Рэй БРЭДБЕРИ
КУКОЛЬНИК
Мистер Бенедикт вышел из своего домика и остановился на крыльце,
залитом солнцем. Мимо протрусила маленькая собачонка с умными глазами -
такими умными, что мистер Бенедикт не решился встретиться с ней взглядом.
В кованных железных воротах кладбищенской ограды, около церкви, появился
мальчик; мистер Бенедикт вздрогнул под его пронизывающе любопытным
взглядом.
- Вы - похоронщик, - сказал мальчик.
Мистер Бенедикт молчал, заискивающе улыбаясь.
- Это ваша часовня? - спросил мальчик.
- Да, - ответил мистер Бенедикт.
- И все кладбище?
Мистер Бенедикт застенчиво кивнул.
- И все памятники, и могилы, и клумбы?
- Да, - с затаенной гордостью ответил мистер Бенедикт.
Действительно, все это принадлежало ему, ему одному. Удивительная
история! Бизнес, потребовавший от него тяжелого труда и бессонных ночей на
протяжении многих лет, оказался удачным. Мистер Бенедикт начал с
приобретения часовни и церковного дворика с несколькими надгробиями,
зараставшими мхом с тех пор, как городок покинула баптистская община.
Затем он построил маленький красивый мортуарий [покойницкая], - конечно
же, в готическом стиле, - и обсадил его плющом. Потом пристроил позади
маленький домик для себя. Чрезвычайно удобно было доверять усопших мистеру
Бенедикту. "Не нужна похоронная процессия! - гласило объявление в утренней
газете. - Из церкви - прямо в землю, легко, как по маслу! Используются
самые добротные материалы!"
Ребенок продолжал пристально смотреть на него, и мистер Бенедикт
затрепетал, как свеча на ветру, такой беззащитный, открытый... Все живое
заставляло его испытывать сожаление и меланхолию. Мистер Бенедикт всегда
соглашался с людьми, никогда не возражал, не говорил "нет". Кем бы вы не
были, случись вам встретить мистера Бенедикта на улице, он углубится в
изучение вашего носа, или мочек ушей, или пробора своими маленькими
диковатыми глазками, но ни за что не посмотрит вам в глаза; и будет
бережно вашу руку своими ледяными руками, словно это величайшая ценность,
все время повторяя:
- Вы совершенно, неоспоримо, безукоризненно правы...
И каждый раз, разговаривая с ним, вы чувствуете, что он не слышит ни
одного вашего слова...
Вот и сейчас, взмокший от назойливого любопытного взгляда мальчишки,
он повторял: "Ты чудесный малыш..." в ужасе, что может не понравиться
ребенку.
Наконец мистер Бенедикт спустился по ступенькам и вышел за калитку,
не бросив ни одного взгляда на маленькую покойницкую. Это удовольствие он
отложил на потом. Очень важно соблюдать правильную последовательность
действий. Рано думать о мертвецах, ожидающих прикосновения его искусных
рук. Мистер Бенедикт неукоснительно следует заведенному порядку.
Он хорошо знал как довести себя до бешенства. До полудня он бродил по
улицам маленького городка, позволяя живым согражданам подавлять его своим
превосходством; он погружался в свою беззащитность, тонул в ней, заливался
потом, сердце и мозг сжимались дрожащими узлами.
Он остановился поговорить с мистером Роджерсом, аптекарем; и сберег,
сохранил в себе все оскорбительные интонации, насмешки, пренебрежение.
Мистер Роджерс всегда находил пару метких словечек для "могильщика".
- Ха-ха-ха, заливался мистер Бенедикт, в то время как ему хотелось
рыдать от унижения и ярости.
- Да вы сами из них, из холодных! - повторил мистер Роджерс.
- Ха-ха-ха!..
Выйдя из аптеки, мистер Бенедикт встретил мистера Стайвезанда -
подрядчика. Тот все посматривал на часы, показывая, что не собирается
долго болтать с Бенедиктом, торопясь к выгодному клиенту.
- Как дела, Бенедикт? Держу пари, у вас неплохой приработок - зубы да
ногти! Они ведь вам достаются, верно? Я угадал, а?
- Ха-ха-ха... А как ваши дела, мистер Стайвезанд?
