Дмитрий Биленкин
Диктатор и время
Мундир диктатора сиял золотом погон, аксельбантов, петличек,
выпушек; костюм посла был черен и скромен. Казалось, диктатор
находится на освещенной стороне вселенной, а вокруг посла стоит вечная
тень. Они были давно и хорошо знакомы, так что наедине могли
обходиться без дипломатического этикета.
- У меня есть важное сообщение, - сказал посол.
- Полон внимания, - сказал диктатор. - Это что еще за ящик?
- Это подарок.
- Предпочел бы долгосрочный заем.
- Алчущий серебра не видит алмазов.
- Мы древняя нация, и нам известна другая мудрость: копающий
алмазы не видит неба.
- А зачем ему небо? Вы меня не проведете. Завтра ваши газеты
напишут, что Великий Сын Народа соизволил принять посла, и в коммюнике
будет красоваться ваш афоризм. Пожалуйста. Но мы молодая нация, мы
предпочитаем деловой язык.
Диктатор сделал едва уловимое движение. Как все властолюбцы, он
ненавидел лишь тех, кто был сильней его. Прочих он презирал. Посла он
ненавидел.
- Вы хотите возразить?
- Что вы! - диктатор привычно улыбнулся. - Кого любишь, с тем не
споришь. Так вы говорите - подарок. Что же находится в этом ящике?
- Футуровизор.
- Что, что?
Посол встал, его костлявое тело с хрустом разогнулось, он подошел
к массивному ящику на столе, нажал какую-то кнопку, и передняя стенка
ящика отошла в сторону. Оттуда глянула панель странного прибора.
Небольшой экран придавал ему некоторое сходство с телевизором.
- Ведь вас беспокоят заговоры? - ласково осведомился посол.
- Нисколько, - отрубил диктатор. - Народ...
- Народ с вами, с вами! Я читаю передовицы ваших газет, когда хочу
побыстрей заснуть. Но вы бы не отказались от возможности знать о
готовящемся перевороте задолго до того, как эта мысль появится в
голове заговорщиков?
- Объясните, - диктатор проворно облизал вдруг пересохшие губы.
- Этот аппарат, - наставительно сказал посол, - позволяет
заглянуть в будущее. О принципе его работы я умолчу - от объяснений
еда не делается вкусней. Вы включаете экран. Вот здесь - временная
настройка. Предположим, вас интересует, как будет выглядеть та площадь
за окном через год - какие там будут висеть плакаты, афиши, ну и так
далее. На экране вы все это увидите. Запасные приемно-передающие
трубки - они приложены - позволят вам засечь будущее еще в некоторых
точках пространства, выбранных по вашему усмотрению. Звук, к
сожалению, отсутствует; аппарат принимает только световую информацию.
Но, надеюсь, и ее окажется достаточно для...
- Не совсем понимаю, - взволнованно перебил диктатор. - Допустим,
я увижу... О господи, как ты допускаешь такие чудеса! Допустим, я
увижу, как вы говорите, будущее. Какая в этом практическая польза? То,
что там произошло, уже произошло!
- Нет, вы все-таки не зря владеете этой страной! - посол чуть было
не похлопал диктатора по плечу, но вовремя удержался. - Вы заглянули в
самый корень проблемы. Но дело в том, что на экране отразится
естественное будущее. То, которое наступит в силу неконтролируемого
хода событий. Если же вы обнаружите, что через год, два, три случится
нечто... гм, не совсем приятное, и уясните цепь обстоятельств,
приведших к нежелательному результату, то кто вам мешает повлиять на
обстоятельства до того, как они возникли? И как только вы внесете
необходимые коррективы, будущее тотчас изменится. Опять же за этим вы
сможете проследить благодаря футуровизору. Понимаете?
- Так... - диктатор быстро зашагал по комнате. - Так... Значит...
Ага! Но подождите... - он круто обернулся. - Почему же вы сами, в
своей стране...
- Потому что у нас демократия, - вежливо пояснил посол. - У себя
мы не можем провести эксперимент в полном объеме.
