал его,
не перебивая,  затем  поднял  телефонную  трубку,  однако  позвонил  не  в
госпиталь. Он набрал номер бюро занятости, расположенного в  бедной  части
Маунт Денвер. Ожидая соединения, он рассеянно глядел на Эндрю и бормотал:
     - Я планировал выйти через пару недель. Если бы  у  Рида  все  прошло
удачно, на следующем этапе он должен использовать армейское снаряжение.  -
Полковник прервал размышления  и  произнес  в  оживший  телефон:  -  Здесь
Монтрей из Географического. Мне нужны двадцать крепких парней для работы в
пустыне. Прибыть сюда в течение двух часов. - Он  нажал  на  рычаг,  снова
набрал  номер,  на  этот  раз  Дюпона  из  "Марс  Лимитед"  и   затребовал
первоклассного специалиста-химика, по срочной необходимости. Третий звонок
- Эндрю оставалось только восхищаться тем, как умело  использовал  Монтрей
телефонную связь - был в штаб Марсианского Географического Общества; после
этого Монтрей встал с кресла и сказал: - Вот и все. Я купил твою  историю,
Слейтон. Спустись вниз, - он нацарапал  что-то  на  розовом  бланке,  -  и
реквизируй армейский пескобус, достаточно вместительный,  чтобы  взять  на
борт два десятка парней и снаряжение. Если то, что ты рассказал -  правда,
экспедиция Рида уже принесла успех и дальше этим будет  заниматься  армия.
Но если ты не желаешь в этом участвовать... - он показал жестом, что Эндрю
может идти, и парень осознал, что если он ошибся, самым безопасным  местом
для него станет палата психиатрического отделения. Возможно, туда  Монтрей
не доберется.


     Когда колеса армейской машины начинают вращаться, все идет  быстро  и
слаженно. Не прошло и пяти часов, как они покинули Маунт  Денвер  с  такой
легкостью и скоростью, которые заставили Эндрю, привыкшего к проволочкам и
скупости Марсианского Географического Общества, только качать в  изумлении
головой. Он спрашивал  себя,  могли  бы  такие  решительные  парни  спасти
Кингслендера. Втиснутый на переднее сиденье пескобуса,  между  Монтреем  и
химиком, присланным Дюпоном, Эндрю угрюмо размышлял о воинской службе и ее
воздействии на Рида. Интересно, что скажет Рид, когда увидит его?
     Ветер усиливался. В сравнении с  марсианской  песчаной  бурей  земной
ураган показался бы легким бризом; армейский  водитель  ругнулся,  пытаясь
разглядеть дорогу в клубах песка, поднятых пескобусом; наемные  работники,
накрывшись брезентом и обмотав лицо цветными платками,  ругались  на  семи
языках. Химик крепко прижимал к себе чемоданчик с экспресс-лабораторией  -
он отказался оставить ее в багажнике под шасси - надвинув на глаза платок,
когда порыв ураганного ветра потряс пескобус. Монтрей крикнул,  перекрывая
вой ветра:
     - Эта ваша дорога далеко отсюда?
     Щурясь,  Эндрю  приподнялся,  пытаясь  разглядеть  что-нибудь  поверх
низкого борта, затем снова присел, стряхивая с лица песчинки.
     - Около полумили.
     Монтрей хлопнул водителя по плечу:
     - Здесь.
     Машина с ревом затормозила. Монтрей сжал запястье Эндрю.
     - Влезай под брезент, поглядим по карте.
     Наклонив головы, они протиснулись под брезент,  к  остальным  парням;
Монтрей включил подсветку "карты", роль которой выполняла  аэрофотография,
сделанная летчиком на бреющем полете  над  горами.  С  одного  края  карты
виднелась группа темных пятен, которые могли обозначать  Ксанаду,  а  сама
горная гряда  выглядела,  как  череда  капель;  палец  Эндрю  прошелся  по
фотографии.
     Глядите, это наш маршрут, мы его назвали Проходом  Рида.  Кингслендер
шел этим путем, в  тысяче  футов  ниже,  но  там  слишком  много  огромных
каменных обломков. Ущелье, видимо, где-то здесь - вот эта темная линия.
     - Забавно. Летчик сфотографировал то, чего сам не заметил. -  Монтрей
дал команду: - Все наружу, приготовиться к маршу!
     - В такую погоду? - запротестовал кто-то, и к нему присоединился  хор
возмущенных голосов.
     Монтрей был непреклонен.
     -  Я  не  исключаю  вероятности,  что  Рид  в  опасности.   Разберите
снаряжение.
     Недовольно ворча, парни соскакивали на песок, надевали  ранцы,  пряча
лица под противопылевыми повязками. Монтрей протянул Эндрю карту:
     - Нужно?
     - Я смогу отыскать проход и без нее, - ответил Эндрю.
     Они двинулись в путь  нестройной  цепочкой;  впереди  шел  Эндрю.  Он
ощущал в себе силу и уверенность. Камеллин, казалось, спал, и не беспокоил
его. Эндрю это устраивало. Сейчас он весь был сосредоточен на  преодолении
ветра, порывы которого добирались  до  кожи  лица,  невзирая  на  защитный
платок и толстый слой ланолина, которым он смазал лицо еще в бараке. Ветер
пронизывал его  сквозь  куртку  и  перчатки.  Эта  погода  была  для  него
привычной. Хоть он и ругался больше остальных.
     Монтрей ругался вовсю.
     - Где же это чертово ущелье?
     Неширокая  расщелина  в  скале  вела  на  север,  дальше  она   круто
заворачивала и упиралась в отвесную скалу.
     - Должно быть, где-то рядом.  -  Эндрю  попятился,  чтобы  пропустить
вперед Монтрея, как раз когда полковник подавал  руку  немолодому  химику.
Монтрей сердито схватил Эндрю  за  локоть,  у  того  развязался  платок  и
унесся, подхваченный порывом ветра,  а  химик  не  удержался  на  ногах  и
опустился на колени.  Эндрю  помог  химику  подняться  и,  повернувшись  к
Монтрею, заявил:
     - Чья это, черт возьми, гениальная мысль?
     - Это я хотел бы спросить у вас! - взбешенный голос Монтрея  перекрыл
рев бури. Он резко развернул Эндрю, так что парень  чуть  не  упал.  Песок
набился ему в рот и хлестал по щекам. Прохода сквозь горную гряду не было.
Над ними нависала глухая стена, все расщелины которой были  плотно  забиты
песком. Эндрю повернулся к Монтрею в полной растерянности.
     - Я не могу ничего понять, сэр, - он сглотнул  комок,  подкативший  к
горлу, и подошел к стене. Никаких признаков спуска или ступеней.
     - Зато я могу, - Монтрей выругался. - Как только мы вернемся в  Маунт
Денвер, я арестую тебя.
     - Сэр, но вчера я прошел здесь! Я помню пологий спуск  шириной  около
одиннадцати футов, и ступени сбоку от него, широкие ступени.
     Он подошел к скале в поисках  следов  исчезнувшего  прохода.  Монтрей
продолжал крепко держать его локоть.
     -  Ну  конечно;  и  большое  озеро  розового  лимонада.  О'кей,  пора
возвращаться.
     Его команда сгрудилась за ним,  под  песчаным  наносом  на  скалистом
козырьке, запомнившемся Эндрю с того раза, когда за ним открывался вход  в
ущелье. Один из парней, стоявший ближе других к Монтрею, шагнул вперед.
     - Проделать такой путь за чокнутым! - неодобрительно произнес он.
     Он шагнул еще раз и внезапно  начал  падать  -  пошатнулся,  взмахнул
руками и по грудь погрузился в легкую пыль.
     - Осторожно,  назад!  -  крикнул  Эндрю.  И  добавил  фразу,  которая
внезапно родилась в его мозгу: - Вам этого не понять!
     Упавший открыл рот, чтобы завопить,  но  внезапно  осекся.  Его  руки
перестали судорожно загребать песок. Он обвел всех пристальным взглядом.
     - Полковник, - медленно начал он, - сдается мне, Слейтон не так уж  и
сбрендил. Я стою на ступеньке, а  колено  упирается  в  следующую.  Сейчас
поглядим. - Он начал обеими руками разгребать песок. - Широкие ступени...
     Эндрю издал торжествующий вопль и наклонился, чтобы помочь парню.
     - Есть! - воскликнул он. - Ночью песчаная буря занесла вход в ущелье!
Если мы сможем разгрести занос и пройти  меж  скал...  Не  замело  же  все
ущелье!


     Монтрей вынул из кармана бинокль и навел его.
     - Вижу расщелину, которая выглядит как вход в ущелье, - сказал он.  -
Похоже, там участок ровный и пологий... но  песок  устлал  проход  толстым
слоем на сотни футов вперед, нам не пройти.
     Он нахмурился, и тут его взгляд остановился на пескобусе.
     - Какой ширины, ты говорил, это ущелье?
     - Около пятнадцати футов. Ширина спуска - футов одиннадцать.
     Брови Монтрея поднялись.
     - Наша машина может преодолевать песчаные наносы высотой до 80 футов.
У нас может быть шанс. Хотя - если армейский пескобус увязнет, у нас могут
быть проблемы.
     Эндрю почувствовал ужас, словно они уже застряли  в  песках.  Монтрей
сам взялся вести пескобус. Он на полную мощность включил главную  турбину;
машину бросило вперед, ее крылья заскользили над  песчаной  гладью.  Когда
Монтрей начал разворот, машину занесло; шасси задело за дюну, тяжелую, как
свинцовая гора. Чертыхаясь, Монтрей подключил  дополнительные  турбины,  и
вокруг них поднялся песчаный смерч. Вскоре  тяга  выровнялась  и  пескоход
заскользил, повторяя рельеф дюн, к входу в ущелье.
     Казалось, прошли часы, но  в  действительности  маневр  занял  меньше
четырех минут. Глайдер почти касался стены, когда Монтрей отключил тягу  и
дал команду двум парням помочь ему убрать шасси. Глайдеры могли  мгновенно
выпускать шасси, поскольку на  Марсе  скорость  действий  решала  все,  но
убрать их обратно можно было только вручную. Монтрей взглянул  на  отвесно
вздымающиеся стены, нависшие над  ними  под  головокружительным  углом,  и
присвистнул:
     - Это образование не похоже на естественное.
     - Я же говорил вам, что нет, - сказал Эндрю.
     Человек от Дюпона нахмурился.
     - В горах природа очень изобретательна, - возразил он. - Вы  сказали,
что сами обнаружили этот проход, Слейтон?
     Эндрю перехватил взгляд Монтрея и сказал кротко:
     - Да, сэр.
     Пескоход легко скользил над ложем  ущелья,  приближаясь  к  спуску  с
противоположного конца. Монтрей  упрямо  вел  глайдер,  его  челюсти  были
крепко сжаты от напряжения. Он только произнес:
     - Во всяком случае Двойной Кряж больше не является неприступным, -  а
после проворчал: - Ты мог открыть ущелье случайно - в горячке  -  а  после
найти этому объяснение...
     Близился рассвет, когда на горизонте показались  силуэты  приземистых
башен города. Отсюда они не могли разглядеть лагерь Рида,  за  исключением
тонкой струйки дыма, выделявшейся на фиолетовом фоне неба. Смутная тревога
зашевелилась в сознании Эндрю и впервые за много часов в его  мозгу  ожили
мысли Камеллина.
     "Я полон страха. Опасность."
     Тут  Монтрей  предостерегающе  закричал;  Эндрю   беспокойно   мотнул
головой, соскочил с еще не совсем остановившегося  пескобуса  и  стремглав
кинулся вперед. На красном песке  дымились  остатки  палатки  Рида.  Комок
подкатил к горлу Эндрю, он рухнул на колени и перевернул неподвижное  тело
лежавшее среди пепелища.
     Толстяк Кейтер, похоже, остался не только без рубашки.
     Монтрею наконец удалось остановить машину и  он  послал  трех  парней
похоронить Кейтера.
     - Проверьте, может, что-нибудь уцелело от огня, - сказал он. Один  из
людей отвернулся, его  стошнило.  Эндрю  также  ощущал  тошноту,  но  рука
командира тяжело легла на его плечо.
     - Расслабься, - произнес Монтрей. - Нет, я ни  в  чем  не  подозреваю
тебя. Он погиб менее часа тому назад. Рид отправил тебя до того,  как  это
началось. - Монтрей начал отдавать команды: - Видимо, в огне больше  никто
не погиб. Разделитесь по двое, и поищите вокруг остальных людей Рида.
     Он взглянул на низко опустившееся солнце:
     - Осталось полчаса до наступления ночи, так что в  течение  следующих
двух-трех часов светить нам будет только Фобос, - мрачно  произнес  он.  -
Затем мы вернемся к машине и уберемся отсюда. Мы сможем возвратиться  сюда
завтра, а при слабом свете Деймоса нам тут делать нечего.
     И он вытащил из кобуры пистолет.
     "Нет, не надо!" - мысль Камеллина забилась в мозгу Эндрю. - "Не  надо
оружия!"
     Эндрю с жаром стал объяснять Монтрею:
     - Пусть парни спрячут  оружие,  полковник.  Когда  люди  Кингслендера
перебили друг друга, ситуация, возможно, была похожей!
     - А если кто-нибудь наткнется на баньши? Кстати, все  в  группе  Рида
были вооружены и если они спятили и бродят неподалеку...
     Следующий  час  напоминал  ночные  кошмары.  Темные  силуэты  попарно
двигались по каменистой равнине; однажды вдалеке  пронеслась  мимо  жуткая
тень баньши. Однажды ночную  тишину  нарушил  сухой  треск  выстрела;  все
сбежались на звук и выпустили наугад с полдюжины пуль, пока не выяснилось,
что бедняга принял обломок скалы за притаившегося баньши. Монтрей в  гневе
приказал стрелку возвращаться в пескоход. Солнце окончательно скрылось  за
горизонтом. Пурпурные лучи Фобоса залили пустыню, башни  города  отбросили
гигантские фиолетовые тени... Ветер крепчал, кидая с воем  кучи  песка  на
скальные уступы.
     Внезапно  истеричный  крик   разрезал   тьму;   Монтрей   подпрыгнул,
чертыхаясь:
     - Если это опять ложная тревога...
     На этот раз тревога не была ложной. Кто-то мигал  карманным  фонарем.
На песке лежал, раскинув руки, Майк Фэйрбенкс, и в виске его  зияла  дырка
от пули.
     Оставалось найти Хансена, Уэббера - и Джона Рида.
     "Я смог бы найти их - позволь мне начать поиски!  Пока  не  произошло
худшее..."
     -  Сэр,  -  сказал  Эндрю.  -  Думаю,  я  смогу  найти  остальных.  Я
рассказывал тебе о Камеллине. Полагаю, доказательств достаточно...
     - Каких еще доказательств... - хмыкнул  Монтрей.  -  Впрочем,  давай,
парень.
     Эндрю ощутил холодок под ложечкой, когда палец  Монтрея  согнулся  на
курке пистолета, направленного ему прямо в сердце. Весь этот кошмар  из-за
того, что он позволил Камеллину взять над ним  власть,  подумалось  Эндрю.
Откуда он знает, может, их заманивают в ловушку? Камеллин привел его прямо
под стены города. Может, так же погибли три предыдущие экспедиции?
     "Один из моих соплеменников  овладел  разумом  одного  из  ваших.  Он
должен найти секретный вход. Если он еще не потерял рассудок, у  нас  есть
шанс."
     - Стоп! - отрывисто сказал Монтрей.
     - Стоп, - ответило эхо в горах. В стене города открылся  проем,  и  в
нем показалась фигура Джона Рида в растерзанной куртке, без шапки.
     - Эндрю! - Возглас перешел во вздох облегчения, его ноги  подкосились
и он упал в объятия Эндрю. - Как здорово, что ты  здесь!  Они  стреляли  в
меня...
     Эндрю нежно опустил его на землю. Монтрей,  наклонившись  над  Ридом,
настаивал:
     - Джон, расскажи, что же случилось?
     - Меня подстрелили в бок. Ты был прав, Энди - первым сбрендил  Кирка,
а затем Кейтер поджег палатку. Кирка  кинулся  на  него,  застрелил  Майка
Фэйрбенкса - а потом, потом, Энди, я почувствовал, как что-то копошится во
мне, в моей башке, и тут у меня потемнело в глазах....
     Его голова откинулась на плечо Эндрю.
     Монтрей нащупал его пульс и покачал головой.
     - Он совсем плох. Горячка.
     - Он вполне  соображал,  когда  говорил,  сейчас  он  в  обмороке,  -
возразил Эндрю.
     - Когда он очнется, то сможет рассказать все по порядку.
     - Вряд ли в ближайшее время  вы  чего-нибудь  добьетесь  от  него,  -
уверенно произнес ученый  от  Дюпона.  -  Монтрей,  соберите  людей,  пора
уносить ноги отсюда.
     - Смотрите! - закричал кто-то. Раздался звук выстрела и эхо в  скалах
усилило стон раненого человека. Сердце Эндрю ушло в пятки от ужаса; и  тут
в довершение всего он внезапно ослеп и ощутил, как ноги сами собой понесли
его сквозь нахлынувшую тьму на голос раненого. Это Камеллин  завладел  его
телом!
     Кирка  Хансен,  шатаясь,  ковылял  ему  навстречу.  Его  рубаха  была
изодрана в клочья. Через органы чувств чужака,  как  бы  двойным  зрением,
Эндрю ощутил присутствие другого соплеменника Камеллина.
     "Если я смогу осилить его..."
     Монтрей взвел курок и прицелился.
     - Хансен! - Его голос преодолел вой ветра. - Стой, не двигайся!
     Кирка крикнул что-то неразборчивое.
     - По'ки хам марки ник Махари...
     - Идиот! Он боится нас! Не подходи!
     Кирка сделал быстрое движение и его пистолет упал на  землю  к  ногам
Эндрю. "Камеллин!" - прокричал он, но этот  голос  не  принадлежал  Кирке.
Сердце Эндрю глухо застучало. Он шагнул вперед, доверив ночному  пришельцу
вновь овладеть всеми его органами чувств.
     Он, как бы со стороны, слышал голос чужака,  ощущал,  как  его  горло
извлекает непривычные слоги чужой речи. Это были выкрики,  отчаянный  вой,
затем где-то одновременно затрещали два пистолета.  Сознание  вернулось  к
Эндрю, и  он  увидел  как  Хансен  пошатнулся  и  упал  недвижимым.  Эндрю
прогнулся,  покачнулся;  Монтрей  подхватил   его,   и   Эндрю   прошептал
недоверчиво:
     - Ты подстрелил его!
     - Это не я, - возразил Монтрей. - Рик Уэббер открыл  огонь  из  этого
проема в толпу. Затем...
     - Рик тоже мертв?
     - К сожалению. - Монтрей аккуратно уложил молодого  парня  на  песок,
позади  Рида.  -  Вы,  Слейтон,  на  мгновение  выглядели  как  потерявший
рассудок. - Он в сердцах крикнул стрелявшему: - Тебе  вовсе  не  следовало
убивать Уэббера! Чтобы остановить его, достаточно было выстрелить в ногу!
     - Но он кинулся прямо на меня, его пушка...