- Послушайте Бенни, старина, отчего у вас руки такие холодные?
Ледяное пожатие! Вы что, бальзамировали фригидную бабу? Слышите, что я
сказал? - прорычал мистер Стайвезанд, хлопнув его по плечу.
- Ладно вам, ладно! - бормотал мистер Бенедикт с неясной, бесплотной
усмешкой. - Будьте здоровы!
Встреча за встречей... Мистер Бенедикт, получающий все новые пинки,
казался озером, в котором тонули, все насмешки. Люди бросали в него
галечки - ни ряби на поверхности, ни всплеска, тогда в ход шли большие
камни, кирпичи, валуны! Но озеро было бездонным - ни брызг, ни мути. Озеро
не отвечало.
Он становился все более раздраженным и беспомощным, и упрямо брел от
дома к дому, через новые встречи и ненавидел себя со зрелым, мазохистским
удовольствием. Мысль о предстоящем ночном наслаждении удерживала его на
плаву. Потому он и подвергал себя снова и снова издевательствам этих
тупых, самодовольных скотов, бережно пожимал им руки, всем своим видом
умоляя о снисхождении.
- А, это ты, мясник! - крикнул мистер Флинджер из лавки деликатесов.
- Почем у тебя солонина и маринованные мозги?
Нарастание, крещендо бессилия. С ударом литавр последнего оскорбления
мистер Бенедикт посмотрел на часы - и опрометью бросился назад, домой. Он
достиг вершины, он готов, готов к работе, и доволен собой. Мучительные
обязанности кончились, его ожидало наслаждение.
Он энергично взбежал по ступенькам мортуария. Комната казалась
занесенной снегом. В темноте под простынями угадывались белые бугры
неясных очертаний.
Дверь распахнулась.
Мистер Бенедикт, обрамленный светом, застыл на пороге; голова
горделиво откинута, одна рука поднята в приветственном жесте, вторая с
неестественной строгостью сжимает дверную ручку.
Мастер-кукольник вернулся домой.
Долго, долго он стоял на пороге своего театра. В его ушах гремели
воображаемые аплодисменты. Он не шевелился, только слегка наклонил голову,
признавая заслуженность такой встречи. Он снял пиджак, аккуратно повесил
его на шкаф, одел белый халат, с профессиональной ловкостью стянул все
завязки, затем вымыл руки, поглядывая на своих добрых, добрых друзей.
Удачная неделя; изрядный урожай. Мистер Бенедикт почувствовал что растет,
растет становится все величественней, простирается над своими владениями.
- Как Алиса! - изумленно, радостно воскликнул он. - Выше и выше! Как
интересно!
Ему никогда не удавалось преодолеть свою робость, неуверенность в
присутствии живых - только наедине с мертвыми. С удовольствием и смущением
одновременно, он чувствовал себя повелителем маленького царства - здесь
каждый должен был подчиняться ему, и сбежать не мог никто. И сейчас, как и
всегда, он ощутил облегчение и прилив жизнерадостности, он рос, рос, как
Алиса. "Ого, как высоко, как высоко... вон где голова..."
Он прохаживался между покрытыми простынями столами. Славно, будто
возвратился из кино, с вечернего сеанса: сильный, бодрый, уверенный в
себе. Такой симпатичный, воспитанный, отважный, точь-в-точь герой фильма,
ох какой голос, звучный, прочувствованный. Иногда настроение навеянное
фильмом оставалось с ним на весь вечер - до самого сна. Так чудесно, так
волшебно он себя чувствовал только в кино и здесь - в своем маленьком
холодном театре.
Он прошел между рядами столов, читая надписи на белых карточках:
- Миссис Уолтерс, мистер Смит, мисс Браун, мистер Эндрю. Добро
пожаловать всем и каждому!
- Как дела, миссис Шелмунд? - он приподнял простыню, склонившись
словно над спящим ребенком. Вы сегодня ослепительны, дорогая.
Миссис Шелмунд ни разу в жизни не перемолвилась с ним ни словом, она
плавно шествовала по улицам, словно большая, величественная статуя со
спрятанными под юбкой роликовыми коньками - такой элегантной, скользящей
была ее походка.