- Ясно! - Диктатора охватило то чувство подъема, которое он
испытывал при рукоплесканиях толпы. Он распрямился, грудь его
сверкнула золотом. - Благодарю вас от имени народа! Этой услуги мы
никогда не забудем.
- Инструкция приложена. Желаю успеха.
Посол откланялся и вышел - серьезный деловой человек без фантазии,
которая бы шепнула ему, что для христианина он неплохо справился с
ролью дьявола.
Диктатор всегда действовал без промедления, памятуя о том, что
пуля лучший аргумент, а она покидает ствол мгновенно.
Но как он ни торопился, он прежде всего проверил, нет ли чего
подозрительного снаружи кабинета, и лишь потом освободил аппарат от
ящика. Минуты через две остроконечная трубка футуровизора смотрела на
площадь.
Диктатор трижды прочел инструкцию и с трепетом перевел рычаг
временной шкалы на год вперед. Экран засветился. На нем отразилась та
же площадь, что лежала за окном. Так же неистово искрилась брусчатка,
прохожие так же жались в скупую тень пальм, так же врезалась в блеклое
небо стройная колокольня Святой Марии. Но нет: там, на экране, не было
голубей, что сейчас расхаживали по площади, и возле обелиска
Независимости стояли не две машины, а одна.
Что такое?! Руки диктатора задрожали. На стене оперного театра не
было его портрета.
Он подумал: "А может быть, я захочу отдать приказ, чтобы его не
было?" Но прежде чем он это подумал, он уже знал, что никогда этого не
захочет.
Ему стало страшно. Сукно мундира облепило спину, как горячий
компресс.
Лихорадочным движением он навел аппарат на газетный стенд,
находящийся против дворцовых окон, и прибавил увеличение до предела.
Площадь отступила за рамку, газетный лист занял весь экран, но от
волнения строчки прыгали перед глазами диктатора.
Он приказал себе успокоиться. Он еще не разучился приказывать
себе, и строчки успокоились.
В газете были какие-то пустяки. Микрометром диктатор стал
переводить счетчик дней назад. Заголовки, аншлаги, клише, карикатуры
завертелись, как в калейдоскопе.
Стоп! Статья называлась: "Суд над палачами свободы". Первые же
абзацы объяснили диктатору все. "Сейчас, когда мы чествуем
освободителей, поднявших восстание против кровавого тирана, -
полковников Филенсио Граппа, Эндо Сармадо, капитана Хунлея Орка и..."
Диктатор прикрыл глаза. Теперь он знал, когда будет свергнут, кем
и как. Прочее его не интересовало.
Медленно, с закрытыми глазами, диктатор улыбнулся. Так могла бы
улыбнуться свинцовая маска. Теперь он всесилен. С футуровизором ему
теперь ничего не страшно. Даже немилость северян, подаривших аппарат.
Он заранее разглядит все происки. О, у него тяжелая рука, сильная рука
и могучий стремительный ум.
Он поднял трубку.
- Немедленно арестовать и доставить ко мне полковника Филенсио
Граппа, Эндо Сармадо, капитана Хунлея Орка!
Вот и все. Он насладится их растерянностью. А потом уничтожит. Но
сначала он заставит их лизать сапоги. Снимок он велит напечатать в тот
самый день и на том самом месте, где должна была появиться статья "Суд
над палачами свободы".
Боже мой, он теперь может насиловать будущее, словно шлюху!
Прекрасно! Познакомимся с результатом. Портрет по-прежнему висит
на стене - и даже крупнее, чем был. Ага, прохожие преклоняют перед ним
колени. Ну это уж слишком... Хотя почему "слишком"?
Приплясывая от восторга, диктатор перебросил рычаг сразу на три
года вперед. И отшатнулся. Площадь заполняли толпы. Мелькали плакаты:
"Смерть насильнику!", "Да здравствует свобода!" Толпа колыхнулась,
раздалась, и в образовавшемся просвете диктатор увидел поставленного
на колени человека с окровавленным лицом. В груди что-то тихо
оборвалось: диктатор узнал в человеке себя.