     Монтрей вздохнул и потер лоб.
     - Кто-нибудь, соорудите носилки для Рида и еще одни для этого парня.
     - Я в порядке. - Эндрю отвел руку Монтрея, и бросил взгляд на Рида.
     - Он совсем плох, - произнес  человек  от  Дюпона.  -  Лучше  бы  нам
отвезти их обоих в Маунт Денвер, пока еще не поздно.
     Он пристально посмотрел на Эндрю.
     - Тебе лучше не принимать все так близко к сердцу.  Минуту  назад  ты
кричал, как будто в тебя вселился дьявол.
     Он встал и обратился к Монтрею:
     - Полагаю, моя теория верна. Этот  штамм  вируса  может  существовать
только в сухом воздухе. Если он погубил создателей города, то  этим  можно
объяснить, почему каждый, кто приходит  сюда,  попадает  в  ловушку  -  он
становится одержим мыслью об убийстве и самоубийстве.
     - Может и так, -  согласился  Монтрей.  -  Слейтон,  боюсь,  вы  тоже
больны. Вам придется подчиниться нашему  приговору,  -  сказал  он,  затем
накрыл Рида своим пальто и встал. В лунном  свете  его  лицо  было  совсем
серым. - Я отправляюсь к коменданту, - сказал он, - с  тем,  чтобы  данное
место было объявлено запретной зоной. 42 человека погибло от  неизвестного
марсианского вируса, на этом пора остановиться. До тех  пор,  пока  мы  не
получим средства и специалистов, чтобы начать широкомасштабные медицинские
исследования, не может быть и речи ни о какой экспедиции, будь она частной
или правительственной. Да пропади он пропадом, этот чертов Ксанаду.  -  Он
взвел курок и сделал четыре выстрела: это был сигнал сбора.
     Двое на импровизированных носилках понесли неподвижное  тело  Рида  к
пескоходу. Эндрю ковылял рядом, придерживая Рида. Он начал  сомневаться  в
себе. Под заходящей луной и песком, бившем ему в лицо, он начал спрашивать
себя, не был ли Монтрей прав.  Может,  он  стал  жертвой  иллюзий?  Может,
Камеллин был всего лишь фантазией, порождением его  мозга?  "Камеллин?"  -
позвал он.
     Но ответа не было. Эндрю жутко расхохотался, его ладонь  придерживала
голову Рида на жестких носилках. Если Камеллин даже  был  в  нем,  он  мог
покинуть его, и тогда у него не было способа доказать что-либо.
     - ...таким образом я, с сожалением, настаиваю на том, чтобы  отложить
проект Ксанаду, - заключил Рид. Его лицо было жестким и осунувшемся  после
длительной болезни. - Позиция Армии жесткая: потеряв людей, специалистов и
средства, по-видимому, остается держаться подальше от Ксанаду.
     - Совершенно очевидно, - сказал мужчина, сидевший во главе  стола,  -
что все мы отдаем отчет в  том,  через  что  прошли  майор  Рид  и  мистер
Слейтон. Джентльмены, никто не любит сдаваться. Однако в данной ситуации я
не вижу выбора и присоединяюсь к предложению майора Рида.  Джентльмены,  я
голосую за закрытие марсианской базы Географического Общества,  и  перевод
всего оборудования и персонала на базу Афродита-12, Южная Венера.
     Голосование прошло единогласно, и Рид  и  Эндрю,  избежав  дальнейших
расспросов,  выбрались  на  улицу,  залитую  холодным  солнечным   светом.
Какое-то время они шли молча. Наконец Рид сказал:
     - Энди, мы сделали все, что могли. Монтрей натравил на нас  комиссию.
Проект уже поглотил миллионы. Все сложилось крайне неудачно для нас.
     Эндрю шел, ссутулившись.
     - Дня через три я бы смог снова посетить город.
     - Я тоже не против еще одной попытки, -  глухо  произнес  Рид.  -  Но
забудь об этом, Энди. Шин-ла Махари несет безумие и смерть.  Забудь.  Пора
возвращаться домой.
     - Домой? Куда это - домой? На Землю? - Эндрю застыл, изумленный.
     Стоп. _Ч_т_о_ сказал Рид?
     - Повтори-ка. Название города.
     - Шин-ла Махари, город... - Рид запнулся. - Что за черт!..
     Он недоуменно смотрел на Энди.
     - Я, наверное,  мог  бы  все  забыть,  убедив  себя,  что  ничего  не
произошло.  Оно  оставило  меня,  когда  Хансен  выстрелил.  Мы  бы  могли
заставить себя забыть про это, по крайней мере, до тех  пор,  пока  мы  не
окажемся на борту космолета.
     - Ах да, космолет. Рид, нам ни к чему возвращаться на Землю!
     - С чего это ты взял? - раздраженно сказал Рид.
     Эндрю замолчал, глубоко задумавшись. Внезапно лицо  его  прояснилось,
как будто его посетила блестящая мысль.
     - Скажи, Джон, кому принадлежат лабораторные животные Общества?
     Рид потер лоб.
     - Наверное, никому. Они, я думаю,  не  побеспокоились  о  том,  чтобы
отослать на Венеру пару дюжин собак и шимпанзе. У меня есть право  забрать
животных - например, для нужд медицинского центра. Но зачем они тебе?
     Он остановился, удивленный.
     - Какая безумная идея посетила тебя на этот раз?
     - Да так, пустяки. Ты все равно собирался улетать на Землю  ближайшим
рейсом.
     - Ну, торопиться некуда, сынок, - проворчал  Рид.  -  "Эрденлюфт"  не
стартует раньше, чем через неделю.
     - Джон, эти животные высокоорганизованы. Я надеюсь...
     Взгляд Рида сказал, что он все понял.
     - Я никогда не думал об этом, мой мальчик! Идем же, скорее!


     В стоявшей на отшибе постройке,  в  которой  Географическое  Общество
содержало животных, служитель равнодушно взглянул на удостоверение Рида  и
пропустил их внутрь. Рид и Эндрю в молчании прошли мимо клеток, в  которых
содержались  собаки,  забраковали   единственного   уцелевшего   козла   и
направились к клеткам с шимпанзе.
     - Ладно, может, я и безумен, но сдается мне - это именно то, что  нам
надо, - сказал Эндрю и стал  вслушиваться  в  глубины  сознания.  Он  ждал
ответа  от  своего  "жильца".  Наконец,  после  долгого  перерыва,  смутно
отозвались мысли Камеллина, словно он не мог сразу возобновить  контакт  с
сознанием Эндрю.
     "Я был вынужден покинуть тебя. Надежды больше нет и я скорее умру  со
всем народом, чем буду ждать заточенным в твоем мозгу."
     "Погоди!" - он встал прямо перед шимпанзе. - "Мог бы ты переместиться
в это создание без его позволения?"
     В желудке у него все сжалось, как если бы решалась  не  Камеллина,  а
его собственная судьба.
     "У этого существа отсутствует сознание."
     "Я сожалею, я только хотел..."
     И тут ему передалось возбуждение Камеллина.
     "Это существо подходит мне, оно  высокоорганизовано,  хотя  и  лишено
разума."
     "Но интеллект шимпанзе..."
     Тень нетерпения, словно Камеллин вынужден объяснять несмышленышу:
     "Да, интеллект, но лишенный главного - воли, духа, души."
     "Шимпанзе способен выполнять почти те же действия, что и человек."
     "За исключением речи, обмена информацией, абстрактного  мышления.  Ты
не способен в полной мере понять это различие."
     Впервые от Камеллина исходило замечание, говорившее о том, что тот не
считает Эндрю равным себе по разуму.
     "Первая стадия - существа вроде баньши -  то  есть  наличие  мозговой
деятельности, но без разума. Эти создания не способны к организации. Затем
ваш род, приматы  -  то  есть  интеллект  без  души.  Впрочем,  вас  можно
улучшить."
     Поток мыслей Камеллина внезапно оборвался, но до  этого  Эндрю  успел
уловить: "Как себе представляют земляне свое место во Вселенной?"
     После паузы от Камеллина пришла волна беспокойства:
     "Прости, я не должен был так думать..."
     - Комплекс неполноценности? - рассмеялся Эндрю.
     "Вы  не  функционируете  на  уровне  души,  подсознания.   Вы   почти
исключительно  осознаете  себя  с  помощью  своих  пяти  чувств  и  своего
абстрактного мышления. Но ваш бессмертный разум задержался в развитии:  вы
в    принципе    способны    перемещаться    во    множестве     измерений
пространства-времени, но вы воспринимаете всего лишь три  пространственных
измерения."
     "Камеллин, я не верю в душу."
     "Что ж, попробую тебе объяснить."


     Рид тронул его за плечо.
     - Мне становится не по себе, когда  ты  начинаешь  беседовать  сам  с
собой. Что станем делать?
     Они выбрали крупного самца шимпанзе и, сидя на скамейке, наблюдали за
его идиотскими ужимками. Эндрю стало не по себе от этого зрелища.
     - Камеллин - в теле этого животного?
     - Зато он станет человекообразным, - хихикнул  Рид.  -  Это  животное
значительно лучше приспособилось к марсианским условиям, чем мы - погляди,
какая у него широкая грудная клетка. Камеллин наверняка оценит достоинства
этого создания!
     Он помолчал.
     - Как мы после трансформации будем общаться с Камеллином?
     Эндрю был озадачен вопросом. Наконец, он сказал:
     - Я не  знаю  наверняка.  Мы  использовали  прямой  обмен  мыслями  и
Камеллину не было нужды облекать свои мысли  в  форму  нашего  языка.  Как
полагаешь, Рид, можно ли обучить шимпанзе говорить?
     - Не думаю.
     - Сдается мне, если шимпанзе обретет разум, способность  абстрактного
мышления, он сможет передавать свои мысли знаками, но вот позволит ли  ему
строение голосовых связок и рта говорить, как человек?
     - Я бы не ставил на это, - сказал Рид. -  Я,  правда,  не  слишком-то
разбираюсь  в  анатомии  обезьян,  но  сомневаюсь,  что   шимпанзе   может
заговорить. Да и потом, как ты собираешься учить Камеллина английскому?
     - Похоже, как только Камеллин покинет  мой  мозг,  у  него  останется
единственный способ общаться с нами - язык жестов.
     - Энди, мы обязаны найти другой способ! Не  можем  же  мы  допустить,
чтобы знание  стало  недоступным  для  нас?  Мы  не  можем  упустить  шанс
непосредственно общаться с разумом, существовавшим еще во время возведения
города.
     - Сейчас не это самое главное, - сказал Эндрю. - Ты готов, Камеллин?
     "Готов. И благодарю тебя. Твой мир и мой мир лежат  отдельно,  но  мы
братья. Приветствую тебя, мой друг."
     Биенье мысли затихло в его мозгу. Стены и потолок завертелись в диком
хороводе, окрасившись бледной голубизной.
     - Ты в порядке? - Рид обеспокоенно склонился над Эндрю.  Позади  него
крупный шимпанзе, нет, это был теперь  Камеллин,  склонился  и  через  его
плечо глядел на  Эндрю.  Взгляд  обезьяны  не  был  бессмысленным.  Но  он
отличался и от взгляда человека. У шимпанзе изменилась даже стойка.
     У Эндрю не осталось сомнений в том, что Камеллин  уже  переселился  в
мозг обезьяны. У Рида был ошалевший вид:
     - Энди, когда ты пошатнулся,  он  прыгнул  и  поймал  тебя!  Ни  одна
обезьяна на это не способна!
     Шимпанзе-Камеллин выразительно развел лапами.
     - Двигательные рефлексы  у  шимпанзе  просто  потрясающие,  куда  там
человеку, - сказал Эндрю. - Во всяком случае, тут  его  возможности  почти
беспредельны.
     - Камеллин? - обратился он к шимпанзе.
     - Думаешь, шимпанзе понимает тебя?
     - Слушай, Рид, неужели ты еще не поверил мне до конца? Перед тобой не
просто обезьяна - это Камеллин, мой приятель,  и  он  более  разумен,  чем
любой из нас!
     Рид опустил взор.
     - Я постараюсь привыкнуть к этому.
     - Камеллин? - повторил Эндрю.
     И Камеллин заговорил! С трудом,  хрипя,  как  бы  пробуя  возможности
неизвестного ему звукового аппарата, он заговорил.
     - Эндрю, - с расстановкой произнес он. - Шин. Ла. Махари.
     Их общение не прошло даром - каждый  знал  несколько  слов  на  чужом
языке.
     Камеллин-шимпанзе подошел к другим  клеткам,  в  которых  метались  и
бесновались шимпанзе, и его походка  была  преисполнена  достоинства.  Рид
присел на скамейку.
     - С ума сойти, - произнес он удивленно. - Ты хоть понимаешь,  что  ты
создал? Говорящую обезьяну! В лучшем случае, нас  объявят  мошенниками.  В
худшем - ученые разберут животное на части. Мы никогда не сможем доказать,
что это реальность, и нашим рассказам никто не поверит!
     - Я все время сознавал это, - с горечью сказал Эндрю и  откинулся  на
скамье. Камеллин подошел к  нему  и  присел  на  корточки.  Выглядело  это
несколько неуклюже.
     Эндрю внезапно осенила какая-то мысль.
     -  Здесь  около  двадцати  обезьян.  Это   совсем   немного.   Однако
соотношение самцов и самок позволяет рассчитывать на высокую рождаемость.
     - Что ты хочешь этим...
     - Послушай, - возбужденно перебил его Эндрю. - Самое главное сейчас -
сохранить марсианскую расу, последних марсиан, а  вовсе  не  убедить  наше
общество. Да нам это вряд ли удастся. Нужно  будет  перевезти  животных  в
Шин-ла Махари.  Земляне  там  не  бывают,  так  что  их  никто  не  станет
беспокоить,  может,  в  течение  столетий!  За  это   время   они   смогут
восстановить  свою  численность,  развить  цивилизацию,  создать   колонию
разумных существ, внешне похожих на обезьян. Мы  можем  оставить  об  этом
записи. Через сто лет, может, больше...
     Рид глядел на него неуверенно, но его воображением, против его  воли,
овладевала идея Эндрю.
     - Смогут ли они выжить?
     - Камеллин сообщил мне, что город устойчив к разрушительному действию
времени, при его возведении эта возможность была учтена.
     Эндрю  взглянул  на   безмолвно   слушавшего   Камеллина   и   ощутил
уверенность, что марсианин понял его; телепатические силы  Камеллина  были
огромны.
     Что ж,  им  придется  довольствоваться  телами  шимпанзе  в  ожидании
существ, способных к эволюции, тела которых  они  могли  бы  использовать.
Шимпанзе отличаются поразительной ловкостью, и если разум будет руководить
их поведением... Они смогут создать все необходимое для  жизни,  используя
солнечную энергию, кроме того, в  городе  имеются  системы  для  обогрева,
сохранились записи - останется только терпеливо ожидать своего шанса.
     Рид встал и пошел пересчитывать шимпанзе.
     - Похоже, нам  придется  отложить  все  наши  дела  -  что  ж,  Энди,
попытаемся.  Пойдем,  нужно  арендовать  пескоход  -  у  меня  сохранились
некоторые связи.
     Он нацарапал пару слов на клочке бумаги, обнаруженном  в  кармане,  и
добавил суровым тоном:
     - И не забудь: мы не должны прозевать "Эрденлюфт".
     - Не беспокойтесь, мы успеем.