- Моя дорогая миссис Шелмунд, - сказал он, придвигая стул и
наклоняясь над ней с увеличительным стеклом. - Кто бы мог подумать, что у
вас такие сальные поры? Это кожная болезнь, дорогая, а все из-за жирной
пищи, жирная пища - вот причина вашей болезни. Слишком много мороженого, и
сдобных пирогов, и пирожных с кремом. Вы так гордились своим ясным умом,
миссис Шелмунд, а меня считали ничтожеством, вот как. Но ваш чудесный,
бесценный ум утонул в море из оранжада, лимонада и крем-соды...
Он начал операцию: подрезав череп по кругу, приподнял крышку и вынул
мозг. Потом взял приготовленную конфетницу и наполнил пустой череп
взбитыми сливками, прозрачными леденцами и карамельками, розовыми, белыми,
зелеными, а сверху розовым кремом сделал надпись "СЛАДКИЕ ГРЕЗЫ". Опустив
на место крышку черепа, он замаскировал следы операции гримом и пудрой.
- Ну, вот! - сказал он, и перешел к следующему столу.
- Приветствую вас, мистер Рэн. Приветствую вас! Ну, как ваши дела,
проповедник расовой ненависти, мистер Рэн? Чистый, белый, отутюженный
мистер Рэн. Чистый как снег, белый как лен, мистер Рэн, ненавидевший
евреев и негров - меньшинства, мистер Рэн, меньшинства, - он стянул
простыню. Мистер Рэн смотрел на него пустыми, стеклянными глазами. -
Мистер Рэн, взгляните на представителя презренного меньшинства - на меня.
Меньшинства беззащитных, запуганных маленьких ничтожеств, решающихся
говорить только шепотом. Знаете, что я сейчас сделаю, мой непреклонный
друг? Во-первых, выпущу вашу кровь.
Кровь стекла.
- Теперь - небольшая инъекция, так сказать бальзамирующей жидкости.
По венам мистера Рэна, чистого как снег, белого как лен, потекла
бальзамирующая жидкость.
Мистер Бенедикт беззвучно смеялся.
Кожа мистера Рэна начала темнеть; стала черной, как ночь, черной как
грязь.
Бальзамирующей жидкостью были чернила.
- Добро пожаловать, Эдмунд Ворт!
Что за тело было у этого Ворта! Мощное, с выпуклыми мускулами,
соединяющими крепкие кости, с грудью как колесо. Женщины теряли дар речи,
когда он проходил мимо, а мужчины с завистью смотрели вслед, мечтая
похитить его тело и навестить в нем свою жену. Но тело Ворта оставалось
его собственностью, и использовалось для таких развлечений, что его имя не
сходило с языка городских сплетниц.
- И, тем не менее, вы здесь, - произнес мистер Бенедикт, задумчиво
разглядывая Ворта. На минуту он погрузился в воспоминания о злоключениях
своего тела, в своем собственном прошлом.
К каким только упражнениям и уловкам он не прибегал, пытаясь добавить
хоть дюйм к своему смехотворно короткому костяку! Стремясь преодолеть
мертвенную бледность, он часами лежал на солнце, но только сгорал, и кожа
повисала неопрятными лохмотьями, становилась розовой, сырой,
чувствительной. И что он мог поделать со своими маленькими, близко
посаженными глазами (пусть даже в них и светился ум) и узким ртом? Вы
можете оставить свое жилье, выгрести и сжечь весь хлам, переехать из
трущоб, отречься от собственной матери, купить новую одежду и машину -
сменить все свое окружение. Но что делать мозгу, мечущемуся как мышь в
мышеловке? Его убивало то, что сменить было нельзя: кожа, тело, голос не
оставляли ни единого шанса попасть в тот прекрасный свободный мир, где
мужчины треплют девушек по подбородку и целуют в губы, пожимают руки
друзьям, угощают ароматными сигарами...
Задумавшись, мистер Бенедикт стоял над телом Эдмунда Ворта. Потом он
отрубил голову Ворта, примостил в гробу на маленькой подушечке, вниз
положил сто девяносто фунтов кирпичей, внутрь сорочки и костюма засунул
маленькие валики и укрыл "тело" до самого подбородка голубым бархатным
покрывалом. Само тело он засунул в камеру рефрижератора.
- Когда я умру, мистер Ворт, я оставлю указания, чтобы мою голову