Газету будущего. Быстро! Кто подготовил восстание? Имена! Историю
на допрос. Иголки под ногти! Говори, стерва! А-а, вот оно как: сначала
забастовка на заводе "Сито". Студенческие демонстрации. Речи
агитаторов, колебания в войсках. Имена зачинщиков... Уф!
Диктатор сбросил мундир, галстук, ослабил пояс на яйцевидном
животике и продиктовал по телефону приказ: расстрелять поименно
семьдесят девять человек, поставить на территории завода "Сито"
пулеметы, закрыть университет.
Порядок.
Ангелок,
Милый мой,
Приходи на вечерок,
Милый мой... -
мурлыкал диктатор, чувствуя во всем теле приятную легкость.
Он не спешил взглянуть на экран. Он смаковал ожидание, как
проголодавшийся гурман смакует роскошный обед. Все-таки наука
существует не зря. Конечно, зловредные идеи могут быть и у ученых. Но
ничего, пусть живут. Гаркнуть на них на всех - и дело с концом. Народ
одобрит. Народ тоже не любит умников. Народ любит его. Еще не было
парада, на котором народ не рукоплескал бы ему. Ненавидят его только
сумасшедшие. А что, это идея! Надо подсказать писателям: кто хочет
неодобренных сверху перемен - тот психически больной.
Нет, он действительно гений! Шизофрения в жизни есть, значит, она
должна быть и в политике. Это же очевидно!
Диктатор взглянул на экран. Теперь (то есть через три года)
поперек площади висел плакат: "Да здравствует теория политической
шизофрении!"
Диктатор удовлетворенно кивнул. Он уже четко видел основы новой
теории.
Заразных больных изолируют, но не умерщвляют. В целях
нераспространения подрывных идей запрещают и сжигают книги. Впрочем, а
почему заразных больных только изолируют? Надо пересмотреть. Хирург
ради исцеления больного обязан прибегнуть к ампутации. Диктатор ради
исцеления нации обязан прибегать к ампутации голов. И еще: диктаторы
должны быть членами научных академий и носить белые мундиры.
Последний вывод несколько смутил диктатора. Кажется, его
занесло... "Ничего, философы подработают", - бодро решил он. И
передвинул стрелку временной шкалы еще на год.
Плакат исчез, а на месте его портрета висел портрет Маркса.
"Но, но! - успокоил себя диктатор. - Сейчас я выявлю главарей..."
На этот раз список вожаков получился еще более объемистым.
Диктатор продиктовал его охранке и нетерпеливо взглянул на экран.
Портрета не было. Не было и самого здания театра. Сторонясь
развалин, по площади гуляли иностранные солдаты.
"Значит, революция все равно произошла, - тупо подумал диктатор. -
И спасать положение пришлось послу. Но если так..."
Но если так, то ему не продержаться и полгода. Ведь посол,
разумеется, тоже следит за изменениями будущего. И его коррективой
станет своевременное устранение неудачника. Его устранение.
Мозг диктатора был устроен своеобразно. Все свирепое, что делал он
с другими, было мудрым, правильным и служило благу государства. Все,
что делалось против него, было заведомо подлым и гнусным
преступлением. Его мнение всегда было истиной, точно так же, как
мнение противника всегда было ложью. Так был устроен его мозг, так
была поставлена пропаганда, на этом воспитывался народ, иначе и быть
не могло.
Осунувшись, диктатор сидел перед футуровизором, на экране которого
маршировали чужеземные солдаты. Сейчас он тяжело и злобно ненавидел
империалистов. Он всегда их ненавидел, он ненавидел их до того, как
стал диктатором, он ненавидел их, став диктатором, он и стал
диктатором, чтобы поднять народ на борьбу с империализмом, вся его
жизнь была посвящена этому, да, да!
Но как бы ни был удручен диктатор, какие бы чувства им ни владели,
мысль, ища спасения, вертелась в привычной, глубоко выбитой колее, и
ничего нет удивительного в том, что мелькнувшая догадка вполне его
удовлетворила.
Должно существовать абсолютное средство предотвращения бунта и
недовольства!