     И вновь  Эндрю  Слейтон  оказался  в  голой  пустыне,  чтобы  бросить
прощальный взгляд на зубчатые башни Шин-ла Махари.  Он  знал,  что  больше
никогда не вернется сюда.
     Невдалеке виднелась копна седых волос Рида.  Их  окружала  безмолвная
толпа марсиан, степенных и полных собственного достоинства.
     - Нет, - сказал Рид, обращаясь больше к самому себе, - боюсь,  ничего
не получится. У вас с Камеллином был шанс, но вы его не использовали.
     Эндрю никак не отреагировал на его слова, продолжая ласкать  взглядом
матовые стены чужого города. Он думал о том, как было бы здорово  написать
книгу обо всем ЭТОМ. Весь день они предавались мечтам,  которые  не  могли
присниться межпланетным археологам в их самых фантастических  сновидениях.
Марсиане в телах приматов благодарно  воспринимали  язык  жестов  Рида,  а
посещение города оставило позади их самые необузданные фантазии.
     Под песками веков Шин-ла Махари оказался не просто городом:  это  был
целый мир. Никогда им не забыть это захватывающее дух ощущение: наблюдать,
как  обретшие  наконец  тела  марсиане,  трудясь  с  навыками  и  знанием,
недоступным   людям,   раскапывают   древние   механизмы    водоснабжения,
соединенные с подземными озерами,  заполняющими  пустоты  на  многомильной
глубине, и направляют по скважинам воду в гидропонные сады, как  мгновенно
оживают и набухают семена  растений,  хранившиеся  долгие  века.  Марсиане
наладили  силовую  установку.   Запасы   продуктов   питания,   герметично
упакованные, не испортились. Рид и Эндрю разделили  эту  странную  пищу  с
двадцатью приматами, поведение которых за столом разительно отличалось  от
пародийной  неуклюжести  дрессированных  обезьян.  Марсианские  культурные
навыки оказались невероятно устойчивыми.
     Никогда ему  не  забыть  огромную  библиотеку  из  гибких  ванадиевых
пластин,  с  вырезанными  на  них   знаками   марсианского   письма,   или
удивительную  энергетическую  установку   из   множества   вибрирующих   и
пульсирующих механизмов...
     - И все же лучше будет поскорее вычеркнуть это из  памяти,  -  сказал
Рид жестким тоном. - Нас, наверное, отправят на Титан. Кто  знает,  может,
мы и там найдем что-нибудь необычное?
     - Поторопимся, успеть бы на космолет.
     Эндрю залез в  пескоход,  потом  из  окна  протянул  руку  Камеллину,
надеясь, что тот поймет этот прощальный жест.
     - Прощай, Камеллин. Удачи вам всем.
     Он включил турбину и земляне унеслись в туче песка. Эндрю вел  машину
на предельной скорости, с горьким  чувством,  что  он  никогда  больше  не
увидит Шин-ла Махари. Он, по-видимому, навсегда покинет Марс. И его теперь
всюду будет сопровождать чувство одиночества.
     - Они должны справиться, - прохрипел над его ухом Рид и  обнял  парня
за  плечи.  К  своему  ужасу,  Эндрю  обнаружил,  что  смахивает  со  щеки
непрошеную слезу.
     - Не сомневаюсь, - пробормотал он, обращаясь больше к самому себе.  -
Через пару сотен лет  они  сами  прилетят  на  Землю.  Было  время,  когда
Северную  Америку  посетили  семьдесят   пришельцев!   Их   энергетические
возможности  позволяют  им  осуществлять  межзвездные  перелеты.  Камеллин
сообщил мне,  что  они  уже  однажды  посетили  Землю,  еще  до  эпидемии,
погубивших их цивилизацию.
     Пескоход взревел, огибая отвесную скалу, и Шин-ла Махари  скрылся  из
виду. Позади Эндрю услыхал грохот и монотонный гул, сотрясающий землю. Это
обрушились  скалы,  навсегда  завалив  проход.  Двойной  Кряж  стал  снова
непроходим. Марсиане получили свой шанс и  земляне  теперь  не  смогут  их
потревожить, по крайней мере, в ближайшие годы.
     - Я все думаю, - размышлял Рид, -  кто,  какая  раса  навестит  их  в
следующий раз?





                           Мэрион Зиммер БРЭДЛИ

                            СМЕРТЬ СРЕДИ ЗВЕЗД




     Конечно, прежде, чем я была допущена на звездолет, со  мной  говорили
на эту тему. Во всем западном секторе Галактики отыщется  немного  правил,
более строгих, чем правила, требующие перевозить пассажиров гуманоидных  и
негуманоидных рас раздельно, и маленький капитан "Весты" - он был  той  же
земной расы, что и я (но родом с  Герды)  -  высокомерно  красовавшийся  в
черной кожаной форме императорского торгового флота  -  что-то  мямлил  об
этом, как бы желая продемонстрировать свое уважение космическим законам.
     - Видите ли, мисс Варгас, - объяснял  он,  ни  разу  не  усомнившись,
желаю ли я слушать его, - наше судно, строго говоря,  вообще  не  является
пассажирским. Наш чартерный рейс заключается в транспортировке грузов.  Но
согласно  условиям  нашего  контракта  мы  обязаны  перевозить   случайных
пассажиров, с  наиболее  отдаленных  планет,  где  отсутствует  регулярное
пассажирское сообщение. Нашими правилами не допускается  дискриминация,  а
на данный рейс место зарезервировал терадианин.
     Он сделал паузу и снова завел свое:
     - Видите ли, у нас есть только одна пассажирская каюта.  Мы  грузовое
судно и не допустим ни малейшей дискриминации между нашими пассажирами.  -
Он выглядел расстроенным этим. К сожалению, мне уже  встречалось  подобное
отношение. Некоторые  терадиане  не  хотели  лететь  на  одном  корабле  с
негуманоидами, даже если они были изолированы на разных концах судна.
     Я понимала его затруднения лучше, чем он мог предположить.  Терадиане
путешествуют  крайне  редко.  Никому  бы  и  в  голову  не   пришло,   что
Хаалфордхен, терадианин из Самарры, обитавший на покинутой планете  Денеба
в течение восемнадцати ее годовых циклов,  решит  выбрать  этот  рейс  для
того, чтобы вернуться в свой родной мир. А у меня как раз выбора-то  и  не
было; мне нужно было добраться до планеты Империи - любой планеты - где  я
смогла бы пересесть на звездолет до Терры. Из-за  войны,  которая  вот-вот
должна была вспыхнуть в секторе Проциона, мне нужно было  вернуться  домой
до того, как все способы сообщения прервутся. В  противном  случае  -  кто
поручится, что галактическая война не будет такой же продолжительной,  как
и предыдущая, то есть не продлится восемьсот  лет.  Мне  не  следовало  бы
тревожиться о том, чтобы  вернуться  домой,  если  бы  было  восстановлено
регулярное сообщение.
     "Веста" могла бы помочь мне выбраться из  южного  сектора,  поскольку
летела на Самарру - Сириус-7, откуда до Солнечной  системы  и  Земли  было
буквально рукой  подать.  Впрочем,  все  еще  могло  сорваться.  Законы  о
сегрегации строгие, законы против дискриминации еще строже,  а  терадианин
имел преимущество, поскольку заранее заказал место.
     Капитан "Весты" не мог отказать терадианину в проезде, даже  если  бы
полсотни женщин земной расы пришлось  бы  оставить  на  базе  Денеба-4.  А
разделить каюту с терадианином было абсолютно  невообразимым  поступком  с
этических,   нравственных   и   социальных   позиций.   Хаалфордхен    был
негуманоидом-телепатом; даже обычные чувства негуманоидов развиты  гораздо
сильнее, чем у  гуманоидов-телепатов.  Ну  а  про  негуманоида-телепата  и
говорить не приходится...
     Но был ли у нее выбор?
     Мы могли бы поместить вас в одну из кают экипажа, - произнес  капитан
и его тон  выражал  как-бы  колебания.  Он  сделал  мучительную  паузу,  и
взглянул на меня.
     Я прикусила губу. Это было бы еще хуже.
     - Я понимаю так, - произнесла я с расстановкой, - что этот терадианин
Хаалфордхен предлагает мне разделить его каюту.
     - Вы правы, но, мисс Варгас...
     Я решилась.
     - Я согласна, - произнесла я. - Это наилучший выход из  положения.  -
Видя его позеленевшее лицо, я почти отказалась от своего решения. Ведь оно
могло  стать  причиной  межпланетного  скандала.   Женщина   с   Земли   и
терадианин-негуманоид провели вместе сорок дней в космосе, в одной каюте!
     Терадианин, хотя внешне являлся мужчиной, не обладал ничем, что можно
было назвать признаками  пола.  Но  проблема  состояла  даже  не  в  этом.
Негуманоидам было строго запрещено смешение с расой людей. Земные обычаи и
запреты были обязательны и я твердо решила, что время от  времени  следует
посещать Землю, хоть эта планета и стала для меня слишком жаркой.
     Все-таки, говорила я себе, Галактика  велика,  и  условия  не  бывают
нормальными везде и всегда, и разница бывает значительной. Я подписала чек
на солидную сумму в качестве  оплаты  за  проезд  и  сделала  распоряжение
относительно отправки и погрузки небольшого багажа, который я могла  взять
с собой.
     Меня по-прежнему не покидало тяжелое чувство, когда  я  на  следующий
день взошла на борт звездолета -  настолько  тяжелое,  что  я  попробовала
укрепить свой дух, создав в каюте минимальный уют.  К  счастью,  терадиане
дышат кислородом, и я знала, что относительно  состава  дыхательной  смеси
сложностей не будет, и в каюте будет поддерживаться достаточное  для  меня
давление воздуха.
     Терадиане  были  негуманоидами  второго  типа,  а  это  значило,  что
ускорение  гиперпространственного  звездолета  введет  моего  спутника   в
состояние полной прострации, если только он не примет особый  препарат.  И
действительно, почти все время полета  он  провел  без  сознания  в  своем
гамаке. Единственная каюта находилась довольно  далеко  от  носовой  части
корабля. Она имела форму шаровидного гнездышка и была  достаточно  уютной.
Стены сферы были изнутри выложены мягкой пеной, чтобы пассажиры не  набили
себе шишек во время передвижений, когда наступит невесомость, а меблировка
каюты была изготовлена с учетом того, чтобы им не вышибло мозги при  ударе
о твердые поверхности. Внутри сферы было три гамака, уютных  колыбели,  на
вращающемся центральном стержне - во время старта пассажир лежал в них,  в
ударно-гасящей пене и с дыхательным аппаратом Гаренсена,  и  мог  спать  в
безопасности. Я увидела пару встроенных отделений с маркировкой "Багаж"  и
немедленно перенесла кое-что из своих  мелочей  в  один  из  них,  закрыла
дверцу и тщательно завернула болты.
     Я облазила всю каюту, чтобы ознакомиться с нею раньше, чем явится мой
необычный сосед по каюте.
     Ширина каюты  в  поперечнике  составляла  около  четырнадцати  футов.
Кольцевидный люк-диафрагма открывался из узкого коридора в грузовой  отсек
и каюты экипажа, а второй люк вел в  помещение,  выполнявшее  роль  ванной
комнаты.  Впервые  попадающие  на  звездолет   обычно   бывают   несколько
шокированы  видом  устройств  гигиенического  назначения.   Но   если   им
понадобится удовлетворить свои естественные потребности в невесомости, они
поймут, что без этих устройств им не обойтись.
     Я шесть раз пересекла Галактику, провела в космосе  много  месяцев  и
поднаторела в пользовании ими - я могла бы даже помыть лицо в  невесомости
и не захлебнуться. Фокус состоит в том,  чтобы  воспользоваться  губкой  и
всасыванием. Но вообще-то говоря, я отлично понимала, почему члены экипажа
в полете обычно выглядели несколько неряшливо.
     Я вытянулась на мягкой набивке каюты и ожидала с нарастающей тревогой
появления негуманоида.
     К счастью, оно не продлилось долго, диафрагма люка  расширилась  и  в
него просунулась странная, суженная сверху физиономия.
     -  Варгас  мисс  Хелен,  -  услыхала  я  негромкий  свистящий   голос
терадианина.
     - Да, это мое имя, - быстро отреагировала я, встала и добавила,  хотя
в этом и не было особой нужды. - А вы, наверное, Хаалфордхен?
     - Такая у меня идентификация, - подтвердил чужак, и вслед треугольной
головы в отверстии люка  показалось  длинное,  тонкое,  странно  сложенное
тело.
     - Очень рад, Варгас мисс, разделить помещение по необходимости.
     - Для вас, может и радость, - заносчиво сказала я. - Все мы предпочли
бы оказаться дома прежде, чем начнется война.
     - Война может быть  предотвращена,  я  имею  все  надежды,  -  сказал
нечеловек. Он вполне понятно изъяснялся на Галактик Стандарт, но его фразы
были лишены интонаций. Голосовые связки терадиан расположены во внутренней
паре губ, и потому их голоса кажутся свистящими и лишенными выражения.
     - Вы еще знаете, Варгас мисс,  они  могли  вышвырнуть  меня  с  этого
корабля, чтобы отдать комнату подданному Империи, если бы вы милостиво  не
согласились разделить ее со мной.
     - Вот те на! - вырвалось у  меня.  -  Мне  об  этом  ничего  не  было
известно!
     Я воззрилась на него. В это было невозможно поверить. По  действующим
положениям капитан не имел  никакого  права  поступать  подобным  образом.
Неужто он хотел  запугать  терадианина  с  тем,  чтобы  тот  отказался  от
зарезервированного места?
     - Это я должна благодарить вас, - произнесла я, пытаясь  скрыть  свое
замешательство.
     - Поблагодарим друг друга и будем в согласии, -  произнес  бесцветный
голос.
     Я разглядывала негуманоида,  не  в  силах  скрыть  свое  любопытство.
Внешне терадианин был немного похож на  гуманоида  -  но  только  немного.
Короткие  и  толстые  руки  его  заканчивались  клещевидными  кистями,   а
удлиненная острая физиономия чем-то напоминала сказочного эльфа. К тому же
он постоянно гримасничал.
     У терадиан отсутствовали лицевые мускулы,  которые  создают  у  людей
модуляцию голоса. При телепатическом обмене  мыслями,  само  собой,  такое
подчеркивание чувств с помощью голоса  было  излишним.  Я  не  ощущала  ни
малейшего  отвращения  к  негуманоиду,  которое  по  идее   обязано   было
возникнуть у меня. Я чувствовала себя,  как  если  бы  общалась  с  другим
человекообразным  разумным  существом.  Никакого  страха  от   присутствия
совершенно чужеродного создания я не ощущала. Даже при том, что он был  не
только негуманоидом, но и телепатом, а неприязнь нашей  расы  к  телепатам
насчитывала тысячи лет.
     Мог ли он читать мои мысли?
     - Да, - услыхала я его голос с другого конца каюты. - Прошу  извинить
меня. Я пытаюсь создать ментальный барьер, но это не так  просто.  Энергия
вашей мыслепередачи настолько велика, что экранирование не выдерживает.  -
Чужак замолчал на пару секунд. - Не надо смущаться, пожалуйста.  Это  тоже
мешает мне сосредоточиться.
     Как раз перед этим я подумала, что бы такое  сказать  в  ответ  члену
команды  звездолета,  одетому   в   черную   кожаную   униформу,   который
бесцеремонно просунул голову через  диафрагму,  и  категорическим  голосом
потребовал:
     - В гамаки, пожалуйста.
     Он уверенно вошел в каюту.
     - Мисс Варгас, может, вам помочь пристегнуться?
     - Благодарю, я и сама справлюсь, - нашлась я.
     Я поспешно забралась в гамак и начала застегивать ремни и  закреплять
на груди аспирационные трубки аппарата Гаренсена. Негуманоид  снял  с  рук
защитные рукавицы и начал неуклюже устраиваться.  У  него  на  руках  было
всего по два пальца, так что справиться с  земными  приспособлениями  было
для него почти неразрешимой задачей. К тому же  плоть  его  "рук"  покрыта
тонкой слизистой мембраной, которая легко  рвется  при  соприкосновении  с
твердым или острым материалом.
     - Помогите лучше Хаалфордхену, - обратилась я к члену команды. -  Мне
приходилось делать это десятки раз.
     Впрочем, я могла не надрываться. Как будто не слыша,  он  подошел  ко
мне и стал проверять, достаточно ли прочно закреплены МОИ ремни и  трубки.
Он занимался  этим  достаточно  долго,  причем  его  руки  позволяли  себе
несколько больше, чем требовалось для  проверки.  Я  лежала,  придавленная
тяжелыми  принадлежностями  аппарата  Гаренсена,  и  меня   обуяло   такое
бешенство, что я даже не протестовала.
     Наконец он выпрямился и подошел к гамаку  Хаалфордхена.  Он  небрежно
подтянул один-два ремня и повернул лицо в мою сторону, осклабившись.
     - Старт через 90 секунд, - произнес он и выскочил из каюты.
     Хаалфордхен  взорвался  потоком   самарранских   слов,   которых   я,
естественно, не поняла. Но мне показалось, что он был  в  ярости.  Как  ни
странно,   но   я   разделяла   его   чувства.   Все   происшедшее    было
несправедливостью  и  позорно  для  чести  землянина.  В   конце   концов,
терадианин заплатил за проезд и заслуживал хотя бы предписанного правилами
минимума внимания к своей особе.
     Я ему так и сказала:
     - Не  обращайте  внимания  на  дураков,  Хаалфордхен.  Ремни  на  вас
закреплены достаточно хорошо?
     - Я не знаю, -  сказал  он  в  отчаянии.  -  Оборудование  незнакомой
конструкции...
     - Послушайте, - я колебалась, но правила приличия  требовали  сделать
это. - Я уже проверила свои устройства;  можете  ли  вы  прочесть  в  моем
мозгу, как правильно все закрепить?
     - Я попробую, - шевельнулись  его  губы.  Я  сосредоточила  мысли  на
аппаратуре и ремнях.
     На мгновение у меня возникло  странное  ощущение.  Как  будто  что-то
коснулось моего мозга, и заворочалось там, внутри, оно проникло в сознание
помимо моей воли, это что-то, не имевшее ни вкуса, ни цвета...
     Я  старалась  справиться  с  волной  почти  физического   отвращения,
накатившей на меня. Не удивительно, что люди всегда  стремились  держаться
подальше от рас-телепатов.
     Дальше  я  увидела,   скорее,   даже   не   увидела,   образ   возник
непосредственно в моем сознании - его, лежавшего в гамаке  под  ремнями  и
трубками. Я глядела его глазами! Этот вид настолько обеспокоил меня, что я
позабыла о неудобствах, которые  причиняло  мне  вторжение  в  собственный
мозг.
     - Ты не пристегнут, как надо,  -  пробормотала  я.  -  И  у  тебя  не
подсоединены дыхательные трубки. Матрос не мог  этого  не  заметить.  -  Я
замолчала и начала в отчаянии возиться с своими ремнями. Может быть, у нас
еще было время до старта.
     Но времени не осталось. Внезапно я была оглушена ревом сирены  -  это
было последнее предупреждение. Сквозь стиснутые зубы я промычала:
     - Приготовься! Сейчас стартуем!
     И тут же нас накрыла ударная волна. Мне показалось, что мои легкие от
внезапно навалившейся тяжести не могут ни вдохнуть  ни  выдохнуть.  С  той
стороны каюты, где был  чужак,  послышался  странный  хрюкающий  звук.  Он
обеспокоил меня сильнее, чем если бы это  был  человеческий  стон.  Вторая
ударная волна была настолько мощной, что я закричала от  ужаса.  И  тут  в
глазах у меня потемнело.
     Видимо, я недолго была без сознания. Прежде я никогда  не  вырубалась
во время взлета, и я почувствовала в  первый  момент  некоторое  смущение.
Потом до меня дошло, что корабль перешел уже в свободный полет и наступило
состояние невесомости, потому что надо мной  в  воздухе  парил  тот  самый
матрос,  который  предупреждал   нас   о   скором   старте.   Он   казался
обеспокоенным.
     - У вас все в порядке, мисс Варгас? - заботливо спросил он.  -  Взлет
был несколько более резким, чем обычно.
     - Да вроде все нормально, - уверила я  его.  Мои  плечи  дернулись  и
дыхательный аппарат издал свистящий звук, когда я,  приподнявшись,  начала
трясущимися пальцами отсоединять трубки.
     - Как там терадианин? - спросила я. - Его аппарат не был присоединен.
Вы плохо позаботились о нем.
     Матрос заговорил медленно и спокойно:
     - Минуточку, мисс Варгас, - сказал он. - Вы,  видимо,  забыли?  Почти
все время, пока я был здесь, я провел возле терадианина, застегивая  ремни
и подключая дыхательный аппарат.
     Он подал мне руку, чтобы помочь подняться,  однако  я  оттолкнула  ее
настолько резко, что  сама  отлетела  к  противоположной  стене  каюты.  Я
схватилась за скобу, вделанную в стену, и взглянула вниз,  на  гамак,  где
лежал терадианин.
     Хаалфордхен был недвижим, расплющенный под  аппаратурой.  Его  острая
мордочка эльфа была сморщенной и  вызывала  страх,  рот  казался  сплошным
кровоподтеком. Я наклонилась ближе, а затем  резко  отшатнулась,  так  что
меня швырнуло назад через всю каюту, чуть ли не в объятия матроса.
     - Вы только что пристегнули его ремни, - сказала я обвиняющим  тоном.
- Перед взлетом они не были закреплены. Это преступная небрежность, и если
Хаалфордхен умер...
     Матрос ответил мне ленивой, презрительной улыбкой:
     - Мое слово против вашего, и только, сестричка.
     -  Из  уважения  к  правилам  приличия,  из  человеколюбия...   -   я
почувствовала, как срывается и дрожит мой голос, и не стала продолжать.
     - Я думал, вы обрадуетесь, - сказал матрос без тени  улыбки,  -  если
эта вонючка помрет при взлете. Вы так сильно беспокоитесь об этой  вонючке
- странно все это.
     Я схватилась за раму гамака и заякорилась. Я была еще слишком  слаба,
и говорить мне было тяжело.
     - Вы что же, - выдавила я наконец, - хотели убить терадианина?
     Злобный взгляд матроса впился в меня.
     - Может, вам лучше заткнуться? - спокойно произнес  он,  но  зловещий
тон не предвещал мне ничего хорошего. - Если вы не будете молчать,  то  мы
найдем способ заставить вас. Мне  не  нравятся  те,  кто  водит  дружбу  с
вонючками.
     Я несколько раз беззвучно открыла и вновь закрыла рот,  пока  наконец
не нашла, что сказать.
     - Вы, надеюсь, понимаете, что я буду вынуждена обратиться к капитану?
     - Делайте, как знаете. - Он  презрительно  отвернулся  и  двинулся  к
входному люку. - С нашей стороны  было  бы  для  вас  одолжение,  если  бы
вонючка умер во время старта. Впрочем,  поступайте,  как  знаете.  Кстати,
сдается мне, ваш вонючка жив. Их не так просто убить.
     Я упала на гамак, силы оставили меня и я лишь проводила его взглядом,
когда он протискивался через диафрагму, закрывшуюся за ним.
     Ну что ж, мрачно размышляла я, я знала,  на  что  шла,  когда  давала
согласие на полет в одной каюте с чужаком. И поскольку все уже  произошло,
я могла бы по крайней мере удостовериться, жив ли Хаалфордхен, или он  уже
мертв. Я решительно зависла  над  его  гамаком,  использовав  возможности,
которые дала мне невесомость.
     Он не был мертв. Я удостоверилась в этом, увидев,  как  подергиваются
его посиневшие и кровоточащие "руки". Внезапно он  издал  тихий  скрипучий
звук. Я ощутила свое бессилие и во мне возбудилось сострадание.
     Я изогнулась, чтобы дрожащей рукой взяться за аппарат  Гаренсена,  на
этот раз надежно и искусно закрепленный на теле чужака. Я  ужасно  злилась
оттого, что впервые в своей жизни умудрилась потерять сознание. Если бы не
это, матросу бы не удалось так просто скрыть свою небрежность. А так - все
обстоятельства сложились против Хаалфордхена.
     - Ваши чувства вызывают доверие! -  услышала  она  бесцветный  голос,
почти шепот. - Если я еще раз посягну на вашу  доброту  -  сможете  ли  вы
отстегнуть эти инструменты?
     Я  подтвердила,  что  постараюсь,  спросив  беспомощно,  прежде   чем
выполнить его просьбу:
     - Вы уверены, что с вами все в порядке?
     - Очень сильно не в порядке, - губы  чужака  шевелились  медленно,  а
голос по-прежнему был невыразителен.
     У меня создалось впечатление, что он был страшно недоволен,  что  ему
приходится говорить, но не думаю, что смогла  бы  еще  раз  выдержать  его
телепатическое  прикосновение.  Глаза-щелки  инопланетянина  наблюдали  за
мной, пока я осторожно отсоединяла аспирационные трубки  и  противоударное
устройство.  Вблизи  я  видела,  что  его  глаза  стали   бесцветными,   а
кровоточащие, лишенные кожи, "руки"  были  дряблыми,  сморщенными.  Шея  и
голова чужака покрылись белыми пятнами. Он сказал с усилием:
     - Мне следовало  принять  лекарство;  теперь  слишком  поздно.  Аргха
мати... - он замолк, белые пятна на его шее все еще пульсировали,  а  руки
дергались в агонии, которая казалась еще страшнее в наступившем безмолвии.
     Я схватилась за гамак, встревоженная интенсивностью своих  чувств.  Я
ждала, что Хаалфордхен еще что-нибудь произнесет, но внезапно в моем мозгу
раздался резкий повелительный сигнал:
     "Прокаламин!"
     В первое мгновенье я просто ощутила удар - удар и  еще  отвращение  к
телепатическому прикосновению. Теперь не  оставалось  никаких  сомнений  в
том, что терадианин борется за свою жизнь. Отчаянный возглас в моем  мозгу
повторился:
     "Дай мне прокаламин!"
     И тут я с беспокойством отдала себе  отчет  в  том,  что  большинство
гуманоидов для того, чтобы выдержать состояние  невесомости,  нуждаются  в
приеме  специальных  лекарств,  запас  которых  обычно  имеется  на   всех
звездолетах. У некоторых гуманоидных рас функционирование сердца  основано
на том же принципе, что и у людей, то есть зависит от сокращения сердечной
мышцы.   У   терадиан   же   циркуляция   жидкости,   обеспечивающей    их
жизнедеятельность, зависит от наличия гравитации. Прокаламин  -  вещество,
которое вызывает  искусственный  спазм  мышц,  -  обеспечивает  тем  самым
перекачку их "крови".
     Я  поспешно,  оттолкнувшись  от  гамака,  пронеслась  по  воздуху   к
диафрагмальному отверстию, проникла в  ванную  комнату,  нашла  шкафчик  с
надписью "Первая медицинская помощь" и, отвинтив  болты,  открыла  крышку.
Под  прозрачным  пластиком  были  аккуратно  разложены  стерильные  бинты,
антисептики с четкой надписью "для гуманоидов" и, отдельно, для трех типов
негуманоидных рас, пластиковые шарики со стимуляторами.
     Я  взяла   два   фосфоресцирующих   пурпурных   шарика   с   надписью
"прокаламин",  и  прочла   предупреждение:   "для   использования   только
квалифицированным персоналом". Я была сильно озадачена, у меня  похолодело
под ложечкой. Что  делать:  связаться  с  капитаном  "Весты"  или  вызвать
кого-нибудь из команды? И тут меня охватила  холодная  решимость.  Если  я
позову кого-нибудь - Хаалфордхен наверняка не  получит  стимулятора.  Надо
действовать самой!
     Я взяла фосфоресцирующую иглу, предназначенную для введения  лекарств
через наружный покров негуманоидов, проколола шарик и набрала шприцем дозу
прокаламина. После этого, зажав в кулаке  пластиковый  шарик  со  все  еще
погруженным в него кончиком иглы, я скользнула обратно в каюту, к  чужаку,
все еще недвижимо распластанным в своем гамаке.
     Паника  вновь  стала  овладевать  мной,  когда  до  меня  дошло,  что
неизвестно, куда вводить стимулятор, а самое главное - как это  сделать  в
условиях невесомости. Ведь это, наверное,  непросто  даже  для  обученного
человека. Тем не менее, у меня не было выбора  и  я  осторожно  приподняла
одну из лишенных кожи "рук". Я не переставая размышляла  о  том,  как  мне
узнать, правильно ли выбрано место для инъекции.  Мне  удалось  преодолеть
отвращение, хотя инстинкт из отдаленного прошлого землян подсказывал  мне,
что лучше  будет  бросить  нечеловеческую  плоть,  съежиться  от  ужаса  и
завопить, как сделали  бы  на  моем  месте  мои  обезъяноподобные  предки.
Покрытая слизью мембрана была горячей и неприятно скользкой  на  ощупь.  Я
боролась с подступающей  к  горлу  тошнотой,  одновременно  пытаясь  найти
место, куда следовало ввести иглу.
     В  невесомости  нет  ни  постоянства,  ни  направления.   Шприц   для
подкожного введения,  как  известно,  действует  по  принципу  поршня,  но
задачей номер один было проколоть оболочку плоти. От парения в невесомости
у меня закружилась голова и я поняла,  что  если  в  ближайшие  минуты  не
сделаю инъекцию, то не смогу ее сделать совсем.
     Мгновение я колебалась, из глубин подсознания поднялись мысли о  том,
что если  чужак  умрет,  я  лишусь  мерзкого  соседа  и  мое  межпланетное
путешествие станет вполне сносным. Но я быстро справилась с  соблазном  и,
крепко  сжимая  шприц,   попыталась   преодолеть   дурноту   и   нарушение
пространственной ориентации, из-за чего терадианин казался то над, то подо
мной.
     Мой  центр  тяжести  переместился  куда-то  вниз  и  я   боролась   с
приобретенным мною во  время  предыдущих  полетов  желанием  свернуться  в
клубок и так  парить  в  невесомости.  Я  приблизилась  к  терадианину.  Я
понимала, что если бы смогла сблизиться с ним на  минимальное  расстояние,
то наши два тела создали бы совместный центр притяжения масс и я смогла бы
наконец сориентироваться в пространстве и ввести терадианину лекарство.
     Маневр был не из приятных, поскольку чужак был без сознания, его тело
было дряблым и контакт с ним вызывал тошноту. Ощущение  толстой,  покрытой
слизью конечности, слабо вздрагивающей в моей руке, было омерзительным.  В
конце-концов мне удалось сблизиться с ним  достаточно,  чтобы  образовался
общий центр  тяжести  -  ось,  вокруг  которой  я  парила,  подвешенная  в
невесомости.
     Я подтянула в этот центр,  то  есть  в  узкий  зазор  между  собой  и
терадианином, его "руку", поднесла к ней шприц и решительно уколола.
     К несчастью, мое движение  оказалось  слишком  резким,  оно  нарушило
слабое искусственное притяжение, и тело Хаалфордхена  снова  опустилось  в
гамак. "Рука" поплыла вниз и игла выскочила из нее. Я едва подавила в себе
вскрик отчаяния, злость  обуяла  меня,  я  взмахнула  рукой  и...  кубарем
полетела через всю каюту к противоположной стене.
     Возвращалась я  медленно  и  осторожно,  сцепив  зубы.  Со  злости  я
схватила "руку" терадианина, которая уже почти не вздрагивала, и плавно  -
каждое резкое движение снова отбросило бы меня от него  -  завела  ее  под
ремень и затянула его.
     Терадианин, наверное, еще ощущал  боль,  потому  что  его  конечность
дернулась, и я чуть было не отлетела  назад.  Но  мне  удалось  зацепиться
ногами под рамой гамака, а свободной рукой я крепко держалась  за  ремень,
которым был прикован чужак.
     Так я продолжала безуспешно  тыкать  иглой  в  "руку"  чужака,  пока,
совсем отчаявшись, я уразумела, что единственная  надежда  -  надавить  на
шприц всей массой  своего  тела.  Я  рванулась  вперед  и  это  судорожное
движение кинуло меня к телу терадианина. Хотя в  невесомости  вес  у  меня
отсутствовал, но за счет момента движения удалось вонзить иглу  глубоко  в
плоть руки чужака. Я до отказа  вдавила  поршень  шприца,  затем  медленно
приподняла голову и... увидела матроса, который, просунув голову в дверной
люк, с отвращением смотрел на меня. С места, где он стоял, получалось, что
я нахожусь под терадианином, прижавшись к нему.
     Под его ледяным, полным презрения взглядом, я онемела.  Я  потихоньку
вытащила иглу из тела  терадианина.  Холодный  осуждающий  взгляд  матроса
изменился. Теперь он глядел на меня с выражением, средним между  ужасом  и
обвинением.
     Мне казалось, что время застыло, и прошли  века,  пока  он  торчал  в
дверях, с лицом, вытянувшимся над тесным воротничком  его  черной  кожаной
униформы. Затем, так и не сказав ни слова, он не торопясь убрал голову  из
люка, диафрагма сжалась  за  ним,  оставив  меня  наедине  с  тошнотворным
ощущением гадливости и почти истерической вины.
     Я свернулась в клубок, продолжая сжимать иглу в высоко поднятой руке,
мои нервы не выдержали и я разрыдалась как последняя дурочка.
     Я долго не могла совладать  со  своими  нервами,  и  не  успела  даже
удостовериться, жив ли еще Хаалфордхен, когда раздался сигнал, означавший,
что наступило время приема пищи и  обед  послан  по  пневмопроводу  в  мою
каюту. Я апатично отодвинула дверцу в стене.
     Все еще думая о том, какой же дурой я  себя  выставила,  я  перенесла
свой обед к гамаку и установила его в  специальные  гнезда.  После  этого,
взглянув  на  фигуру,  безжизненно  свисавшую  на  ремнях  безопасности  в
соседнем гамаке, я пожала плечами, оттолкнулась  и  снова  отправилась  по
воздуху через всю  каюту,  чтобы  принести  Хаалфордхену  фосфоресцирующие
тюбики.
     Негуманоид издал  усталый  звук,  который  я  приняла  за  признание.
Чувствуя, что еще немного, и я сойду с ума, я закрепила рядом с ним тюбики
и вернулась к своему гамаку, чтобы  заняться  непростой  проблемой  приема
пищи в условиях невесомости.
     Поев, я отправила тюбики обратно в желоб пневмопровода.  Я  прекрасно
понимала, что мне предстоит весь путь провести  в  каюте.  На  звездолетах
пространство ограничено до минимума. Здесь не предусмотрено помещений  для
прогулок   пассажиров,   всюду   теснота   и    оборудование,    требующее
квалифицированного и  осторожного  обращения,  а  команда  обычно  слишком
занята, чтобы следить за томящимися бездельем туристами.
     В аварийных ситуациях пассажир может  вызвать  члена  команды,  нажав
кнопку звонка. Но в остальном мы были предоставлены сами себе.
     Я задержалась на полпути к гамаку Хаалфордхена. Его  тюбики  с  пищей
казались нетронутыми, и я спросила его:
     - Может, вы бы попробовали съесть что-нибудь?
     Его бесстрастный голос стал совсем слабым  и  каким-то  скрипучим,  а
слова - невнятными. К тому же построение фраз стало неправильным, и к  ним
примешивались  слова  его  родного  самарранского  языка  -   он   пытался
переложить дословно свои мысли на понятный мне язык.
     -  Сердечно  благодарю  вас,   тхаккава   Варгас-Мисс;   но   поздно.
Хаалфордхен-я погружаюсь в  благодатное  желание...  -  дальше  шел  поток
самарранских слов, а затем  он  произнес,  как  бы  обращаясь  к  себе:  -
Терадиане-мы  умираем  только  на  Самарре,  и   через   немного   времени
Хаалфордхен-я, знаю, умрет, и должен вернуться на родную  планету.  Саата.
Ожидать возвращения и умереть,  терадиане-мы,  когда  близка  смерть...  -
опять  последовала  длинная  фраза  на  его  родном  языке.   Его   "руки"
задергались. После негуманоид произнес странную фразу:
     - Но я не живым вернусь, когда  я  могу  остановиться-умереть.  Очень
скоро Хаалфордхен-я покину, хотя Варгас-мисс хотели помочь, как бы  сделал
свой. Простите тех ваших, которые  не  помогли.  -  Он  помолчал,  как  бы
собираясь  с  силами  и,  издав  странный  хрюкающий  звук,  продолжал:  -
Хаалфордхен-я дам Варгас-вам стоп-подарок в наследство, будет полезен.
     Дряблое тело негуманоида внезапно сделалось жестким,  напряглось.  На
его глаза опустились роговые пластины. Я пыталась подплыть к нему поближе,
чтобы хоть как-то помочь ему. Но тело перестало слушаться меня.
     Я ощутила внезапно ледяной холод, острый приступ дурноты  сдавил  мне
горло и я почувствовала болезненное прикосновение чужака  к  моему  мозгу,
такое близкое, что все его ощущения передались мне, мое тело стало дряблым
и я забилась в конвульсиях глубокого гипнотического контакта. Волна  тьмы,
почти осязаемая, накрыла мое сознание. Я пыталась  крикнуть:  "Остановись!
Не надо!" Панический ужас вошел в мой мозг с последним проблеском сознания
умиравшего.
     "Вот почему люди правы - телепатия не должна вмешиваться..."
     А затем широкая дверь, сотканная  из  мрака,  раскрылась  и  сознание
вернулось ко мне.


     Наверное, мрак поглотил мое сознание всего на пару мгновений,  потому
что, придя в себя, я обнаружила, что по-прежнему беспомощно  парю  посреди
каюты и гляжу, серьезно и бесстрастно, на гамак с терадианином подо  мною.
Что-то особенно ужасающее в расслабленности его тела заставило меня широко
раскрыть глаза.
     К горлу подкатил комок, я опустилась ближе. Прежде мне не приходилось
видеть мертвого терадианина, но у меня на сей счет не было сомнений  -  он
умер. У  меня  началась  истерика,  я  рванулась  прочь  от  тела,  начала
судорожно нажимать на аварийную кнопку, крича и рыдая...
     Весь остаток пути меня накачивали успокаивающими лекарствами. Дважды,
смутно припоминалось мне, я приходила в себя и кричала  что-то  совершенно
бессмысленное.  Мне  делали  уколы,  и  я  снова  погружалась  в  сон  без
сновидений.
     Ближе к завершению полета, когда мой мозг был еще затуманен, они дали
мне подписать бумагу, в которой я  подтверждала,  что  ответственность  за
смерть терадианина экипаж не несет.
     Теперь все это не имело никакого смысла. Что-то  ясное  и  ледяное  в
моем мозгу, за туманной пеленой, сказало мне, что я должна делать все так,
как  они  того  желали,  чтобы  не  получить  на  свою  голову   серьезные
неприятности от земных властей. Тогда  я  даже  не  была  озабочена  этим,
полагая, что сказывается побочное действие препарата. Теперь мне  известна
истина.
     По прибытии на Самарру мне следовало покинуть "Весту" и пересесть  на
транспорт, который бы держал курс  в  сторону  Терры.  Недомерок,  капитан
"Весты", держал мою руку и упорно избегал  моего  взгляда,  не  сказав  ни
слова о мертвом терадианине. У меня было ощущение  -  странное,  но  очень
четкое - что он касается меня так же осторожно и с опаской - как  если  бы
он прикасался к бомбе с часовым механизмом,  которая  может  взорваться  в
любое мгновение.
     Я понимала, как  страстно  он  желал  поскорее  переправить  меня  на
корабль,  отправляющийся  на  Терру.  Он   предложил   даже   помочь   мне
зарезервировать место на космолайнере, по номинальной стоимости, при  этом
он откровенно лгал, утверждая,  что  у  него  есть  долевой  пай  на  этот
корабль. Я рассеянно выслушала  его  жалкую  ложь  и  проигнорировала  его
предложение. Я понимала,  что  он  не  хочет,  чтобы  я  задерживалась  на
Самарре.
     Он был бы рад вообще избавиться от меня. Навсегда.


     После завершения формальностей, необходимых для того, чтобы  покинуть
зону посадки, я  быстро  пересекла  космопорт  и  остановила  терадианский
наземный экипаж. Водитель-терадианин с любопытством оглядел меня  и  своим
жужжащим голосом сообщил, что я бы могла нанять экипаж для землян, это  на
противоположном углу. Удивительно, но я не сразу сообразила, как мне быть.
И в этот момент...
     Внезапно до меня дошло. Терадианин затормозил вовсе не по ошибке.  Он
был поражен не менее моего. Я села в его  экипаж  и  он  доставил  меня  к
странному кубической формы зданию, подобного которому я  не  могла  видеть
раньше, но который теперь показался мне знакомым  так  же  хорошо,  как  и
голубое небо Терры.
     Дважды я была окликнута, пока поднималась по винтообразному  пандусу.
Дважды, удивляясь  своему  поведению,  я  правильно  ответила  на  оклики.
Наконец, я оказалась перед терадианином, чей  оклик  настиг  меня  подобно
удару ножа. Это было невероятно,  но...  Терадианин  Хаалфамфренан  дважды
поклонился в знак почтения и мысленно произнес: "Хаалфордхен!"
     Я ответил на его приветствие. "Да, это я. Из-за оплошности я  не  мог
вернуться на родину и был вынужден  воспользоваться  телом  этого  чужака.
Переход был произведен без особой охоты, но по  крайней  необходимости,  в
чем я вижу определенные преимущества.  Тело,  в  котором  я  нахожусь,  не
кажется  мне  слишком  отталкивающим,  я  его  хозяин   -   особа   весьма
интеллигентная и отзывчивая.
     Прошу извинить меня за  то  чувство  отвращения,  которое  ты  можешь
питать к моему виду, дорогой друг. Теперь  у  меня  появилась  возможность
стать посланником или курьером, и не подвергаться дискриминации со стороны
этих глупцов-землян. Закон, запрещающий  терадианину  умирать  вне  родной
планеты, может теперь быть изменен."
     "Да, конечно", - собеседник быстро схватил суть  идеи.  -  "А  теперь
вернемся к  вашим  личным  делам,  мой  дорогой  Хаалфордхен.  Само  собой
разумеется, все ваше имущество в целости и сохранности".
     Оказалось,   что   я   владею   пятью    великолепными    поместьями,
расположенными в разных уголках планеты,  а  также  личным  озером,  рощей
тхерри и четырьмя хэттель-кораблями. Наследование у терадиан, и это вполне
естественно, связано с преемственностью личностного  сознания,  независимо
от того, кому принадлежало  новое  тело.  Когда  терадианин  умирает,  его
сознание переносится в другое тело и к нему переходит право  собственности
всего того, что принадлежало умершему. Два терадианина,  неудовлетворенные
уровнем своего личного благосостояния, иногда совмещали  свои  личности  в
одном теле, что позволяло объединить свои капиталы. При переносе полностью
сохранялась  непрерывность  памяти.  Как   Хелен   Варгас,   я   сохраняла
определенные права и привилегии подданной Терры, все свое имущество, права
наследования, привилегии, данные мне Империей. А как  Хаалфордхен,  я  был
свободным гражданином Самарры.
     Из чувства справедливости я  сообщил  Хаалфамфренану,  как  и  почему
перестало  функционировать  тело,  в  котором  прежде   обитало   сознание
Хаалфордхена. Я обвинила капитана и сообщила его имя. Я  не  завидую  ему,
когда "Веста" снова окажется на Самарре.
     "По зрелому размышлению", - пришли мысли Хаалфамфренана, - "я  просто
совершу самоубийство в его присутствии."
     Впереди у Хелен-Хаалфордхен-Я была очень долгая  и  жутко  интересная
жизнь. Как у всех терадиан.





                           Мэрион Зиммер БРЭДЛИ

                          РЕЗУЛЬТАТИВНАЯ ТЕРАПИЯ




     Ригелианин,  по  имени  Роум,  недовольно  произнес  своим  свистящим
голосом:
     -  Вы  хоть  сознаете,  мистер  Колби,  что   подобная   деятельность
противозаконна?
     Колби украдкой вытер лоб.
     - Да. Но я полагал, что мы договоримся.
     Казалось невероятным, чтобы на современной Земле сохранилось подобное
место. На Земле, где вы могли  полакомиться  креветками  в  Калифорнии,  а
спустя двадцать минут получить за 50 центов чашечку кофе  в  Бостоне;  где
всего  за  две  недели  полета  на  космолете,  пилотируемом  роботом,  вы
окажетесь на Тете Центавра, а двух месяцев будет довольно, чтобы доставить
вас на четвертую планету  системы  Антареса.  На  Земле,  где  всех  детей
подвергали специальному обучению с целью их социальной адаптации и  потому
преступление считалось невозможным.
     Но этот кабинет существовал на самом деле. И на  двери  была  прибита
табличка со следующей надписью:

                Доктор Роум (Внеземлянин), доктор медицины
                  Дипломированный специалист  по терапии
                         преступных  наклонностей


     - Мне бы хотелось  только,  чтобы  вы  до  конца  осознавали  это.  -
Низкорослый внеземлянин дышал с присвистом, внимательно глядя  на  щуплого
человечка,   развалившегося   в   релаксотроне.   -   К   сожалению,   ваш
психопрофилактический надзор не признал пока  преступные  импульсы  формой
душевного заболевания. Они  относят  преступников  к  личностям  социально
неадаптированным, а не к психоневротикам. И они не понимают, что есть типы
личности,  которые  не  могут  быть   излечены   с   помощью   стандартных
реабилитационных методов. Они не поддаются  сублимации;  они  нуждаются  в
удовлетворении своих потребностей.
     Роум  сделал  паузу.  Колби  подался  вперед,  слегка  вспотевший  от
нетерпения. Роум спокойным тоном продолжал:
     - Несколько недель тому назад у нас был пациент. Он был поджигателем.
Или, точнее, у него были наклонности поджигателя. Самое  прискорбное,  что
ваши  обязательные  программы  социальной  адаптации  в  детском  возрасте
привели его в состояние хронической сублимации и фрустрации. Ему  внушили,
и он поверил в это, что поджог -  антиобщественный  поступок,  а  еще,  он
знал,  что  большинство  современных   зданий   построены   из   негорючих
материалов. Он был на грани полного помешательства. К счастью, он  вовремя
попал к нам.
     -  Я  размышлял  над  вашей   фразой:   о   противозаконности   вашей
деятельности, - проворчал Колби.
     - Мы вне юрисдикции Земли, - рассмеялся Роум. - Законы Империи  Земли
позволяют нам вести свой бизнес.  Для  граждан  Земли  пользование  нашими
услугами противозаконно. Но, - рассмеялся он снова, - распространяться  на
эту тему не в интересах наших клиентов.
     После короткой паузы Роум продолжал:
     - Так вот, о  нашем  клиенте-поджигателе.  В  нашем  профилактическом
центре мы построили дом из высокогорючего материала. Он  сжег  его  дотла.
Это было незабываемое зрелище. Очень результативная терапия.
     - А что с ним сейчас? - спросил Колби, и  его  крохотные  глаза-щелки
возбужденно заблестели.
     Роум слегка нахмурил брови.
     - Случай был необычный, мистер Колби. Он получил сильные ожоги и умер
от них. Но он умер в здравом уме - и он  был  счастливейшим  из  смертных,
мистер Колби.
     Колби потер свои костлявые руки.
     - Понимаю, - пробормотал он, посмеиваясь. - Операция прошла  успешно,
но пациент умер.
     Раум погасил недовольство во взгляде.
     - Вы можете попробовать наше лечение сами, сэр.
     Колби неожиданно резко сел, ступни его ног коснулись  пневматического
ковра. Кончиком языка он облизал тонкие губы.
     - Надеюсь, оно не будет для  меня  опасным?  Со  мной  не  произойдет
ничего подобного? - прошептал он, украдкой посмотрев по сторонам.
     - О что вы, сэр, конечно, нет! Природа вашего недомогания  совершенно
иная, если мне будет позволено так выразиться. Она  вполне  распознаваема.
Ведь поджигатели - фанатики; а убийцы, да будет вам известно, относительно
мягкая  форма  психического  сдвига.   Поджигатели   или   пироманьяки   в
действительности совершают тщательно подготовленное  самоубийство.  Видите
ли, оно объяты жаждой  смерти;  их  антиобщественный  невроз  вырабатывает
комплекс саморазрушения. Принося в жертву здание - он  в  действительности
приносит в жертву себя.
     - Понимаю. - Колби стало  неинтересно  и  он  нетерпеливо  постукивал
ногой об пол. - И часто вам приходится иметь дело с убийцами?
     - О, да. Мания убийства распространена чрезвычайно - особенно  с  тех
пор, как стало возможно создавать роботов-андроидов в течение трех-четырех
недель. Видите ли, еще десять лет тому  назад  на  создание  одной  модели
требовалось несколько месяцев, а результат часто был не  слишком  удачный.
Новая центурианская технология гораздо более эффективна. Прежде, когда нам
приходилось долго ожидать  доставки  андроидов,  задержка  процедур  часто
бывала гибельна для пациента. Видите ли, при  этой  мании  часто  показана
неотложная терапия. Кстати, только на прошлой неделе - но я опять  утомляю
вас, мистер Колби.
     Колби подался вперед, его крошечные глазки светились ожиданием.
     - О нет, я вовсе не скучаю, доктор Роум. В самом  деле.  Продолжайте,
пожалуйста - решительно запротестовал он.
     Инопланетянин недоуменно взглянул на него своими ледяными глазами.
     - Отлично. У нас на прошлой неделе был пациент,  закоренелый  садист,
причем психиатрическое обследование показало, что в глубине подсознания он
был потенциальным убийцей в высокой степени фрустрации. В тот день как раз
другой клиент отказался от назначенного ему лечения от страсти к нанесению
побоев - да, мы иногда назначаем добровольные курсы лечения там,  где  нет
необходимости в терапии. Так вот, у нас имелось  шесть  девушек-андроидов,
очень  совершенных  моделей,  в  основном  сконструированных  для  терапии
насильников. Из них только одна была  изготовлена  для  процедуры  терапии
убийц.  Модели  очень  дорогие  -  не  эти  роботы  с  конвейера,  которые
практически ничем  не  лучше  старых  моделей  на  стальном  каркасе.  Эти
андроиды выглядели как  очаровательные  женщины,  и  были  снабжены  всеми
необходимыми деталями - ну, вы меня понимаете.
     - Классные штучки, - ухмыльнулся Колби.
     Бровь Роума профессионально приподнялась.
     - За неделю процедур он убил  их  всех,  мистер  Колби.  Его  способы
убийства... боюсь, мне придется обойтись без  подробностей.  -  Ригелианин
проигнорировал недовольный взгляд Колби. - Профессиональная  этика,  прошу
понять меня.
     - А что... что случилось с ним потом?
     -  Его  выписали  вчера  утром,  абсолютно  здорового,  дорогой  сэр,
абсолютно.
     Колби не мог сдержать жест облегчения.
     - Конечно, - сказал он, ухмыльнувшись,  -  я  не  душевнобольной,  вы
понимаете, доктор Роум. Но я чувствую, что мне было бы лучше избавиться от
своих  комплексов.  Знаете,  такая  незначительная  фрустрация;  я   жутко
нервничаю от этого.
     - О да, - Роум был профессионально  бесстрастен.  -  Теперь  о  вашем
случае, сэр. Запущенный комплекс ненависти...
     - Чрезвычайно запущенный, - добавил Колби осуждающе.
     Роум только улыбнулся.
     - Я понимаю, мистер Колби: вы желаете убить свою жену.
     - Точно, э, сэр. Она... видите ли, она такая неряха. А дома она носит
эти допотопные неонайлоновые халаты. Кроме того,  она  непременно  заведет
перед сном ушной будильник. Из-за этого в прошлом месяце он пять раз будил
меня раньше десяти утра. Однажды я  ударил  ее,  совсем  несильно,  и  она
пригрозила уйти от меня. А мы ведь прожили  вместе  всего  пять  лет.  Это
кошмар какой-то. И, э, я надеюсь, что после... после всего, вы предпримете
меры, чтобы я никогда больше не увидел ее снова? И потом, эта  девушка  из
отеля "Скай Арбор"...
     - Вполне понимаю вас, - пробормотал Роум своим свистящим  голосом.  -
Но почему непременно убийство, мистер Колби? Ведь  это  крайне  неприятная
процедура. Может, мягкая терапия от нанесения увечий:  избиение  одной  из
наших моделей пару часов ежедневно в течении недели или что-нибудь в  этом
роде? Вы также можете просто подать на развод...
     - Э, видите ли, - Колби снова ухмыльнулся, - я вовсе не  сумасшедший,
но я чувствую, что от всего этого мои нервы вконец расшатались. И потом, я
пару раз пробовал задушить ее, и она посоветовала мне прийти  к  вам.  Так
что я решил, что если я буду вынужден совершить что-нибудь, я совершу  это
как следует - я убью ее!
     Он уставился на Роума, и вдруг закричал:
     - Черт возьми, не все ли вам равно! Денег у меня достаточно!  Если  я
хочу убить свою жену - какое вам до этого дело?  Ведь  не  станете  же  вы
пытаться переделать меня?
     - Нет, конечно, - тихо сказал Роум.  -  Но  мы  не  назначаем  острую
терапию,  если  лечебный  эффект  может  быть  достигнут   более   мягкими
способами. Мой профессиональный долг в том и  состоит,  чтобы  испробовать
сначала самый мягкий способ. Но если вы чувствуете, что ДОЛЖНЫ убить  свою
жену, что ж...
     - Это единственная вещь, которая может вылечить меня!  -  с  чувством
воскликнул Колби.
     Немигающий взгляд Роума остановился на нем.
     - Боюсь, вы правы, - пробормотал он. - Я  вижу,  что  ваше  состояние
достаточно тяжелое. Что ж. Мы можем устроить это прямо сейчас.
     Он сделал паузу, чтобы свериться с календарем, и спросил:
     - Третье эйнштейна вам подойдет? Сегодня только пятое  фрейда,  и  до
третьего эйнштейна всего пять недель. Вы сможете потерпеть пять недель?
     - Надеюсь, - проворчал Колби.
     - Хорошо, мы поставим вас на ноги  к  концу  месяца,  но  на  быстрый
результат не рассчитывайте. Спешка в таком  деле  может  помешать  полноте
исцеления.  Само  собой,  если  вы  решите  изменить  ваши  намерения,   и
согласитесь на терапию от нанесения увечий, мы сможем привести вас в норму
за три-четыре дня.
     Колби жестом показал, что  отказывается  от  последнего  предложения.
Роум утомленно кивнул:
     - Есть ли у вас недавно сделанная стереофотография вашей жены?
     Колби вытащил ее из кармана.
     - Само собой.
     - Хм,  да  она  у  вас  прехорошенькая.  Надеюсь,  мистер  Колби,  вы
понимаете,  что  до  начала  лечения  вы  должны  остаться  гостем  нашего
терапевтического центра. Для того, чтобы предохранить, скажем так, вас  от
приступов неконтролируемого поведения.
     Он помолчал.
     - Надеюсь, пребывание у нас не будет  для  вас  неприятным.  Полагаю,
наши условия размещения и развлечения клиентов удовлетворят вас. А  теперь
приступим к делу...
     Беседа приобрела более  осязаемо-конкретные  формы.  Чек  на  круглую
сумму перешел из рук в руки.
     - Подпишите здесь, мистер Колби.
     Колби подписал бумагу, удостоверяющую, что он добровольно  согласился
на лечение. Роум нажал кнопку звонка;  в  дверях  появилась  центурианская
девушка, в неонайлоновой накидке.
     - Сестра, покажите мистеру Колби его комнату. Надеюсь, мистер  Колби,
вы будете довольны,  а  если  вам  что-нибудь  понадобится,  обратитесь  к
Демелле.
     После того, как ухмылявшийся человечек вышел с видимой охотой, доктор
Роум  выбрал  пишущий  стержень  и  произвел  аккуратную  запись  в  своем
блокноте.
     Затем он потянулся к телефону.
     - Здравствуйте, - сказал он. - Миссис Хелен  Колби?  С  вами  говорит
доктор Роум.
     Высокий женский голос на другом конце провода казался встревоженным:
     - О! Фрэнк говорил мне, что  собирается  пойти  к  вам.  -  Пауза.  -
Скажите мне, доктор, это очень серьезно?
     Голос доктора Роума был профессионально спокоен:
     - Боюсь, миссис Колби, крайне серьезно. Наберитесь  мужества.  Видите
ли, он решился на  терапию  от  жажды  убийства.  Полагаю,  вы  не  будете
возражать, чтобы быть убитой?
     - Абсолютно никаких возражений; ох, это так ужасно!
     - Видите ли, миссис Колби,  у  него  страшное  заболевание.  Скажите,
пожалуйста, когда бы вы могли посетить  меня?  Как  насчет  завтра,  после
полудня? Нам понадобятся образцы вашей крови,  волос  и  тому  подобное  -
чтобы изготовить андроида. Это совершенно серьезно.
     И она пришла...


     Пятое  эйнштейна  выдалось  прекрасным  безоблачным  деньком.   Колби
проснулся, отключил ночной гипнообучающий аппарат, затем  съел  с  волчьим
аппетитом завтрак, принесенный  девушкой  с  голубыми  волосами,  родом  с
Альдебарана-6. На прошлой неделе, по  его  просьбе,  доктор  Роум  заменил
альдебаранкой Демеллу, которая была несносно бесцеремонной. К тому же, эти
центурианки слишком костлявы, совсем не в его вкусе. Вот Хамильда - совсем
другое дело.
     Доктор Роум пришел за ним ровно в девять. Его лицо выражало суровость
и было непроницаемо серьезным.
     - Вы уверены, что еще хотите пройти процедуру? - тихо спросил он. - У
вас еще есть время отказаться от своего намерения.  Мы  можем,  по  вашему
желанию, предложить вам более мягкое  лечение  -  например,  от  нанесения
увечий или от оскорблений. Вы можете даже прямо сейчас отправиться  домой,
развестись с женой и выбросить все это  из  головы...  Мы  готовы  вернуть
внесенную вами плату за лечение.
     Колби уставился на него своими близко посаженными глазками:
     - Я пройду через это, - гневно прорычал он. - Разве не вы утверждали,
что не будете пытаться реабилитировать или переделать меня?
     Доктор Роум пожал плечами:
     - Что ж, - заметил он негромко. - Первое. Запомните: когда вы станете
убивать свою жену, вы убьете ее  -  мы  все  делаем  до  конца.  Когда  вы
покинете нашу клинику этим утром, - он усмехнулся, -  она  будет  для  вас
мертва. Вы никогда не  увидите  ее  больше,  и  она  вас  тоже.  Мы  очень
тщательно следим за этим - поскольку если вы  встретите  женщину,  которую
убили, это может свести на нет все лечение, и, возможно, спровоцировать  у
вас тяжелый психоз. Кстати, основная  причина  высокой  стоимости  данного
метода заключается именно в этом.
     Колби спокойно улыбнулся.
     - Он этого стоит, - заметил он.
     Роум на это только еще раз пожал плечами.
     - Спуститесь в холл, а из него пройдите в процедурную, - сказал он. -
И... я увижу вас в моем кабинете; когда все будет позади.
     Колби все не уходил, и вблизи Роуму было видно, как дрожат его  руки,
а тонкие губы крепко сжаты. Наконец, Колби повернулся и вышел из  комнаты.
Роум отправился к себе в кабинет.


     Телекамеры были установлены таким образом, что Роум и  женщина  могли
видеть на широком экране каждый уголок помещения, куда  только  что  вошел
Колби, и женщину, молодую очаровательную  женщину,  сидевшую  на  тахте  в
свободного покроя неонайлоновом халатике.  Миссис  Колби  присмотрелась  к
женщине на экране и вздрогнула:
     - Это... это ужасно, - она тяжело задышала. - Она... ведь она  -  это
я, доктор.
     - Вы можете и не смотреть, миссис Колби, если  это  зрелище  для  вас
слишком болезненно, но я бы посоветовал вам посмотреть все.  Для  вас  это
зрелище будет своего рода катарсис-терапией. И не забывайте, что вы больше
никогда не увидите своего мужа. Понаблюдав, как  он  хладнокровно  убивает
ваше подобие, вы перестанете горевать о том, что  потеряли  его,  -  голос
Роума звучал успокоительно.  -  Помните  при  этом,  что  этот  мужчина  -
ненормален. Человек, способный на хладнокровное  убийство,  даже  если  он
знает, что его жертва - робот, человек, который пришел сюда, зная, что это
всего лишь иллюзия, и который  после  пяти  недельного  ожидания  все  еще
цепляется за желание осуществить убийство - такой  человек  опасно  болен,
миссис Колби.
     - Я, я знаю. Ох! - миссис Колби сдавленно охнула, когда две фигуры на
экране начали ссориться. Она закрыла лицо руками.
     - Пожалуйста, миссис Колби, будьте мужественной,  глядите  дальше,  -
успокаивающим тоном сказал Колби.
     - Неужели, - ее голос дрогнул, - неужели это исцелит его?
     - Полностью, мадам. Он разрядится, полностью исцелится сегодня.
     Хелен Колби зажмурилась.
     - О, нет - застонала она. - Фрэнк, Фрэнк - неужто это я  довела  тебя
до этого...
     Роум следил за происходящим на экране с профессиональным равнодушием.
     - Тяжелый случай, миссис Колби, чрезвычайно тяжелый. Садизм и буйство
- вы поступили мудро, направив его ко мне. Сейчас его нервы не выдержат...
- внезапно он повысил голос:
     - Да ведь это вы должны были лежать там сейчас!
     Он нажал кнопку на столе. Вошли два дюжих  санитара,  которым  доктор
отрывисто приказал, показывая на экран:
     - Заберите пациента - из камеры для убийств - и  приберите  андроида.
Пришлите сюда Демеллу, с успокоительным для миссис Колби,  -  добавил  он,
взглянув на рыдающую девушку. Он встал из-за стола и, обойдя вокруг тахты,
положил руку ей на плечо.
     - Мужайтесь, - сказал он.  -  Я  приказал  дать  вам  успокоительное.
Сестра отведет вас наверх. Полежите, пока не почувствуете  себя  лучше,  а
затем кто-нибудь из персонала вызовет вам такси и поможет добраться домой.
     Он кивнул центурианке, вошедшей со  стаканом  воды  и  парой  капсул;
затем он оставил кабинет и спустился в холл к камере для убийств.


     Колби расслабленно висел на руках санитаров, его ладони  были  еще  в
крови. Он был весь в поту, руки и ноги бессильно свисали, из полуоткрытого
рта вырывались слабые всхлипывания. Но его глаза горели живым огнем.
     Процедура завершилась успешно. Он полностью очистился  от  преступных
желаний. Он ощущал теперь холод и ясность мыслей, и освобождение.  Он  был
снова здоров душой. Он поднял глаза на Роума, стоявшего перед ним в  своем
белом костюме. И он сам удивился, насколько умиротворенным был его голос:
     - Ну и как, доктор?
     -  Все  прекрасно,  мистер  Колби.  Вскоре  вы  будете  выписаны  как
прошедший курс лечения, - голос Роума звучал твердо.
     Колби оглядел свою испачканную одежду.
     - Могу ли я пойти к себе и привести себя в порядок?
     - Спустя минуту, мистер Колби, - произнес  Роум  ровным  и  спокойным
тоном. - А пока проследуйте за мной.
     Колби дернулся назад, сопротивляясь, на руках санитаров.
     - Что это значит? Куда вы меня тащите? Лечение завершено, не так  ли?
И я чувствую себя совершенно здоровым...
     Роум толкнул дверь; санитары втащили Колби в помещение. Он  сразу  же
понял, куда он попал.  Громоздкий,  такой  реальный  и  такой  старомодный
предмет в этом гуманном, лишенным преступлений мире -  электрический  стул
нельзя было спутать ни с чем.
     - Ну, не совсем завершено...  -  мягко  произнес  Роум,  обращаясь  к
беспомощному Колби. - Убийство, сэр, наказывается смертной  казнью.  -  Он
сделал паузу. - Видите ли, ваше лечение еще не  совсем  завершено.  Вы  не
можете совершить  преступление  без  наказания  -  ведь  именно  наказание
венчает преступление.
     Колби попытался вырваться, собрав все свои силы.
     - Но я не... это был только андроид, копия...
     Роум подошел к электрическому стулу,  опустился  на  колени  и  начал
закреплять электроды на место.
     - Испытание, сэр; испытание  нормальности  вашей  психики.  Последнее
испытание. Намерение, планирование и способ совершения убийства. Если  мы,
- засмеялся он, - выпустим вас без этой заключительной процедуры, у нас не
будет уверенности в том, что вы исцелились. Ваш характер потребует от  вас
совершения новых убийств или у вас разовьется сильный комплекс вины,  и  в
итоге ваше заболевание может усугубиться.
     Он поднялся с колен и подошел к рубильнику. Для убийц у  нас  имеется
только один вид процедуры, мистер Колби.
     - Но вы не можете поступить так, -  закричал  Колби,  его  голос  был
хриплым и неузнаваемым. - Это был робот... я подписался... это убийство...
убийство...
     Роум взялся за рубильник.


     Доктор мельком  взглянул  на  тело,  которое  затем  вынесли  из  его
кабинета.
     - Да, - произнес он, обратившись  к  миссис  Колби  после  подписания
документа, - он умер исцеленным.
     Он вручил женщине чек, слегка поклонившись.
     - Прошу принять, мадам, я вычел только  стоимость  робота  и  текущие
расходы.
     Она не нашлась, что сказать, и покинула кабинет,  тихо  попрощавшись.
Роум проводил ее полуулыбкой. Затем он выбрал пишущий  стержень  и  сделал
запись в медицинском  журнале:  "Колби,  Фрэнк,  выписан  исцеленным",  он
взглянул на часы и дописал: "11:52. 5-е эйнштейна 2467 года".
     После  этого  он  позвонил  по  телефону,  чтобы  передать  сообщение
полицейским психологам.





                           Мэрион Зиммер БРЭДЛИ

                                ЗВЕЗДЫ ЖДУТ




     На одной из вашингтонских улиц есть  некое  здание,  по  сравнению  с
которым Пентагон - просто проходной двор. Я не могу вам даже сообщить,  на
какой улице оно стоит. Стоит мне сказать адрес, как некое весьма секретное
подразделение ФБР окажется  у  меня  за  спиной  раньше,  чем  вы  успеете
произнести слово "безопасность". Итак, на одной из  улиц,  в  одном  доме,
есть комната, и в этой комнате сплю я.
     Меня зовут Девид Редер, у меня степень доктора медицины и ряд  других
степеней и званий. Если вам уже скучно, потерпите минуту, я уже перехожу к
сути.
     Началось ЭТО в пятницу вечером. Шел 1964 год.  Я  стараюсь  держаться
достаточно близко к действительной дате. Если вы хотите знать более точно,
прошло шесть месяцев с того дня, когда Индия  закрыла  все  свои  границы.
Само собой, вы не могли прочесть об этом в газетах, но если вы в  качестве
туриста или по служебной надобности находились в это  время  в  Индии,  вы
помните, в какой спешке вам пришлось выбираться оттуда.
     Как я уже сказал, вечером  в  пятницу  в  1964  году,  точнее,  около
половины двенадцатого, внезапно зазвонил телефон. Я выругался,  сел,  взял
трубку и поднес ее к уху. Надо сказать, что  к  этому  дому  не  подведена
линия городской телефонной сети, за  исключением  специально  проложенного
секретного кабеля, связывающего меня с Белым  Домом,  и  еще  одного  -  с
верхним этажом Пентагона. Телефоны в комнатах  дома  соединены  внутренней
проводкой. Их номеров вы не найдете в телефонной книге.
     - Редер, - отрывисто сказал я.
     Я сразу же узнал голос, ответивший мне. Вы бы  тоже  узнали  его,  вы
слышали его довольно часто в телерепортажах с заседаний Сената.
     - Спускайся ко мне, Док, и поскорее. Фландерс болен!
     Я даже не стал тратить времени на ответ. Я бросил трубку, сунул  ноги
в ботинки, надел брюки поверх пижамы, схватил чемоданчик и кинулся вниз по
лестнице.
     Комната сенатора расположена на втором этаже. Я увидел  пробивающуюся
полоску света из-под двери, и  услышал  голоса,  доносившиеся  изнутри.  Я
толкнул дверь, она не была закрыта на замок.
     - Вот и Док! - произнес кто-то, пока я протискивался сквозь толпу.
     Сенатор сидел на краю постели в расстегнутой пижаме,  а  вокруг  него
сгрудились несколько мужчин, о которых даже президенту было известно очень
мало. В кровати, в которой не так давно отдыхал сенатор, находился  другой
человек.
     Он был полностью одет - носки, пальто, но кто-то снял с  него  туфли,
забрызганные  грязью.  Его  голова  была  откинута  на  подушку.  С  этого
расстояния мне  было  видно,  что  он  не  был  мертв;  его  грудь  тяжело
вздымалась и опадала, и его дыхание казалось  тяжелым  и  затрудненным.  Я
оттолкнул кого-то из полицейских и взял его вялую руку.
     - Что случилось? В чем дело? - спросил я,  ни  к  кому  конкретно  не
обращаясь. Я не ожидал ответа, но неожиданно получил его от сенатора:
     - Ничего. Он только вошел через парадный вход.  Бегли,  дежуривший  в
холле, узнал его и повел его в мою комнату. Он постучал условным кодом - и
я открыл ему. Он вошел и потерял сознание.
     Я глядел на его пальто, нащупывая слабый пульс.
     Его одежда совершенно сухая. А на дворе льет как из ведра. Даже  если
он приехал в такси, как он сумел дойти до дома, не намочив даже волос?
     - Это и я желал бы узнать, - проворчал один из мужчин.
     - Да, иногда происходят странные вещи, - пробормотал кто-то.
     - Чертовски странные. - Я  отпустил  руку  лежавшего  и  открыл  свой
чемоданчик.
     После краткого осмотра я выпрямился.
     - Он не ранен. Ушибов или сотрясения мозга я тоже не обнаружил.  Либо
он потерял сознание от шока - что, судя  по  его  пульсу  и  сердцебиению,
представляется  маловероятным,  или,  что  скорее   всего,   он   напичкан
наркотиками. Но я не  могу  даже  представить  себе,  какой  препарат  ему
введен.
     Я приподнял его  веко.  Глаз  казался  обычным,  зрачки  не  были  ни
расширены, ни сокращены.
     Пока я пребывал в недоумении, мой пациент внезапно открыл  глаза.  На
мгновение он обвел все вокруг осмысленным взором и его взгляд  остановился
на мне. Я спросил негромким голосом:
     - Как вы себя чувствуете?
     - Я не знаю.
     - Вы представляете, где вы находитесь?
     - Естественно. - Он сделал попытку сесть; это ему удалось.
     - Как ваше имя? - продолжал я расспросы.
     - Юлиан Фландерс. - Он улыбнулся и добавил: - А кто же еще?
     Тут вмешался сенатор, спросив:
     - Как вы прошли сюда, оставшись сухим?
     Легкое выражение беспокойства отразилось на его лице.
     - Я не знаю.
     Подошел мужчина, которого я знал как важную шишку  в  государственном
аппарате:
     - Когда вы покинули Индию, Фландерс?
     - Не знаю.
     - Амнезия, - сказал я, понизив голос. - Частичная афазия.
     "Важная шишка" тронул меня за руку:
     - Послушайте, Редер! Можете  ли  вы  дать  заключение  о  возможности
забрать его отсюда? Это можно сделать?
     - Я не знаю, -  ответил  я.  -  Во  всяком  случае,  не  сейчас.  Его
состояние не позволяет. Сердцебиение так далеко от нормы, что опасно  даже
расспрашивать его о чем-либо. Я думаю дать ему успокоительное, - сказал  я
строгим тоном  и,  склонившись  над  своим  чемоданчиком,  начал  готовить
инъекцию.
     - Ему надо будет отдохнуть несколько часов. Возможно после  этого  мы
сможем расспросить его. Он может, конечно, выйти  из  этого  состояния,  и
память его восстановиться, но все зависит от того, выдержит ли  сердце,  -
продолжал объяснять я ситуацию.
     Я сделал ему укол. Тяжелое  дыхание  Фландерса  немного  успокоилось,
пульс также стал немного лучше, но его частота оставалась опасно высокой.
     У доктора свои права. Я дал указание убраться  всем  из  комнаты,  за
исключением начальника секретной службы,  и  попросил  сенатора  подняться
наверх и прилечь на мою кровать; я останусь с Фландерсом. Понемногу в доме
все затихло. Я присел возле Фландерса и, чтобы убить  время  до  рассвета,
курил и размышлял. Он спал до утра, тяжело дыша,  и  во  сне  ни  разу  не
пошевелился. Я понимал, как странен был его сон;  обычно  в  течение  ночи
даже те, кто хвалится, что спит как медведь в берлоге, переворачивается  с
боку на бок пару десятков раз. Фландерс же не шелохнулся ни разу. Если  бы
не хриплое дыхание и равномерное биение сердца, которое я отчетливо слышал
через стетоскоп, можно было бы подумать, что передо мной лежит труп.


     Было  бы  бесполезной  тратой  времени  описывать  события  следующих
нескольких дней. Важные шишки  приходили  и  уходили.  Так  прошли  среда,
четверг, пятница.  Я  отметил  в  истории  болезни  отсутствие  изменений.
Фландерс пришел в себя совершенно неожиданно. Он помнил,  как  его  зовут,
отвечал на простые вопросы, относящиеся к его прошлой жизни,  узнал  жену,
когда агент в штатском тайно провел ее в дом, поинтересовался,  как  дети.
Но как только кто-либо спрашивал его о том, что случилось с того дня,  как
он покинул этот дом с  секретным  пакетом,  который  следовало  нелегально
доставить  в  Индию,  реакция  была  одной  и  той  же:  выражение  полной
растерянности, учащение дыхания и выдавленное "Я не помню."
     В субботу утром меня вызвал сенатор.
     - Редер, вас желает видеть Шеф, он внизу, - сказал он мне, на  что  я
сердито ответил:
     - Я не могу оставить своего пациента.
     Сенатор, казалось, был недоволен моим ответом.
     - Знаете, насколько я могу судить,  нет  никаких  причин,  требующих,
чтобы вы оставались с ним дальше. В роли сиделки могу побыть и я.
     Он дружески толкнул меня.
     - Давай, Док. Полагаю, это важно.
     Расположенный  внизу  зал  совещаний  был  тщательно  изолирован   от
внешнего мира. Естественно, на  это  были  свои  причины.  Но  это  всегда
раздражало меня. Здесь  шла  речь  о  секретах,  ради  обладания  которыми
правительства двадцати государств  лишились  бы  части  своих  плутониевых
запасов. Когда я вошел, охранник у двери тщательно запер за мной дверь.  Я
огляделся.
     За столом сидели несколько мужчин. Кое-кого из них я знал  по  имени,
остальных  по  их  репутации  или  по  фотографиях  в  журналах.  Человек,
восседавший во главе стола, который,  казалось,  распоряжался  здесь,  был
одним из руководителей ФБР. Он заговорил со мной первым.
     - Садитесь, доктор Редер, - вежливо произнес  он.  -  Что  вы  можете
рассказать нам о мистере Фландерсе?
     Я пододвинул стул,  сел  и  кратко  изложил  им  все,  что  мне  было
известно.  Я  старался  быть  предельно  откровенным,   признавшись,   что
происходящее озадачило меня. Когда я завершил свой  отчет,  Шеф  прочистил
горло и поглядел на остальных.
     - Я только хотел бы добавить, - ненавязчивым тоном произнес он, - что
не вижу  нужды  в  том,  чтобы  привлечь  еще  кого-либо  для  медицинских
консультаций. - Он откашлялся. - Доктор Редер, по моему  мнению,  один  из
лучших специалистов в Соединенных Штатах, и никто из  вас  не  мог  бы  не
признать, что пригласить кого-либо извне совершенно невозможно.
     Он перевел взгляд на меня.
     - Существует ли  хоть  минимальный  шанс,  что  к  мистеру  Фландерсу
возвратится память и в ближайшие несколько  дней  он  сможет  говорить?  -
спросил он прямо. - Я могу сказать вам, доктор, что  случай  с  Фландерсом
следует толковать в более широком значении. Если вам удастся  вернуть  ему
память  и  возможность  говорить,  может   быть,   удастся   предотвратить
гигантскую военную катастрофу. Это важнее, чем здоровье Фландерса.
     Последняя фраза мне не понравилась. Как она не пришлась бы  по  вкусу
любому другому врачу. В то же время я сознавал, что Шеф сказал именно  то,
что он хотел сказать. Холодная  война,  в  которой  с  переменным  успехом
участвовала Америка в продолжении последних двадцати двух  лет,  последнее
время несколько потеплела, что  привело  к  сокращению  военных  расходов.
Главные солдаты в этой войне не были одеты в мундиры и не таскали с  собой
базуки и минометы; подобно Фландерсу, они плели и распутывали нити интриг.
Фландерс отнюдь не был пешкой в этой игре;  в  тайной  иерархии  его  ранг
соответствовал по крайней мере армейскому званию бригадного генерала, если
бы существовал способ  установить  это.  Я  понимал,  насколько  отчаянным
должно быть положение.
     -  Мы  можем  испробовать  наркосинтез,  гипноз,  электрический  шок,
наконец. Но я обязан предупредить вас, что сердце Фландерса может в  любой
момент отказать.
     - Это невозможно! - вскричал кто-то. - Как же мы  тогда  узнаем,  что
произошло?!
     Он вскочил и стал стучать кулаком по столу в крайнем возбуждении.
     - Шеф, скажите, наконец, Редеру, почему мы должны  выжать  из  головы
Фландерса все, что там запрятано, прежде чем он умрет.
     Мужчина  во  главе  стола  повернулся  в   его   сторону   и   сказал
умиротворяюще:
     - Конечно, я уже говорил, что доктор Редер достоин полного доверия.
     Наступило непродолжительное молчание. Наконец Шеф начал говорить.


     Я, естественно, был в курсе того, когда Индия закрыла свои границы. В
этот дом в Вашингтоне новости подобные этой поступают непременно, несмотря
на то, что об этом событии в газетах не появилось  ни  строчки.  Возможно,
даже в Пентагоне об этом не было известно. Но мне не  было  известно,  что
сперва Индия отменила все свои военные заказы.
     Об этом я услышал впервые. Около  восьми  месяцев  тому  назад  Индия
совершенно неожиданно  аннулировала  все  военные  заказы,  размещенные  в
Соединенных Штатах и Англии, на поставки вооружения и военные  разработки,
которые  были  необходимы,  по  мнению  США,  для  подготовки  объединения
Свободного  Мира  для  противодействия  государствам  по  другую   сторону
Железного занавеса. Эта акция почти не  была  замечена  миром,  разве  что
резко упали биржевые котировки на Уолл-Стрите. Представитель Индии  в  ООН
произнес очередную речь о разоружении. Предложение  Индии  было  встречено
протестующими выкриками и оставлено без голосования. После этого Индия без
предупреждения закрыла свои границы.
     Подданным Штатов,  Великобритании  и  других  стран  было  предложено
незамедлительно покинуть пределы Индии. Сперва мы опасались, что  действия
Индии  возвещают  резкое  изменение  в  ее  отношении  к  русско-китайской
коалиции; однако данные  радиоперехвата  свидетельствовали,  что  русские,
Китай и Корея также раздражены тем, что  их  подданные  были  бесцеремонно
изгнаны из Индии.
     Затем стали поступать совершенно невероятные известия.
     Индия не вышла из ООН,  хотя  с  разных  фронтов  были  отозваны  все
индийские военные формирования. На раздраженные запросы  все  индийские  и
мусульманские дипломаты отвечали  уклончиво:  мол,  принято  решение,  что
единственным путем к  достижению  всеобщего  согласия  может  быть  только
полное разоружение. Естественно, по нравственным соображениям,  их  ответы
не попали  на  газетные  полосы.  Были  состряпаны  фальшивые  интервью  и
фотографии, чтобы не допустить даже намека на действительное положение дел
для широкой  общественности.  Самолетам,  которые  пересекли  уже  границу
Индии, было приказано  возвращаться  назад,  без  применения  силы,  но  с
угрозами. Морские порты Индия  закрыла,  а  с  севера  пришли  слухи,  что
северные проходы в Индию и гималайские перевалы были завалены путем взрыва
скал.
     По всему выходило, что Индия решила отделиться от планеты Земля.
     - Любому политику было очевидным, - продолжал свой рассказ Шеф, - что
происходит. Индия создала некое тайное оружие  и  занялась  подготовкой  к
завоеванию мирового господства одним  могучим  искусным  ударом.  Если  бы
безмозглые тупицы в  ООН  обладали  бы  хоть  капелькой  здравого  ума,  -
продолжал он, - они бы заключили соглашения с Россией, чтобы  объединиться
и уничтожить  опасность,  грозившую  Свободному  Миру  и  Русско-Китайской
коалиции. Индия, - возбужденно сказал Шеф,  -  предала  Свободный  Мир,  и
должна понести за это наказание. - Шеф  грозно  поглядел  на  сидевших  за
столом и несколько сбавил тон; в общественном мнении все  еще  преобладала
точка  зрения,  распространенная  крикунами-идиотами,  о  том,  что  Индию
населяют индусы, проповедующие ненасилие и неогандизм, проводящие в данное
время акцию разоружения, втайне от всех. И пока мы тянули время, -  кричал
он, - Норвегия неожиданно аннулировала все свои военные заказы. Со дня  на
день она тоже закроет свои границы. Спад в индустрии  вооружений  угрожает
миру глубоким экономическим кризисом!
     Его свирепость прошла и он продолжал,  обращаясь  непосредственно  ко
мне, тоном напуганного человека:
     - Надеюсь, теперь, Доктор, вы понимаете, почему  мы  обязаны  узнать,
что приключилось с Фландерсом. Мы тайно направили его в  Индию,  чтобы  он
выяснил, что там происходит. Примерно неделю тому назад, в понедельник, он
по радио прислал шифрованное сообщение о  том,  что  он  в  пути.  Сегодня
воскресенье. Мне сообщили, что он появился на  крыльце  здания  в  пятницу
ночью. Фландерс наверняка в курсе происходящего в Индии!
     Он встал из-за стола. Я все еще сидел совершенно обалдевший.  В  моей
голове не укладывалось, что может произойти что-нибудь подобное.
     - Я сделаю все возможное, - произнес я хрипло.


     Я испробовал  все  способы,  на  которые  мог  решиться.  Нет  смысла
вдаваться в детали моих лечебных методик, поскольку обывателю они бы  мало
что сказали, и, кроме того, большинство из них все еще засекречены. В  них
нет ничего особенного, но я не желаю провести в федеральной тюрьме остаток
своих дней.
     Во всяком случае, кажется, в  пятницу  ночью  -  это  была  еще  одна
дождливая пятница (прошел почти месяц после того,  как  я  впервые  увидел
Фландерса в кровати сенатора, в сухой одежде и покрытых грязью ботинках) -
я понял, что он готов прийти в себя. Я сообщил Шефу  и  сенатору,  который
присутствовал на вех процедурах, чтобы они включили диктофоны. Времени для
расспросов у них будет немного и, конечно, не  будет  запаса  времени  для
того, чтобы уточнить неясные места в ответах Фландерса.  Мы  могли  только
фиксировать его слова, пока его силы не иссякнут.
     Зажужжал диктофон. Я сделал Фландерсу  укол  и  задал  ему  несколько
проверочных  вопросов.  Почти  сразу  же  его  тяжелое  дыхание  сменилось
нормальным,  стало  спокойным,  хотя  сердцебиение  продолжало  оставаться
опасно учащенным. В этой фазе он не сможет продержаться долго.  Но  память
вернулась к нему и мы были готовы выслушать его. Он начал свой рассказ...


     В комнате воцарилась тишина.  Только  в  приставленном  к  его  груди
стетоскопе  стучали  тяжелые  толчки  его  сердца  и  время   от   времени
поскрипывал  стул  под  одним  из  присутствовавших.  Его  лицо   казалось
посмертной маской, отлитой из желтого воска, его губы  едва  шевелились  и
сквозь них прорывался еле слышный шепот.
     - Шеф... сенатор... док. Мне надо  что-то  сказать...  не  прерывайте
меня - что-то  очень  важное.  Я  не  продержусь  долго.  Я  что-то  вроде
мины-ловушки,   загадки-головоломки.   Они    отослали    меня    назад...
заминированную загадку... если вы сможете разгадать  меня,  вы  тем  самым
получите ответ. Это - последнее испытание.
     На мгновение шепот прервался, и  затем  он  продолжал  свой  рассказ,
как-будто перерыва не было:
     - ...добрался до Индии, куда  был  направлен,  и  не  установил,  где
сейчас  находится  их  правительство.  Шеф,  у  них  вообще   больше   нет
правительства. Только массы счастливых людей.  Голода  нет.  Правительства
нет. Яркие краски, пища, которой  вы  никогда  не  пробовали,  и  корабли,
которые прибывают и уходят каждый день... корабли...
     Я думал,  что  у  него  начался  бред  и  пощупал  его  пульс.  Он  в
раздражении отдернул руку, и я сказал мягко:
     - Какие корабли, Фландерс! Все морские порты закрыты.
     Он засмеялся в ответ, странным, радостным смехом и пробормотал:
     - Не те порты. Я имею ввиду корабли со звезд.
     Сенатор прошептал:
     - Да он же чокнутый.
     - Нет... Док... Шеф, выслушайте, - шепот Фландерса усилился - Я видел
их. Большие корабли, садящиеся на поле.  Большой  космопорт  к  северу  от
Дели. Я видел одного из прибывших со звезд.  Я...  -  он  сделал  паузу  и
утомленно вздохнул. - Боже, я пытаюсь - я доброволец.  Он  попросил  меня,
если я почувствую, что умираю, принести сообщение обратно. Он сказал,  что
я не могу уйти и остаться в живых, поскольку, если они не поверят мне - то
есть, если вы люди не поверите мне - тогда  у  них  не  останется  никого,
чтобы передать послание. Могу ли  я  передать  вам  послание?  Вы  сможете
записать его? После я могу - удалиться - я так устал...
     Шеф начал  вставать.  Я  решительным  жестом,  пользуясь  авторитетом
врача, усадил его на место.
     - Успокойтесь! - обратился я с улыбкой к Фландерсу - Мы слушаем  вас.
У нас есть диктофон.
     Он пробормотал своим ужасным шепотом смертельно больного:
     - Покажите... я хочу видеть его... включите... мои слова...
     Не обращая внимания на раздраженный жест шефа,  я  показал  Фландерсу
диктофон.
     Он откинулся на подушки, улыбаясь. Даже  у  младенцев  я  никогда  не
видел более счастливой улыбки. Он пошевелился и вытянул руку, и я к своему
удивлению  ощутил,  что  удары  сердца  стали  спокойнее.   Внезапно   его
изможденное тело напряглось  и  он  заговорил  другим,  сильным  и  резким
голосом.
     - Люди Америки, планеты, которую вы называете  Землей,  -  сказал  он
строгим тоном.  -  Этот  человек  Фландерс  вызвался  добровольцем,  и  мы
использовали его, чтобы доставить вам наше  послание.  Вот  что  мы  хотим
сказать вам. Вас ждут звезды. Звезды ждут. - После секундной паузы тот  же
резкий, сильный бесцветный голос продолжал:
     - Сто тысяч лет тому назад в этом мире обитали предки человека и  они
были частью великой империи, протянувшейся от солнца к солнцу еще до того,
как ваша планета родилась в лоне вашей маленькой  желтой  звезды.  Великие
природные  катастрофы  сотрясали  вашу  планету.  Многие  из  ее   жителей
эвакуировались, но другие решили остаться в своем родном мире, несмотря на
наводнения, затопление континентов, потопы и гигантские волны. До сих  пор
они расплачиваются за это решение.  Они  возвратились  в  дикость.  Дикари
ничего не знали о космосе.
     После долгой паузы, сенатор нарушил неестественную тишину:
     - Это невероятно! Это...
     - Заткнись! - отрезал шеф, потому что Фландерс, а точнее, чужой голос
через Фландерса, заговорил опять:
     - Допуская, что вы  прошли  большую  часть  дистанции  от  дикости  к
цивилизации, звезды ждут вас. Мы готовы наблюдать. Мы готовы помочь вашему
миру. Мы ставим только одно-единственное  условие:  в  космосе  нет  места
войнам. Мы  настаиваем  на  доверии  и  терпении.  Мы  настаиваем.  Мы  не
показывались до тех пор, пока мы не выяснили, что вы готовы к диалогу.
     Та Страна, которая полностью ликвидирует все свое оружие уничтожения,
та страна, которая закроет свои границы и полностью откажется от контактов
с остальным миром, терзаемым войнами, та нация и жители  будут  приняты  в
Звездное Содружество. Так случилось с государством, которое  вы  называете
Индией. То же происходит с государством, которое вы называете Норвегией, и
которое закрыло сегодня свои границы.
     Приглашения направлены всем государствам.  Сложите  ваше  оружие.  Вы
будете защищены способом, о котором вы не могли даже мечтать. Вы можете не
опасаться, что ваши враги на Земле причинят вам вред, поскольку они, а  не
вы, будут в изоляции.
     Выскажите ваше доверие и волю к ненападению.  Разоружайтесь.  Сложите
свое оружие. Звезды ждут вас.
     Голос становился все глуше и глуше,  пока  не  затих  совсем.  Шум  в
стетоскопе возобновился. Фландерс умирал;  его  хриплое  дыхание,  дыхание
истязаемого прекратилось.
     Я отпустил его запястье.
     - Он мертв, сэр, - сказал я.
     Прежде, чем эта фраза  сорвалась  с  моих  губ,  сенатор  бросился  к
телефону.
     - Соедините меня с Президентом!










Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: