Эротическая литература - Эмануэль Арсан

Ванесса

ВАНЕССА 
Эммануэль АРСАН 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА http://russiaonline.da.ru 
 
 
   "Жизнь в конце концов всегда поддерживает тебя, а не смерть".
   Бонфуа. "В ловушке преддверия"
 
Часть I 
ОБЪЯСНЕНИЕ ИЕРОГЛИФОВ 
 
Глава первая 
ПРИЧИНА ИЗГНАНИЯ 
 
   Хат-ан-Шо - так назывался в Древнем  Египте  дворец,  построенный  на
песке. Дворец на песке... Дворец песка... Дворец в  Египте...  Дворец...
Верблюд на песке... Платон... Песчаная равнина... Песок...
   Сквозь дремоту Гвидо  рассматривал  силуэт  груди  стюардессы,  четко
вырисовывавшийся на фоне ярко освещенного  иллюминатора.  Ее  золотистые
волосы с красноватым отливом напоминали ему пхент - двойную корону царей
Древнего Египта. Изгиб рук девушки, уверенно держащей поднос,  показался
ему похожим на предпоследний иероглиф с  той  дощечки,  где  упоминается
Маат Ка Ре Хатшепсутхнем Амон.
   Еще  со  студенческих  лет  Гвидо  испытывал  сильный  и  не   вполне
объяснимый  интерес  к  этой  мудрой  и  загадочной  царице,  решительно
изменившей порядки, которые царили  в  Египте  периода  правления  XVIII
династии. Ее брат и супруг, придя к власти после нее, безуспешно пытался
уничтожить все ее изображения. Приказал даже стереть ее имя с  фиванских
колонн, обелисков и  храмов,  построенных  ею.  Но,  несмотря  на  столь
жестокие гонения, легенда о могуществе Хатшепсут все-таки достигла  ушей
Гвидо, и, что самое странное, ему, Гвидо, накануне отъезда из  Милана  с
помощью одного из поручителей  его  компании  удалось  обнаружить  следы
былого величия царицы.
   А здорово все-таки, когда тебя вспоминают спустя тридцать пять  веков
после  смерти!  "В  любом  случае,-  подумалось  Гвидо,-   пусть   лучше
сомневаются, жил ли ты на самом деле,  чем  совсем  забудут!  Интересно,
удастся ли мне так долго издеваться над смертью и водить ее за нос?  Моя
жизнь запрограммирована в  компьютерах,  но  знают  ли  эти  электронные
архивариусы,  как  законсервировать  особенности  моего  имени,   такого
короткого и такого распространенного, на три с половиной тысячи лет?"
   ...Обнаженная рабыня склонилась перед могущественной повелительницей.
У нее в руках яшмовый кубок, из которого  невольница  должна  пригубить,
прежде чем передать напиток  госпоже.  Она  обязана  также  погрузить  в
жидкость свои малиновые соски. Властительница Верхнего и Нижнего  Египта
молча посмотрела на нежное лоно рабыни и коснулась ее колена...
   ...Колено стюардессы, склонившейся над Гвидо с бокалом шампанского  и
закусками, плотно прижалось к его бедру. Колоннам  ее  бедер  явно  было
тесно в узкой фиолетовой юбке. Широко открытые глаза рассеянно  смотрели
вдаль, не выдавая ни чувств, ни желаний - взгляд античного виночерпия.
   Гвидо пригубил шампанского и  откинул  голову  на  мягкое  изголовье.
Перед его мысленным взором то  появлялись,  то  снова  исчезали  смутные
образы  женщин,  существующие  как  бы  вне  времени   и   пространства,
распадающиеся на отдельные клетки, сверкающие молекулы и  теплые  атомы.
Все расплывалось перед его глазами, превращаясь в  какие-то  черточки  и
точки, как на экране испорченного телевизора...
   А что если вся компьютерная программа не сработает? Ни машины, ни эти
безликие  управляющие,  которые  отправили  Гвидо  в  неизвестность,  не
испытают от этого ни малейшего неудобства. Зато он обратится в ничто.
   Он попробовал забавляться, жонглируя за закрытыми веками комбинациями
цветных точек, составляя из них различные картины вроде тех, что выходят
из-под кисти художников-пуантилистов. Гвидо снова открыл глаза,  уже  не
думая о своем положении и дальнейших перспективах. В конце  концов,  его
акции котируются достаточно  высоко!  Он  широко  улыбнулся  стюардессе,
колено которой все еще прижималось к его бедру. Не обращая  внимания  на
остальных пассажиров, Гвидо погладил бедро девушки и почувствовал, какая
у нее нежная  прохладная  кожа.  Стюардесса  ни  словом,  ни  жестом  не
выразила своей реакции.
   Чересчур тесная юбка не давала руке Гвидо продвинуться еще выше...
   - В мои времена,-  промолвила  повелительница  Двух  Царств,-  рабыни
ничем не прикрывали  свои  округлые  ягодицы.  Кошки  были  священны.  Я
сделала культ богини-кошки государственной религией. А если я из каприза
приказывала  одной  из  своих  подданных  одеться,   она   должна   была
драпировать бедра в прозрачную ткань, которая не скрывала ее прелестей и
не затрудняла доступ к ним.
   Стюардесса, наклонившаяся за  опустевшим  подносом,  словно  прочитав
мысли Гвидо, прижала руки к его животу.
   - О, Джулия!- вздохнул Гвидо. Сейчас она еще  спит  среди  простыней,
пропахших любовью, такая же обессиленная, как и он. И так же, как  и  он
сам, готовая начать все сначала. Такая же одинокая... Надолго ли?
   Гвидо готов был побиться об заклад, что одиночество Джулии  окончится
раньше, чем он вернется! Быть может, она уже  нетерпеливо  просматривает
список кандидатов. Он не терзался сомнениями по поводу того, кто из  них
окажется первым и насколько серьезной будет  конкуренция.  Мудрость  его
нанимателей и легкомысленное отношение  к  собственной  жизни  избавляли
Гвидо от подобных проблем.
   Проплывающий внизу ландшафт из голубого превратился в  коричневый,  а
потом из розовато-лилового - в брынзовый. Стали  видны  высокие  пальмы,
окруженные  тонкими  цилиндрическими  шпилями  из   камня   и   кирпича.
"Небоскребы  веры!  Впрочем,  скорее  вавилонские  башни   легковерия",-
подумал Гвидо и стал готовиться к выходу.
   Такси свернуло с ведущей  из  аэропорта  дороги  на  белые  проспекты
каирских пригородов  и  покатило  по  берегу  грязного  Нила,  осторожно
лавируя в сонной толпе.
   Гвидо почувствовал удивительный аромат эвкалипта, смешанный с гораздо
более привычным запахом пыли.
   После жалобного, словно крик умирающего, скрипа колес на поворотах  и
арабской  велеречивости  водителя,  на  которую   приходилось   отвечать
молчаливыми кивками, Гвидо  испытал  явное  облегчение,  увидев  наконец
вывеску гостиницы. В любом "Хилтоне" он чувствовал себя как дома.
   Впрочем, проникающий даже сквозь закрытые окна песок,  который  Гвидо
увидел  на  подоконнике  своего  номера,   неожиданно   расстроил   его.
Мельчайшие,  невидимые  в  мрачной  комнате  песчинки  каким-то  образом
ухитрялись заполнять все пространство. Гвидо уже чувствовал  их  у  себя
под ногтями и в открытых чемоданах.
   Зеркало и все остальные полированные  поверхности  тоже  были  усеяны
сверкающими, как бриллианты, песчинками. Временами  очередной  неистовый
порыв ветра проносился над городом, заволакивая тучами песка изобилующий
куполами и минаретами пейзаж, в остальное  время  прозрачный  и  четкий,
словно нарисованная на окне картина.
   Несмотря на включенные кондиционеры, у Гвидо пересохло  во  рту  и  в
носу, легкие болели.
   - Это хамсин, сухой ветер пустыни,- объяснил официант, поставив перед
вновь прибывшим заказанное им прохладительное. И добавил не то  вежливо,
не то снисходительно:- Обычно иностранцам  бывает  трудно  привыкнуть  к
здешнему воздуху. - Я необычный иностранец,- улыбнулся Гвидо.
 
*** 
 
   А в это время на другом конце  огромного  города  на  меховом  ковре,
расстеленном под окном, проснулась Ванесса.
   - Вот так-то,- задумчиво сказала она,- мне уже двадцать семь,  три  в
кубе. Мидж еще спала рядом с ней, свернувшись в клубок, словно маленький
ручной леопард. Ванесса склонилась над подругой, пытаясь догадаться, что
заставляет ее  улыбаться  во  сне.  В  эту  ночь  ноги  Ванессы  впервые
скользнули между нежными бедрами Мидж, и ее восхитительные сладкие  губы
слегка приоткрылись...
   Ванесса привела в порядок свои каштановые  волосы,  зачесав  их,  как
всегда, назад.
   Потом скользнула за портьеры и распахнула окно. Улица Юсуфа  Мустафы,
казалось, застыла в сонном оцепенении, несмотря  на  порывистый  знойный
ветер,  полировавший  мелкими  песчинками  фасады  домов,  покрывая   их
коричневым налетом. Как всегда после ночного веселья, у  Ванессы  ужасно
болела голова.
   Все еще обнаженная, она стала накрывать на стол к завтраку  -  в  том
углу квартиры, который сама выбрала для этой цели.
   Мидж открыла громадные темные глаза и с  изумлением  обнаружила,  что
лежит в комнате Ванессы. Ее длинные  вьющиеся  волосы  были  растрепаны,
прекрасный  рот  коптской  еврейки  полуоткрыт,  будто  бы  Мидж  хотела
спросить, что она делает здесь, на этом темном меховом ковре, оттеняющем
бледность ее кожи. Проказливо улыбнувшись Ванессе, она заявила:
   - Я больше не стесняюсь!
   - Докажи!- ответила Ванесса.
   Одним прыжком девушка  выскочила  на  середину  комнаты,  неосознанно
приняв ту же позу распятия, в которой  совсем  недавно  стояла  Ванесса.
Потом  Мидж  облизала  кончик  пальца  и  увлажнила  слюной  свое  лоно.
Клиновидная  поросль  внизу  ее  живота  почти  достигала  пупка,  четко
очерчивая  складку  вульвы.  Продолжая  стоять  прямо,   она   принялась
энергично поглаживать себя и почти сразу же застонала.
   - Продолжай! Иди до самого конца,- приказала Ванесса.
   Мидж погрузила в себя мокрый палец и, задыхаясь, с трудом выговорила:
   - Сейчас, уже скоро...
   Но Ванесса уже не могла ждать. Опустившись на колени у  ног  подруги,
она прижала руки Мидж к своим пышным волосам.  Мидж  раскрыла  себя  как
могла широко. Ванесса жадно прильнула  губами  к  пульсирующему  клитору
девушки и не отпускала ее, пока обессиленная Мидж не свалилась  на  пол.
Тогда Ванесса сжала ее бедра и, запустив два пальца в ее пещеру,  начала
энергично двигать ими, имитируя фрикции мужского стержня. Когда Мидж уже
не могла больше ни кричать, ни  даже  судорожно  подергиваться,  ванесса
легла на нее головой к ногам, так  что  лоно  каждой  из  них  оказалось
напротив рта подруги. Несколько минут они  двигались  в  едином  быстром
ритме - вместе доходили до оргазма, опять начинали ласкать  друг  друга,
снова изливались и вновь двигались без устали.
   Длительность стала теперь неотъемлемой частью их наслаждения. Ни одна
из них не  хотела  достигать  оргазма  первой.  Мидж  утратила  контроль
раньше, но даже после этого Ванесса не хотела останавливаться,  пока  не
взорвалась в последнем экстазе.
   Переезды часто  разлучали  Ванессу  с  теми,  кого  она  любила.  Она
потеряла мать, не знала, где прячется ее  отец.  Разыскивать  его  снова
было выше ее сил.
   Ее мать... Ванесса улыбнулась, представив себе, как эта женщина,  так
непохожая на других каталонок, вдруг узнала бы себя в обнаженной девушке
- своей дочери! Ванесса была уже взрослой, когда  поняла,  что  ее  мать
способна броситься вдогонку за промелькнувшей  на  улице  красавицей  и,
приведя ее домой, раздеть и обучать любви, которая ей  так  нравится.  С
еще большим удивлением Ванесса обнаружила, что идет по ее стопам даже  в
этом. Она и археологию выбрала, чтобы работать по той же  специальности,
что и мать.
   Но Ванесса все-таки  решила  сбежать  из  Барселоны  после  получения
ученой степени. Она оставила там Иньез и навещала мать  только  один-два
раза в год. Почему она выбрала Каир? Потому ли, что Египет  был  страной
археологов? Или потому, что это родина ее отца - человека,  который  без
всяких объяснений и прощаний бросил их почти двадцать пять лет  назад  и
которого они с тех пор не видели?
   Можно понять его нежелание делить  жену  с  другими,  даже  если  эти
другие - женщины. Но почему он отказался от единственной  дочери?  Может
быть, втайне негодовал по поводу ее испанской крови? Не мог  примириться
с тем, что она лишь наполовину египтянка? А если так, то с  какой  стати
он произвел ее на  свет,  женившись  на  иностранке?  Разве  он  сам  не
подтвердил этим поступком, что для любви не существует границ?
   Следуя  примеру   отца,   Ванесса   хотела   быть   космополитом.   И
действительно, знала ли она, какой  язык  для  нее  родной  -  арабский,
испанский,  французский,  греческий,  иврит  или  немецкий?   Разве   ее
интересовала  национальность  мужчин  и  женщин,  которых  она   любила?
Невозможно любить и  при  этом  принадлежать  какой-то  стране,  считала
Ванесса. Ведь любовь дает человеку новые корни, новую родину.
   Когда Мидж, которой ужасно не хотелось идти в  школу,  наконец  ушла,
зазвонил телефон. Окончив разговор, Ванесса наполнила  ванну,  подсыпала
соли и, погрузившись в теплую воду, снова предалась размышлениям.
   -  Мама,  наверное,  тоже  соблазняла  молоденьких  девочек,-   вслух
произнесла  она.  "Я  была  намного  младше  Мидж,  когда  научилась   в
одиночестве наслаждаться своим  телом,-  вспоминала  она.-  И  с  самого
начала делала это несколько раз в день".
   С самого детства, сколько Ванесса себя помнила, всякий раз,  принимая
ванну, она наслаждалась, доводя себя до оргазма. Конечно, это доставляет
большее удовольствие в  совокупности  с  какой-нибудь  новой  фантазией,
поэтому сегодня Ванесса нарисовала в своем воображении  юную  девушку  с
нежным пушком на лобке и многообещающими бутонами  грудей,  которую  она
учила всему, что сама в ее возрасте уже знала. Потом она стала думать  о
незнакомце, который только что ей позвонил.
   Ванессе нравился Ренато, бородатый архитектор  из  Ломбардии,  давший
этому человеку ее телефон. Незнакомец сказал, что только вчера виделся с
Ренато в Милане. И что тот продолжает мечтать  о  домах,  построенных  в
форме цветка розы. Он все такой же скромный,  с  головой  погруженный  в
работу,  все  так  же  любит  хорошее  вино.  Именно  Ренато  убедил  ее
собеседника, что только она, Ванесса, сможет  интересно  рассказать  ему
обо всех достопримечательностях  и  чудесах  этой  страны  и  стать  его
провожатым в пустыне.
   Уже после звонка Ванесса поняла, что  незнакомец  выбрал  для  своего
предложения  самое  неудобное  время.  Она  действительно  работала   по
совместительству гидом, зарабатывая  кое-что  в  дополнение  к  зарплате
сотрудника археологической миссии  ЮНЕСКО.  Сейчас  Ванесса  планировала
поездку в Верхний Египет. Неужели же она должна менять свои планы только
из-за того, что друг ее друга хочет взять ее с собой  в  путешествие  по
Нилу?
   Тем не менее Ванесса согласилась с ним встретиться. Правда, это  было
до того, как теплая ванна умерила ее любопытство. А теперь... Впрочем, в
"Хилтоне" подают вполне сносный ужин. "До конца месяца еще далеко,  а  в
кошельке пусто,- подумала она.- Должна же я  когда-нибудь  научиться  не
бросать деньги на ветер!"
   На что же она все потратила? Конечно, не на тряпки и безделушки.  Вот
книги - другое дело. И антиквариат, который стоит немалых денег.  Вместо
того,  чтобы  следить  за  своим  бюджетом,  не   пренебрегая   дешевыми
распродажами и выгодными предложениями. Хотя, конечно, никто из ее круга
не ломает голову над тем, как сводить концы с концами.
   Это все плоды воспитания Иньез!  Ванесса  надела  платье  из  тонкого
бледно-голубого шелка с темным узором и массивное  серебряное  ожерелье,
привезенное из Эфиопии, покрасила губы светлой  помадой,  подвела  глаза
тоненькими линиями арабской краски. Ванесса знала,  что  это  делает  ее
похожей на одну из египетских богинь. Хотя нельзя сказать, что ей так уж
нравилась Маат, богиня истины и правосудия, но  Маат,  безусловно,  была
привлекательна. Даже танец ее обладал могучей  притягательной  силой,  и
мужчины ее времени должны были постоянно  в  нее  влюбляться.  Статуэтка
сидящей Маат со  страусовым  пером  на  голове...  Высеченная  из  камня
богиня, держащая на коленях древний крест  анх,  символ  вечности,  была
одним  из  тех  сокровищ,  приобретение  которых  немало  способствовало
разорению Ванессы. Выходя из комнаты, она подмигнула богине.
 
*** 
 
   В баре "Хилтона" сидел только один привлекательный мужчина, и Ванесса
пошла прямо к нему. Он вежливо встал навстречу и  представился  -  Гвидо
Андреотти,  потом  порадовал   слух   Ванессы   изысканным   итальянским
комплиментом:
   - Должен признаться, Ренато Бомбо меня не обманул!
   - Меня он тоже не разочаровал,-  улыбнулась  Ванесса.-  Как  он  там?
Подумывает о возвращении сюда?
   - Ренато просил, чтобы я вас поцеловал от его имени,- сказал Гвидо. И
очень удивился, когда Ванесса подставила ему щеку, но  учтиво  поцеловал
ее.
   - А вы совсем не похожи на Ренато,- поделилась Ванесса  с  ним  своим
первым впечатлением.
   У Ванессы не было особого желания продолжать  это  знакомство.  Гвидо
показался ей довольно  скучным  и  самоуверенным  снобом.  Ванесса  даже
подумала, что он очень беспокоится, как бы не помять свой  новый  модный
костюм и не растрепать красивые темные волосы.
   - Я никого не знаю в Египте, кроме  одной  царицы,  которая,  похоже,
нравится только мне одному. Ее знают под именем Маат Ка Ре Хатшепсутхнем
Амон...- сказал Гвидо.
   - Хатшепсут была сукой,- перебила Ванесса,- но Маат моя  богиня.  Где
вы на нее наткнулись?
   - На богиню? Нигде. И на фараоншу тоже. Просто мне нравится рисовать,
как ее несут обнаженные рабыни.
   - Мы не могли жить в одну эпоху,- вздохнула Ванесса.- И мы никогда  с
ней не встретимся.
   - Давайте договоримся о будущем,- предложил Гвидо.- Честно говоря,  я
не знаток истории, но у меня много времени на учебу.
   - Вы хотите учиться у меня?- поразилась Ванесса.
   - Разве это не ваша специальность?
   - Нет. Я чернорабочий, землекоп. Собираю черепки.
   - Ну, это то же самое. Ренато говорит,  что  заниматься  практическим
делом - значит быть специалистом.
   - Ренато очень милый, но он об этом ничего не знает. Вы хотите помочь
мне в раскопках?
   - Помочь в раскопках?
   - Извините, да...
   - Но меня больше интересуют люди, чем то, что лежит в земле.
   - Люди?
   - Да, человеческие существа.
   - Замечательно, но разве это профессия?
   - Я писатель,- объяснил Гвидо.
   - А!
   Гвидо почувствовал себя неуверенно, но продолжал настаивать:
   - Я, конечно, не достиг уровня Ренато. Но я его друг. Может быть,  вы
все-таки согласитесь сделать для меня малую часть того, что сделали  для
него?
   - Малую часть?
   - Я хочу сказать, что вы всюду его сопровождали, даже в Судан. Вы три
месяца не расставались с Ренато...
   - Даже больше - девяносто девять дней.
   - Может быть, вы все же согласитесь  стать  моим  гидом  и  учителем,
пусть даже вы не будете заводить меня  так  далеко  и  тратить  на  меня
столько времени?
   - Я не подготовлена к сопровождению секретных агентов.
   - Что? А, понимаю...- Гвидо громко расхохотался,  и  это  понравилось
Ванессе.- Уверяю вас, вы ошибаетесь! Я не имею  к  этим  делам  никакого
отношения. Ренато говорил мне, что  вы  позитивист  или  материалист.  Я
точно не помню. А может, рационалист?
   - Я не "ист". Даже не турист. И я сопровождала Ренато не  ради  того,
чтобы посмотреть страну, и даже не  потому,  что  хотела  спать  с  ним.
Просто мне нужны были деньги. Я выполняю работу драгомана,  переводчика,
чтобы обеспечить себе хорошую жизнь. Но я не стану заниматься чем попало
ни за какие деньги, хотя и не работаю бесплатно.
   - Я же не предлагаю  вам  сопровождать  меня  задаром!-  с  некоторым
раздражением ответил Гвидо.
   - К сожалению, у меня сейчас полно заказов. Извините,  что  отняла  у
вас столько времени.
   - Мне не нужно, чтобы вы показывали мне то, что  вам  уже  известно,-
продолжал настаивать Гвидо.- Я  считаю,  что  мы  вместе  сможем  узнать
что-то новое.
   - Новое?- удивленно переспросила Ванесса.
   - Совершенно новое .и не известное никому.
   Ванесса широко раскрыла глаза от изумления.
   - Вы нужны мне не в своей обычной роли гида-переводчика, а в качестве
археолога,- объяснил Гвидо.- Вы настоящий археолог. Сделанный вами выбор
показывает,  что  у  вас   есть   страсть   к   исследованиям.   Вы   не
довольствуетесь тем, что  известно  другим  людям,  а  стараетесь  найти
новое, о чем не знает никто.
   Ванесса благожелательно улыбнулась,  и  Гвидо,  облегченно  вздохнув,
снова заговорил:
   - Если вы найдете древнюю реликвию, копии или даже единственная копия
которой уже есть в музее, то это, я уверен, не принесет вам радости.  Вы
будете счастливы, только  открыв  нечто  новое,  о  чем  никто  даже  не
подозревал, в некотором смысле даже что-то изобретете.
   - И вы действительно думаете, что мы вдвоем сможем что-то изобрести?-
улыбнулась Ванесса.
   - Не знаю, но хотел бы попробовать.
   Она немного подумала и медленно произнесла:
   - Это судьба. Но что заставляет вас думать, будто мы поладим?  Только
ничего не говорите о моих глазах, носе и сосках. Иначе вы все испортите.
   - Я не хочу играть с вами в эти игры. Я знаю о  вас  только  то,  что
рассказал мне Ренато, и не  питаю  иллюзий  относительно  полноты  этого
знания. Но мне ужасно хочется, чтобы вы приняли мое предложение.
   - А вы знаете, мистер Андреотти?..
   - Нет, о чем? ,
   - Что я не имею ни малейшего понятия о сути вашего предложения.
   В это время внимание Гвидо привлекла с шумом вошедшая в  бар  большая
компания. Все женщины были ошеломляюще красивы и элегантны. На них  были
платья с очень глубокими декольте и плотно облегающие юбки с  разрезами.
Шеи и запястья украшали драгоценности. Ванесса  с  одобрением  отметила,
какой интерес вызвала у него эта неожиданная выставка мод.
   Одна из девушек, показавшаяся Гвидо самой красивой, заметила  Ванессу
и радостно приветствовала ее. Потом освободилась от державшей ее руки и,
проскользнув между  столиками,  поцеловала  Ванессу  в  губы.  При  этом
движении глубокий вырез платья полностью открыл взгляду Гвидо ее грудь.
   Ванесса  обняла  девушку,  удерживая  ее  в  этом  положении.   Гвидо
догадался, что она хочет порадовать его этим зрелищем.
   Когда девушка вернулась к своей компании, Ванесса спросила:
   - Ну, как она вам понравилась?
   - Она великолепна,- признался Гвидо.- Вы отлично выбираете друзей...-
И добавил, не давая Ванессе времени предложить ему познакомиться с  этой
девушкой поближе: - Видите, у нас и вкусы сходятся. Это хороший признак.
   Следующий поступок Ванессы застал его врасплох.  Ничего  не  отвечая,
она вдруг тяжело  навалилась  на  плечо  Гвидо.  Он  хотел  было  обнять
Ванессу, но вовремя остановился. Следующие несколько минут он ничего  не
говорил и не двигался. Ванесса казалась спящей. Наконец она  выпрямилась
и посмотрела собеседнику прямо в глаза.
   - Ну?
   - Вы знаете о том, что здесь есть дворец, затерянный в пустыне?
   - Хат-ан-Шо,- кивнула Ванесса.-  Это  не  здесь.  Этот  дворец  очень
далеко отсюда. В Сивахе - оазисе где-то на краю света.
   - Это одно из мест, куда я хочу попасть.
   - Туда никто не может попасть.
   - Неужели это не заставляет вас туда стремиться?
   Ванесса немного подумала и ответила с обезоруживающей откровенностью:
   - Конечно. Но почему я должна стремиться попасть туда вместе с вами?
   - Теперь я вижу,  что  действительно  вам  не  поправился,-  вздохнул
Гвидо.
   - Не пытайтесь поразить меня громкими фразами,-  медленно  произнесла
Ванесса.- Лучше расскажите, только на этот раз откровенно, почему вы так
хотите попасть в Хат-ан-Шо вместе со мной.
   - Об этом я уже говорил,- пожал плечами Гвидо.
   - Нет. В Каире множество гидов и переводчиков гораздо лучших, чем  я.
Много более знающих историков и археологов.
   -  Что  вы  хотите  этим  сказать?-  возмутился  Гвидо,   как   будто
единственной целью его приезда было уговорить Ванессу.
   - Ладно, давайте пофилософствуем, если вам так нравится,- усмехнулась
Ванесса.- Скажите, наш разговор кажется вам  откровенным?  Если  мужчина
приглашает женщину на ужин, он что - хочет обменяться  с  ней  новостями
или поболтать о географии? А если у него другое на уме, почему бы ему не
перейти прямо к делу и не спросить .обо всем  открыто?  Может  быть,  он
стыдится своих намерений? Но дело даже не в этом. Причина в том,  что  у
него нет соответствующих слов! Мы часто лицемерим только потому, что  не
можем высказать свою мысль.
   Гвидо взглянул на нее с прежней веселой улыбкой.
   - К вам, по крайней мере, это не относится!- заявил он.- А почему  вы
не сказали этого сразу? Может, просто хотели допить коньяк и уйти?
   - Точно. Но сейчас мне хочется потанцевать. А чего  я  захочу  потом,
пока не знаю.
   Дискотека,  конечно,  была  переполнена.  Но  официант,   старательно
пытавшийся подражать американской кинозвезде  Джону  Трэволту,  все-таки
нашел для них уголок.  В  тот  вечер  динамики  были,  как  ни  странно,
включены на полную мощность, поэтому, чтобы быть услышанным, приходилось
повторять каждое слово по  несколько  раз.  Но,  несмотря  на  это,  они
продолжали беседу.
   После нескольких танцев Гвидо предложил немного отдохнуть.  Места  за
их столиком было достаточно, но Ванесса села так близко,  что  оказалась
почти у него на коленях. Она подала Гвидо бумажную  салфетку,  чтобы  он
вытер пот со лба.
   - У вас такие нежные руки!- улыбнулся  Гвидо.-  Вы,  наверное,  часто
себя ласкаете?
   - Странная логика!- расхохоталась Ванесса.- А впрочем, вы правы.
   Гвидо почувствовал, как  расслабленные  и  податливые  бедра  женщины
прижимаются к нему. Растущее возбуждение быстро  подавило  все  мысли  о
необходимости держаться в рамках приличий. Свободной рукой он поднял  ее
юбку, полностью оголив ноги.  Ванесса  казалась  скорее  довольной,  чем
оскорбленной. Гвидо почувствовал, как твердеет, наполняясь  кровью,  его
член. И увидел темный треугольник густых волос. Естественно, первой  его
мыслью было: "О, она не носит трусы!" Он мысленно выругал себя,  что  не
догадался об этом раньше. До сих пор Гвидо гордился  своей  способностью
сразу определять, к какой из двух категорий относится  женщина  -  носит
она нижнее белье или нет. Эти категории, по его убеждению, делят  сейчас
мир так же, как в древние времена добро и зло.
   - Давайте потанцуем еще!- предложила Ванесса. Гвидо неохотно повел ее
в толпу на танцевальной площадке, вертящуюся под "Би Джиз". На этот  раз
он старался, чтобы нижние половины их тел едва соприкасались: нельзя  же
начисто игнорировать условности! Ванесса быстро  приняла  новые  правила
игры. Пожалуй, даже слишком быстро, подумал Гвидо. Эффект, произведенный
на него Ваной вначале, несколько ослаб. Вблизи  она  показалась  слишком
предсказуемой.
   Ванесса сразу заметила эту перемену и предложила снова сесть.
   Гвидо очень хотелось, чтобы на лице девушки вновь  появилась  улыбка.
Он  расстегнул  верхние   пуговицы   ее   платья,   обнажив   груди.   И
действительно, угрюмость Ванессы как рукой сняло.
   Гвидо начал ласкать эту восхитительную грудь, потом стройные  ноги  и
между ними, что, конечно же, сразу заметили  их  соседи.  Вана  легонько
сжимала  член  Гвидо  сначала  через  брюки,  а  потом,  расстегнув  их,
попыталась вытащить его наружу...
 
*** 
 
   Сухой  щелчок  задвижки,  кажется,  еще  надежнее   отделил   их   от
условностей и обычаев, остального мира, чем закрывшаяся  за  ними  дверь
номера Гвидо. Он даже не посчитал необходимым вытащить  из  холодильника
бутылку шампанского, как  обычно  поступал  перед  тем,  как  поцеловать
приведенную в гостиницу женщину.
   Ни слова не говоря, Гвидо сам  раздел  Вану  и  только  после  этого,
любуясь ее наготой, спросил:
   - Ты когда-нибудь носила нижнее белье? Она покачала головой.
   - Неужели никогда?- Гвидо обнял Ванессу, и она поцеловала его в губы.
   - Никогда. Вообще никогда.
   - Я сразу это заметил, как только ты вошла в бар,- соврал Гвидо.
   Она улыбнулась и, продолжая касаться губами губ Гвидо, спросила:
   - И поэтому ты меня захотел?
   - Я не люблю женщин, которые носят панталоны.
   - Нужно было сразу мне это сказать, а не ходить вокруг да около.
   Она так сильно прижалась низом живота к его  возбужденному  естеству,
что Гвидо пришлось  несколько  сдержать  ее  активность,  дабы  избежать
слишком быстрой и бесполезной развязки.
   - Я люблю, когда люди не стыдятся делать  то,  что  им  "  нравится,-
сказала Ванесса.
   - А как тебе нравится?
   - Всегда по-разному и никогда так, как другие.
   - И ты не отдаешь чему-либо предпочтение?
   - Не хочу себя ограничивать.
   - А есть ли что-нибудь, что тебе не нравится?
   - Да. Мне не нравятся люди, которые стыдятся собственного  тела.  Или
своих желаний.
   - И твоя мораль допускает все?
   - Все, что делает человека счастливым, не делая при этом  несчастными
других.
   - Но как я узнаю заранее,  доставит  ли  тебе  удовольствие  то,  что
приятно мне?
   - Ни ты, ни я не можем знать заранее. Нужно пробовать.
   Эрекция Гвидо всё усиливалась, и разговор их вовсе  не  способствовал
успокоению. Он подвел Вану к  краю  кровати  и  заставил  опуститься  на
колени, прижимаясь лицом к шелковому  покрывалу.  Руки  Гвидо  обхватили
талию женщины, заставляя ее еще больше выпрямить спину. От этого ягодицы
Ваны обрисовались со скульптурной четкостью. Гвидо так вдавился  в  них,
что его колени коснулись бедер Ваны.
   Наклонившись, он  начал  облизывать  влажную  ложбинку  ее  поясницы,
уделяя особое внимание двум глубоким ямочкам прямо над ягодицами.  Потом
переключился на лоно. Скоро он снова вернулся к ягодицам и целовал  щель
между ними, пока  она  не  увлажнилась.  Вана  стонала  от  наслаждения.
Наконец он проник в нее - настолько легко, что подумал:  "Наверное,  это
для нее обычная практика".
   Он хотел похвастать перед Ваной, что переспал  с  женами  всех  своих
друзей.
   - Всех друзей,- пробормотал он в экстазе.- Всех до единого!
   Но Гвидо не был уверен, достаточно ли они  с  Ваной  уже  близки  для
таких откровений. Лучше он сейчас использует этот восхитительный  зад  и
получит от него максимум удовольствия. А может  быть,  после  этого  они
перейдут и к другим, наслаждениям...
   Интересно, она действительно еще не замужем? Так  было,  когда  здесь
был Ренато, но с тех пор Вана вполне могла вступить в брак. Ну  конечно,
она должна была так поступить! Иначе петух Гвидо не чувствовал бы себя в
ней так легко... "Вот если бы на нас  посмотрел  ее  муж!-  фантазировал
Гвидо.- Интересно, как бы ему понравилось, что я только что познакомился
с его женой и вот уже скачу на ней верхом?! Хотел бы я, чтобы он увидел,
как я вхожу в его собственность!"
   Эта фантазия возбудила Гвидо до такой степени, что он не  мог  больше
сдерживаться. Но кончать ему еще не хотелось. Он не  двигался,  пока  не
появились первые  спазмы.  Именно  в  этот  момент,  поражая  его  своей
догадливостью, Вана, до сих пор остававшаяся неподвижной,  начала  мягко
сокращать мышцы и двигать тазом влево-вправо, вверх-вниз...
   - Хорошо,- задыхаясь пробормотал он,- продолжай!
   Гвидо тоже вращал бедрами, не прекращая при этом движения.
   - А как ты?- спросил он.- Тебе  нравится?  Вана  не  ответила.  Тогда
Гвидо положил руку  ей  на  клитор  и  начал  поглаживать  его.  Ванесса
застонала.
   - Сейчас, вот сейчас!- пробормотала она, потом громко  вскрикнула  и,
достигнув кульминации, потеряла сознание.
   Она пришла в себя, почувствовав, что Гвидо из  нее  выходит.  Неужели
они спали соединенные, сами того не сознавая?
   Ванесса повернулась, поцеловала своего партнера в щеку и взяла в  рот
только что пронзавшее ее копье...
   На следующее утро Гвидо захотел использовать уже ее лоно. Это было бы
в первый раз, но Вана не позволила.
   - Нет!- сказала она.- Сделай по-другому.
   Гвидо был послушен.
 
Глава вторая 
ЧЕРНАЯ ТУМАННОСТЬ 
 
   На камышовые циновки, способ изготовления и форма которых,  наверное,
ни разу не менялись за те пятьдесят веков, что их плетут на этом  клочке
земли, сжатом со всех сторон семью пальцами  могучего  Нила,  Ванесса  и
Мидж поставили красные полированные чаши  с  плавающими  в  них  цветами
белого и  красного  жасмина.  Легкий  ветерок  донес  в  комнату  аромат
жареного мяса и печеного хлеба.
   Вана задернула шторы и  зажгла  свет.  Эта  большая  комната  в  виде
трапеции с вогнутым основанием вместе с ванной, декорированной  мозаикой
и медью, составляла всю ее квартиру. Погруженная в призрачный  полумрак,
из которого мерцание  свечей  временами  выхватывало  фрагменты  резного
рельефа, комната, казалось, покачивается вокруг тихо сидящих женщин.
   Рядом с безруким и безголовым  торсом  из  песчаника,  по  изъеденной
временем груди которого уже невозможно было определить,  принадлежал  он
мужчине или женщине,  взлетал,  словно  окаменевший  зеленый  фонтан,  к
самому потолку папирус с зубчатым стволом  и  блестящими  листьями.  Его
прислали Ванессе из Тринакрии, потому что в долине Нила это растение уже
полностью исчезло.
   Хозяйка квартиры переставила на другое место терракотовую статуэтку с
крошечной головой, плоской грудью и огромным фаллосом, изготовленную  на
одном  и  давно   исчезнувших   греческих   островов.   Ванесса   любила
переставлять предметы в квартире так же, как и менять свою внешность.
   Библиотека занимала две из четырех стен. Одни  полки  были  заполнены
книгами, на других, почти пустых,  размещались  потемневшее  от  времени
бронзовое изображение женского полового органа,  ветвь  белого  коралла,
какие-то морские ископаемые и большой,  как  персидская  роза,  гипсовый
цветок, боги Древнего Египта - пес Анубис, Хорус  в  священном  головном
уборе, конечно, Маат и еще одно изваяние лона  -  на  этот  раз  моделью
служила сама Ванесса.
   Другие стены были украшены фотографиями песчаных дюн, открытого моря,
зеленых и золотых надкрыльев насекомых и обнаженных девиц.  Фотоаппараты
Ваны - красивые и дорогие черные инструменты со сверкающими, как топазы,
линзами - тоже лежали на полке  из  толстого  стекла,  как  произведения
искусства. Впрочем, они  действительно  таковыми  являлись.  Одну  стену
полностью занимали три огромных сцепленных  ромба  -  один  черно-белый,
второй    красно-белый,    а    третий,    расположенный    в    центре,
черно-красно-белый. Ванесса отрицала какое бы  то  ни  было  мистическое
значение этого современного триптиха, созданного ее другом  из  Венеции.
Она бы, конечно, могла объяснить его как эротический символ, но стоит ли
приписывать работе художника какой-то смысл, кроме желания нести  в  мир
красоту, желания, без которого художник просто не может существовать!
   Были в этой комнате  и  другие  украшения.  Большая  панель  рядом  с
гипсовым цветком изображала удаленное на миллионы  световых  лет  ночное
небо  со  взрывающейся   посередине   черной   туманностью,   усеивающей
искривленное пространство комнаты лепестками погасших звезд.
   В комнате не было мебели, кроме  книжных  полок,  нескольких  толстых
подушек и мехового ковра на полу. У Ванессы не было ни кровати, ни стола
со стульями, ни сундуков. Писала она  лежа  на  ковре.  Она  никогда  не
готовила дома, а приносило еду из ближайшего  дешевого  ресторанчика.  В
углу возле книжных полок стояла электроплитка для  приготовления  чая  и
кофе. Одежда хозяйки висела в узком шкафчике в ванной. Там же лежала  ее
пижама -в ней Ванесса проводила большую часть времени.
   Комната была освещена малиновым светом - видимо, в  знак  уважения  к
Эдгару По. Светильниками служили  стоящие  на  полу  свечи  и  лампы  из
перфорированного кирпича.
   Из невидимого магнитофона доносилось приглушенное пение, своеобразный
контрапункт четырех или пяти голосов, нежный и  исполненный  совершенной
гармонии.
   - Это  музыка  пигмеев,-  объяснила  она  вошедшему  Гвидо.--  Хочешь
поймать кайф?
   Гвидо кивнул, продолжая молча разглядывать Мидж.
   - Никое придет позже,- сказала Ванесса.
   - Какой Никое?
   - Это человек  из  вашего  посольства.  Насколько  мне  известно,  он
пользуется большим влиянием.
   На Мидж была легкая накидка, ниспадающая сотнями прозрачных  складок.
В таком одеянии Гвидо хотел видеть стюардессу, когда летел из  Италии  в
Египет. Материя, обернутая вокруг бедер,  груди  и  одного  плеча  Мидж,
оставляла второе плечо обнаженным. Большие груди девушки были  разделены
массивной подвеской из золотых звеньев.  Ее  соски,  .казалось,  вот-вот
прорвут легкую ткань..
   Всякий раз, когда она проходила мимо свечи, пламя как бы обнажало ее,
выделяя очертания стройных ног. У Мидж были удивительно тонкие и длинные
ноги, предназначенные скорее для бешеной  первобытной  погони,  чем  для
спокойных прогулок.
   Длинный разрез  юбки  полностью  открывал  ноги  Ванессы,  стоило  ей
сделать хоть один шаг. Волнистая,  но  плотно  облегающая  материя  была
нескромностью совсем иного рода, чем прозрачное одеяние Мидж. Однако обе
они выглядели не просто чувственно, но очень  эстетично.  "Чтобы  понять
Ванессу,-  подумал  Гвидо,-  нужно  уразуметь  ее  ошеломляющее,   почти
мучительное чувство прекрасного".
   Поразмыслив,  он  решил,  что  это  качество  возникло  у  нее  не  в
результате  изучения  художественных  теорий  прошлого,  а  скорее   как
предчувствие морали будущего.
   - Нет, только не мораль,- перебила его  Вана,  когда  Гвидо  высказал
свое предположение вслух.- Меня тошнит от любой морали. Лучше назови это
своего рода наукой.
   - Оккультной наукой?- рассмеялся Гвидо.
   - Ни в коем случае! Я ненавижу все тайное и священное.
   Она плотно прижалась низом живота к ноге Гвидо и снова заговорила:
   - Я бы хотела, чтобы ты тоже показал себя. Мне не  нравится,  что  ты
все время прячешься.
   - Ты сейчас  употребила  выражение,  которое  сама  отрицала:  "я  бы
хотела",- поддразнил Гвидо.
   - Ты что, хочешь лишить меня права противоречить  себе  самой?  Гвидо
снова почувствовал, что  за  несколько  дней  знакомства  успел  познать
далеко не все грани этого сложного характера.
   - Я не хочу быть чем-то завершенным, округлым,- сказала ему пару дней
назад сама Ванесса, когда они попали в район города, предназначенный  на
снос.- До самого смертного часа мне нужно  постоянно  иметь  возможность
выбора, вести реконструкцию без плана.
   На следующий день она снова заговорила об этом, когда  они  проходили
мимо базальтовых  статуй  с  выветрившимися  носами  и  лбами,  разбитых
таблиц, кусков расколотых  изображений  птиц  и  сфинксов  с  невидящими
глазами.
   - Видишь, их вечности пришел конец. Они предоставляют нам возможность
изобретать новое.
   - Я думал, что боги существуют вечно,- пошутил Гвидо. -Разве  они  не
продолжают жить в Сивахе, как  и  люди,  которые  в  них  верят,  -  вне
времени?
   - Время существует только для тех, кого оно увлекает своим течением,-
ответила она.
   - Мои боссы смотрят на будущее иначе.
   - У тебя есть боссы? Значит, ты раб. Так что  не  суетись,  раб!  Раз
твое время принадлежит не тебе, трать его спокойно!  Не  теряй  времени,
торопыга!- подзадорила его Ванесса, отвернувшись от итальянца, но прежде
чем он успел ее обнять.- Скорее целуй Мидж!
   Юная коптка приоткрыла  навстречу  Гвидо  нежные  губы,  благоухающие
ароматом каких-то африканских фруктов.
   Может быть, потому, что его тянуло к ней еще сильнее, чем к  Ванессе,
Гвидо стал искать недостатки этого юного тела, которое обнимал впервые в
жизни.
   Груди Мидж были чересчур полными для ее тонкой талии, а плечи слишком
хрупкими. Кожа  бледная,  слишком  много  волос  для  такого  маленького
личика. Но, несмотря на все это, Гвидо почувствовал желание.
   Вана обняла их обоих за шею и,  втиснувшись  посередине,  по  очереди
поцеловала Гвидо и Мидж в губы, укусив обоих за язык. Руки Ваны отыскали
фаллос Гвидо, и пальцы Мидж тоже  ласково  коснулись  его.  Обе  женщины
соскользнули на пол, и их губы  соединились  вокруг  возбужденной  плоти
мужчины. Гвидо не знал, в чей рот он вошел раньше. Скоро его перехватили
другие губы, и он  приспособился  быстро  переходить  из  одного  рта  в
другой.
   Он по-разному наслаждался, попадая  то  в  нежные,  шелковистые  губы
одной, то в горячие и влажные - другой. Но не мог  определить,  чей  рот
нравится ему больше и кому вообще он отдает  предпочтение.  О,  если  бы
войти в обеих сразу!
   С улицы донеслись какие-то крики. Гвидо показалось, что  он  услышал:
"Амон! Аллах..."
   Он наклонился вперед и сжал одной рукой грудь Ваны, а другой -  Мидж.
Но он не хотел больше сдерживаться. Разве не  пришло  время  действовать
подобно богу и сделать мираж вечным? Вана сразу почувствовала  это,  как
она всегда чувствовала все. Ее пальцы крепче обхватили торчащее древко и
заскользили по нему вверх и вниз, от кончика  до  основания.  Гвидо  был
счастлив, что теперь она ласкает его не с прежней  нежностью,  а  именно
так, чтобы он достиг оргазма.
   Свободная рука Ваны  легла  на  затылок  Мидж,  чтобы,  когда  спазмы
достигнут кульминации, Гвидо глубже проник в горло девушки.
   Потом, когда все трое отдохнули  и  грызли  фисташки,  ожидая  нового
гостя, Мидж начала перебирать струны маленького  плоского,  похожего  на
цитру инструмента и тихо запела:
 
   Мой бог, мой любимый!
   Как сладко мне плавать,
   Обмывать себя перед приходом твоим.
   Я позволю тебе красоту мою видеть,
   Когда моя льняная туника
   Промокнет насквозь.
   А потом я в воду войду с тобой
   И будет скользить меж моих пальцев
   Чудесная красная рыба.
   Приди же ко мне!
   Смотри на меня!
 
   Девушка зачерпнула из чаши пригоршню воды и брызнула себе  на  грудь.
Прозрачная ткань плотно прилипла к телу.
   - Этой поэме три тысячи лет,- объяснила Ванесса.-  Ее  пели  жрицы  в
храме Амона. Они всегда поют ее в Сивахе, когда  преданные  обмениваются
поцелуями. Мужчина с мужчиной, женщина с женщиной. Мужчина  с  женщиной.
Женщина с мужчиной. Брат с братом: Сестра с сестрой. Брат  с  сестрой  и
наоборот. Мать с сыном или дочерью. Отец с сыном или дочерью...
   - Вана...- не успел Гвидо задать вопрос, как в дверь позвонили.
   - Наконец-то Никое!- воскликнула она, вскочив на ноги.
   Гвидо с удовольствием обошелся бы без нового гостя.  Он  бесцеремонно
разглядывал  вошедшего,  белая  рубашка  и  джинсы  которого,  казалось,
совершенно не соответствовали его высокому  положению.  Чернобородый,  с
правильными греческими чертами лица, Никое был красив. Может быть,  даже
слишком красив. Он не понравился Гвидо.
   Никое грубовато поцеловал в губы Ванессу,  Мидж,  а  потом  и  Гвидо,
который, несколько опешив, не воспротивился этому.
   За столом они обменялись банальными  фразами  о  первых  впечатлениях
итальянца в Египте, комплиментами в адрес обеих женщин, потом поговорили
о политике и о давно ушедших временах. Гвидо старательно избегал всякого
упоминания о Сивахе. Первым заговорил о нем  Никое.  Он  тоже  сказал  о
гомосексуальных связях и кровосмесительстве, широко  распространенных  в
этой  пустыне,  и   заявил,   что   считает   такую   практику   "вполне
естественной".
   - Нигде и никогда,- торжественно сказал Никое,- любовь не может  быть
неестественной. В конце концов, противоестественным не может быть  ничто
- ни тела, ни идеи. Даже  когда  человечество  пытается  извратить  свою
сущность религией или  достижениями  науки,  оно  скорее  помогает,  чем
противоречит  природе.  Один  лишь  всемогущий  бог  способен   отрицать
природу. Но такого  бога  никогда  не  было  -  только  тело  и  вера  в
божественное. Народ Сиваха знал об этом от сотворения мира. Поэтому  они
одновременно скептичны и доверчивы, наблюдательны и  фанатичны,  глубоко
религиозные люди и атеисты. Наши ограничения и привычка  делить  все  на
категории равно ничего не значат для этих людей, привыкших свободно жить
в бескрайней пустыне.
 
*** 
 
   После десерта, кофе и ликера Никое прилег на подушки  рядом  с  Мидж.
Гвидо поцеловал в ягодицу стоявшую перед ним Вану.  Если  называть  вещи
своими именами, это был вполне целомудренный поцелуй. Но  грек  оказался
не из тех, кто теряет время даром. Он ненадолго оторвался от Мидж, обнял
Вану за  талию,  повалил  ее  на  меховой  ковер  и  поцеловал  в  губы.
Одновременно он задрал юбку Ваны, демонстрируя нижнюю половину  ее  тела
Мидж, которая тут же принялась щекотать клитор подруги  своим  маленьким
игривым язычком.
   Гвидо,  уже  пресыщенный,  но  неспособный  сопротивляться   желанию,
охватившему  его  с  необычайной  силой,  начал  раздеваться  -  сначала
сомневаясь, а потом с  угрюмой  решимостью.  Он  скользнул  вдоль  спины
Ванессы и начал медленно о нее тереться.
   Ритмичная музыка аккомпанировала этой игре, правила которой  Гвидо  с
лихорадочной поспешностью старался определить. Но механическое трение  о
бедра Ванессы быстро взбодрило итальянца, и чем больше  он  возбуждался,
тем быстрее рассеивались его опасения. Ванесса,  сама  забавлявшаяся  со
своим клитором, задыхаясь в экстазе, повернулась, ища губами его фаллос.
   Адажио Генделя без  всякого  перехода  сменило  звучавшую  перед  тем
музыку.
   Гвидо понял, что эта игра не имеет правил, и не стоит напрасно терять
время в поисках того, чего нет. Ему казалось, что он слышит голос певца:
"У жизни нет правил,
   У счастья нет правил,
   Нет правил свободы,
   Нет правил экстаза... "
 
   О, как приятно, вольно и живо чувствовала  себя  его  плоть,  готовая
мощно взорваться, не беспокоясь о приличиях, прямо  в  несравненном  рту
Ванессы!
   Он почувствовал на своей  спине  тяжесть  Никоса,  и  жаркое  дыхание
прекрасного грека обожгло его шею.  Это  происходило  с  Гвидо  впервые,
никогда еще другой мужчина не касался его таким образом. Все тело  Гвидо
протестовало, но он заставил  себя  расслабиться,  предоставив  событиям
развиваться своим чередом, и нашел эту близость приятной.
   Ванесса по очереди целовала Мидж, Никоса и самого Гвидо,  деля  между
ними только что полученное семя итальянца.'
   Они уснули  на  заре,  после  разнообразнейших  ласк  и  всевозможных
перестановок. Оазис Амона был теперь уже не так далеко.
 
Глава третья 
ОЦЕНИ ЦВЕТ, СЛАДОСТЬ, ГОРЕЧЬ 
 
   -  Когда  я  был  маленьким,-  продолжал  настаивать   Гвидо,-   если
какому-нибудь туземцу приходило  на  ум  срывать  злость  на  ком-то  из
подданных Ее Величества королевы Великобритании или  он  осмеливался  не
допустить англичанина в свой семейный  архив,  исследователю  достаточно
было сказать: "Я пожалуюсь в консульство", и  абориген  тут  же  начинал
рассыпаться в извинениях и предлагать гостю свою жену и дочерей.
   - А вы  в  детстве  были  британцем?-  насмешливо  спросил  секретарь
посольства.
   - Нет, но я любил читать Жюля Верна и знал, что почем.
   - Надеюсь, теперь вы читаете газеты, - сдержанно  заметил  чиновник.-
Одетых в шорты военачальников-сардаров  времен  вашего  детства  сменили
подготовленные ЦРУ полковники. А итальянские консулы  разрешают  агентам
рыться в их папках, если вы понимаете, о чем я говорю.
   - Тогда скажите мне, если можете, но только  отвечайте  прямо:  зачем
нужны посольства?
   - Чтобы обеспечивать свой  персонал,-  улыбнулся  чиновник.-  Вот  я,
например, должен содержать большую  семью.  Я  люблю  детей.  А  вы?  Вы
женаты? Вы радикал? Или, может быть, социал-демократ? Я так понимаю, что
вас не интересует ни новый папа римский, ни политика Египта. Ну  что  ж,
вам, должно быть, удастся с ними поладить.
   -  Короче  говоря,  вы  согласны  передать  меня  под  нежную   опеку
варваров?
   - Ну, я так высоко не сижу!- вздохнул хозяин кабинета  и  раздавил  в
пепельнице недокуренную сигарету.- Я только выполняю то, что поручил мне
Никое. Вам повезло - вы ему понравились. Так  что  отправляйтесь  искать
Незрина Адли. Если вы не станете упоминать мое  имя,  он  будет  с  вами
довольно вежлив. После этого останется только набраться терпения. Именно
терпения! И вам потребуется очень  много  этого  добра,  в  Египте  быть
терпеливым значит очень много.  Здесь  все  невозможно,  но  нет  ничего
действительно трудного. Терпение не требует особого таланта.
   - Я не люблю ждать,- сообщил Гвидо.
   - В таком случае лучше сразу возвращайтесь  в  Милан.  Такой  хороший
город - спокойный, искренний и задумчивый!
   - Но я собираюсь отправиться в Сивах,- напомнил ему Гвидо.
   - Если вы понравитесь здешним бюрократам, то сможете забраться и  еще
дальше. Все зависит от вашей изобретательности, шарма и обходительности.
   - А относительно... Как, вы сказали, его зовут?
   - Незрин Адли.
   Секретарь с явным усилием, словно глыбу  свинца,  пододвинул  к  себе
квадратный блокнот, на каждой странице которого была  оттиснута  эмблема
"Фиата", неторопливо вырвал верхний лист и написал на нем имя египтянина
и  полный  титул  его  службы:  "Министерство  иностранных  дел,   отдел
культурных  связей  и   научно-технического   сотрудничества,   подотдел
ориентации   и   программирования,    сектор    международных    научных
исследований".
   Вяло порывшись в засаленной телефонной книге,  он  дописал  несколько
номеров.
   - Всего хорошего!- сказал он, передавая бумагу Гвидо.- И помните - ни
слова обо мне! Эти американские кондиционеры могут довести до воспаления
легких. Чувствуете, как холодно в кабинете?
   - Как много переговоров, чтобы получить разрешение  посетить  оазис!-
неодобрительно заметил Гвидо, делая вид, что не понимает значения  своей
поездки.
   - У меня будет намного больше  забот,  если  придется  отправлять  на
родину ваше тело,- заметил его собеседник.- А я, как видите, и  так  уже
поседел.
   - Да, я понимаю, насколько утомительны могут быть  такие  бесполезные
небольшие переговоры.
   - До свидания,  мистер  Форнари!-  секретарь  посольства  пожал  руку
Гвидо.- Никое мой лучший друг.  Постарайтесь  так  же  ловко  обработать
Адли.
   Перед уходом Гвидо успел еще сказать:
   - Уважаемый господин,  моя  фамилия  не  Форнари,  а  Андреотти.  Это
написано на моей карточке, которая лежит прямо перед вами.
 
*** 
 
   Гвидо ехал на такси. Он  не  видел  переполненной  людьми  улицы,  не
слышал ее шума, не обращал внимания на ее запахи.  Он  вспоминал  дом  -
сверкающие сталью и стеклом владения его фирмы, их прозрачную ясность  и
неискренность. Пока он здесь, кто-нибудь наверняка попытается  выполнять
его работу и занять освободившееся место... Как будто эту  работу  может
выполнить  кто-то  еще,  кроме  самого   Гвидо!   Он   незаменим...   "А
действительно ли так?"- неожиданно  задумался  он.  Гвидо  понимал,  что
подобные сомнения никогда не возникли бы у него в Милане,  среди  бешено
мчащихся машин. Должен ли он признать, что нуждается в них так же, как и
они в нем?
   - Ерунда!- пренебрежительно буркнул Гвидо. Может быть,  на  него  так
действует вносящий сумятицу и разрушение ветер пустыни? Или  это  любовь
нарушила ясность суждений? Сначала чувство утраты, в следующую минуту  -
сомнения... Гвидо уже не чувствовал уверенности.  "Я  сейчас  далеко  от
Италии,- решил он,- но еще не отошел от всего этого психологически. Если
бы  только  я  смог  стать  таким  же  бесполезным  и   безответственным
скептиком, как это дипломатическое пресмыкающееся! Чтобы не беспокоиться
больше  об  оставленной  фирме,  а  стать  просто  отдыхающим  плейбоем.
Используй свободное время и предавайся сексу!"
   Машина, в которой он ехал, похоже, побывала во всех  переделках:  они
ползли  вперед,  ухитряясь  при  этом  то  и  дело  создавать  аварийные
ситуации. Гвидо ощутил новый приступ раздражения. Он  едва  сдерживался,
чтобы не выругать водителя.
   - Меня бы так трахали!- воскликнул Гвидо. Он рассеянно потрогал  свой
член.
   - Как шлюху!-  продолжал  он,  повышая  голос.-  Педераст!  Членосос!
Покоритель задниц!
   Положив одну руку на новые полотняные брюки, Гвидо наслаждался  своей
быстрой эрекцией. Он вдруг захотел поиметь этого  кастрата  водителя  во
все дырки... Но тут  его  остановила  мысль,  что  на  брюках  останется
влажное пятно, которое не спрячешь, когда нужно будет выйти  из  машины.
Гвидо наклонился вперед.
   - Поворачивай, парень!.- заорал он и дал шоферу адрес Ванессы.
   - Эта задница подождет,- проворчал Гвидо.
   Задницей был Незрин Адли.
 
*** 
 
   Ваны дома не было.
   -  Наверное,  спит  где-нибудь  шлюха  со  своей   Мидж,-   выругался
огорченный Гвидо.- Две секс-художницы не лучше, чем одна.
   Он вернулся в свою  гостиницу,  решив  позвонить  Адли  по  телефону.
Телефонистка, объяснявшаяся на каком-то непонятном языке, соединила  его
с секретаршей, которая изъяснялась превосходно. Изысканными и  тщательно
подобранными  фразами  она  проинформировала  Гвидо,   что   джентльмен,
которого он хочет видеть, будет иметь  удовольствие  принять  его  через
неделю. Гвидо не удалось уговорить ее ускорить свидание ни на один  час,
хоть он и намекал, что готов уплатить за такую услугу.
   - Вредная сучка!- не удержался Гвидо, повесив трубку.- Что  за  букет
извращенцев!
   Позвонила Ванесса. Да, встретимся сейчас же. Было  бы  хорошо  завтра
осмотреть крепость, послезавтра базар Хан-Халил, а на следующий  день  -
мечеть Аль-Ажар. А потом они сделают все сразу.
   - Времени у нас уйма,- успокоила его Ванесса. Гвидо лег  на  кровать,
позвонил горничной и, заказав виски, наконец снял брюки.
   -  Какая  красота!-  мысленно  поздравил  себя   Гвидо,   с   должной
беспристрастностью поглядев на свое мужское оснащение.- Он прекрасен!
   Пальцы Гвидо коснулись вздутой вены, пробежали по  ней  от  корня  до
конца, и он блаженно вздохнул. Гвидо сжал ствол своей пальмы  и  сдвинул
кожу к самой ее вершине, потом опять к  основанию,  потом  начал  снова,
испытывая прежнее блаженство.
   Он подумал, что нужно уделить  внимание  ритму  -  не  разгоняться  и
избежать соблазна кончить раньше времени. Но и не передерживать  слишком
долго. Не превращать удовольствие в работу.
   - Не веди себя  как  женщина!-  посоветовал  Гвидо  своему  надежному
инструменту.- Женщины всегда жалуются, что занятия любовью  прекращаются
раньше, чем они успевают начаться.
   Несколько минут он энергично мастурбировал, полузакрыв  глаза.  Потом
сделал  перерыв,  отметив  попутно,  что  совершенно  безразличие,   как
заниматься любовью: с высокой или маленькой, спереди или  сзади,  внутри
или снаружи. Ведь это сплошной оргазм от начала и до конца.
   Он опять начал постукивать  по  собственному  острию,  сжал  головку,
потом всунул указательный палец глубоко  в  задний  проход  и,  испуская
тихие стоны, принялся его возбуждать.
   - Все равно я не зайду так далеко, что  мне  это  начнет  нравиться!-
сказал Гвидо, пораженный собственным распутством.- Роль педика - не  мое
амплуа.
   Эта  мысль  так  возбудила  Гвидо,  что  он  снова   начал   ритмично
самоублажаться.
   Ни он сам, ни  его  рука  не  контролировали  этого  движения  -  ими
управлял его сексуальный инстинкт. И был этот  инстинкт  таким  сильным,
что  безошибочно  находил  самый  подходящий  ритм,  заставлявший  Гвидо
стонать в экстазе, не доводя, однако, дело до преждевременной эякуляции.
Этот инстинкт был хозяином пространства и времени, тела и духа. Он стоил
того,  чтобы  ради  него  жить,  служа  ему  с  благодарностью,  отдавая
повелителю все, чего он захочет: иногда руку  или  лоно,  иногда  нежный
рот, а иногда - тугой и бархатистый задний проход. Или  теплый  животик,
на который можно излиться, груди, меж которых тоже можно войти. Приятный
песок пляжа.
   Чистую простыню гостиничного номера. Тесную кабину машины,  когда  вы
ночью слушаете стереокассеты - один или с девушкой  в  вечернем  платье,
груди и ноги которой вы гладите, пока она вас отталкивает  или  берет  в
рот. Или когда  вы  наблюдаете,  как  она  занимается  сексом  со  своим
дружком...
   Гвидо захлестывали волны  физического  и  духовного  наслаждения.  Он
страстно желал, чтобы официант (все равно, мужчина  или  женщина)  вошел
сейчас в номер, неся виски, до того, как он кончит мастурбировать. Гвидо
продолжит свое занятие перед ним. Он не попросит его ни присоединиться к
нему, ни прикасаться к его телу - только наблюдать. И достигнет  оргазма
у него на глазах.
   Эта  картина   зачаровала   Гвидо   и   потрясла   его.   Кондиционер
одобрительным ворчанием поздравлял итальянца с тем, что  он  так  хорошо
знает, как довести себя до экстаза.
   - Сегодня лягу спать пораньше и проделаю это  снова,-  решил  он.-  А
потом еще раза два-три. Надо будет сказать Ванессе, что у  меня  деловое
свидание.
   Он принял душ, надел чистую одежду и снова отправился ее разыскивать,
чувствуя себя гораздо бодрее, чем все последние дни.
   Каир, в конце концов, не так уж плох!  Никто  так  и  не  принес  ему
виски.
 
*** 
 
   Ванесса внимательно разглядывала свое отражение.
   - В чем мои недостатки?- спросила она и ответила,  как  всегда:  -  У
меня нет недостатков.
   После этого она попыталась выкрасить свои маленькие твердые  соски  и
груди губной помадой.
   - Наверное, так в прежние времена  выглядели  куртизанки,-  задумчиво
сказала она.- Хорошо  воспитанная  женщина  Востока  не  обманет  надежд
очаровательного чужеземца.
   В следующую минуту она стерла помаду шерстяной тряпочкой.
   - Я не женщина Востока,-сказала она своему обнаженному отражению.-  И
нельзя сказать, что я хорошо обучена. К тому же он человек,  которого  я
люблю. От этих слов сердце ее сжалось.
   - Это  все,  что  мне  нужно!-  изумленно  сказала  она.-  Неужели  я
действительно способна полюбить?
   Такая перспектива не очень привлекала Ванессу, и она сказала об  этом
вслух:
   - Я была вполне  счастлива  раньше.  Зачем  же  позволять  себе  этот
идиотизм?
   Ванесса постаралась оценить факты, в которых была уверена:
   - Он меня не любит, это точно. Но самое неприятное, что я сама теперь
не понимаю, чего хочу и что делаю. Я  уже  почти  решилась  жениться  на
Мидж!
   Она от души расхохоталась, с наслаждением сжимая свои  груди.  Потом,
поглаживая клитор, Вана сказала своему двойнику:
   - Две женщины, живущие вместе,- это полная противоположность обычному
гибриду семейного очага и зверинца.
   Она  насмешливо  взглянула  на  свое  отражение,  которое   ответило,
презрительно надув губки:
   - Кого ты пытаешься поразить этими разглагольствованиями?
   - Себя саму!
   - Ну и как?
   - Ни черта не получается.
   - А что станет с твоей экс-кандидаткой в жены? Вана грустно вздохнула
и спросила обнаженную девушку в зеркале:
   - Закончу ли я, как и все остальные, как, возможно, и Мидж, банальной
рутиной гетеросексуально совокупляющейся пары? Или мне удастся  скрыться
от всего этого дерьма в ущельях времени?
   Звонок в дверь прервал эту интимную беседу. Одним  быстрым  движением
Вана надела тоненькие полотняные джинсы, которые почти  не  скрывали  ее
наготу, а скорее меняли цвет кожи с янтарного на  бледно-голубой.  Грудь
Ваны, когда она открыла дверь, оставалась обнаженной.  "Я  действительно
люблю его!- подумала она, целуя Гвидо в губы.- Умилительная картинка!"
   Он рассеянно извинился за опоздание. Вана восхищенно глядела на него.
   -  Умилительно!-  повторила  она  вслух  и   спросила:-   Ты   хочешь
прогуляться со мной?
   Гвидо несколько смущал ее полуобнаженный вид.
   - В таком виде?
   - Ты что, стыдишься меня?
   Не  давая  ему  времени  на   возражения,   Вана   спустила   джинсы,
освободилась от них, подняв  поочередно  свои  длинные  ноги,  и  пинком
запустила ненужную  одежду  в  полет  через  всю  комнату.  Потом  двумя
пальцами распушила темную поросль.
   - Ты прав,- сказала она.-  Ты  будешь  больше  мною  гордиться,  если
сможешь демонстрировать меня всю.
   Она взяла итальянца под руку и подтолкнула к двери, спрашивая:
   - Куда мы идем?
   Гвидо нашел спасение в бегстве - рассказал о встрече с чиновником.
   - Если верно то, что мне сказали в посольстве,  то  я  здесь  надолго
влипну  в  огромную  кучу  дерьма  и   должен   искать   работу,   чтобы
прокормиться.
   - А что они сказали? Что Египет - полицейское  государство?  Если  бы
они поменьше шпионили за нами, то знали бы об этом чуть больше.
   - Ты ведь тоже сначала ошиблась во  мне.  Ничего  удивительного,  что
твои менее информированные соотечественники думают,  что  я  "приехал  с
холода".
   - Тогда ты должен доказать, что у тебя  нет  ничего  ледяного,  кроме
бутылки виски, и что в твоей программе  нет  ничего  подстрекательского,
кроме стремления к совокуплению.
   - Блестящая идея! Испытай меня немедленно. Он подошел ближе,  положил
руку между ног Ванессы и накрутил завиток волос на палец.
   -  Нет!-  запротестовала  она.-  На  любом  испытании   должны   быть
свидетели.
   - Тогда собери их. У тебя же есть маленькая черная записная книжка.
   Усевшись на низкую кушетку, он обвил йогами  талию  Ванессы  и  начал
нежно гладить ее живот, играя с короткими волосами.
   - Тебе нравятся шлюхи?- спросила она.
   - Не особенно. Смотря кто.
   Он попытался немного рассказать о себе.
   - Мне очень нравятся чужие жены.
   - А как ты отличишь  шлюху?-  упорно  Продолжала  Вана.-  И  кого  ты
называешь чужими женами? Какие у тебя взгляды на собственность? И  какую
рыночную оценку ты дашь любви?
   Гвидо посмотрел на нее растерянно.
   - Ради Бога,- пробормотал он.- Я не подготовлен к обсуждению  женской
диалектики.
   - Ну хорошо. Ты силен в истории религии?  Что  ты  думаешь  о  святом
Джероме и его учении?
   Гвидо расхохотался, но это ничуть не обескуражило ее.
   - Этот старый отшельник,- продолжала Ванесса,- выделял три  категории
честности. Я назову  их  в  порядке  уменьшения  достоинства.  Первая  -
девственники, потом идут  люди,  склонные  к  воздержанию,  и,  наконец,
супружеские пары. С тех пор прошло пятнадцать  столетий,  но  ничего  не
изменилось.
   - Ты чересчур драматизируешь ситуацию. Девственность устарела и вышла
из моды.
   - Где и когда? То,  что  высоко  ценится  и  привлекает  покупателей,
всегда в моде.
   - Что до воздержания, то многих  ли  ты  знаешь  людей,  которые  его
придерживаются, не считая, конечно, нас с тобой в эту минуту?
   - Воздержанность никогда не  применялась  на  практике.  Это  могучий
принцип - в том смысле, что соблюдение его обеспечивается вовсе не силой
принуждения. И он опасен, как любая вера.
   - Ну ладно, перейдем к супругам.  Ты  же  не  станешь  отрицать,  что
молодые люди женятся все реже и все чаще  переходят  от  одной  связи  к
другой?
   - А разве они больше, чем их родители, способны  ко  взаимной  любви?
Любовь и  жизнь  вдвоем  -  все  равно,  женатыми  или  нет  -  навсегда
единственная тема песен и краеугольный камень баллад.
   - А ты, так  красноречиво  разглагольствующая,  сама-то  знаешь,  что
такое любовь?
   Вана освободилась от объятий Гвидо.
   -  Какой  же  ты  нудный!-  насмешливо  сказала  она.-  Когда  клиент
разговаривает с проституткой, он обязательно спрашивает, как она  попала
в эту игру. Ему доставляет радость, что такая милая  девушка  так  низко
пала.
   - Но к чему все это? Сегодня ты только и говоришь что о проститутках.
Может, я сказал или сделал что-то не так и ты решила...
   - Да нет, не волнуйся! Я задаю вопрос себе: быть или не быть шлюхой?
   Решительным жестом Вана остановила новые возражения.
   - Ответить сегодня не легче, чем во времена Гамлета,-  сказала  она.-
Поэтому я не собираюсь решать эту проблему сегодня. Меня  сейчас  больше
интересует, что мы будем есть. Мне нечем тебя угостить.
   - Я не голоден.
   - Зато я проголодалась.
   Она снова влезла в свои облегающие джинсы.
   - Раз тебе не нравится моя грудь...- Вана надела блузку.
   - Поторапливайся!- приказала она.
 
*** 
 
   Когда они вернулись из ресторана, Гвидо заколебался,  открывая  перед
Ваной дверцу такси. Она опередила его:
   - Не считай, что ты обязан заниматься со  мной  любовью.  Мне  сейчас
хочется позаниматься любовью самостоятельно.
   От этих слов интерес Гвидо сразу возродился.
   - Можешь посмотреть, если хочешь,- предложила она.
   Гвидо пошел за ней без лишних уговоров. За  ужином  он  был  рассеян,
можно сказать, отсутствовал. Ванесса мысленно внушала себе: "Я не должна
позволить себе  отдаваться  этому  дураку,  раз  мое  общество  ему  уже
надоело! Ненадолго же его хватило! Еще один такой случай, и я превращусь
в старую глупую бабу!"
   Тем не менее Ванесса не смогла проглотить ни одной  ложки  ароматного
жирного супа, который так любила. Ком стоял у нее в горле.
   - У меня пропал аппетит,- оправдывалась она, хотя Гвидо не сказал  ни
слова о противоречивом поведении Ванессы  и  не  встревожился  из-за  ее
внезапного недомогания.
   Потом  она  говорила  о  Мидж,  чтобы  посмотреть,  будет  ли   Гвидо
ревновать. Этот эксперимент тоже провалился. В отчаянии  она  предложила
Гвидо рассказать о его путешествиях и о победах над  женщинами,  которые
только недавно вышли замуж. А он не занимался любовью с их мужьями? Нет?
Ах, она едва не уснула от скуки.
   - Хочешь потанцевать?- спросил Гвидо, когда они поужинали.
   Ване уже ничего не хотелось. Она спросила:
   - Ты любишь танцы сами по себе или как средство перехода  к  конечной
фазе?
   - Мне нравится обнимать девушку во время танца.
   - А когда ты танцуешь и  обнимаешь  девушку,  ты  испытываешь  больше
удовольствия от того, что за тобой наблюдают со стороны?
   - Я не обращаю на это внимания.
   - Жаль,- сказала Ванесса.
   - Хорошо еще, что ты говоришь неправду.
   - Почему? Ты думаешь, я эксгибиционист?
   - Я никогда не сужу поэтому дурацкому критерию.
   Гвидо забыл повторить свое приглашение. Теперь они снова оказались  в
квартире Ванессы. Оба чувствовали себя так тревожно, словно  только  что
познакомились. Ванесса предприняла новую попытку.
   - Я собираюсь напоить тебя,- объявила она. Гвидо не ответил, но одним
глотком выпил предложенный ею манговый коктейль.
   -  Лучше  бы  ты  меня  изнасиловала,-  сказал  он,  растянувшись  на
подушках.
   - Извини,- сказала Ванесса,- но у меня свидание со мной.
   Она вышла в ванную. Гвидо то ли не заметил ее ухода, то ли  продолжал
разговаривать сам с собой. Во всяком случае, он лениво и не очень связно
говорил:
   - Я действительно не  все  тебе  рассказал,  когда  ты  спросила,  не
эксгибиционист ли я. Когда я танцую  с  девушкой,  мне  очень  нравится,
когда  на  ней  длинная,  свободно  ниспадающая   юбка...   какой-нибудь
крепдешин. Тогда я могу во время танца задрать юбку и показать  бедра  и
зад девушки. В Милане сейчас много таких девушек, как  ты.  Они  никогда
ничего не надевают под длинную юбку, особенно по вечерам.  Ты,  конечно,
лучше, потому что никогда  не  носишь  нижнего  белья.  Но  как,  скажи,
увидеть твой зад, если ты приходишь на танцы в брюках? Честно говоря,  я
ненавижу джинсы. Я буду счастлив, если ты никогда больше не наденешь их.
   Гвидо встал и увидел, что Вана лежит в метре от него на коврике.  Она
была в легком, почти прозрачном белом халатике, застегнутом  впереди  на
крошечные блестящие пуговицы.
   - Их там около сотни,- вслух сосчитал он.
   Вана не ответила.
   - Ты, наверное, очень долго их застегивала.
   Вана читала. Или,  скорее,  перелистывала  книгу.  Гвидо  наклонился,
чтобы посмотреть.
   - Понятно,- пробормотал он.
   - Новая коллекция  японских  марок.  Интересно,  кто  это  позировал?
Наверное, Фудзитити и Ахенамоо?
   - Я вижу, ты совсем с этим не знаком. В честь тебя я решила  освежить
в  памяти  эротическое  искусство  Рима.  Не  узнаешь?  Это  репродукции
рельефов.
   - Рельефы,- с неожиданным удовольствием кивнул он.- Почему бы и  нет,
если это помогает? Тут он узнал работу, которую разглядывала Вана.
   - Да.  Это  эротические  иллюстрации  к  "Жизни  двенадцати  цезарей"
Светония.
   Его голова и настроение прояснились. Гвидо нежно улыбнулся Ване:
   - Ты разглядываешь это из любви к искусству или чтобы возбудиться?
   - Разве можно называть искусством то, что тебя не  возбуждает?  Гвидо
снова упал на подушки.
   - Какую позу ты считаешь самой художественной?- спросил он.
   Ванесса протянула ему книгу. На  репродукции  Гвидо  увидел  мужчину,
который, стоя  во  весь  рост,  занимался  содомской  любовью  с  другим
мужчиной, в свою очередь, овладевавшим лежащей на спине женщиной.  Гвидо
перелистал страницы и вернул книгу Ванессе:
   - А это тебе не  кажется  еще  более  привлекательным?  На  этот  раз
женщина находилась  между  двумя  мужчинами,  одновременно  имевшими  ее
спереди и сзади.
   - Я не знаю, возможно ли это на  самом  деле,-  нерешительно  сказала
Ванесса.
   Гвидо был поражен ее неопытностью.
   -  Посмотри,  эта  комбинация  тоже  хорошо  известна,-  заметил  он,
порывшись в книге.
   На этой иллюстрации один из мужчин вводил свой член  в  рот  женщины.
Ванесса с удовлетворением кивнула.
   - А вот здесь мы видим логическую  завершенность,-  продолжал  Гвидо,
открыв новую страницу.
   На этот раз героиней одновременно овладевали трое мужчин - через рот,
влагалище и анальное отверстие.
   Ванесса взяла книгу и, полистав  страницы,  показала  итальянцу  юную
женщину с округлой грудью и выпуклым лобком, умело и  пылко  выдаивавшую
внушительный фаллос, гордо торчащий из  мускулистых  чресел  обнаженного
атлета.
   - Этим я занималась больше всего,- призналась она.
   - Наверное, когда ты была еще маленькой девочкой?
   - Не только тогда.
   Гвидо  почувствовал,  что  этот  ответ   пробудил   его   собственный
инструмент,  во  время  предыдущей  беседы  остававшийся  равнодушным  и
холодным. Он задал новый вопрос:
   - Ты хочешь сказать, что и сейчас даешь мужчинам входить в твои  руки
чаще, чем в любую другую часть тела?
   - Да.
   - А какие еще органы ты предпочитаешь?
   - Рот.
   - Больше, чем влагалище?
   - По-моему, да. Сказать по правде, я не веду учета.
   - А что ты скажешь о своем заде?
   - Ты побывал там первым.
   Гвидо недоверчиво посмотрел на нее, но интуиция подсказывала ему, что
Вана говорит правду. "Наружность обманчива",- подумал он.
   - Неужели мои ягодицы показались тебе такими опытными?- с не  меньшим
удивлением спросила Ванесса, догадавшись, о чем он думает.
   - Они не кажутся новичками.
   - Нельзя чересчур доверять  своим  ощущениям,-  произнесла  Ванесса.-
"Оцени цвет, сладость, горечь..."
   Гвидо узнал цитату.
   - Демокрит. Ты очень начитанна. И у тебя хороший вкус.
   Вана продолжала разглядывать римские гравюры. Скоро  она  расстегнула
свой халатик до паха - как раз настолько,  чтобы  можно  было  просунуть
руку внутрь.
   Гвидо не сомневался, что может позволить себе такую же вольность.  Он
освободил своего петуха, с удовольствием  ощутив  ладонью  его  приятное
тепло.
   Вана  раздвинула  ноги,  насколько  позволял  халатик,  и  всего   за
несколько движений пришла кульминация.
   Гвидо хотел предложить ей попробовать на нем талант, которым Вана так
гордилась.  Но  не  успел  он  должным   образом   сформулировать   свое
предложение, как она встала и вышла в ванную.
 
*** 
 
   Когда Вана вернулась, она несла  что-то,  чего  Гвидо  никак  не  мог
разглядеть. Она снова улеглась на коврик и,  взяв  маленький  кувшин  со
сливками, смазала один конец неопознанного предмета.
   - Что это?- спросил Гвидо.
   - "На самом  деле  в  мире  не  существует  ничего,  кроме  атомов  и
пустоты",- объяснила  Ванесса  афоризмом  философа,  которого  ненавидел
Платон.
   - Но это чудо - явно не творение природы,- возразил он.
   - Искусство было изобретено для заполнения пустоты,- заявила Ванесса.
   - Я тебя не осуждаю,-успокоил Гвидо.
   - А кто создатель этого искусственного фаллоса?
   -  Писец  Нахим.  Разве  ты  не  узнаешь  его  руку?   Теперь   Гвидо
действительно вспомнил изящно выгравированную на бутоне лотоса  надпись.
Вана показывала ее, когда Гвидо пришел к ней в первый раз.  Именно  этот
лотос она сейчас вводила в себя, еще больше расстегнув  халат.  Лепестки
из слоновой, кости, а потом и стебель скользнули внутрь.  Закрыв  глаза,
Вана начала медленно двигать бедрами. Пятки ее прижались к углу  камина.
Скоро  спина  Ваны  начала  изгибаться.  Изгибы  становились  все  более
выразительными. Несколько  раз  она  напрягала  мускулы  своего  лона  и
кричала в оргазме. Расставив, как крылья золотой бабочки,  пальцы  руки,
которой она только что стимулировала клитор, Ванесса принялась  легонько
потирать соски через халат и еще раз достигла пика наслаждения.
   Гвидо с силой схватил себя за член. Он хотел войти, но никак  не  мог
этого сделать.
   - Дай мне свой зад!-умолял он.
   Вана покачала головой, кусая губы. Она энергично перемещала лотос  за
стебель то внутрь, то наружу. Ее ритмичные стоны становились все громче.
Она рыдала, всхлипывала и кричала. Наконец, она намного грубее и глубже,
чем прежде, погрузила в себя рукоятку из слоновой кости и вдруг застыла,
молчаливая и неподвижная, словно мертвая.
   Гвидо  встал,  Склонился  над  ней  и  расстегнул  одну   за   другой
бесчисленные пуговицы, поднимая край халата. Он хотел полюбоваться ею не
спеша - округлостью грудей, нежной выпуклостью живота, точеными бедрами,
крутыми очертаниями лона и упругой щелью, которая из-за вошедшего в  нее
древнего орудия оставалась приоткрытой. Он взялся за стебель  и  вытащил
лотос так осторожно, словно вынимал копье из раны. Вана не вздрогнула  и
не  произнесла  ни  звука.  Гвидо  заменил  собой  сделавший  свое  дело
антиквариат. Его орудие было сейчас толще, чем бутон лотоса, длиннее  и,
кажется, даже тверже его.
   Он  протискивался  все  дальше,  пока  не   коснулся   шейки   матки,
наслаждаясь этим чувством и пытаясь проникнуть еще глубже. Когда это  не
удалось, он чуть отступил, чтобы использовать  разгон  и  погрузиться  с
большей силой, используя чередование атак и отступлений,  приближений  и
отходов, для которых, казалось, была впереди целая вечность.  Он  кричал
от наслаждения при каждом толчке и при каждом движении обратно.  Никогда
еще фаллос Гвидо не был таким толстым, длинным и  могучим.  Ни  в  одной
женщине он не чувствовал еще такой тугой  упругости  и  нежности,  ни  в
одной еще не было идеальной влажности и тепла, ни одна еще не  была  так
гармонично настроена на экстаз, к которому стремился Гвидо. Он лежал  на
обнаженном, распластанном теле Ванессы,  скользя  между  ее  раскинутыми
ногами. Чтобы проникнуть в нее еще глубже, Гвидо  включил  в  дело  весь
таз. Он пронзал Вану не раздумывая, словно хотел раскрыть ее больше, чем
когда-либо, вспороть ей живот. А почему он  должен  осторожничать?  Она,
кажется, ничего не замечает - бесчувственная и инертная, словно потеряла
сознание.
   Гвидо уже не знал, сколько времени это продолжалось...
   -  Самое  лучшее  совокупление,-  повторял  он   про   себя,-   самое
удивительное и прекрасное в моей жизни! Его губы  встретились  с  губами
Ванессы.
   - Я люблю тебя!- пробормотал он.- Люблю тебя!
   Губы Ваны тоже шевельнулись, но Гвидо не услышал, что она сказала.
 
Глава четвертая 
ВЕЧНОСТЬ ОДИНОЧЕСТВА И СКОРОТЕЧНОСТЬ ЛЮБВИ 
 
   - Холеная остроконечная борода  Незрина  Адли,  его  благожелательная
улыбка, приветливое выражение лица и  костюм  из  "Сесиль  Роу"  внушали
доверие. Глубокий серьезный голос  соответствовал  роскошной  обстановке
кабинета. Гвидо  признался  себе,  что  сам  едва  ли  способен  так  же
правильно говорить по-итальянски, как  этот  иностранец.  За  минуту  до
этого Адли обращался к своему  секретарю,  и  Гвидо  отметил,  что  этот
дипломат так  же  силен  и  в  английском.  Он  говорил,  как  выпускник
Оксфорда, которым, без сомнения, и являлся.
   - Рад с вами познакомиться,- сказал он.- Тем более,  что  вас  горячо
рекомендовал мой лучший друг Гатто, первый секретарь вашего  посольства.
Ему я ни в чем не могу отказать.
   Гвидо  ошеломленно  посмотрел  на   него,   вспоминая   этого   типа,
настаивавшего, чтобы его имя не упоминалось при Адли.
   - Ах, этот,- услышал он свой запинающийся голос.- Он...
   - Да?
   - Нет, ничего. Извините.
   Хозяин несколько секунд разглядывал его  с  явным  удивлением,  потом
продолжал:
   - Я знаю, что ваш атташе по культуре, профессор Андре, тоже питает  к
вам глубокое уважение.
   - Кто?- выпалил вконец растерявшийся Гвидо.
   - Никое Андре,- уточнил хозяин, продолжая с любопытством  глядеть  на
него.
   Гвидо почувствовал, что беспокоящее  его  с  момента  прихода  в  это
министерство чувство нереальности усилилось.
   - Его фамилия Андре?- почти простонал ошеломленный итальянец.
   - А разве он не ваш старый друг?-  в  свою  очередь  удивился  Незрин
Адли.
   - Да. Вы, я вижу, хорошо информированы о моих знакомствах.
   Адли, удовлетворенно улыбнувшись, продолжил:
   - Я знаю также, что вы близкий друг дочери моего  однокашника  Селима
эль-Фаттаха. Замечательный администратор! Побольше бы нам таких людей! К
сожалению, я не имел удовольствия познакомиться с его женой  -  говорят,
это удивительный человек. Жаль, что она не приезжает к нам чаще, но  ее,
кажется,  держит  в  Барселоне  работа.  Вы  же  знаете,  она  хранитель
архитектурного музея Антонио Гауди. Интересная работа. Она  написала  на
эту  тему  книгу,  очень   заинтересовавшую   поклонников   архитектуры,
ценителей творчества этого незаурядного зодчего.
   Он мило улыбнулся, как бы  давая  Гвидо  понять,  что  уж  они-то  не
относятся к числу этих чудаков.
   Потом наклонился к гостю, подчеркивая конфиденциальный характер того,
что собирается сказать.
   - Как вы думаете, наша Ванесса тоже собирается в один прекрасный день
поразить нас великолепным трактатом по археологии? Она, конечно, на  это
способна. Он снова уселся в кресло.
   - Тем лучше для наших библиотек, да? "Наша Ванесса?- подумал  Гвидо.-
И зачем столько упоминаний о семейных делах? Чтобы дать мне понять,  что
Вана здесь не бедная  родственница?  Положительно,  в  этой  стране  все
словно одержимые!"
   - Я  не  знаю  ни  отца,  ни  матери  Ванессы,-  немного  раздраженно
признался он, с огорчением чувствуя, что принимает правила  игры  своего
противника. Он уже  понял,  что  этот  человек  не  на  его  стороне,  и
немедленно получил этому подтверждение.
   - Ну а теперь, господин Форнари, будьте добры, расскажите мне, почему
вам так хочется посетить Сивах?- неожиданно отрывисто спросил Адли.
   - Андреотти,- сказал Гвидо.
   - Простите?
   - Моя фамилия Андреотти. Инженер Гвидо Андреотти.
   - В самом деле? Извините. Так  вы,  кажется,  говорили  мне  о  своем
интересе к Сиваху.
   -  Я  хочу  провести  исследование,-  объяснил  Гвидо.-   Подготовить
монографию  об  этом  удивительном   месте   -   о   его   расположении,
растительности, богатствах и цивилизации.
   Незрин Адли изобразил крайнее удивление.
   - Его цивилизации? Что вы хотите этим сказать? Чем он  отличается  от
остальной страны? Мы все египтяне, тысячи лет  живем  на  древней  земле
Нила и в окружающих пустынях. Вы знаете это не хуже  меня,  ведь  вы  же
образованный человек.
   Он  предложил  гостю  еще  одну  сигарету  из  золотой  коробочки   и
продолжил:
   - А что вы сказали о сокровищах? Какого рода сокровища и богатства вы
имеете в виду?
   - Я имею в виду духовные  ценности,-  успокоил  его  Гвидо.-  Вопреки
тому, что вы сказали, народ Сиваха  представляет  собой,  насколько  это
известно  в  Египте  и  в  остальном   мире,   изолированную   культуру.
Рассказывают, что они все еще  исповедуют  религию  фараонов,  продолжая
поклоняться  Амону.  А  это,  согласитесь,   интересный   материал   для
этнографического исследования!
   -  Да.  Но  есть  ли,  по-вашему,  в  культуре  Сиваха  нечто   более
специфическое,      заставляющее       стремиться       туда       таких
высококвалифицированных специалистов, как вы?
   Гвидо почувствовал, что снова теряет почву под ногами.
   -  Кроме  того,  в  Сивахе   установились   общественные   отношения,
основанные на гомосексуализме. А это, по-моему, представляет интерес для
всех.
   - В самом деле?!
   Незрин Адли молчал, глубоко втягивая дым своей ароматной  сигареты  с
золотым ободком. Наконец он спросил с неожиданной и нескрываемой скукой:
   - Так вы еще и сексолог?
   Гвидо почувствовал, что устал от этого разговора так же,  как  и  его
собеседник. Стоит ли настаивать? Он уже  собрался  сказать  какую-нибудь
грубость...
   - Ну хорошо, я подумаю, что можно для вас сделать,- сказал Адли.
   У Гвидо прорвался поток красноречия:
   - Я хочу своими глазами увидеть этот храм с оракулом, в  котором,  по
преданию, Александр Великий был назван Возлюбленным Амона.  Мне  хочется
опубликовать книгу по истории этого оазиса. Насколько я  знаю,  подобной
книги еще  не  было.  Она  будет  отличаться  от  обычной  литературы  о
пирамидах, сфинксе и храмах Абу-Симбела.
   Незрин Адли потер широкий лоб, словно мысли его витали где-то далеко.
Потом рассеянно взял новую сигарету и вздохнул:
   - Вам должны были сказать,  что  в  этой  части  страны  сейчас  идут
военные действия. Никому не позволяют там бродить,  словно  по  Аппиевой
дороге. Хотя могил там, действительно, не меньше.
   - Но вы же позволяете десяткам археологов, этнографов  и  журналистов
болтаться там круглый год!
   - Их там не так много, как вы думаете, хотя, конечно, слишком  много.
Во всяком случае, они ездят там только с сопровождающими.
   - Вы  представляете,  как  я  буду  исследовать  культ  Юпитера-Амона
зажатым между двумя полицейскими?
   -  Возможны  более  приемлемые  варианты.  Более  информированный   и
соответствующий вам эскорт, менее дорогостоящий и лучше отвечающий вашим
требованиям. Но мне потребуется некоторое время, чтобы это обдумать.
   - Я не могу ждать неопределенно долго. Я ведь не богатый  повеса,  за
которого вы меня принимаете.
   - Я вовсе не считаю вас одним из них.  А  чтобы  умерить  нетерпение,
советую вам отдать должное нашим  великолепным  библиотекам.  Документы,
которые вы там найдете, - отличное средство против миражей.
   - Вы считаете, я склонен обманываться миражами?
   - Может быть, не вы, а те, кто вас послал.
   Незрин Адли встал и протянул гостю руку.
   - Не беспокойтесь, все будет  в  порядке.  Поверьте,  я  все  устрою.
Спасибо вам за визит, господин...
   - Андреотти,- быстро вставил Гвидо. Адли поднял бровь, показывая, что
он немного рассержен.
   - Конечно. И вы сказали  мне,  что  вы  инженер.  Инженер-гуманитарий
Гвидо Андреотти. "Что если дать ему в зубы?"-- подумал  Гвидо.  Но  счел
этот поступок неуместным  для  столь  раннего  часа  и  по  отношению  к
человеку, столь прилично одетому.
   Вернувшись  в  гостиницу,  Гвидо,  поддавшись  мгновенному  импульсу,
позвонил Никосу. Грек ответил ему так радостно и душевно, что у Гвидо, к
его  удивлению,  внезапно  началась  эрекция.   "Неужели   я   испытываю
наслаждение,  слушая  мужчину?-  спросил  он  себя.-   Такое   со   мной
происходит, безусловно, впервые".
   Стараясь выбрать для разговора менее эмоциональную тему, он рассказал
о своей встрече с Адли.
   - У мена сложилось впечатление, что Адли просто водит меня за нос. За
кого он меня принимает?
   - Он, конечно, ни на минуту  не  поверил  в  ваш  интерес  к  истории
Хат-ан-Шо и в ваши научные тезисы. А кто бы на его месте поверил? Но это
неважно. Вы ведь просите не о доверии, а о праве ехать куда вам  хочется
и делать то, что нравится. С какой стати Адли  будет  этому  мешать?  Он
просто хотел, чтобы вы остались у него на крючке. Адли ведь сластолюбец,
вы заметили?
   - Не заметил,- пробурчал Гвидо.
   - Ну конечно, он сластолюбец. Только не говорите, что не знаете,  как
по движениям человека определять его желания.
   Гвидо уже не пытался сориентироваться среди окружающих  его  миражей.
Он сухо спросил:
   - Так что я должен делать?
   - Ничего. Вообще ничего. Предоставьте событиям развиваться.
   Некоторое время оба молчали. Гвидо коснулся своего члена и расстегнул
две брючные пуговицы. Он так часто ублажал самого себя, разговаривая  по
телефону с женщинами, что это стало своего рода привычкой. Сейчас  Гвидо
не хотел  задумываться  над  тем,  что  Никое  -  мужчина.  Никое  снова
заговорил - негромко, тепло и нежно:
   - Меня беспокоит не отношение каирских властей. Гораздо  важнее,  как
вас примут в Сивахе. У тамошних жителей прямо аллергия на чужаков.
   - Они сразу поймут, что я хочу им добра.
   - Надеюсь, вам удастся это доказать. Мне бы очень не хотелось,  чтобы
вам причинили вред.
   - Человек должен рисковать, чтобы стать счастливым.
   - Не ждите там особых удобств. В этом оазисе  нет  ни  "Хилтона",  ни
мягких постелей.
   - Я и не рассчитываю  на  эти  удовольствия.  Надеюсь,  что  там  мне
встретятся другие.
   - О, конечно! Вам очень многое понравится в Сивахе. И вы  забудете  о
нас.
   -  Вы  говорите,  словно  уверены,  что  я  получу  разрешение   туда
отправиться.
   - Гвидо, почему вы сомневаетесь во мне? Разве вы не верите, что я ваш
друг? Неужели вы думаете, я не позабочусь о вас?
   Сейчас Гвидо беспокоился только  об  одном  -  чтобы  эта  беседа  не
прервалась раньше, чем он достигнет кульминации.  И  Никое,  несомненно,
знал об этом - его голос тешил  Гвидо  до  тех  пор,  пока  возбуждение,
раздув его естество  до  взрывоопасного  состояния,  бурным  потоком  не
излилось в его сжатый кулак.
   Гвидо неохотно повесил трубку и лег. Как всегда после мастурбации,  у
него появилось желание немедленно начать все сначала.
   - Инженер-сексолог,- вздохнул он.- Инженер рукотворного оргазма.
 
*** 
 
   - Ванесса?- звонил Незрин Адлй.- Мы  с  вами  сто  лет  не  виделись.
Давайте вместе поужинаем. Я хочу рассказать вам нечто такое, что  должно
вам понравиться. По крайней мере, я на это надеюсь.
   Вану не нужно было просить дважды. Ее взволновало воспоминание о  том
почти  извращенном  наслаждении,  которое  доставила  встреча   с   этим
человеком, годящимся ей  в  отцы,  два...  нет,  три  года  назад.  Вана
помнила, как после ухаживания, достойного пера романтического  писателя,
очаровав ее больше, чем она того хотела, Адли провел с ней ночь.
   Эта ночь не разочаровала обоих. Но они  ни  разу  не  повторяли  этот
опыт. Может быть, Незрин  чувствовал  себя  виноватым?  Или  он  никогда
дважды не занимался любовью с одной  женщиной?  А  может,  все  проще  -
служебные обязанности отнимают у Адли столько времени,  что  ему  просто
некогда продолжать связь?
   Тем временем у Ванессы появлялись  новые  увлечения.  Но  она  хорошо
помнила эту встречу. И жалела, что все так быстро кончилось.
   Интересно, Адли пригласил ее, чтобы начать  все  снова?  Но  тон  его
разговора не оставлял  такого  впечатления.  Сама  Ванесса  была  сейчас
настолько занята своей неожиданной любовью к Гвидо,  что  ее  просто  не
хватило бы еще на одно увлечение. Она надеялась,  что  Незрин  не  будет
чересчур настойчив. Но, хоть она и  не  горела  желанием  принимать  его
приглашение, Ванессе не хотелось, чтобы Адли решил, что она зла на  него
за столь долгое молчание, за пренебрежение. Вана терпеть не могла, когда
ее принимали за женщину такого сорта.
   К моменту, когда она увидела Незрина  в  турецком  кафе  за  мечетью,
первоначальная холодность Ванессы совершенно исчезла. Она  почувствовала
желание предложить ему свое тело раньше, чем  он  решится  попросить  об
этом.
   Адли довольно формально поцеловал Вану, сделал комплимент  по  поводу
ее внешности и внимательно посмотрел на едва  прикрытые  блузкой  груди.
Ванесса села, положив ногу на ногу, так что  разрез  юбки  раскрылся  до
самого лона, обнажив точеные бедра.
   - Ваш отец в Сивахе,- сказал Адли.
   Некоторое  время  она  не  двигалась,  словно  парализованная.  Потом
механически прикрыла ноги краем юбки. Открытыми остались только  колени,
и Вана поглаживала их, но не кокетливо, а так, словно они болели.
   - В Сивахе?- недоверчиво повторила она. И вдруг насмешливо  спросила:
- А что он там делает?- Она громко рассмеялась.- Почему именно в Сивахе?
   Потом посерьезнела и спросила задумчиво:
   - Какой бес в него вселился? Почему он тогда исчез?
   - Он не исчезал.
   - Он сбежал от меня и моей матери! Он даже ни разу не дал нам знать о
себе. Мама была уверена, что его где-то  убили  и  скрывают  это.  Я  же
никогда в это не верила. Я чувствовала, что отец жив, но не  знала,  где
он. Много лет я пыталась его разыскать.  А  почему  вы  до  сих  пор  не
говорили мне, где он?
   - Я не знал.
   - О!
   Ванесса надула губы- задумчиво и немного скептично.
   - В любом случае, я бы и  сама  его  нашла.  Конечно,  это  внезапное
желание отправиться в Сивах не могло появиться у меня случайно, само  по
себе.
   - О, у вас действительно появилось такое желание?
   - Это интуиция, правда? Телепатия. Хотя я в телепатию не верю!
   - Вы так любите Селима?
   - Сама не знаю. Наверное, я его  идеализировала.  Во  всяком  случае,
когда он нас оставил, я была одержима им. Я прекрасно понимаю,  как  это
глупо, но я ведь не совершенна!
   - А когда вы видели его в последний раз?
   - В последний?.. Я никогда больше его не видела. Мне было  два  года,
когда он исчез.
   - Тогда вы не можете его помнить.
   - Но я уверена, что сразу его узнаю.
   - Едва ли он чувствует себя связанным отцовским долгом. Почему же  вы
должны испытывать к нему дочерние чувства?
   Вана  улыбнулась  широкой,  открытой  улыбкой.  Повинуясь  внезапному
импульсу, погладила руку собеседника.
   - Незрин! Вы хорошо знаете, что я не принимаю на себя  обессмысленных
обязательств. Я сознаю, что имею мало прав, и  чувствую  себя  связанной
соответственно малым количеством обязательств.
   - Мои уши государственного служащего тактично закрыты.
   - Вольности, которые я себе позволяю, не вредят моей стране.  Я  даже
думаю, что они ей помогают.
   - Слова бывают иногда опаснее поступков,- предостерег Незрин.
   - Это правда, слова важны. Я придаю им большое значение  -  будь  это
названия вещей или имена людей.
   - Но вы изменили свое имя. Помню, когда вы были маленькой девочкой...
   - Меня звали Ванессой. Значит, вы  понимаете,  что  я  имею  в  виду.
Привязанность, которую я чувствую к своим родителям, хоть оба они  очень
непостоянны, не повлияла на убежденность в том, что я имею больше  прав,
чем они, на выбор своего имени. Я думала, что имя  бабочки  даст  мне  и
характерные черты бабочки.
   - У вас всегда были прекрасные  способности  к  языкам.  На  скольких
языках вы говорите?
   - Не на многих. Итальянского я не знаю.
   - Так это вы для изучения итальянского все  время  общаетесь  с  этим
симпатичным Парнем, который недавно сюда прибыл?
   -   А   какой   смысл   жить,   если   все   время   не    заниматься
самоусовершенствованием?
   - Вы уже очень много  знаете.  Вы  хороший  археолог  и  образованная
женщина.
   -  Мои  стремления  направлены  не  в  эту  область.  Я  боюсь  стать
интеллектуалкой.
   - Всеми  нами  управляет  специфика  и  жаргон  наших  профессий.  Мы
становимся рабами своих привязанностей.
   -  Я  делаю  все  возможное,  чтобы  не  поддаваться   предрассудкам,
фальшивкам и претензиям,  которых  в  моей  профессии  предостаточно.  Я
стараюсь  оставаться  в  стороне  от  ее  мелочных  интриги   закулисной
политики. И мне, кажется, удалось устроиться таким образом, что я сейчас
никому и ничему не принадлежу. Это, наверное, главная причина моей любви
к работе. Я проявляю к ней единственный интерес, не являющийся  обманом,
- относительный интерес.
   - А постоянная работа с  прекрасными  предметами  не  подвергает  вас
риску предпочесть вещи людям?
   - Настоящий риск в том, что начинаешь  обращаться  с  людьми,  как  с
вещами. Этого я пытаюсь избежать любой ценой.
   - А разве не должно быть легко иметь с вами дело?
   - Вы хотите меня как-то использовать, Незрин? Поэтому вы  и  захотели
снова со мной встретиться?
   - Ну, не совсем использовать вас. Скорее заручиться вашей поддержкой.
Впрочем, вам нечего опасаться за  свою  независимость.  Наши  взгляды  и
убеждения не противоречат друг другу.
   - Вам нужна  я,  мое  тело?  Я  понимаю,  что  нужна  не  вам  лично.
Государственное дело, верно?
   - А вы к этому готовы?
   - Нет. А впрочем, смотря  по  обстоятельствам.  Вы  хотите,  чтобы  я
отправилась с Гвидо в Сивах и следила за  ним?  А  в  обмен  предлагаете
помочь мне найти отца?
   - Готов держать пари, вам удастся его отыскать. Но я не  уверен,  что
Селим снова захочет вас видеть.
   - Надежное пари, ничего не скажешь! Главное, что я этого хочу. А если
я откажусь от вашего предложения,  у  меня  не  будет  ни  одного  шанса
получить разрешение на эту поездку?
   Незрин ответил неопределенно-вежливым жестом.
   - А что там делает мой отец?
   - Он помощник губернатора. Одна из его обязанностей  состоит  в  том,
чтобы держать иностранцев на расстоянии.
   Вана снова весело рассмеялась.
   - Вы должны признать, что жизнь это вопль!- с трудом выговорила она.
   Перегнувшись через стол, Вана поцеловала Незрина, не обращая внимания
на стоящего рядом полицейского - официального телохранителя Адли.
   - Мои условия таковы, сказала она.- Я отправлюсь  с  Гвидо  в  Сивах.
Меня не смущает перспектива продавать себя человеку, которого  я  люблю.
Но я не буду сообщать о Гвидо ничего такого,  что  может  причинить  ему
вред. Я буду информировать вас только о том, что не касается его  лично.
Меня не очень беспокоят интересы транснационального общества контроля за
нефтью, и я не хочу, чтобы они волновали Гвидо. Договорились?  Когда  мы
можем выезжать?
   - Не так уж скоро. Сначала мне нужно изучить этот проект. А  вы  пока
покажите своему другу окрестности  Каира.  Скажите,  чтобы  он  набрался
терпения. Если вам  понадобится  транспорт,  я  это  устрою.  Вам  нужны
деньги?
   - А вы знаете хоть одну проститутку, которая не берет платы?-  дерзко
улыбнулась она.
   - Вы наслаждаетесь этой ролью, правда?  Кто  знает,  может  быть,  вы
когда-то втайне мечтали об этом.
   - Скажите откровенно, Незрин, ведь это была ваша  личная  фантазия  -
стать  государственным  сводником?  Заручившись  услугами   единственной
дочери своего школьного друга в качестве высокооплачиваемой шлюхи?
   - Почему высокооплачиваемой?- любезно спросил Незрин.- Видите,  и  вы
не свободны от мирских соблазнов!
 
*** 
 
   - Завтра,- сказала Вана, открыв дверь пришедшему Гвидо,-  мы  посетим
Гизу.
   - Позволь тебе напомнить, что меня интересует Сивах.
   - Ты должен еще  пройти  все  инстанции.  Я  решу,  как  это  сделать
побыстрее. С завтрашнего дня я становлюсь твоим официальным гидом.
   - Кто это тебя назначил? Незрин Адли? Он хочет, чтобы ты шпионила  за
мной?
   - Точно. И не воображай, что можешь от меня ускользнуть, даже когда я
сплю.
   - И чем я должен отплатить за такое покровительство?
   -  Учись.  Кажется,  ты  хочешь  изображать  археолога,  историка   и
сексолога. Вот и обучайся этим профессиям. Хочешь, чтобы я  стала  твоим
учителем?
   - А ты искушена во всех этих науках?
   - Цель науки - не знать, а задавать вопросы. Правильные вопросы.
   - А ответы на эти вопросы тебя не интересуют?
   - Черепки и надписи на камне, бронзовые и гипсовые скульптуры не дают
ответа. И потом, то, что меня интересует, не находят, но ищут.
   - Но эти фрагменты рассказывают тебе об исчезнувших цивилизациях.
   - Ни одна из цивилизаций на Земле еще не исчезла - цивилизация еще не
создана.
   - Разве ты не считаешь пирамиды, которые  собираешься  мне  показать,
продуктом цивилизации?
   - По-твоему, люди, способные задумать и осуществить такое техническое
чудо, - дикари?
   - Хуже, чем дикари, - слуги власти.
   - Зачем их посещать и заставлять других  приезжать  к  ним,  раз  они
кажутся такими чудовищами?
   - Потому что они вызывают желание понять.
   - А что тут понимать? Что, по-твоему, важнее для  достижения  цели  -
материальные средства,  с  помощью  которых  эти  каменные  глыбы  могли
транспортироваться и точно  устанавливаться  на  место,  или  религия  и
политика, благодаря которым фараонам, их министрам  и  жрецам  удавалось
заставить миллионы подданных страдать и умирать,  как  рабочую  скотину,
чтобы создать это совершенство?
   - А ты думаешь, что здесь играет роль вера?
   - А кто распространил эту веру? Давай  вернемся  в  наше  время:  что
ближе к науке - изучать связи между первичной мерой  длины  -  локтем  и
размерами и расположением пирамид по отношению к солнечной  системе  или
выяснять причины,  по  которым  вынужденная  доверчивость  моих  предков
привела к порабощению и жалкому состоянию моих современников?
   - Неужели это правительство действительно могло поручить  такой,  как
ты, за мной шпионить? Кажется, у тебя больше шансов, чем у меня, попасть
в одну из здешних темниц.
   - Я не склонна к измене и так же честна со своей  страной,  как  и  с
тобой. И я на свободе только потому, ?oi не боюсь.
   - Если принять все это во внимание, то я не так уж  плохо  устроился,
взяв тебя телохранителем!
   - А ты думаешь, Египет поручил  бы  тебя  мне,  если  бы  ты  ему  не
понравился?
   Гвидо попытался обнять ее, но Вана мягко освободилась от его рук.
   - Всему свое время под солнцем, как говорили древние. Время  тянуться
через столетия и время тянуться к гиду. Делу  время.  Ты  лучше  поймешь
пирамиды Гизы, если прежде увидишь ступенчатую пирамиду Джосера.
   Поэтому мы начнем с нее, и сегодня же.
   Гвидо не спросил, откуда взялся поджидающий  их  шикарный  лимузин  с
кондиционером и ловким чернокожим шофером. Через  час  они  оказались  в
Сахаре, возле того места, где был построен Мемфис. Над суровой пустыней,
вид которой как-то подавил Гвидо, доминировала  усыпальница  первого  из
царей III династии.
   Они вошли через  единственный  вход,  миновали  колоннаду  и  большой
внутренний двор и оказались в зале церемоний.
   -   Архитектора   звали   Имхотеп,-   жужжала   Ванесса,    пародируя
профессиональных гидов.-Прежде чем стать верховным жрецом в  храме  бога
солнца в Гелиополисе,  он  был  придворным  врачом,  канцлером,  главным
архивариусом,  хранителем  печати  и,  самое   главное,   казначеем!   А
напоследок он стал богом.
   - Тем лучше для него,- заметил Гвидо.
   -  Поскольку  вы  любитель,  обратите  внимание,  что   происхождение
каменной архитектуры, - а этот господин был одним из первых, кто  строил
из этого материала, - тесно  связано  со  стремлением  к  бессмертию,  с
концепцией Ка, невидимого двойника человека, судьба которого  связана  с
судьбой тела. Ка может  погибнуть,  если  при  погребении  покойника  не
обеспечат всем необходимым, включая жилище.
   - Абсолютно верно,- согласился Гвидо.
   - - Менее известна  распространенная  еще  и  сегодня  вера,  что  Ка
Джосера и сегодня бродит здесь, невидимый, живет в  подземных  комнатах,
прогуливается по церемониальной тропе великого двора Хеб-Седа, закрывает
за собой открытые  двери  и  легко  проходит  сквозь  фальшивые  выходы,
высеченные на наружной стене.
   Гвидо не обратил на это особого внимания. Его интересовало то, что он
видел. Особенно ему понравилась одна погребальная комната, мрачные стены
которой  были   украшены   маленькими,   слегка   выпуклыми   бирюзовыми
прямоугольниками.  Их  обманчивое  мерцание  напоминало  отблески  крыла
бабочки.
   - Сейчас мы находимся во владениях Ка,- объявила Вана.
   Гвидо расстегнул платье Ваны до  самого  верха  и  овладел  ею  стоя,
прижимая спиной к древним таблицам. Двигался он медленно и  лениво,  как
бы аккомпанируя вечности.
 
*** 
 
   На следующий день, стоя на  краю  Ливийской  пустыни,  Гвидо  пытался
представить себе, где среди этих бескрайних песков  прячется  Сивах.  Но
Вана не дала ему времени на размышления.  Она  велела  шоферу  поставить
машину перед палаткой, в которой шумно хлебали чай и кока-колу погонщики
верблюдов.
   - Вам предстоит новый урок,- объявила она.- На спине верблюда.  Скоро
вы увидите, что это необходимо.
   Выбранный ею погонщик поставил  свою  животину  на  колени  и  жестом
показал, чтобы они Садились в узкое деревянное седло.
   - Как? Одно седло на двоих?- спросил пораженный Гвидо.
   - Я дама,- сказала Ванесса, словно ее  пол  объяснял  такую  экономию
средств.
   Араб показал Гвидо, чтобы он садился позади Ваны.  Верблюд  встал,  и
седло резко наклонилось назад, повергнув  итальянца  в  панику:  так  он
долго не продержится! А падая с такой  высоты,  можно  покалечиться,  не
говоря уже о том, что станешь  посмешищем.  Хорошее  начало,  ничего  не
скажешь!
   - Скоро ты почувствуешь себя лучше,- пообещала Ванесса.
   И действительно, через несколько  минут  у  Гвидо  появилось  чувство
равновесия. Но прежняя тревога сменилась  новой  -  повороты  и  наклоны
верблюда привели к неожиданным результатам.  Неожиданным,  конечно,  для
Гвидо, а не для погонщика верблюдов,  который  несколько  раз  похотливо
подмигнул ему.
   Гвидо  сидел  тесно  прижавшись  к  ягодицам  Ванессы,  и   ритмичное
покачивание с роковой неизбежностью привело к тому, ,что через несколько
минут начинающий  дромадерист  почувствовал  могучую  эрекцию.  Погонщик
пустил верблюда в галоп.
   - Я же говорила,- с видом  знатока  заметила  Ванесса,-  что  женщина
может здесь пригодиться.
   - Но у меня нет никакого желания вытаскивать член на такой высоте, да
еще взгромоздившись на верблюда,- запротестовал Гвидо.
   - Тебе все равно придется через это пройти,- сказала Ванесса.-  Таков
обычай.  А  разве  ты  не  говорил  мне,  что   интересуешься   местными
традициями?
   - Но это же просто смешно! И к тому же неприятно.
   - Переступи через это! В фольклоре можно найти много хорошего.
   - А что если бы тебя здесь не было?
   - Сын хозяина верблюдов счел бы  своим  приятным  долгом  занять  мое
место.
   - Я бы на это не согласился.
   - Ну что ты! Это было бы для тебя наслаждением.
   - Вана...
   - Да, дорогой?
   - Я больше не могу!
   - Я знаю. Входи же, любимый! Входи со всем своим семенем  и  со  всей
душой.
   - Но как, черт возьми,  я  буду  выглядеть!  Мы  же  станем  всеобщим
посмешищем!
   - А  что  я  могу  сделать?  Ты  сможешь  дольше  цепляться  за  свою
добродетель, если я начну декламировать таблицу умножения с кучей ошибок
или прочитаю Евангелие задом наперед?
   - Мне уже ничто не поможет,- мрачно сказал Гвидо.
   Вана почувствовала, что он пытается поднять ее юбку.
   Она наклонилась  вперед,  показывая  свои  ягодицы.  Гвидо  судорожно
пытался расстегнуть брюки в тот момент, когда он окажется как раз позади
Ванессы. Очередной изгиб тела верблюда помог ему добиться желаемого.
   Гвидо закрыл глаза, пока  верблюд,  словно  чувствуя  его  потенциал,
какими-то  загадочными  винтообразными  движениями   выжимал   из   него
последнюю каплю семени. Едва Гвидо достиг оргазма, как  погонщик  что-то
сказал по-арабски.
   - Что он говорит?- заволновался Гвидо, опасаясь, что над ним смеются.
   - Он спрашивает, хочешь ли ты продолжить экскурсию. Если думаешь, что
можешь повторить все  сначала,  то  давай.  Но  учти,  за  это  придется
доплачивать.
   - Поблагодари его и скажи, что для первого раза хватит и этого.
   - Скряга!- поддразнила его Ванесса.
 
*** 
 
   Перед пирамидой Хеопса Гвидо, как обычно, испытал  смешанное  чувство
взволнованности и  разочарования.  К  счастью,  они  были  избавлены  от
нашествия туристских орд - в этот день и час они,  кажется,  были  здесь
единственными посетителями. Итальянец старался не обращать  внимания  на
выкрики торговцев  безделушками  и  сувенирами,  на  карманных  воров  и
самозваных гидов, охотно употребляющих ругательства, распространенные во
всем мире. Вдруг, к удивлению Гвидо, Ванесса схватила одного из  них  за
руку и, сделав шаг вперед, словно собиралась поцеловать, подтолкнула его
к итальянцу и с гордостью представила.
   Это  был   очень   симпатичный   парнишка   лет   восемнадцати.   Его
выразительные глаза скользили по лицу Гвидо с явным безразличием.
   - Сегодня его черед  показывать  нам  дорогу  к  вечности,-  пошутила
Ванесса.
 
*** 
 
   Поднявшись на несколько ступенек, они пошли по полого  ведущему  вниз
коридору. Сухая жара вконец измучила Гвидо. Ему даже пришлось  ненадолго
остановиться перед тем, как следовать за юным проводником.  Ванесса  шла
вплотную за ними. Все трое молчали.
   Коридор, описав крутую дугу, вывел их к следующему проходу,  на  этот
раз ведущему вверх. У Гвидо вдруг начала кружиться голова. Прежде он  ни
разу не испытывал ничего подобного. Когда они пришли к центру  пирамиды,
он с трудом держался на ногах. Гид по традиции продемонстрировал им, что
в зазор между блоками не может войти даже человеческий волос.
   Выйдя из этой комнаты, они прошли по низкому коридору в  вестибюль  и
наконец попали в царскую усыпальницу, сделанную из гранита и находящуюся
в сорока метрах от поверхности.
   В  северо-восточном  углу  усыпальницы  стоял   сориентированный   по
сторонам света саркофаг фараона. Он был простым, без надписей,  и  свято
хранил свою тайну - ведь когда сюда впервые  пришли  археологи,  он  был
широко открыт и пустовал. Вана объяснила символическое значение  связей,
которые  математики  и  другие  специалисты  установили  в   соотношении
размеров этого зала и каменного гроба.
   - Разве это не поразительно?- спросила она.
   - Это было бы поразительно, если бы было правдой.
   Она весело улыбнулась Гвидо. Он между тем наблюдал за юношей, который
с момента их встречи не произнес ни слова. Держался их гид восхитительно
прямо и с достоинством, точно статуя.
   Ванесса улыбнулась и нежно обняла юного египтянина за талию. Лицо его
стало нежным, но выражало скорее смущение, чем страсть.
   - Вана, ты когда-нибудь была замужем?- спросил Гвидо.
   Она расхохоталась.
   - Ты думаешь, этот мальчик может быть моим сыном? Тебе  кажется,  что
он похож на меня?
   - Да, но тебе пришлось бы  произвести  его  на  свет  лет  в  десять.
Похоже, ты с ним знакома.
   - Мы очень хорошо знаем друг друга, но как брат и сестра.
   - Уж не хочешь ли  ты  заставить  меня  поверить,  что  не  приемлешь
кровосмешение?
   - Я ждала, пока придешь ты и совершишь его с нами,- улыбнулась Вана.
   Она поцеловала мальчика в губы, и тот долго стоял, не  отворачиваясь.
Потом резким движением приспустил штаны, полностью обнажившись.
   Не прекращая поцелуя, Вана ласкала его фаллос, пока тот  не  отвердел
настолько, что стал почти вертикально.
   Потом Вана оторвалась от губ юноши  и  стала  перед  ним  на  колени,
словно собираясь сделать ему фелляцию. Но мальчик  резким  повелительным
тоном сказал что-то по-арабски. Вана отодвинулась и, расстегнув юбку  до
самого лона, легла в саркофаг. Мальчик изогнул  спину  дугой  и  тут  же
погрузился в нее с неистовой  страстью.  Вана  задыхалась  от  боли,  но
египтянин не обращал на это внимания и, войдя в нее на всю длину  своего
естества, начал двигаться назад и вперед с яростью, какой Гвидо не видел
еще никогда в жизни.
   Итальянец не знал, прийти ли на помощь подруге или  Вана  привыкла  к
такому обращению. Поколебавшись, Гвидо выбрал путь непротивления, потому
что это зрелище вызвало у него такое возбуждение, которое он  не  ожидал
почувствовать так скоро после опустошающей поездки на верблюде.
   Юный египтянин хрипло зарыдал. В тот самый миг, когда  он,  достигнув
цели, выпустил Ванессу из своих  объятий,  Гвидо  оттолкнул  мальчика  в
сторону - и итальянский плуг занял место арабского.
   Вана застонала от удовольствия. Гвидо сначала сжимал ее  соски  через
платье, а потом рванул материю так  грубо,  что  все  пуговицы  полетели
прочь. Он ухитрился раздевать ее одной рукой и возбуждался от мысли, что
когда они выйдут из пирамиды,  все  увидят  их  такими  растрепанными  и
грязными.
   Если они выйдут... Потому  что,  пока  Гвидо  в  мучительном  экстазе
ввинчивался в Вану, у него появилась фантазия, будто они погребены здесь
навсегда, все трое, и что это их агония.
   - Господи, откуда ты узнал,  что  нужно  делать  с  моими  сосками?!-
исступленно воскликнула Вана, снова достигнув оргазма.
   - Я жажду!- простонала она.- Возьми мой рот!
   Крепко обняв ставшую перед ним на колени Вану за шею, Гвидо  исполнил
эту мольбу-приказ. Он хотел сейчас не чувствовать  нежность  ее  губ,  а
взорваться в глубине горла.
   Мальчик снова подошел к ним. Гвидо успел уже забыть о нем. Он увидел,
что египтянин энергично теребит свой агрегат, успевший уже снова  прийти
в рабочее состояние.
   Гвидо протянул руку. Египтянин, должно быть, уже понял, что  Гвидо  -
опытный манипулятор. Он  допустил  его  к  себе,  отдал  свое  оружие  в
распоряжение  чужестранца.  Когда  Гвидо  решил,  что  этот  орган   уже
достаточно затвердел, он приподнял бедра Ваны, не выходя из  ее  рта,  и
подтолкнул его прямо  к  ее  чудесным  скульптурным  ягодицам.  Победная
улыбка  юноши  усилила  эрекцию  Гвидо,  словно   его   гальванизировали
электротоком. Потом египтянин плюнул на ладонь, смочил себя  -  и  одним
толчком вошел в Вану.
 
Глава пятая 
МУЖ, КОТОРЫЙ ЛЮБИТ СВОИХ ЖЕН 
 
   Гвидо лежал между Ваной и Мидж в своем  номере.  Обе  женщины  решили
остаться у него на всю ночь. Мидж быстро уснула.
   - Вана, ты позавчера так и не ответила на мой вопрос,- сказал Гвидо,-
когда я спросил, была ли ты замужем.
   - Что за нелепая идея!- расхохоталась она.- Неужели  я  выгляжу,  как
замужняя женщина?
   - Я тоже часто так говорил.  Даже  приколол  над  кроватью  листок  с
надписью: "Я никогда не женюсь". А в результате женился дважды.
   - Это меня не удивляет.
   - Но удивляет меня. Правда, я держал  слово,  пока  мне  не  стукнуло
тридцать. И к тому же оба раза не я женился, а они меня женили.
   - Неужели у тебя такая слабая защита? А  впрочем,  ты  любишь,  чтобы
тобой командовали.
   Она снова начала ласкать Гвидо. Он позволил ей это,  но  предупредил,
что сегодня больше не будет заниматься любовью.
   - Значит, Мидж тебя загоняла?- поддразнила его Ванесса.- Я  вижу,  ты
не приспособлен к девичьему простодушию.
   - Твоя ученица дикарка,- вздохнул Гвидо.- Но я был бы счастлив,  если
бы сам мог вернуться к такой  дикости.  Наверное,  это  помогло  бы  мне
понять цивилизацию.
   - Я иногда задумываюсь, для кого из вас это кончится плохо  -  ты  ее
выпотрошишь или она ощиплет твоего петушка? В жизни не видела,  чтобы  с
лошадью обращались так, как с тобой, когда она скакала на тебе!
   - Но ведь мы  приходим  ко  взаимно  удовлетворяющим  результатам.  А
сейчас, как заметил однажды древний поэт, для меня даже  в  воспоминании
об этих  страшных  муках  таится  очарование.  Непохоже,  чтобы  у  Мидж
остались тяжелые впечатления...
   - У меня тоже, хотя в ее возрасте я не была так хороша в этом деле.
   - Если бы ты могла делать такого рода сравнения, то не была бы сейчас
здесь со мной.
   - Как же мало ты меня знаешь! Конечно, я  могла  сравнивать  и  делаю
это. Представляю, что я отдаюсь, как юная девушка; это еще одна причина,
чтобы ты чувствовал меня, когда я "внутри" тела  Мидж.  Это  вызывает  у
меня еще более сильный оргазм, чем когда  ты  входишь  в  мое  настоящее
тело. И я хотела бы входить в тела твоих женщин, всех женщин, с которыми
ты занимаешься и занимался любовью. Которыми  ты  пользовался,  думая  о
других. Которые отдавались другим, думая о тебе. Которым ты изменил,  но
не забыл их. И раз уж ты рассказал мне об их существовании, то я  хотела
бы быть в телах тех женщин, на которых ты женился. Каждый раз, когда  ты
с ними занимался любовью. И быть тобой, когда они совокуплялись с тобой.
Рассказывай мне о них, любовь моя, а я буду тебя нежно ласкать.
   - Моя первая жена,- сказал Гвидо,- досталась мне по наследству.
   - От безнравственного дядюшки или от проигравшегося картежника?
   - От одного американского друга, с которым я познакомился в  Калтече.
- Где?
   - В американском университете.
   - А что ты там делал?- удивленно спросила Ванесса.
   - Об этом я расскажу тебе позже. Друга, о  котором  я  говорю,  звали
Аллан Леви, он был моим  ровесником.  Профессор  молекулярной  биологии,
гений в  своей  области.  Однажды,  лет  пять  назад,  мне  позвонил  из
Лос-Анджелеса какой-то незнакомый юрист. Он сообщил, что Аллан  умер  от
опухоли  мозга,  оставив  мне  свои  книги,  "ягуар",  двух   породистых
доберман-пинчеров и свою жену - полувенгерку, полуфранко-канадку.
   Ванесса восхищенно всплеснула руками.
   - Чудесно! Только тебе могло так повезти!
   - Вначале я думал иначе. Во-первых, я был огорчен известием о  смерти
друга. С тех пор как я за год до  этого  уехал  из  Калтеча,  мы  с  ним
регулярно переписывались. Но ни разу он не упомянул ни о своей  болезни,
ни о женитьбе.
   - У него что, вообще не было женщин, когда ты жил в Штатах?
   - Никаких случайных связей. По-моему, он увлекался мальчиками.
   - Особенно тобой. Иначе зачем бы он стал делать тебе  эти  посмертные
подарки?
   - Мы были друзьями, а не любовниками.
   - Это одно и то же,- настаивала Ванесса.
   - Не совсем. Это доказывает то, что едва я уехал из Калтеча,  как  он
женился.
   - Это, несомненно, было реакцией на твой  отъезд  -  ему  не  хватало
тебя.
   - Не фантазируй, не имея фактов.
   - Ладно, тогда дай другое объяснение.
   - Любовь с первого взгляда - редкое явление,  но  известно,  что  она
существует.
   - А ты знал женщину, на которой он женился?
   - Никогда ее не видел и никогда не слышал, чтобы Аллан о ней говорил.
Он встретил ее уже после моего отъезда.
   - Но он ничего тебе о ней не сообщил. Не сказал и о том, что умирает.
Однако он уже знал об этом, когда женился. Женился из-за любви  к  тебе,
что и требовалось доказать.
   - Как ты догадываешься, этот крючкотвор сразу сообщил мне, что пункт,
по которому Аллан завещает мне свою жену, не имеет  юридической  силы  и
недействителен. Что не аннулирует остальной части завещания. Так  что  я
могу вступить во владение машиной, собаками  и  книгами,  когда  захочу.
Конечно, после того, как уплачу налог на наследство.
   - Что ты и сделал.
   - Я объяснил этому презренному щелкоперу, куда ему идти вместе с  его
формальностями и обязанностями. Так я потерял несколько тысяч интересных
книг, мощную спортивную машину и пару горячих и верных животных.
   - Но не женщину.
   - Через два дня меня разбудили в шесть  утра.  Кто-то  стучал  в  мою
дверь. Это была она.
   - В Милане?
   - Она вылетела в Милан первым же рейсом и теперь стояла у моей  двери
с двумя огромными, как гробы, чемоданами. Она была высокой и стройной, в
меховой  многоцветной  пелерине.  А  ее  длинные  ноги,  казалось,  были
везде-вокруг ее щек и висков, на плечах и ниже  спины,  почти  от  самой
талии. Она смотрела на меня зелеными глазами, какие  бывают  у  пантеры,
когда глядишь прямо на нее.
   - Она не может быть некрасивой, потому ты вдруг  заговорил  поэтично,
как мои предки, которые придумали богов-животных.
   - Я никогда в жизни не видел такой красивой  женщины.  Я  стоял  так,
глядя нанес, в расстегнутой пижаме, почти лишившись  дара  речи.  Прежде
всего потому, что понятия не имел, кто она такая.
   - Разве она не представилась?
   - Представилась, но только через пару минут. Она сказала: "Я  -  твое
наследство".
   - На каком языке?
   - На французском. Я сразу и не понял.
   - А ты тогда не знал французского?
   - Зимой, в такой ранний час, французский не слишком понятен. Особенно
когда с тобой говорит заметно улучшенный вариант Мерилин Монро.
   - Тем не менее ты ее сразу оприходовал.
   - Даже не проснувшись как следует.
   - И женился на ней.
   - Как только были оформлены ее документы.
   - Значит, тебе все же пришлось платить налог на наследство.
   - Нет. Это уладили юристы.
   - И долго продолжалась эта идиллия?
   - Продолжается до сих пор. Я все еще без ума от Майки, а она от меня.
   - Но из того, что ты говорил раньше, я поняла, что вы расстались...
   - Не перебивай. И запомни главное: мы целых два года не только делили
друг с другом совершенную физическую и духовную любовь, но Майка ни разу
даже не глянула на другого мужчину, а мужики за ней буквально увивались.
Они,  как  воры-медвежатники,  пытались  подобрать  к  ней   ключи,   но
безуспешно...  Она  оставалась   абсолютно   твердой   и   неуступчивой.
Раскрывалась только навстречу, мне и тут уж, поверь, была совершенна.
   - Давай объявим мораторий на превосходную степень! Ты,  конечно,  все
равно ей изменял?
   - Да, но с ее  согласия  и  благословения.  Так  что  вроде  не  было
причины, почему это блаженство не могло длиться  вечно.  Я  любил  самую
красивую женщину в мире, и она любила меня - только меня, и поэтому  она
предлагала мне самых прелестных своих подружек.
   - Пока... Мы не съездили в Барселону.
   - В мой родной город! Посетить музей Гауди? И моя мама украла у  тебя
Майку. Так? Повезло же маленькой Майке!
   - Хватит болтать ерунду! И у Майки, и у меня не  такой  плохой  вкус,
чтобы идти смотреть подобную гадость. Так что у нас не было  возможности
встретиться с твоей замечательной  мамочкой.  Но  в  Барселоне,  пытаясь
стряхнуть с себя испанскую  сонливость,  мы  посмотрели  фильм,  который
пропустили в Милане. Я  не  ждал  от  фильма  слишком  многого,  но  его
поставили и сняли мои друзья. Фильм назывался "Мадам Клод".
   - Я его видела. И тоже в Барселоне. Может быть, в тот день мы были  в
кино вместе? Нет, я бы заметила твою жену.
   - Спасибо. Во всяком случае, она вышла из кино в  шоковом  состоянии.
Вернувшись в тот вечер в гостиницу, я нашел ее записку. Ни чемоданов, ни
мехов Майки не было. Она уехала в  Париж.  Хотела  найти  мадам  Клод  и
попросить, чтобы та взяла ее на  работу.  "Я  лучше  самых  красивых  ее
девушек,- объяснила она в своей  записке,  путая  снимавшихся  в  фильме
артисток с реальными девушками знаменитой содержательницы борделя.- И  я
смогу работать не хуже, чем они".
   - И ты никогда больше ее не видел?
   - Как бы не так! Я вижусь с ней всякий раз, как бываю в Париже, а это
происходит довольно часто. Или когда она бывает в Милане.
   - Майка работает у Клод?
   - Не совсем, но почти  так.  Через  неделю  после  исчезновения  она.
сообщила по телефону, что Клод уже не существует или, во всяком  случае,
она отошла от дел. У Майки  выбили  почву  из-под  ног,  но  ей  все  же
повезло. Она рассказала мне о популярном модельере. - милой,  элегантной
и очаровательной женщине, которая сразу распознала ее  способности.  Она
взяла Майку на работу даже без  испытательного  срока,  для  показа  мод
избранной клиентуре. Она выбирает себе  наряды  такой  длины,  какая  ей
нравится, с условием, что можно будет разглядывать ее нижнее белье.
   - Которого она не носит, ты это имеешь в виду?
   - Это для клиентов, ограниченных в средствах.  Когда  приходят  более
состоятельные покупатели, манекенщицы кружатся.
   - И Майка счастлива, что ее высоко ценят?
   - Непросто счастлива. Она переполнена радостью и  чувствует  себя  на
седьмом небе. И  за  три  года  ее  удовлетворенность  только  возросла.
Сегодня ей достаточно сказать "да" или "нет", чтобы тут же перелететь  с
континента на континент. Она стала наградой для  президентов,  утешением
для монархов, подругой для комиссаров,  секретным  оружием  для  вояк  и
обещанным  блаженством  для  отцов  церкви.  Невозможно  пересчитать  ее
чемоданы, а меховые пальто еще лучше того, которое так понравилось v мне
при первой встрече.
   - А под меховым нарядом она, конечно, совершенно голая?
   - Не всегда, но чаще всего. Особенно, как она  призналась,  во  время
дальних перелетов.
   - Она, должно быть, доставляет массу удовольствия команде и  половине
пассажиров.
   - Если они в состоянии это себе позволить.  Бесплатно  она  достается
только мне, так же, как когда мы были женаты.
   - Да, так же. А почему вы теперь не женаты? Ты не хотел, чтобы  твоей
женой была шлюха?
   - Наоборот, я был в восторге от этой мысли. Но у нее  такая  ревнивая
хозяйка! Это она настояла на нашем разводе. Майка не хотела ей перечить,
поэтому...
   - Милый Гвидо, всегда ты уступаешь! Вот  так  и  получилось,  что  ты
снова стал холостяком.
   - Во второй раз все тоже было необычно.
   - Продолжай. Я начала зевать, но слушаю очень внимательно.
   -  Мы  с  Майкой  оставались  супругами  еще  два  года.   Когда   мы
встретились, ей было девятнадцать, в двадцать один  она  оставила  меня.
Прошел год, и я был счастлив - в основном с женами своих  друзей.  В  то
время я решил уйти из фирмы, в которой работал.
   - А где ты работал?
   - А тебе действительно нужно подумать о карьере шпионки. Иначе у тебя
могут возникнуть проблемы с твоим теперешним хозяином. Моим  боссом  был
не кто иной, как Джанни Пакони. Ты его знаешь?
   - Нет.
   - Неужели? С таким агентом, как ты, секретным службам было бы  нечего
делать.
   -  Меня   никогда   не   интересовала   промышленность,   тем   более
итальянская...
   - Они даже знают этого парня из Патагоний. Не старайся  выяснить  его
имя - твои хозяева его тщательно контролируют. Короче говоря,  я  пустил
под откос этого хмыря и всю его команду и с  удовольствием  увидел,  что
снова стал безработным.
   - А у тебя были сбережения? Или тебя содержала Майка?
   - Я живу скромно,  но  оставаться  независимым  труднее,  чем  думают
некоторые.
   - Для кого труднее? Для рабов зарплаты?
   - Вот  я  и  попал  в  лапы  другого  парня,  еще  более  богатого  и
могущественного, чем Пакони, если это возможно. И очень скоро он  сделал
мне предложение, от которого я не мог отказаться.
   - Ты чересчур корыстен, чего же еще!
   - Это я и сам знаю. Но вот что  было  самым  приятным  во  всей  этой
истории, кроме того, что увеличились субсидии дамы, которая  тогда  меня
поддерживала: этот парень предложил мне в качестве премии женщину. И  не
какую-нибудь старую клячу. Он предложил мне жениться на юной наследнице.
   - Поразительно! Твое явное  пристрастие  к  наследствам  должно  было
снова возвратить тебя в детство.
   - Такова жизнь. Факт остается фактом - женщина, о которой идет  речь,
была не вдовой, а  дочерью  известного  биржевика,  и  девственность  ее
гарантировалась контрактом. Ей было восемнадцать. Как видишь,  я  быстро
возвращался ко второй молодости,  но  заметь,  не  до  того  уровня,  на
который ты вернула меня с Мидж.
   - Существенное замечание! А как выглядел этот избалованный ребенок?
   - Ты мне, наверное, не поверишь, но, клянусь, это  правда.  Она  была
такой же привлекательной, как Майка, но темноволосой. Лица у  них  были,
конечно, совершенно разными. Но фигуры, как это ни удивительно, довольно
похожи.
   - Только не говори, что они похожи на меня, а то я тебя прогоню!
   - Не хочу тебя раздражать, но у вас всех есть что-то общее. Во всяком
случае, мне никогда не приходилось уговаривать Майку, чтобы  она  носила
так же мало  белья,  как  ты.  А  что  касается  Джулии,  то  когда  нас
познакомили, на ней была не только нижняя юбка,  но  и  бюстгальтер.  От
одного воспоминания об этом я краснею от стыда.
   - А ты раздевал ее для проверки в присутствии адвоката?
   - В этом не было нужды. Такие вещи можно определить с одного взгляда,
если это взгляд знатока.
   - Но этот скрытый порок не возмутил  тебя  до  такой  степени,  чтобы
отказаться от брака?
   - Ты должна понять, что моя вера в человеческие  возможности  намного
сильнее стремления поставить на ком-то крест, даже если это  оправданное
стремление. И ты поймешь восхищение, испытанное мной, когда в день нашей
роскошной и многолюдной свадьбы я  увидел  свою  невесту  среди  шикарно
разодетых родственников.  Да,  на  ней  было  только  плотно  облегающее
подвенечное платье, позволяющее  мне  и  всем  присутствующим  сосчитать
количество волос на ее девственном лоне.
   - А она тогда еще оставалась девственницей?! Ты  женился,  не  сделав
вначале этого?
   - Да. Я вел игру по всем правилам.
   - Ты меня разочаровываешь. Но я по крайней мере надеюсь, что  она,  в
отличие  от  твоей  предыдущей  супруги,  не  была   столь   скрупулезно
моногамной? Я имею в виду, до тех пор, пока  Майка  не  увидела  свет  в
одном из кинотеатров моей родной Каталонии.
   - Джулия сразу же показала себя такой же  чувственно  одаренной,  как
Майка. И, как и Майка, она оставалась полностью и безраздельно моей. Эта
верность была скорее частью ее  эротического  таланта,  чем  проявлением
чувства  долга.  Каждый  день  после  того,  как  она  появилась   почти
обнаженной перед сборищем  своих  родственников,  знавших  ее  только  в
образе пуританки - выпускницы школы,  Джулия  продолжала  бросать  вызов
традициям. Первое, о чем она меня попросила, - это взять ее с  собой  на
нудистский пляж. И там, и повсюду, где у нее была  возможность  валяться
обнаженной, раскинув руки и  ноги  (конечно,  всегда  вместе  со  мной),
красота Джулии стала легендарной. От Сан-Тропеза до Таормины  пол-Европы
облизывалось, глядя на Джулию, но никто, кроме меня, даже пальцем ее  не
коснулся.
   - И женщины тоже?
   - Женщина была. Одна. Майка.
   - Браво! Вы что, занимались любовью все вместе?
   - Боюсь, что мне придется разочаровать  тебя  еще  раз.  Когда  Майка
приезжала в Милан, и я, и Джулия приходили к ней в номер, но поодиночке,
не прячась друг от друга, а просто в разное время.
   - Мне вас жаль! Вы ненормальные! Вы сумасшедшие!
   - Если позволишь мне встречный вопрос, скажи:  откуда  у  тебя  такое
фанатичное отношение к триаде?
   - Это не фанатизм. Это предчувствие.
   - Ты считаешь триаду формулой будущего?
   - Да, если мир захочет идти  по  Пути  эволюции.  Вначале  было  одно
существо, и оно, естественно, было одиноко, смертное или бессмертное,- и
имя его было Яма, как сообщает Зеуд Авеста, или просто Я, как утверждают
Упанишады, или жирный андрогин, или, как на  заре  истории  Египта,  бог
Хнум. Первым шагом прогресса  во  всех  древних  историях  было  деление
надвое этих создателей или их творений. Ева была взята из ребра Адама. В
Ведах мы видим близнецов, Ями и Яма, в результате кровосмешения  которых
появились мы. Зевс рассек андрогинов надвое так, чтобы появились мужчина
и женщина в том виде, в котором  мы  их  более  или  менее  хорошо  себе
представляем (по-моему, представления у нас не очень ясные). Хнум создал
Шу и Тефнута, моих далеких предков. И все эти "половинки",  воплотившись
таким обозом, стремятся воссоединиться друг с другом. Хотя, как правило,
в  результате  усугубляют  свое   одиночество.   Такое   состояние   дел
сохранялось достаточно долго. Нам следовало бы поучиться творить  лучше,
чем это делали старые  боги,  и  вместо  разделения  себя  на  два  пола
изобрести три, четыре,  пять,  десять,  шестьдесят  девять  -  множество
различий! И ожидая, пока биологи смогут вырастить в своих  колбах  таких
мутантов,  давайте  пока  хотя  бы  расширим  концепцию  пары.   Давайте
когда-нибудь дадим женщине двух мужчин. В другой  раз  предложим  одному
мужчине двух женщин. Но, конечно, не связывая себя этими комбинациями  и
ограничениями! Иначе трио начнет раздражать так же, как пара.
   - Сколько эрудиции и выносливости в такое позднее время! К сожалению,
мой собственный опыт не дает оснований для такого оптимизма. Я побывал в
нескольких  лабораториях,  с  которыми  ты  связываешь  столь   радужные
надежды, но, увы, пока видел там только профессоров, столь же ревниво  и
собственнически относящихся к своим ретортам, как и  к  своим  женам,  и
ассистентов, предпочитающих болтовню с приятелями решению  нестандартных
уравнений, которые ты кладешь в основу своих рассуждений. Да и сам я,  -
придется еще раз тебя разочаровать,  хоть  мне  и  стыдно  тебе  в  этом
признаться, - пока ты и  Мидж  не  показали  мне  этого,  я  никогда  не
занимался любовью с двумя женщинами одновременно.
   - Но ты, конечно, не сомневался в своих способностях?
   - Я более сентиментален, чем ты  думаешь.  Я  боялся,  что  внимание,
которое я уделяю одной из любовниц, обидит другую.  Если,  конечно,  она
будет рядом.
   - Это очень мило, но  глупо.  Удовольствие,  которое  ты  доставляешь
Мидж, - это и мое удовольствие. Особенно когда я наблюдаю.
   - Ты не такая, как большинство людей.
   - Но из того, что ты рассказал о  твоих  женах,  они  не  кажутся  ни
ревнивыми, ни  эгоистичными.  Или  их  терпимость  ограничена,  как  это
принято  в  обществе,  условием,  что  ты   можешь   делать   все,   что
заблагорассудится, но так, чтобы они об этом не  знали?  Но  мне  трудно
совместить это с тем удовольствием, которое испытывают Майка  и  Джулия,
демонстрируя свое тело. Ты видишь, к чему я прихожу?
   - Пока нет. Тем более, что они не похожи друг на друга ни  в  чем,  в
том числе и в этом. В Майке, конечно, не было и тени ревности. Но Джулия
поначалу ревновала.
   - Но это не мешало тебе спать с кем попало?
   - Конечно. Но от нее я это скрывал.
   - И тебе удалось совершенно изменить ее взгляды?
   - Это сделала Майка, а не я. В тот день,  когда  Джулия  научилась  у
нее, как любить женщину, она узнала, что и я тоже могу  захотеть  других
женщин. Точнее говоря, она поняла, что я могу продолжать любить Майку.
   - Логично. Но... нелогично!
   - Нормально.
   -  То,  что  нормально,  всегда  ограниченно.  Скажи,   Джулия   тоже
почувствовала вкус к любви с Майкой? Или вообще к разнообразию?
   - Как ни странно. Майка не сказала ей ни слова ни о своих принципах и
практике, ни о своих княжествах и державах.
   - А ты тоже ничего не рассказывал Джулии?
   -  Нет.  Она  думает,  что  Майка  просто  манекенщица,  без   всяких
дополнений.
   - Как они познакомились?
   - Я это устроил. Фактически мне пришлось чуть ли не на аркане  тащить
Джулию, она едва не плакала, так ей не хотелось идти. А  через  час  она
уже улыбалась и вовсю целовалась с Майкой.
   -  Значит,  ты  научил  Джулию  любить  женщин!  Выходит,  ты  только
прикидываешься плохим учителем?
   - Боюсь, ты меня неправильно поняла. Я сказал, что  Джулия  научилась
любить женщин, а на самом деле она научилась любить одну Майку.
   - И никого больше?
   - Никого.
   - Значит, то, что она занималась любовью с Майкой, не вызвало  у  нее
потребности забавляться с другими женщинами, как и то, что она  спала  с
тобой, не заставило ее развить успех с другими мужчинами?
   - Наверное, так оно и есть.
   - Тогда беру свой комплимент назад. Ты все-таки никудышный учитель. А
Майка тоже в инструкторы не годится.
   - Сейчас ты еще больше удивишься. Прежде чем познакомить ее с Майкой,
я несколько раз  пытался  уложить  Джулию  в  постель  с  нашими  общими
приятелями - мужчинами, которых  мы  с  ней  хорошо  знали.  Но  она  не
захотела. После того как она удачно дебютировала с  Майкой,  я  пробовал
уговорить ее заниматься любовью с женщинами,  которые,  на  мой  взгляд,
должны были ей понравиться. И снова полное фиаско.
   - Это рок,- иронически произнесла Вана,- трагическая загадка.
   Она помолчала немного и спросила:
   - А ты пробовал с кем-нибудь из них завести детей?
   Гвидо явно шокировал этот прямой вопрос.
   - Делать детей! Тебе не кажется, что на  нашей  планете  и  без  меня
хватает людей, которые только об этом и думают? Может быть, и у тебя  та
же навязчивая идея?
   - Я не спрашиваю ни о  себе,  ни  о  роде  человеческом,-  настаивала
Ванесса. - Меня интересуешь ты и твои жены.
   - Что нового  я  могу  тебе  рассказать?  Ни  они,  ни  я  не  хотели
обзаводиться детьми. Но это слишком длинная история...
   Вана надолго замолчала. Гвидо показалось  даже,  что  она  уснула.  И
действительно, когда она снова заговорила, голос ее звучал сонно.
   - Ты надеешься, что Джулия сейчас ждет тебя, как Пенелопа?
   - Ничего похожего я не думаю,- Гвидо пожал плечами.
   - А что же на самом деле?
   - Мы с Джулией женаты уже два года. Так что ей  пришло  время  искать
замену.
   - Что это  за  странный  двухгодичный  цикл?-  рассмеялась  Ванесса.-
Почему именно два года, а не три, десять или один?
   - Я не теоретизирую,- буркнул Гвидо.- Просто констатирую факты.
   - Ты почувствовал, что надоел Джулии?
   - Нет.
   - Может быть, ты сам устал от нее?
   - Нет, не то. Гораздо умнее разойтись, не дожидаясь, пока кому-нибудь
из двоих станет скучно.
   - Значит, ты хочешь развестись, чтобы проверить, сможешь ли ты  после
возвращения спать с Джулией с таким же удовольствием, как и с Майкой?
   - Именно так.
   - Ты будешь по-прежнему придерживаться  той  же  системы:  продолжать
встречаться с каждой  из  них  отдельно  -  или  воспользуешься  опытом,
который приобрел  со  мной  и  Мидж,  и  станешь  понемножку  скрашивать
однообразие повседневности? Если Джулия перестанет  за  тебя  цепляться,
она будет уже не такой наивной. Может  оказаться,  что  ставки  в  игре,
которую ведет  Майка,  чересчур  высоки  для  дочери  финансиста.  Но  я
уверена, она не откажется увеличить количество игроков до трех.
   - Я могу поверить в такое только из уважения к тебе.
   - А когда новый меценат предложит тебе  очередное  пожертвование,  ты
тут же еще раз женишься?
   - Пока что я совершенно не настроен заводить еще одну жену.
   - Но ты можешь участвовать в решении вопроса о том, кто станет  твоим
преемником? Или тебе уже  неважно,  кто  займет  твое  место  в  постели
Джулии? Тогда неправда, что ты сам подбирал  парней,  которые  постоянно
увивались вокруг Джулии. И  все  же  ты,  наверное,  уже  знаешь  своего
преемника. Во всяком случае, знаешь, кто мог сменить тебя  в  тот  день,
когда ты сел на самолет и прилетел ко мне.
   - Нет, я его не  знаю.  Когда  я  уезжал  из  Милана,  мы  с  Джулией
договорились, что не будем переписываться.
   - Когда ты собирался уехать, у нее был кто-нибудь на примете?
   - Нет, наверняка не было. К счастью, ей нравятся многие, так что  она
могла бы оказаться перед трудным выбором.
   - Почему ты говоришь "могла бы"?
   - Потому что ей не придется решать самой - так же,  как  и  в  первый
раз, когда ее предложили мне. Мой босс по-прежнему на своем месте.
   - И он назначит Джулии нового мужа? Или, может быть, уже назначил?  Я
думаю, девушку из такой хорошей семьи не отдадут  какому-нибудь  старому
грубияну. При свободной любви такого не бывает.
   - В столе у моего босса,- ответил Гвидо,- лежит  бланк  заявления  на
развод с моей подписью. Нужные сведения он впишет Сам.
   - А Джулия участвует в решении этого вопроса?
   - Она уже согласилась.
   - Вот уж  не  ожидала,  что  в  вашей  передовой  стране  сохраняется
система, которую и в Египте не часто увидишь.
   - То, о чем .я тебе рассказал, не характерно  для  всей  страны.  Эта
система основана на тайном эротическом договоре, который заключили между
собой Майка, Джулия  и  другие  женщины  и  несколько  мужчин.  Всем  им
нравится, что их жизнью управляют.
   - Неужели им действительно нравится, что их  "желают",  назначают  им
цену и передают из  рук  в  руки,  как  имущество?  Иными  словами,  они
довольны, что превратились в товар? Дорогостоящий, конечно, но  все-таки
товар.
   -  Помнишь  наш  первый  разговор,  Вана?  Когда  ты   назвала   меня
психологом-дилетантом? Похоже, что сейчас ты  сама  перешла  на  тот  же
жаргон. Избитые фразы вроде "женщина превращается в товар" служили пищей
для ума старикам, которые  до  сих  пор  не  могут  выйти  из  состояния
оцепенения. Люди нашего поколения должны мыслить более  оригинально.  Мы
должны быть готовы принять утверждение, что синапсы в чьем-то мозгу  так
настроены, чтобы человек получал удовольствие, когда его или ее продают.
При  таких  же  обстоятельствах  другие  люди  склонны   возмущаться   и
протестовать в силу иной регулировки синапсов.
   - А эта синоптическая структура задана от  рождения  или  формируется
уже при жизни? Развивается она или всю жизнь остается неизменной?
   - Открою тебе тайну и прошу никому ее  не  выдавать:  на  сегодняшний
день никто не может ответить на  твои  вопросы.  Более  того,  никто  не
знает, можно ли в принципе на них ответить. Как  видишь,  мы  далеки  от
категоричности ложного знания.
   - Тогда объясни, откуда тебе известно, что ни один человек  этого  не
знает.
   - Потому что я и есть тот самый "один человек"! И потому что никто  в
мире не знает об этом больше, чем я.
   - А, понимаю... Или, вернее,  теперь  я  совсем  ничего  не  понимаю.
Наверное, для меня лучше не знать слишком много.
   - Что ж, тогда не будем больше говорить о моих женах.
   - О да, не будем!  Для  меня  это  чересчур  возбуждающая  тема.  Мои
синапсы уже совсем проснулись.
   - Ладно, тогда поехали дальше. Что ты еще хотела бы узнать?
   - Как Майка и Джулия занимаются любовью?
   - Я уже говорил тебе - обычным способом.
   - Да, но... Расскажи еще раз.
   - Ну... Словно мужчина  и  женщина:  контакт  через  половые  органы,
которые целуются взасос, как губы.
   - А я имею перед ними только одно преимущество?
   - Да. Именно поэтому я стараюсь это преимущество использовать.
   - Подумать только! Ведь я ничего об этом не знала!
   - Ты ждала меня, чтобы узнать, на что ты в самом деле  способна,  так
же, как и они.
   - Так вот оно что! Ты свалил нас в одну кучу! Ну и как, доволен?
   - Да. Мне никогда и в голову  не  приходило  сравнивать  какую-нибудь
женщину с Джулией и Майкой. Ты единственное исключение, и не стоит этого
стыдиться.
   - Мне ничуть не стыдно. Я уже дошла до того, что мне нравятся эти две
сучки. Думаю, что теперь я знаю их даже лучше, чем ты.
   - Лучше, чем ты знаешь меня?
   - Лучше, чем ты знаешь их.
   - Неужели?
   - Не сердись, Гвидо, но я разочарую тебя. Что бы тебе ни казалось, но
ни Майку, ни Джулию, ни меня не нашел для тебя  кто-то  посторонний.  Мы
сами решили, что ты нам подходишь. Ты вообразил, будто мы тебе уступили,
потому что в раннем детстве, или когда мы были еще в утробе матери, наши
нейроны были соответственно запрограммированы.  Как  же  ты  ошибаешься,
Гвидо! Твои торговцы наркотиками  пришли  слишком  поздно  и  не  смогли
повлиять на наши синапсы. И наши родители, в определенном  смысле,  тоже
не  смогли.  Наша  сущность  формировалась  на  протяжении  бесчисленных
поколений, и судороги экстаза, связанные с  особенностями  нашего  пола,
едва ли могут нас изменить. Как это ни парадоксально,  то,  что  мы  так
сформировались,  делает  нас  свободными.  Вопреки  тому,  во  что   она
заставила тебя поверить, Майка свободно  выбирала  тебя.  Ведь  это  она
убедила  своего  первого  мужа,  чтобы  он  завещал  ее  тебе.  Ты   был
ступенькой, на которую ей необходимо было взобраться, чтобы приблизиться
к вожделенной мечте - свободному  и  безоблачному  разгулу.  И,  клянусь
последним оргазмом, Джулия тоже всегда понимала, что главное для  нее  -
движение к свободе. Чтобы избавиться от своей семьи, ей пришлось продать
с молотка свою невинность, что во многом определило всю ее судьбу. И все
же ей хотелось выяснить, чего на самом деле стоит ее тело. Чтобы  узнать
срою  истинную  цену,  ей  нужно   было   учиться,   экспериментировать,
готовиться. И ты оказался лучшим инструктором из тех, что были у нее под
рукой. Взяв тебя напрокат, она сделала это в своих интересах, хотя  тебе
казалось, что инициативу проявил ты сам. Ну-ка, прикинь  -  кто  из  вас
приобрел больше? Ты испытываешь одинаковый оргазм, когда кончаешь в  рот
одной возлюбленной или  во  влагалище  другой.  А  эта  дочь  биржевика,
которой пришлось бы всю жизнь корпеть над кредитами,  открыла  для  себя
новый мир, когда  ты  показал  ей,  что  время  можно  проводить  совсем
по-другому. А теперь она настолько овладела искусством любви, что тебе в
поисках новых ощущений пришлось ехать в такую  даль  и  попасть  в  руки
девушек, принадлежащих к более древней цивилизации, чем итальянская.
   Произнося эту тираду, Вана сжимала фаллос Гвидо, постепенно  переходя
от  легких   ритмичных   надавливаний   к   более   сильным.   Итальянец
почувствовал, что вот-вот произойдет эякуляция.
   - Прими мое семя!- взмолился он наконец. Вана не заставила себя долго
упрашивать. Потом на мгновение замерла, прижавшись щекой к его животу. И
тут же заговорила снова:
   - Радуйся, обладатель скрытых талантов! Даже  когда  ты  приобретаешь
меньше, чем твои партнеры, ты все равно ничего не теряешь.  В  какую  бы
игру ты ни играл, на что бы ты ни делал ставку - всякий  раз  ты  будешь
получать свои деньги назад и всегда останешься в выигрыше.
   - Ванесса,- вздохнул он,- Что-то я совсем перестал  понимать.  Должно
быть, ты высосала из меня  последнюю  каплю  сообразительности.  Или  ты
разговариваешь во сне?
   -  Я  притворяюсь,  что  сплю,-  ответила  она.-  Так  же,   как   ты
притворяешься, что не выбираешь своих жен, а предоставляешь  делать  это
другим. Другим людям и случаю. И все же этот случай и эти люди подбирают
именно тех женщин, которые тебе нравятся. Женщин, к которым тебя влечет,
хотя ты не хочешь в этом признаваться. А не признаешься ты в этом  из-за
своей слабости - ты менее решителен в словах, чем в поступках.
   - Мне не хватает твоего везения.
   - Это неважно! Ты никогда не стал бы брать женщин, которых предлагает
тебе Ренато, или твой босс, или Аллан, если бы они не оказались теми же,
что грезятся тебе в трансе  рукоблудия.  Теми,  чьи  придуманные  образы
удовлетворяли ваше преподобие за неимением живой плоти. Теми, которых ты
полюбил еще до того, как с ними встретился. Теми, кого ты  искал,  зная,
что ищешь именно их, и не сомневаясь, что рано или поздно найдешь.
   - Я не так дальновиден, как тебе кажется.
   - Нет, Гвидо, ты становишься ясновидящим, когда тебя вдохновляют твои
желания. Ты способен предвидеть  очень  многое,  когда  руководствуешься
воображением и интуицией. Но я, наверное, ошиблась, когда  сказала,  что
ты ищешь. Ты вовсе не ищешь, а  лишь  мечтаешь  о  волшебных  открытиях,
которые мог бы совершить. И грезы  об  этих  открытиях  заставляют  твой
фаллос подниматься, когда ты вдруг просыпаешься среди ночи. Все  дело  в
них! Ты признался мне, что когда впервые увидел Майку и  ее  легендарные
меха, это не вызвало у тебя эрекции. Твой фаллос встал раньше - когда ты
открывал дверь своей квартиры. Ты не возбуждаешься ради любимой,  Гвидо.
Наоборот - ты любишь то, что  вызывает  у  тебя  эрекцию.  И  лишь  одно
по-настоящему возбуждает тебя. Особое ощущение власти,  которое  ты  сам
называешь особым видом понимания.
   - А как насчет тебя, Вана? Что Сильнее всего возбуждает тебя?
   - Любопытство, как и тебя. Но мое любопытство совсем другого рода.  Я
не знаю, существует ли то, чего мне хочется. И это  не  имеет  для  меня
никакого значения.
 
Глава шестая 
НАДПИСЬ НА РОЗЕТТСКОМ КАМНЕ НИКОГДА НЕ БУДЕТ РАСШИФРОВАНА 
 
   Нике!-- голос Ванессы прозвучал так пронзительно, что Гвидо  невольно
отдернул от уха руку с телефонной трубкой.
   - В самом деле?- облегченно проговорил он.
   - Когда я говорю, ты должен верить,- проворчала Вана.- И если я кричу
"Победа!", ты должен понимать, что мы действительно победили.
   - Выбор триумфального клича я предоставляю тебе.
   - Нет, от этой привычки тебе придется отказаться!
   - От какой еще привычки?
   - Оставлять мне возможность выбора.
   - Я и сам не умею принимать решение, хотя ты меня убеждаешь, что  это
не так.
   - Не будем спорить. Лучше сдавайся без боя.
   - Так я и сделаю.
   - Ты знаешь, как я отношусь к обещаниям. Поэтому Незрин сдержал  свое
слово. Наши пропуска готовы. Он настаивает на том, чтобы вручить их  нам
лично. Незрин, Видишь ли, никому  не  передает  свои  полномочия.  Чтобы
отметить это событие, он устраивает в нашу честь  небольшой  прием.  Так
что сходи к парикмахеру и освежись.
   По реакции собеседника Вана догадалась, что он о чем-то задумался.
   - Что это нашло на Незрина?- вслух размышлял Гвидо.- Почему он  вдруг
решил предать гласности нашу поездку?
   -  Не  волнуйся,-  успокоила  его  Вана.-  Наоборот,   Незрин   снова
предупредил,  что  мы   с   тобой   должны   помалкивать.   Единственной
возможностью  пробить  нам  разрешение   в   высоких   инстанциях   было
использовать его старые связи. Власти  Египта  не  планируют  делать  из
Сиваха курорт для усталых бизнесменов.
   - А как же тогда сегодняшняя вечеринка? -Там будет лишь несколько его
близких друзей.
   - Удивительно, что такой тип способен  с  кем-то  дружить,-  прорвало
Гвидо.
   - Ты не всеведущ. Как мне  лучше  одеться  -  поскромнее  или  совсем
непристойно?
   - Одевайся так, как нравится твоему хозяину.
   - Какому хозяину?
   - Ты что, уже забыла, что работаешь на Адли?
   - Тот, кто мне  платит,  не  владеет  мной!  -  она  бросила  трубку,
предоставляя Гвидо поразмыслить над этим изречением.
 
*** 
 
   Когда Гвидо в условленное время зашел за Ванессой, она была в длинном
белом платье - не просвечивающемся, но сделанном из такой тонкой  ткани,
что казалось прозрачным. В такси она подняла его до самого верха  бедер,
и Гвидо сказал, что одобряет ее стиль.
   - Я задираю юбку не ради того, чтобы продемонстрировать тебе  ножки,-
заметила она.- Я это делаю по привычке. Хотя, наверное, всякая  привычка
- признак слабости.
   - Нет, слабость - это то, что создает тебе неприятности. Разве у тебя
что-нибудь болит?
   - Нет, доктор. Но из-за моих привычек бывают неприятности  у  других.
Мои школьные учительницы терпеть не могли, когда я задирала юбку. И мама
тоже. Особенно когда я это делала в церкви. Совсем не  обязательно  быть
верующим,  чтобы  восхищаться  произведениями  искусства,   посвященными
Богу,- Вана укоризненно посмотрела на него. -  Храм  Саграда  Фамилиа  -
Святого Семейства, например... О, прости, я  забыла,  что  от  зданий  в
стиле барокко тебя тошнит.
   - Они не в моем вкусе, только и всего. И меня удивляет, как они могут
тебе нравиться.
   - Моя мать научила меня видеть их особую красоту. К тому же не каждый
день попадается церковь, в которую хочется зайти.
   - Так ты заходила в Саграда Фамилиа?
   - Да, всякий раз, когда видела вблизи  головокружительные  линии  его
свода, окруженного фаллическими группами наклонных колонн.
   - А ты уже знала, что такое фаллос, когда была  маленькой  девочкой?-
усмехнулся Гвидо.
   - Чтобы узнать это, мне не нужен был практический опыт.
   Их такси остановилось перед большим  домом,  к  двери  которого  вела
широкая каменная лестница - красивая,  но  не  производящая  впечатления
претенциозности. Вана одернула платье и поцеловала Гвидо в щеку.
   - Но я не грущу о своих детских привязанностях. Человеку нужно  время
от времени менять храмы.
   Глаза Гвидо неотрывно следили за Незрином. Он пытался разгадать,  чем
живет этот человек.  Итальянцу  вспомнилась  их  первая  встреча,  когда
египтянин  прикидывался  идиотом.  Судя  по  результату,  их   тогдашнее
соревнование в притворной тупости не прошло  даром.  Что  ж,  пропуск  в
Сивах, как и Париж, стоит мессы.
   Незрин в тот вечер не казался ни скучным, ни скучающим. Он  был  даже
весел и подстриг свою бороду, что ему очень шло. И белый  смокинг  сидел
на нем не менее элегантно, чем вечерний костюм.
   Возле больших ваз с цветами порхали модно одетые дамы, но ни одну  из
них не представили Гвидо как хозяйку дома.
   Должно быть, Незрин был холост или прятал жену от  посторонних  глаз.
Гвидо хотел было расспросить об этом Вану, но их разделил поток  гостей.
Судя  по  их  количеству,   у   хозяина   были   довольно   своеобразные
представления об  интимной  вечеринке.  В  дом  набилось  уже  несколько
десятков любителей выпить шампанского и поскрипеть креслами.
   Все проходило очень официально. Гвидо чувствовал себя так, словно его
одурачили. Хотя чего еще можно было  .  ожидать.  Он  решил  дать  выход
своему разочарованию.
   - От этого дипломатического приема я чувствую себя  совсем  больным,-
пожаловался он Незрину, перенимая беззастенчивую манеру египтянина. -  Я
не привык вращаться среди сильных мира сего.
   - Согласен с вами, чернь более колоритна,- ответил  Незрин.-  Но  мне
тогда пришлось бы полностью изменить интерьер. Я должен  следить,  чтобы
мои друзья соответствовали моим креслам. Гвидо с серьезным видом кивнул.
   - Настоящий Людовик Пятнадцатый! Великолепная подделка.
   - Как видите, я ничего не преувеличил,- скромно согласился Незрин.
   - Значит, несмотря на обилие культурных связей, вы успеваете читать?-
Гвидо с мрачным упорством продолжал изображать придурковатого увальня.
   - Меня выручают знания, полученные в юности,- улыбнулся хозяин дома.
   - А сколько вам лет?- спросил Гвидо, сознавая, что  преступает  грань
приличий. И Незрин Адли не преминул указать ему на это.
   - Как вы  знаете,  люди  Востока  предпочитают  избегать  этой  темы.
Давайте лучше я отведу вас к вашей возрастной группе.
   Он взял итальянца под руку  и  подвел  его  к  юной  паре,  методично
поглощавшей содержимое буфета. Но Гвидо  повернулся  спиной  к  голодной
парочке и пожал руку огромному человеку,  втиснувшемуся  рядом  с  тощей
дамой.
   - Синьор Андреотти, инженер,- с улыбкой представил его Незрин.- А это
- достопочтенный Алистер Баррет и миссис Аврора Баррет.
   Он поклонился и ушел искать Ванессу,  а  Гвидо  принялся  выяснять  у
англичанина, почему тот достопочтенный.
   - Слушаю, босс!- насмешливо приветствовала Вана хозяина дома.
   Незрин с дружеской укоризной потрепал ее по щеке.
   - Пойдемте со мной.
   Вслед за ним Вана прошла в небольшую комнату.
   - Ваши бумаги,- Незрин достал из кармана небольшой конверт и  передал
его женщине.
   Вспомнив  о  ее  двусмысленном  приветствии,   хозяин   дома   сделал
озабоченное лицо.
   - Надеюсь, конверт поместится  в  вашу  сумочку?  Вана  почувствовала
иронию, скрытую в его вопросе.
   - При  дворе  Людовика  Пятнадцатого  куртизанка,  удостоенная  столь
щедрого дара, должна была бы спрятать его между  'грудей.  К  сожалению,
моя грудь не такая большая и, боюсь, бумаги могут выпасть. Может быть, я
лучше вручу их своему коллеге?
   - В конверте лежит и чек,- сказал Незрин.
   - Подразумевается, что я должна разделить его с компаньоном?
   - Надеюсь, у вас есть  другие  потребности,  кроме  содержания  своих
поклонников,-  укоризненно  улыбнулся  он.  И   добавил   с   вымученной
любезностью, совершенно  не  соответствующей  его  обычной  манере:-  На
некоторые вещи у меня отличная память. Она серьезно посмотрела на него.
   - Незрин, вы не похожи на человека, который живет  прошлым.  Скажите,
что у вас на уме? Я совершенно не понимаю, какая  роль  в  ваших  планах
отводится мне.
   - Поверьте, у меня нет никаких  планов.  Я  привык  жить  сегодняшним
днем.
   Вана не стала продолжать этот разговор, и они  вернулись  в  огромную
гостиную. У Гвидо был довольно-таки унылый вид - он явно чувствовал себя
не в своей тарелке. Когда Ванесса подошла к нему, он молча сунул конверт
в карман и попытался отыскать глазами Незрина, чтобы поблагодарить  его.
Но хозяина уже не было в комнате.
   - Забавный старикан,-пожал плечами итальянец.- Ты  его  не  боишься?-
повернулся он к Ванессе.
   - Нет, конечно,- рассмеялась она.
   - Что ж, положусь на твою интуицию,- заключил Гвидо.- Будем  считать,
что он не опасен.
   Они присоединились к остальным гостям, которые ходили  вокруг  стола,
пробовали разные блюда и пили бокал за бокалом. Время тянулось  медленно
и тоскливо.
   - Какая невероятная скука,- заметил  Гвидо.-  Единственное,  что  нам
остается, - это напиться.
   - Правильно,- поддержала Вана.
   Долговязый  краснолицый  парень  с   гладкими   седеющими   волосами,
подстриженный под пажа эпохи Ренессанса, подошел к  ним,  протянул  руку
Гвидо и заговорил по-английски с довольно приятным немецким акцентом.
   - Вернер Вейнер,- представился он.- Мы с вами коллеги.
   - Неужели?- холодно спросил Гвидо.
   - Ведь вы этнолог. Так же, как и я, неправда ли?
   - А что вы здесь делаете?- спросил Гвидо уже помягче.
   - Пью пиво, разумеется!- воскликнул немец. - Я имею в виду в  Египте.
Что вы исследуете?
   - Я? Ничего. У меня отпуск. Стараюсь уезжать в отпуск как можно чаще.
К тому же, разве  можно  открыть  что-нибудь  в  этой  стране?  Базарные
торговцы уже вычистили все, что можно было.
   - А он ничего,  да?-  заметила  Вана.  Гвидо  кивнул  и  в  следующее
мгновение почувствовал на  своем  плече  чью-то  руку.  Он  оглянулся  и
обнаружил улыбающегося Никоса.
   - Снова вы?- процедил Гвидо.
   - Дорогой мой, я просто счастлив, что  у  вас  все  так  замечательно
устроилось!- воскликнул грек, еще более экспансивный, чем обычно.
   - Устроилось? Но ведь еще ничего даже не началось.
   - Ай-ай-ай,- укоризненно покачал головой  Никое  и  призвал  себе  на
помощь Ванессу.-  Милая  девушка,  объясните  своему  другу,  что  нужно
доверять людям. У Гвидо закружилась голова.
   - Может быть, пойдем отсюда?- предложил он Ванессе и обоим мужчинам.-
Здесь и без нас хватает народу.
   Вана  взяла  под  руки  Гвидо  и  Вернера,  наклонилась  к  Никосу  и
поцеловала его в губы.
   - Когда-нибудь,- торжественно провозгласила она,-  ваши  бюсты  будут
выставлены в музеях, а я буду почтительно сдувать с них пыль.
   - Нас будут  ваять  потому,  что  мы  такие  красивые,  или  за  наши
выдающиеся заслуги?- поинтересовался немец.
   - Ни за то, ни за другое,- ответила Вана.- Вас увековечат потому, что
я вас любила.
   На эстраде египетских музыкантов сменила турецкая группа.
   - Уйдем позже,- объявила Ванесса. Она по очереди  танцевала  с  тремя
будущими статуями, безуспешно пытаясь возбудить  их.  А  потом,  обвинив
мужчин в излишней умеренности, бросила их на произвол судьбы и подошла к
высокой, невероятно худой нубийке  с  огромными  жгучими  глазами.  Вана
заговорила с женщиной на  ее  родном  языке,  и  та  взорвалась  громким
смехом.
   - Что вас так забавляет?- спросил подошедший к ним Незрин.
   - Мы сами,- ответила Вана.- Вам не кажется, что мы  здесь  совершенно
неуместны?
   - Может быть, вы и  неуместны,  но  вам  удалось  произвести  фурор,-
улыбнулся Незрин.- Кое-кто из моих друзей готов начать кувыркаться, лишь
бы завязать с вами разговор.
   - Кому вы нас обещали?- Вана посмотрела на него насмешливо и дерзко.
   - Я не избавляюсь от своих гостей подобным образом,-  ответил  Незрин
тоном оскорбленного достоинства.
   -  Напрасно,-  Ванесса  повернулась  к  юной  африканке.-  Кеми,   ты
согласна, чтобы тебя отправили вместе со мной?
   Смех девушки прозвучал, как любовная песня птицы. Незрин выразительно
взглянул на Вану.
   - Я предпочел бы, чтобы каждый оставался со своей парой.
   Она спокойно встретила его взгляд, пожала  плечами  и  повернулась  к
залу. Гвидо танцевал с женой посла -  эффектной  платиновой  блондинкой.
Вана указала на них египтянину и лукаво заметила:
   - Дорогой сэр,  неужели  вы  не  могли  предложить  почтенному  гостю
что-нибудь более аппетитное?
   - Я вижу, милая, что  вы  не  всегда  способны  судить  справедливо,-
парировал тот с выражением сдержанной иронии.
 
*** 
 
   Гости понемногу начинали расходиться и в дверях благодарили  хозяина.
Скоро осталась группа из  пятнадцати  человек,  распространяющая  вокруг
себя аромат духов и дорогого табака.
   - Нам пора?- с надеждой спросил Гвидо.
   - Нет еще,- ответила Ванесса.- Как тебе Кеми? Знаешь, что означает ее
имя? Черная Земля. Так в древности называли Египет, потому  что  он  был
черным и прекрасным. А ты слышал поговорку, что свобода всегда черная, и
поэтому ее часто путают с  сексуальной  свободой,  которая  по  какой-то
таинственной причине тоже черная? Кто смог до такого додуматься? Но  как
бы то ни было, скажи мне сначала -- тебе нравится моя черная сестра?  Он
осмотрел нубийку снизу доверху.
   - Мне нравятся ее волосы,-  ответил  он  наконец,  потрогав  одну  из
бесчисленных косичек, окружающих лицо юной женщины.- Остальное я не могу
оценить - на ней слишком много одежды.
   - Вы правы,- согласился неожиданно возникший рядом  с  ними  Незрин.-
Парная баня, или хаммам, как мы  ее  называем,  украсит  ее  лучше,  чем
прекрасная парча. А нам это тоже не повредит, правда?
   - Сейчас?- удивился Гвидо.
   - Но где?
   - Разумеется, здесь, дома. Сейчас как  раз  подходящее  время,  чтобы
показать вам мой дом. Начнем  с  сада  -  насладимся  целомудрием  ночи,
прежде чем перейти к чистым радостям хаммам.
   Гвидо  совсем   не   хотелось   сейчас   наслаждаться   экзотическими
ощущениями. Единственным его желанием было вернуться  домой  и  заснуть.
Однако Вана решительно последовала за хозяином,  который  вел  под  руку
Кеми. За ними двинулись остальные гости: Никое Айдре,  британская  чета,
томный Вернер и юный француз, жена посла, с которой танцевал  Гвидо,  ее
муж и еще четыре-пять человек.  Недовольный  Гвидо  раздраженно  ворчал,
пока Незрин демонстрировал им сад,  перечисляя  непроизносимые  названия
редких растений. Наконец обход клумб и лужаек закончился и все двинулись
к зеленому зданию хаммам.
   Все  еще  мрачный,  итальянец  побрел  в  душевую  кабину.  Он  резко
огрызнулся, когда рука. парня, который его намыливал, задержалась на его
яичках. Смыв под душем мыло и растеревшись  полотенцем,  он  натянул  на
себя крошечную набедренную повязку и вышел. Остальные гости были в таком
же наряде, окутанные облаками плотного голубоватого пара, в котором  все
выглядели очень привлекательно. Даже достопочтенный  британец  в  пелене
пара казался стройным.
   Не зная, что делать в такой ситуации, Гвидо присел на скамью. К  нему
тут же присоединился посол.
   - Вот вам прекрасный пример мудрости мусульманства,- начал посол.-  Я
впервые понял эту культуру, когда был в Гренаде.
   В  ответ  Гвидо  ограничился  вежливым  кивком,  и   его   собеседник
продолжал:
   - Снаружи ни един дом в Альгамбре  не  отличается  от  других  зданий
этого периода. Все они  огорожены,  построены  со  вкусом,  но  скромно.
Только оказавшись внутри, можно оценить различия в  стиле  и  масштабах,
увидеть   роскошь   дворцов,   их   несравненный   комфорт   и    особую
элегантность...
   К ним присоединился юный француз. Он перебил посла,  пытаясь  оживить
беседу полемикой.
   - Сейчас все также, как  и  тогда:  богатые  не  в  состоянии  понять
проблемы бедняков. И поскольку бедные никогда не бывали во дворцах,  они
наивно считают, что дома богачей похожи на их собственные убогие лачуги.
   - Вы марксист?- проницательно спросил его посол. - Взгляды ислама  на
этот вопрос в чем-то сходны с коммунистическими.
   - Это чрезвычайно интересно,- вздохнул Гвидо.
   - Даже в Италии, скажем, в Ватикане...
   Но Гвидо встал и ушел, оставив посла предаваться своим откровениям.
   Женщины собрались в  дальнем  углу  хаммам,  и  итальянец  решительно
направился к ним.
   - Вы беседуете о политике?-спросил он Вану.
   - О ней мы не говорим. Мы наслаждаемся ею.
   - Какую линию поведения ты выбираешь?
   - Активная борьба.
   - Я поддерживаю,- заявил Гвидо.
   Его приятно удивила Аврора Баррет. Он даже предположить не  мог,  что
под складками ее  вечернего  платья  скрывается  такая  пропорциональная
фигурка. Гвидо отвел Вану в сторону.
   - А у Незрина принято заканчивать прием оргией?
   - К чему беспокоиться? Действуй, как тебе  нравится.  Гвидо  погладил
груди Ваны, но женщина оттолкнула его руку.
   - Мне не хочется идти по проторенной дорожке. Мы с тобой уже привыкли
заниматься любовью друг с другом.  Давай  сегодня  попробуем  что-нибудь
новенькое.
   Гвидо  нахмурился  от  разочарования  и   обиды,   и   она   добавила
примирительно:
   - В моей стране, если ты кого-то  обидел,  пусть  даже  невольно,  то
обязательно должен подарить ему что-нибудь, чтобы заслужить прощение.  У
меня есть для тебя отличный подарок. Не догадываешься? Ладно, я скажу...
Хочешь переспать с Кеми?
   - Нет,- упрямо проворчал он. Но Вана и не думала сдаваться.
   - Почему нет?
   - Потому что ты ее выбрала для меня.  Если  ты  действительно  хочешь
вымолить прощение, предоставь мне выбирать самому.
   - Ты настоящее сокровище,- восхищенно рассмеялась Вана. - Только мы с
тобой развиваемся в противоположных направлениях. Ты злишься на меня,  а
я все больше в тебя влюбляюсь.
   Она поцеловала Гвидо в губы, достаточно  долго  и  умело,  чтобы  его
плоть  восстала.  Почувствовав,  что  добилась  этого,  Вана  неожиданно
бросила итальянца, и убежала к остальным мужчинам.
   Гвидо быстро подошел к мадам Баррет.  Не  говоря  ни  слова,  женщина
обвила его шею руками и прижалась животом к телу Гвидо. Он  огляделся  в
поисках  места,  где  им  можно  было  бы  устроиться.  Рядом  оказалась
незанятая  скамья.  Молодая  женщина  сама  сбросила   клочок   материи,
прикрывавший ее грудь, стащила с Гвидо набедренную повязку, улеглась  на
скамью и потянула итальянца на себя.
   Он почувствовал, что не в состоянии терять время  на  предварительную
игру. Аврора поняла его состояние. Без лишних  церемоний  она  обхватила
его ключ и направила к своей дверце, одновременно пальцами  другой  руки
приоткрыв замочную скважину...
   Гвидо настроился кончать как эгоист, не заботясь о партнерше - быстро
и без всякой лишней отделки.  Но  едва  лишь  он  овладел  Авророй,  как
ощутил,  что  она  уже  близка  к  оргазму.  И  долгих  две  минуты   он
наслаждался, чувствуя и видя вновь и вновь повторявшуюся кульминацию  ее
страсти. Аврора несказанно  удивила  итальянца  своей  сексуальностью  и
неиссякаемой энергией. Он не выходил из нее, пока не дождался  последних
судорог экстаза, во время которых  тело  Авроры  содрогалось,  словно  в
припадке. Поглощенный тем,  чтобы  дать  женщине  насладиться  предельно
долгим оргазмом,  сам  Гвидо  так  и  не  финишировал.  Поэтому  тут  же
отправился искать нового партнера, чтобы  завершить  неоконченное  дело.
Казалось, ему не повезло - все были заняты, разбившись строго по  парам.
Даже Ванесса,  поступившись  своими  принципами,  занималась  любовью  с
одним-единственным мужчиной - как и ожидал Гвидо,  немецким  этнографом.
Впрочем, Вана предупреждала, что ей необходимы перемены.
   Кеми, независимо от того, проторила  ли  Вана  дорожку  к  ней,  была
достойна постели короля. Но где же она спряталась? Гвидо обнаружил ее  в
углу, присосавшуюся к Никосу в позе "69".
   Неподалеку от них предполагаемый французский марксист и посол слюняво
целовались и услаждали друг друга взаимной мастурбацией. Гвидо  подумал,
что  их  поведение  неприлично  и  вульгарно.  Гораздо   приятнее   было
посмотреть на жену посла, которая развлекалась в паре с юной блондинкой,
грациозно изогнувшись в позе  роденовской  статуи.  Она  целовала  сосок
девушки и одновременно массировала пальцами ее  клитор.  Гвидо  собрался
было заняться любовью с кем-нибудь из них, ему казалось, что он  вот-вот
взорвется от распиравшего его заряда.
   Однако прежде чем он осуществил эту идею,  из  облака  пара  появился
чернокожий  гигант.  Он  тоже  сжимал  рукой  свой  фаллос  -  огромный,
пропорциональный богатырской фигуре  негра  и  такой  же  напряженный  и
вздувшийся, как у самого Гвидо. Прибывший тут  же  уперся  своим  черным
молотом в раскрасневшийся болт итальянца и обхватил его  талию  могучими
руками. Не  теряя  ни  секунды,  он  начал  ритмично  двигаться,  причем
проделывал это очень убедительно. Гвидо сознавал, что  такое  упражнение
не сможет дать ему подлинного наслаждения, хотя в этом и  была  прелесть
новизны. К его радости, покачивающийся черный брандспойт  вскоре  изверг
свое  содержимое,  облив  весь  живот   Гвидо.   Освободившись,   колосс
ухмыльнулся, отпустил талию итальянца и исчез так  же  внезапно,  как  и
появился.
   - Вот человек,- восхищенно  воскликнул  Гвидо,-  который  знает,  как
разрешить проблемы человеческого общения!
   - Что вы сказали?- переспросил озабоченный голос.
   Это оказался Алистер Баррет, выглядевший еще более меланхоличным, чем
в начале вечера.
   - Ни одной свободной женщины!- простонал он.
   - А что вы скажете об этой?-  Гвидо  указал  англичанину  на  Аврору,
которая блаженно вытянулась на скамье.
   -  Спасибо!-  воскликнул  Баррет  и  быстро  зашагал  к  своей  жене,
распахнувшей навстречу ему руки и ноги.
   - Видела бы  Вана!-  усмехнулся  Гвидо.  Эта  сценка  привела  его  в
отличное расположение духа.
   Оставив Барретов выполнять свои  супружеские  обязанности,  итальянец
двинулся дальше.
   - Может быть, удастся хоть Никоса обработать?- пробормотал он.
   Но кончал Гвидо, растянувшись на спине юной нубийки. Лаская  плечи  и
бедра  Кеми,  он  осторожно  ввел  свой  палец  между  ее  ягодиц.   Она
вздрогнула, напряглась и что-то протестующе промычала, так  как  рот  ее
был надежно закупорен поршнем Никоса.
   - Ну что ж,- проворчал Гвидо,- если ей так не нравится...
   Он уже примерился к лону юной негритянки, которое  усиленно  смазывал
язык  Никоса.  Но  прежде  чем  Гвидо  успел  проникнуть  в   Кеми,   он
почувствовал, как язык  грека  облизал  его  инструмент  и  после  этого
принялся поочередно уделять внимание то ему,  то  влажной  горячей  щели
Кеми. Гвидо не стал возражать,  быстро  убедившись,  что  Никое  работал
языком не хуже, чем сама Вана. Больше того, его рот не  уступал  в  этом
утонченном искусстве любвеобильным губам Майки и Джулии... Гвидо с диким
рычанием достиг, наконец, высшего блаженства, продолжая вспоминать  губы
своих жен, их нежные бедра, божественные груди, тугие  округлые  бока...
Сейчас он сожалел, что так и не смог узнать все их сокровенные тайны.
   С  проворством  и  отвагой,  потрясшими   воображение   Гвидо,   Кеми
Перевернулась и оседлала Никоса так, что огромный фаллос  грека  тут  же
скользнул в ее потаенные недра. Нубийка принялась  гарцевать  на  нем  с
такой же неистовой страстью, с какой двумя ночами раньше Мидж превращала
Гвидо в изнуренную жалкую развалину.
   Когда все трое, совершенно обессиленные, улеглись рядышком на скамью,
Гвидо спросил Никоса: - Неужели в этой стране все женщины такие?
   В ответ грек лишь устало махнул рукой, а Кеми приподнялась на локте и
наградила каждого из них легким дружеским поцелуем.
   - Вы покинули поле битвы, мои милые?- спросила Вана,  подойдя  к  ним
вместе с Вернером.- А я хотела просить,  чтобы  вы  меня  взяли  втроем,
одновременно. Как мне не повезло! И все пятеро улеглись отдыхать. Никого
из них не беспокоило исчезновение Незрина, вовсе, однако, не  означавшее
невнимание к гостям. Он пристально наблюдал за ними из кабины, в которую
незаметно  перешел.  Находившимся  в   хаммам   гостям   казалось,   что
закопченное стекло скрывает их от глаз хозяина дома. Но  изнутри  кабины
он с удивительной четкостью видел все выходки участников оргии.
   Высокое  качество  зеркала  двойного  отражения,  вмонтированного   в
иллюминатор, гарантировало  четкость  съемки,  которую  непрерывно  вели
скрытые автоматические камеры. В  хаммам  стояли  и  сверхчувствительные
микрофоны, но Незрин отключил их: ему надоели вопли и стоны этих людей.
 
*** 
 
   Когда из дома ушли последние  гости,  он  вернулся  в  свой  кабинет,
расположенный на первом этаже. Время,  когда  все  подчиненные  спят,  -
самое подходящее для серьезной  работы.  Задачей  Незрина  было  держать
руководителей в курсе всех дел.
   Незрин .просмотрел лежавший на столе список:  президент  Оттоманского
банка, посол Японии, кардинал Б.Райс... Эти подождут.
   Он повернулся к селектору, связывающему его  с  министерством,  отдал
короткое распоряжение и сидел с  закрытыми  глазами,  пока  не  раздался
зуммер. Выслушав доклад помощника, Незрин поднял бровь.
   - Неужели в такой час Селима эль-Фаттаха нет дома?- удивленно спросил
он.- Немедленно найдите его! И сразу перезвоните мне.  Хотя  постойте...
Лучше поговорите с ним сами.
   Передайте, что я разрешил  иностранцу  посмотреть  Сивах.  Его  будет
сопровождать молодая женщина, которой  я  склонен  доверять.  Он  должен
разрешить им вволю нагуляться по оазису.
   Пусть смотрят все, что им вздумается,  и  задают  кому  угодно  любые
вопросы. Да, и пусть даст им возможность свободно знакомиться с местными
жителями. Ему не нужно ни брать их  под  наблюдение,  ни  присылать  мне
отчеты. Через  несколько  дней  я  сам  ему  позвоню  и  дам  дальнейшие
инструкции. Да, Мехди!
   Еще одно: передайте, чтобы он предоставил им  свое  гостеприимство  и
лично обеспечил прием, подобающий почетным гостям. Более  того  -  пусть
примет их как старых друзей. Они будут не против - скорее наоборот.
   Незрин улыбнулся про себя и продолжал:
   - Назовите ему только имя итальянца, ничего больше. Скажите, что  имя
женщины-проводника вы не знаете. Все поняли? Я не хотел бы, чтобы сейчас
меня беспокоили.
   Незрин закурил, один раз затянулся, выбросил сигарету и пробормотал:
   - В конце концов, всего лишь один день!
   Незрин нередко повторял эту  фразу,  когда  чувствовал  необходимость
оценить сложившуюся ситуацию.
   Но он хорошо понимал, что на  этот  раз  предстоит  работа  настолько
необычная, что заранее ее невозможно даже представить.
   А впрочем, для  него  не  такая  уж  необычная...  Незрин  улыбнулся.
"Простые люди  настолько  смутно  представляют  себе  механизм  власти!-
подумал он.- Если бы они знали..."
   Он открутил от переносного телевизора ручку, вытащил из нее  короткий
металлический  стержень,  похожий  на  обычный  разъем,  и   подошел   к
мозаичному панно на стене офиса.
   Незрин коснулся левой  ладонью  какой-то  точки,  на  вид  совершенно
неотличимой от остальной мозаики.
   И тут же рядом с местом, к  которому  он  приложил  руку,  загорелось
яркое круглое пятнышко размером с булавочную головку.
   Правой рукой Незрин вставил  туда  металлический  стерженек,  который
мягко погрузился в стену и исчез, словно растворился.
   Светящееся пятнышко исчезло.  Сейчас  мозаика  выглядела  так,  будто
ничего не произошло.
   Незрин снова приложил руку к стене - на этот раз  к  месту,  куда  он
вставил металлический стержень.
   Одновременно он негромко произнес звуковой код на языке, которого  не
узнал бы ни один человек на Земле. Потому что ни  в  нашем  веке,  ни  в
древности никто не говорил и не писал на этом языке.
   Стена  бесшумно  повернулась  на  невидимых  петлях.   Под   мозаикой
оказалась стальная плита, толстая, как дверь в хранилище банка.
   По открывшемуся коридору Незрин вошел в потайную комнату. Как  только
он шагнул внутрь, автоматически зажегся свет и заработал кондиционер.
   Стальная плита стала на место,  надежно  закрыв  вход  в  тайник.  Не
обращая  внимания  на  сложные  электронные  устройства,  которыми  была
начинена комната, Незрин удобно расположился в кресле, обитом коричневым
велюром, перед панелью со множеством  кнопок  и  переключателей.  Он  по
памяти  набрал  на  клавиатуре  длинный  ряд  цифр,   которые   тут   же
высвечивались на дисплее.
   Через несколько секунд в динамике раздался  мелодичный  гудок,  потом
еще один...
   Незрин нажал кнопку выключателя, и цифры на табло погасли. Он  набрал
новый номер и задумался, откинувшись в кресле.
   На этот раз ждать пришлось больше - минут пять-шесть.
   - Надеюсь, в это время никто уже не работает,- пробормотал он.
   И тут же, улыбнувшись, уточнил:
   - Когда я говорю "работает", подразумеваю "трахается"... Ох  уж  этот
Селим! И в его возрасте... Тишину нарушил щелчок динамика.
   -  Да!  Слушаю  вас,-  произнес  голос  с  характерными  пьемонтскими
интонациями.
   - Добрый вечер,  дорогой  друг!-  на  чистейшем  тосканском  диалекте
отозвался Незрин.
   - Надеюсь, ваше правительство нас не подслушивает?
   - Нет. Ни мое, ни ваше.
   Это была не шутливая завязка беседы, а обычная для  этих  людей  мера
предосторожности.
   В их разговоре не должно оставаться места для сомнений и ошибок.
   - Помнишь парня, который уволился из твоей  фирмы  пару  лет  назад?-
спросил Незрин.- Он занимался половой жизнью  крыс  или  чем-то  в  этом
роде.
   - Я его уволил, потому что больше не нуждался в его услугах.
   - Ты не хотел бы чем-нибудь вознаградить его за  хлопоты?-  предложил
Незрин.
   - Я не собираюсь ни делать этому  парню  подарки,  ни  вредить  ему,-
последовал холодный ответ.- Сейчас я жарю совсем другую рыбу.
   - А как у него дела с женой?- невозмутимо спросил Незрин. -  С  какой
еще женой?
   - Послушайте, уважаемый, вы не заболели? Или, может быть, я  нечаянно
разбудил вас? Я говорю о дочери Уолтера Мауро.
   - Я не могу проверять все идиотские сплетни на нашем полуострове.
   Незрин  вздохнул  достаточно  громко,  чтобы  услышал   его   далекий
собеседник.
   - Не забывайте,  Джанни,  может  настать  день,  когда  я  вам  снова
понадоблюсь.
   Наступила недолгая пауза, потом раздался усиленный динамиком голос:
   - Что вы хотите?
   - Чтобы вы прислали мне маленькую девочку  Мауро,-  спокойно  ответил
Незрин.
   - Прислал?
   - Да, в самом прямом смысле этого слова: чтобы ее доставили ко мне.
   - Для вашего личного пользования?
   -  Вы  достаточно  хорошо  меня  знаете,  чтобы   не   делать   таких
предположений.
   - Тогда зачем она вам понадобилась? Мне очень жаль, Незрин, но  из-за
такого похищения поднимется страшная  шумиха.  И  без  того  вся  Италия
взбудоражена.
   - Отлично. Значит, такое мелкое  происшествие  пройдет  незамеченным.
Похищение припишут правым, или "Красным бригадам", или кому-нибудь  еще.
Исполнителям  заплатят  во  время  переезда,  если   это   их   устроит.
Разумеется, при условии, что они будут  вести  себя  как  джентльмены  и
проведут операцию в  добрых  старых  традициях  -  не  оставляя  никаких
следов.
   Прежде чем ответить, невидимый собеседник Незрина снова задумался.
   - Уточните, пожалуйста, друг мой. Вы хотели бы получить ее живой  или
мертвой?
   - Что?- возмутился Незрин.- Ну конечно, живой! И здоровой. Вы задаете
странные вопросы, Джанни. Вы что, .принимаете меня за убийцу?
   - Ваши соотечественники бывают еще непонятливее меня. У вас  короткая
память, Незрин! Если бы - сами знаете когда - ваши люди вели себя  более
осмотрительно, сейчас я был бы президентом своей страны.
   Незрин ответил с улыбкой, которую почти увидел его собеседник:
   - Может быть, хорошо, что вы избрали иной путь, который позволил  вам
обрести реальную власть.
   - Кому вы собираетесь передать запись нашего  разговора?  -  небрежно
спросил голос.
   - Я ничего не записывал. В данный  момент  меня  интересуете  не  вы,
Джанни. Меня беспокоит один из ваших основных конкурентов.
   - Я уже догадался. Но могу вас заверить - он едва ли  много  даст  за
девчонку Мауро.
   - Это я себе представляю. Хотя он очень заинтересован  в  ее  муже...
Итак, я могу на вас рассчитывать?
   - Посмотрим.
   - Спасибо. До свидания, Джанни!
 
*** 
 
   Незрин  Адли  не  заметил,  когда  в  Каире  забрезжил  рассвет.   Он
по-прежнему  сидел  в  своей  бронированной  комнате,  глядя  невидящими
глазами поверх лампочек и кнопок на панели управления. Он был погружен в
глубокие размышления. Незрин так и не лег спать, пока не понял  истинный
смысл вопроса, который сам себе задал.
 
Часть II 
ПУСТЫНЯ БЕЗ МИРАЖЕЙ 
 
Глава первая 
В ОБЪЕЗД ПО ПРЯМОЙ 
 
   Что касается пирамид,- заявил Гвидо,  когда  их  "лендровер"  проехал
Гизу,- то я захочу их еще раз увидев, когда  они  перевернутся  и  будут
стоять макушками вниз. Пока эти хваленые  коробки  с  костями  стоят  на
своих основаниях, они будут  оставаться  не  более,  чем  приманкой  для
туристов.
   Ванесса даже не улыбнулась. После выезда из Каира  никто  из  них  не
произнес ни слова. Каждый был погружен в свои невеселые мысли. Поводом к
первой серьезной размолвке  стали  дорожные  сборы.  Наверное,  истинной
причиной ссоры было то, что они слишком рано встали, а вовсе не  идейные
разногласия по поводу того, какой багаж брать в пустыню. "Как бы  то  ни
было,- думал Гвидо,- с этой ссорой пора кончать".
   И  поскольку  его  шутка  не  развеселила  спутницу,  он  решил  идти
напрямую.
   - Мы с тобой почти  ни  в  чем  не  соглашаемся,-  сказал  он.  -  Мы
совершенно разные люди. Как же мы можем любить друг друга?
   - Я люблю тебя именно потому, что ты так отличаешься от меня,-  сразу
оттаяла Вана.- Если бы ты был мной, разве я могла бы тебя любить?
   Гвидо попытался уточнить вопрос.
   - Ты восхищаешься  свободой  и  равенством  между  полами,  классами,
расами. Стоило бы развить эту мысль и согласиться,  что  различия  между
отдельными людьми тоже нужно признавать и уважать.
   - Если бы все человеческие существа рождались одинаковыми,-  ответила
Вана,- не было бы нужды бороться за  равенство.  Любовь  -  это  путь  к
свободе, который мы должны  избрать,  потому  что  природа  так  создала
мужчин и женщин, что они не способны понять друг друга.
   - Но ты считаешь, что им  это  все-таки  удастся?  -  Они  уже  могут
прислушиваться друг к другу, когда им этого хочется. А это нелегко  -  в
нашем мире столько шума! А шум ужасно раздражает.
   Гвидо взял ее за руку - скорее по-дружески, чем в знак примирения.
   - Мне повезло, что я тебя встретил,- сказал он.- Извини,  но  у  меня
слишком плохой характер.
   Вана наконец улыбнулась.
   - Припоминаешь американский бестселлер  "История  любви",  в  котором
читателя пичкают жвачкой вроде "Любовь никогда  не  заставляет  человека
извиняться"? Ведь на деле все наоборот. Люди лучше всего  понимают,  что
такое любовь, когда один из них просит прощения, а другой прощает.
   - Не знаю. Мне кажется, что в любви главное - становиться на  сторону
любимого, независимо от того, прав он или нет. Не разрешать,  чтобы  его
порицали или осуждали.
   - Это трогательно, Гвидо. Мне всегда казалось, что любовь для тебя  -
только игра.
   - Что за интерес играть, когда исход игры заранее ясен?
   Вана не ответила. Они долго молчали, но не  потому,  что  задумались.
Оба смотрели на пустыню, не зная,  чем  кончится  игра,  в  которую  они
сейчас вместе вступают,  -  потерей  или  находкой,  разочарованием  или
волшебным прозрением.
   Едва выехав из города с привычным укладом жизни, они вступили в новый
мир.
   - Тебе страшно?- спросила Вана.
   - Пока нет, но потом наверняка будет,- признался Гвидо.
   - Хотя, пожалуй, я уже побаиваюсь. Просто  меня  беспокоят  кое-какие
мелочи: проблемы дороги, аварий, которые вполне могут произойти;  твари,
которые могут ужалить кого-нибудь из нас или сожрать наши  припасы.  Это
все естественно. А главные опасности я даже не представляю. А как ты?
   - Меня заверили, что на машине можно доехать до самого  конца.  Мы  с
тобой неплохие водители. И этим пескам не придется ради нас менять  свою
кожу.
   - Менять кожу?
   - У тебя нет ощущения,  что  мы  движемся  по  огромному  обнаженному
телу?
   - Тело пустыни с волнующимися грудями дюн? А вожделенный оазис -  это
выгоревшие на солнце волосы вокруг лона.
   Вана одобрительно улыбнулась.
   - В долине, по которой мы едем, уже взошло солнце. Скоро оно пригреет
по-настоящему.
   - Боюсь, что от него мы устанем больше, чем от всего остального. Я не
люблю утомляться, поэтому стараюсь жить по плану -  планы  редко  бывают
утомительными,- улыбнулся Гвидо.
   - Смотри, как бы тебе когда-нибудь не пришлось  сказать:  "Я  жил  по
плану и поэтому никогда не жил по-настоящему".
   - А у тебя  никогда  не  бывает  потребности  пойти  дальше,  чем  ты
привыкла?
   - Если говорить о сегодняшнем дне,  то  я  это  уже  делала.  У  меня
ощущение, что я  когда-то  путешествовала  здесь.  Может  быть,  пустыня
возвращает нам детство?
   - Ты чувствуешь,  что  возвращаешься  к  своим  истокам?-  озадаченно
спросил Гвидо.
   - Нет, потому что идти назад бессмысленно. Просто кончается тем,  что
делаешь то же самое во второй раз.
   - Не понимаю, при чем тут возвращение  в  детство?  Ведь  ты  выросла
далеко отсюда.
   - Я думала о гораздо более давнем путешествии, которое совершила  еще
до рождения. Что я сделала, войдя в этот  мир?  Переключилась  со  своей
матери на отца. Я покинула тело, которое знала, чтобы искать  неведомое.
Потому что я не знала, кто он - тот, кого я когда-нибудь  назову  отцом.
Конечно, не я одна пережила это. В такое путешествие отправляется каждый
новорожденный. Меня тревожит мысль, что мне  скоро  предстоит  повторить
его.
   - Когда ты по-настоящему узнала своего отца?- спросил Гвидо.
   - Когда потеряла его. Я помню его как человека, который ушел из  моей
жизни, едва войдя в нее.
   - Но когда через несколько дней ты заново познакомишься  с  ним,  это
уже не будет повторением прежнего опыта. Только  теперь  тебе  предстоит
испытать то, что другие переживают в раннем детстве.
   - Я вернусь к тому, с чего мы начали, именно поэтому у меня ощущение,
что я в преддверии детства.
   - Что ты скажешь своему заново обретенному отцу? "Ты дал  мне  жизнь,
теперь ты должен помочь мне стать совершенной" ?
   - Не. будь наивным.  Зачать  нас  мог  кто  угодно,  но  двигаться  к
совершенству мы можем только своими силами.
   -  Не  будь  неблагодарной!  Переданные  тебе  по   наследству   гены
запрограммированы так, что ты можешь говорить.
   - Но я сама выучила языки, на которых говорю,- перебила Вана.-  Я  не
становлюсь неблагодарной,  когда  пытаюсь  избавиться  от  маниакального
стремления кому-то принадлежать, которое превращает нас  в  ничтожества.
Мы так цепляемся за  своих  родителей  из-за  отчаянного  желания  стать
похожими  на   кого-то.   Стать   людьми   определенной   категории,   с
определенными  правами  и  обязанностями  и   радоваться   удаче   более
упорядоченно, чем если, бы мы жили по воле случая.
   Она махнула рукой и прервала разговор, все более тяготивший ее. Гвидо
понял это и тоже замолчал.
   Прошло несколько часов. Теперь солнце стояло точно над  их  головами.
Дорога растрескалась, как плохо выпеченный  хлеб,  и  Гвидо  приходилось
резко поворачивать руль, объезжая камни и рытвины. - Пожалуй, я  слишком
быстро еду,- пробормотал он. - Сейчас тебя сменю,-  предложила  Ванесса.
Она  вела  машину  более  мягко.  Они  проехали  мимо  гниющих  останков
верблюда, чуть позже за окном мелькнули  обломки  старого  грузовика.  В
просвете между барханами появилось несколько развалившихся лачуг,  возле
которых виднелось какое-то подобие колодца. Разумеется, высохшего  много
лет назад. С тех пор здесь никто не  жил.  Но  все  же  Вана  остановила
машину.
   - Это лучше, чем ничего,- улыбнулась она.- Давай передохнем.
   Они попытались выбрать себе не слишком ветхую и грязную  хибарку,  но
во всех домишках стоял невыносимый смрад  испражнений  гнездившихся  там
птиц. В конце концов они решили спрятаться от зноя в тени  наклонившейся
стены, которая, казалось, вот-вот развалится.
   - Она едва ли выдержит до конца нашей сиесты,- усмехнулась Вана.
   - - Сиесты?- с негодованием  воскликнул  Гвидо.-  Нам  нельзя  терять
время!
   - Как бы то ни было, нужно поесть.
   Они  быстро  расправились  с  толстыми  сандвичами,  извлеченными  из
портативного холодильника, досыта напились, улеглись под  стеной  и  оба
мгновенно заснули. Гвидо проснулся от того, что у него  сильно  заболела
спина.
   Рычание, которое он издал, вставая на ноги,  не  помешало  блаженному
сну Ваны.
   - Надеюсь, ты не собираешься торчать  здесь  до  темноты?-  проворчал
Гвидо, расталкивая ее.
   - О, это было бы совсем неплохо,- заметила она, зевая  и  потягиваясь
всем телом.- Говорят, это очень приятно.
   - Что ЭТО?
   - Заниматься любовью на горячем песке.
   - Ты шутишь? Возьмем в компанию  еще  скорпионов  для  более  полного
наслаждения?
   -  Очень  жаль.  Не  будем  больше  говорить  об  этом.-  Лицо   Вань
вытянулось.- Давай возвращаться к нашему драндулету.
   Гвидо облизал сухие губы.
   - Почему нам было не полететь самолетом прямо в Сивах?
   - Почему? Да потому, что мы земные люди и путь наш проложен по земле,
и еще потому, что Незрин не оставил нам выбора.
   - Ну что поделаешь с этим кретином? Я не просил  его  оплачивать  мой
проезд.
   - Ты уверен, что мы смогли бы нанять там машину?
   - Твой отец одолжил бы нам свою.
   - Возвращайся спать,- предложила она, разминая плечи  пред  тем,  как
снова сесть за руль.
   Гвидо вздохнул и погрузился в молчание. Через час он  предупредил  ее
как раз вовремя, чтобы она успела затормозить:
   - Смотри! Дорога разветвляется.
   Ванесса удивленно  вскинула  брови  и  достала  карту.  Через  минуту
улыбнулась.
   - В пустыне два направления равны одному. Это наш первый мираж. Будут
и другие. В самолете ты никогда бы такого не увидел.
   И действительно, это продолжалось все утро. Миражи исчезали не сразу.
Они меняли форму и становились блеклыми потере того, как путешественники
продвигались вперед.
   - Завтра,- сообщила  Ванесса,-  мы  пересечем  низменность  Квоттара,
которая  лежит  ниже  уровня  моря.  Там  солнце   палит   действительно
беспощадно. Мы еще  не  покончили  с  миражами,  вовсе  нет.  Ты  должен
проехать через это место, чтобы научиться видеть.
   - Где мы сегодня будем спать?
   - В Абу-Маршуке, под настоящими финиковыми пальмами  -  конечно,  при
условии, что не собьемся с пути.
   Но они все-таки заблудились и к ночи не доехали до  нужного  селения.
Оба  восприняли  это  спокойно,  решив,  что  на   рассвете   наверстают
упущенное. Вана не стала напоминать, что  не  так  уж  ошибалась,  когда
взяла с собой спальные мешки, наполнила термос горячим  кофе  и  набрала
побольше еды.  Хотя  утром  эти  приготовления  вызвали  у  ее  спутника
саркастическую улыбку.
   Оценив ее деликатность, Гвидо в свою очередь  не  стал  смеяться  над
навигационными способностями своего штурмана
   В конце концов,  если  верить  карте,  Сивах  был  всего  в  семистах
километрах от Каира, а они покрыли уже треть этого расстояния.
   Конечно, по итальянской автостраде Гвидо в своей машине  проделал  бы
весь путь за несколько часов. Но если уж сравнивать - чего стоит ночь  с
дочерью пустыни после наслаждений, которые дарили ему Майка и Джулия?
   В ту ночь он спал поочередно то с одной, то  с  другой  своей  женой.
Тело Ваны служило лишь для материализации его грез. Он боялся произнести
хоть слово, чтобы не вспугнуть их  призрачные  образы.  Гвидо  не  знал,
видит ли Вана в нем мужчину, который раз за разом заставляет ее кончать,
или тоже, закрыв глаза, отдается миражам.
   Утром они ждали восхода солнца, чтобы определить нужное  направление.
Вана заметила, что скелеты заблудившихся путешественников иногда находят
в каком-нибудь километре от  дорожного  указателя.  Они  посмеялись  над
тупостью  людей,   способных   сбиться   с   пути   в   такой   простой,
просматривающейся во всех направлениях местности. Правда, звучал их смех
несколько принужденно.
   Пустыня так же опасна, как и море. Но когда  путешественнику  удается
добраться до берега, прежние страхи кажутся ему смешными и постыдными.
   Ночью, несмотря на спальные мешки,  оба  замерзли.  Они  не  привыкли
спать  на  жестком  и  поэтому  не  смогли  выспаться.  Гвидо  всю  ночь
вслушивался в подозрительные шорохи, шаги,  шепот  призраков  и  шипение
воображаемых змей. Раз сто он пожалел, что не  взял  оружия.  Он  клялся
себе, что, как  только  в  следующий  раз  проснется,  достанет  часы  и
вооружится монтировкой или молотком. Но так ни разу и не пошевелился.
   Утро застало его окоченевшим и сонным, все  еще  не  оправившимся  от
ночных страхов и готовым сорвать досаду на своей попутчице.
   Однако Вана  не  дала  ему  такой  возможности.  Она  тоже  выглядела
усталой, но сохраняла спокойствие и  хорошее  настроение.  Пекло,  через
которое они прошли в засушливой низменности, не сделало путешественников
более  разговорчивыми.  На  закате  они  встретили   небольшой   караван
верблюдов, шедший, видимо, в Киренику. Потом дорогу  пересекли  еще  два
каравана и грузовик с крытым  кузовом,  из  которого  им  махали  руками
смуглые бородачи. Гвидо казалось, что селение рядом. Но через  несколько
минут он понял, что они, как и прежде, отрезаны от мира.
   В ту ночь они спали прямо в машине, под бдительным присмотром грифов.
Оба слишком устали, чтобы заниматься любовью.
   На третий День Вана заметила, что дорога стала получше.
   - Мы приближаемся,- уверенно заявила она.
   - Наверняка приближаемся, только куда?- неуклюже пошутил Гвидо.
   После позавчерашней беседы что-то постоянно тревожило его, и он решил
снова заговорить на ту же тему.
   - Если я правильно понял твою теорию, с каждым  метром,  приближающим
тебя к отцу, ты удаляешься от матери. Но ты к ней так. близка, что  это,
должно быть, причиняет тебе боль.
   - В пустыне ты  заметил,  наверное,  что  расстояние  не  обязательно
стирает образы. Зачастую оно делает их даже более четкими. Известно, что
чересчур отчетливый снимок не всегда обеспечивает хорошую фотографию.
   - Насколько я понял, отсюда мама  Иньез  не  кажется  тебе  такой  уж
привлекательной?
   - Разговор с Незрином в тот день, когда ты приехал в  Каир,  позволил
мне понять главное в моих отношениях с родителями: я слишком  восхищаюсь
ими, чтобы узнать их как следует.
   - Незрин объяснил тебе это?
   - Нет, я сама поняла, пока рассказывала ему о родителях.
   - Значит, ты считаешь, что если хочешь как следует  узнать  человека,
нельзя любить его слишком сильно?- спросил Гвидо.
   - Не обязательно. Смотря  какого  рода  любовь.  Любовь  к  родителям
связана с самыми примитивными человеческими инстинктами, хранящимися, по
мнению специалистов, в нашей общей памяти или подсознании.
   - Я,  конечно,  придерживаюсь  другого  мнения,  но  ты  специалист,-
небрежно заметил Гвидо.
   - Во всяком  случае,  специалистом  в  популярной  биологии  меня  не
назовешь,- примирительно улыбнулась Вана.
   - Наверное, твой конек - политическая биология?
   - Это неплохая идея.
   - Но что именно тебе не нравится в матери сейчас, когда ты стараешься
смотреть на нее объективно? - Снобизм и профессиональный жаргон.  -  Это
неизбежный отпечаток ее науки,- заметил Гвидо.
   - История искусств -  это  не  наука,  а  литургия.  Храм,  где  есть
священники, но нет верующих. Ее заклинания не просвещают,  а  оглупляют.
Задача этой  "науки"--скрыть  дремучее  невежество  своих  приверженцев.
Чтобы познать ее, ничего не требуется - достаточно  лишь  знакомиться  с
образцами, смотреть и слушать.
   - А ты не считаешь культом свою собственную профессию, археологию?
   - Для других - может быть. Но не для меня.
   - Для тебя это игра,- поддразнил ее Гвидо.- Но, нравится тебе это или
нет, ты принадлежишь к элите, а элита умеет  играть  в  свои  игры.  Для
элиты искусство - это своеобразный клуб, где можно невзначай поболтать о
бизнесе, а художники обслуживают посетителей за стойкой бара.
   - Толпа всесильна, она засасывает,  как  трясина,  и  все-таки  можно
оставаться вне ее. Но честность и  целостность  часто  оказываются  лишь
позой.
   - Все на свете сводится к позе,- развил ее мысль Гвидо,- в археологии
и истории свои моды, так же, как в  прическах.  И  можно  придерживаться
определенных эстетических взглядов или  отрицать  их  в  зависимости  от
того, что принято в этом сезоне.
   - Я  не  демонстрирую  разбитые  кувшины,  как  другие  демонстрируют
мини-юбки,- энергично возразила Ванесса.- Я не берусь решать за других и
никому не хочу ничего навязывать.
   - Просвещать - значит учить людей видеть,-  ответил  Гвидо.-  Точнее,
видеть определенным образом. Иными словами, видеть частично.
   - Но откуда ты взял, что я собираюсь кого-то просвещать?- воскликнула
Вана.- Как только моей матери показалось, что она должна учить людей,  я
убедила ее, что она ошибается. Каждый педагог, даже  если  он  преподает
эстетику, неизбежно движется к абсолютизации. А значит, к обману. Потому
что истинное знание всегда относительно.
   - Плохой или хороший вкус  не  определяется  восприятием  реальности.
Вкус  не  является  элементом  знания  и  не  появляется  в   результате
специального обучения. Это не какое-то  воображаемое  открытие.  Вкус  -
решение, принятое за нас другими. И с этим ты ничего не поделаешь.
   - Поделаю! Просто не буду выбирать и оценивать.
   - И все-таки ты выбираешь. Может быть, не осознаешь этого,  только  и
всего.  Ты  выбираешь  свои  древние  черепки  -  и  делаешь  это  очень
добросовестно. Точно так же  ты  отбираешь  для  себя  самых  подходящих
мужиков, когда тебе случается проводить раскопки в бане у Незрина.
   - Уверяю тебя, это под влиянием твоей Майки.
   - Она? Ты имеешь в виду, что Майка предпочитает первый  класс,  а  не
товар подешевле? Не смеши меня. Смирись с тем, что она тут ни при чём.
   - Я никогда  не  смирюсь  с  тем,  что  бессмысленно!-  Вана  сердито
стряхнула с головы песок.- Все, что  несовершенно,  не  имеет  для  меня
никакой ценности. "Лендровер" вскарабкался на песчаный  гребень,  и  они
увидели  другую  сторону   холма,   сплошь   покрытую   яркой   зеленью.
Встревоженные канюки громкими криками возвестили о вторжении пришельцев.
Машина догнала девушку в легком белом платье, несшую на  голове  большой
сверток. Она была удивительно красива - тонкое,  с  правильными  чертами
лицо, кожа,  более  смуглая,  чем  у  обитателей  дельты  Нила,  большие
миндалевидные глаза.
   Чтобы позлить  Ванессу,  Гвидо  крикнул  девушке  первый  кастильский
комплимент:
   - Привет, милая! Ты  такая  же  красивая,  как  твоя  мать!  Девушка,
конечно, не поняла испанских слов, но  по  интонации  догадалась  об  их
смысле и непринужденно рассмеялась. Итальянец  не  преминул  сделать  из
этого далеко идущий вывод:
   - Видишь, она не отрекается от своих предков.
   - Никто  не  расстается  со  своим  безумием  до  конца,-  отозвалась
Ванесса.
   - Интересно, кто тебе кажется более сумасшедшей - эта девушка или  ты
сама?
   - Я, потому что хочу отличаться от своей матери. И  она,  потому  что
хочет быть похожей на свою.
   - Однако о твоей Иньез  не  скажешь,  что  она  подчиняется  каким-то
нормам.
   - Отрицать обычаи и правила одного  племени  лишь  ради  того,  чтобы
перенять нравы другого, - это вовсе не путь к свободе,- возразила Вана.-
Какая женщина более независима - та, что демонстрирует  свои  ноги,  или
другая, обнажающая свою грудь? Женщина, которая любит девочек,  или  та,
что предпочитает мужчин? Поклоняющаяся Амону или почитающая Магомета?
   - Тогда можно ли вообще чему-нибудь отдавать предпочтение?
   - Что ты сказал, Гвидо? В конце концов ты заговоришь так же,  как  я.
Мне не нравится выбирать, потому что я не хочу ничего исключать. Не хочу
заранее что-то принимать и устанавливать для себя моральные ограничения.
Как я могу  отделить  хорошее  от  дурного  в  огромном  бурлящем  котле
Вселенной? Я не  ведьма  и  не  пророчица.  Не  всегда  можно  запустить
сепаратор и отделить сливки от сыворотки, а истину от лжи. Пример  этому
- моя жизнь...
   - Посмотри-ка!- с мальчишеским  восторгом  закричал  Гвидо.-  Маки  и
маргаритки. А вон тополя и абрикосовая роща!  Повсюду  множество  фиг  и
фиников. А маслин не меньше, чем в окрестностях Дельф. Да, это настоящая
страна оракулов. Не удивительно, что Александр Македонский приезжал сюда
посоветоваться с крупнейшими авторитетами того времени.
   Вана, конечно, не могла промолчать.
   - Это был политический жест. Признавая себя  сыном  Амона,  он  хотел
ублажить египтян, но лишь  для  того,  чтобы  легче  было  завоевать  их
страну. Акт благочестия, продиктованный стремлением к власти, не  должен
так умилять тебя, Гвидо.
   - Все в этом мире в конечном счете определяется стремлением к власти.
Все подчиняются силе. Гораздо обиднее, когда люди покоряются, сами  того
не осознавая, - как твои предки покорились грекам.
   Гвидо стал читать по памяти, словно говоря сам с собой:
   -  "Это  был  не  остров,  но  огромное  животное,  раскинувшееся  на
поверхности моря... Когда ты вновь обретешь  свободу,  мои  губы  заново
научатся улыбаться. Предназначение поэта - восставать  против  власти  и
заставлять тех,  кто  подчинился  ей,  стыдиться  своей  покорности.  Но
напрасны его  усилия.  Казанцакис  не  боялся,  хотя  и  ни  на  что  не
надеялся".
   Вана продолжала говорить, словно не слышала слов Гвидо.
   - ...Эта сестра сирен была на  самом  деле  его  сиамским  близнецом.
Женское тело находилось внутри мужского, и они никогда не разделялись.
   - Мне нравится твое описание сотворения мира,-  задумчиво  проговорил
Гвидо.- В конце концов ты обратишь меня в свою веру.
   Но Вана по-прежнему не слышала его.
   - Может быть, ты  приехал  в  Сивах,  чтобы  найти  ее?  Ту  сиамскую
сестру-близнеца внутри самого себя?
   - Мы уже приехали?- спросил Гвидо.
   - Нет.- Вана подняла глаза к побелевшему от зноя  небу  и  больше  не
проронила ни слова.
   Они проехали еще одну пальмовую рощу  и  несколько  больших  клумб  с
цветущими розами, прежде чем Гвидо спросил:
   - Значит, это не тот оазис, в который мы ехали?
   - Не тот, в который  мы  едем,-  поправила  его  Вана.-  Мы  все  еще
движемся к нему. А это - один из его форпостов. Отсюда до  Сехет-Ам  еще
больше двенадцати лиг.
   - До чего?
   - Сехет-Ам - это древнее название Сиваха. В переводе означает "Страна
пальм".
   - А где мы сейчас?
   - В Джебель-Мута,- ответила Ванесса.- Мы еще вернемся сюда посмотреть
гробницы птолемеевского и римского периодов, такие же, как в Агхорне и в
храме Ксар-Руми.
   - Это христианская или римская крепость?
   - А я и не знала, что ты понимаешь по-арабски,- удивилась Вана.-  Это
что, еще одна тайна?
   - Не выдумывай всякую ерунду! Я  знаю  только  то,  что  почерпнул  в
детстве из приключенческих романов. Этот храм  всегда  ассоциировался  с
могилой, а Руми - это человек, крестоносец или еще  кто-нибудь,  который
по воле судьбы был зарублен ятаганом. Будем  надеяться,  местные  жители
отказались от обычая так встречать приезжих.
   -  Кто  знает?-  задумчиво  ответила   Вана.-   Может   быть,   чтобы
по-настоящему ввести тебя в эту страну, нужен был бы Цезарь.
   -  С  кем  ты  говоришь,  Вана?  Со  мной  или  со   своей   сиамской
сестрой-близнецом?
   -  Как  хорошо  ты  меня  понимаешь,   Гвидо!   Мы   созданы,   чтобы
путешествовать вместе.
   - Стоп!
   - Что случилось?
   - Смотри!
   Рядом с дорогой  из  сделанной  в  песчанике  ниши  на  них  смотрело
странное божество - гермафродит. Они решились  коснуться  руки,  ставшей
гладкой и темной после двадцати веков таких приветствий. Вана  с  трудом
разобрала надпись на греческом языке: "Ты, кто  явился  сюда  в  поисках
Амона, знай, что я есть разум этого бога".
   - Примите мои поздравления,- ухмыльнулся Гвидо.- А теперь, месье  или
мадам, пусть ваш мозг укажет нам дорогу.
   - Оставь этот камень наедине с древними  воспоминаниями,-  остановила
его Ванесса.- Мы сами отыщем свой путь. Кажется, уже нашли его.  Раз  мы
добрались сюда, нам уже не придется спрашивать, как  проехать  к  оазису
Сивах.
   Мимо них по тропинке трусила овца. Немного поодаль за ней шел пастух.
Вана его окликнула, но мужчина лишь равнодушно посмотрел  на  нее  и  не
ответил.
   - Первый контакт - первая неудача,- подытожил Гвидо.
   - Меня подвела моя речь,- ответила Вана.- Я замечала, что не  всем  в
здешних краях по душе арабский язык. Надо будет еще раз попробовать.
   Гвидо с неожиданной теплотой посмотрел на ветви  пальм,  сомкнувшиеся
над дорогой. Он не ожидал, что будет чувствовать  себя  так  свободно  в
этих местах.
   Изредка им навстречу попадались феллахи из окрестных деревень. У всех
были черные или седеющие бороды, при виде которых  Гвидо  вспомнил  лица
Никоса и Незрина. На некоторых была европейская  одежда,  другие  носили
традиционные белые домотканые халаты  и  восхитившие  Вану  браслеты  на
лодыжках.
   Они еще раз  остановились,  чтобы  осмотреть  маленькие  усыпальницы,
выстроившиеся  в  ряд  вдоль  стены  из  засохшей  грязи.  Тощие  псы  и
длинноногие кошки подошли обнюхать незнакомцев.
   Среди  множества  птиц,  прыгавших  по  ветвям,  они  узнали  удодов,
зимородков,  казавшихся  очень  дружелюбными,  сов  и  ястребов.  Машина
объезжала пруды, где в скульптурных позах застыли цапли  и  ибисы;  поля
клевера, где Вана опасалась останавливаться, потому  что  на  них  любят
гнездиться змеи; маисовые поля, по которым бродили маленькие ослики...
   - Незаметно, чтобы здесь  кого-то  беспокоили  затраты  и  экономия,-
громко сказал Гвидо.
   - Ты чувствуешь, дует  прохладный  ветер?-  ответила  Вана.-  В  этой
стране он предвещает благополучие. А  кто  станет  беспокоиться  о  том,
чтобы копить ветер?
 
*** 
 
   Впереди появились два холма или, скорее, утеса, нависших над  кронами
пальм, словно  верблюжьи  горбы.  В  просвете  между  Холмами  виднелась
песчаного цвета  крепость,  из-за  знойного  марева  пустыни  казавшаяся
больше своих размеров.
   - Сивах-эль-Кабир,- произнесла Вана.
   - Хат-ан-Шо,- пробормотал Гвидо.
   Он старался держаться спокойно, но дрогнувший голос выдал его.
   - Ты счастлив,- улыбнулась ему Вана.- Я рада за тебя.
   Машина подъехала к древней стене. Перед городскими воротами  оказался
пропускной пункт.
   - Кажется, пропуска нам все-таки пригодятся,- сказал Гвидо.
   Вана  протянула  документы  полицейскому,  уже   издали   заметившему
приезжих. Тот обошел вокруг машины, бегло взглянул  на  сидевших  в  ней
людей и, не посмотрев на протянутую ему пачку бумаг, помахал рукой:
   - Проезжайте!
   - И это все?- воскликнул  Гвидо.-  Не  сложнее,  чем  на  швейцарской
границе. Если бы мы заранее  это  знали,  Незрину  Адли  пришлось  бы  в
одиночестве изображать нудистский пляж у себя в бане.
   Улицы были узкими, как аллеи парка. Они круто поворачивали то вправо,
то влево без всякой видимой причины и системы, и  "лендровер"  с  трудом
пробивался через этот лабиринт.
   Затормозив,  Вана  указала  на  арку,  за  которой  стоял   старинный
одноэтажный дом.
   - Понте дель Риальто,-  воскликнул  Гвидо.-  Или  Палаццо  Веккио  во
Флоренции.
   - Или Рим, вилла Джулия,- мягко добавила Вана.
   Особенности архитектуры явно повторялись, и Гвидо  заметил,  что  это
здание намного древнее, чем любой  из  существующих  в  Италии  образцов
подобного стиля. И более выразительное, потому что контуры  его  выше  и
стройнее.
   - Какая гармония,- прошептала Вана
   - Куда подевались  твои  принципы?-  съязвил  Гвидо--  Ты,  помнится,
отрицала  эстетические  оценки  как  признак  религиозности  и  духовной
тирании.
   Она  засмеялась,  указывая  вдаль  на  небесно-голубые   минареты   с
позолоченными  куполами,  украшенные  трилистником   и   геометрическими
фигурами, барельефами из дерева и слоновой кости.
   - Когда я  была  маленькой,  то  умудрялась  кончать  в  христианской
церкви. Неужели ты думаешь, что меня может испугать какая-то мечеть  или
храм Амона?
   - Какой большой город,- удивленно воскликнул Гвидо.- А я считал,  что
это маленький захолустный городишко.
   На  самом  деле  Сивах  был  большим  поселком,  вытянувшимся   вдоль
центральной улицы. По улице сновало множество людей, и мало кто  обратил
внимание на путешественников в запыленной машине. Даже малыши не  бежали
вслед и не цеплялись за подножки "лендровера". Маленькие тележки  жались
к обочине, уступая им дорогу. Если ослики или мулы загораживали  проезд,
хозяева криком отгоняли их прочь.
   Мусор и отходы фруктовых лавок сбрасывались прямо в зловонную  канаву
посреди улицы. Ее испарения  смешивались  с  запахом  сладостей  и  чая,
доносившимся из маленьких кафе. "Не вижу ничего,  что  отличало  бы  эту
землю",- думал Гвидо.
   Ягненок, которого бедуины жарят прямо на асфальте - это еще  куда  ни
шло, хоть какая-то экзотика. Но тут же в стадо коров врезался велосипед,
старые тарахтелки-грузовики расталкивали мулов, жавшихся к обочине, люди
проходили по пешеходным дорожкам - все это  никакие  напоминало  древнюю
цивилизацию, чудом сохранившуюся нетронутой на обочине современности. То
же впечатление складывалось и в  центре  городка,  стоило  взглянуть  на
здание викторианской  эпохи  с  двумя  башенками  по  бокам  и  широкими
пролетами лестницы. Эта нелепость, пытавшаяся  приноровиться  к  убогому
пейзажу поселения, не вызывала  ничего,  кроме  удивления.  Позолоченная
надпись на фронтоне здания гласила: "Резиденция губернатора".  Очевидно,
никто не подумал о том, чтобы сделать надпись  по-арабски  или  хотя  бы
перевести ее.
   - Мне казалось,  что  египтяне  более  чувствительны  в  национальных
вопросах,- заметил  Гвидо.  Явно  заинтересованный  этой  аномалией,  он
предложил свое  объяснение:  Наверное,  эта  надпись  просто  никого  не
интересует.
   - Возможно,- рассеянно пожала плечами Вана. Она думала о том, что  ее
отец сидит в  одном  из  кабинетов  этого  ужасного  здания.  Зачем  ему
прятаться там?
   - Хочешь зайти?- спросил Гвидо.
   - В таком виде?
   Она  вытянула  руки,  взглянула  на  грязные  брюки  и  порванную   в
нескольких местах рубашку.
   - А ты все-таки не свободна от условностей, верно?-  шутливо  спросил
Гвидо.
   Девушка не ответила, и они поехали дальше. В Сивахе была только  одна
главная улица, которая вела к гостинице. Они не ожидали  увидеть  что-то
особенное, но когда подъехали - ахнули.
   Перед ними находилось нечто, похожее  на  курортное  казино  позднего
викторианского стиля, - с  лепными  фронтонами,  сияющее  белизной.  Его
пропорции, однако, были вполне умеренными. Невысокое, в один этаж здание
не раздражало глаз. Перед гостиницей раскинулся  палисадник  с  цветущей
геранью и хризантемами.
   Итак, путешествие окончено! Они вылезли из автомобиля почти смущенно,
понимая, что гораздо уместнее здесь был бы грандиозный экипаж.
   Взглянув на свою запыленную одежду, Гвидо сделал извиняющийся жест  в
сторону неведомо откуда вынырнувшего  швейцара,  подошедшего  к  ним  за
багажом. Вана смутилась,  когда  тот  вынул  из  машины  походную  печь,
грязные  спальные  мешки  и  все  прочее  снаряжение.  Интересно,  какое
впечатление произведут ее кирки и лопатки на обитателей  этого  райского
уголка? Здесь обычно отдыхали удалившиеся от дел  чиновники  -  ветераны
бюрократии.
   Пять или шесть завезенных когда-то из Америки  и  Германии  лимузинов
стояли  у  входа.  Один  из  них  -  из  Саудовской  Аравии  -   был   с
дипломатическим номером.
   - Уверен, что я встречу здесь моего доброго друга  Джанниполо  Гатто,
щеголяющего своими наградами,-  рассмеялся  Гвидо.-  Местечко,  кажется,
пользуется успехом.
   - Но не у мальтийских  рыцарей.  Вы  будете  единственным  ревнителем
христианской веры в этом замке.
   - Чушь! Гостиницы не выбирают своих постояльцев.  Министерские  тузы,
как видно, облюбовали  этот  уголок  и  поэтому  с  таким  скрипом  дают
разрешение  на  въезд  простым  смертным.   Для   них   тут   достаточно
цивилизации.
   - Не спеши с выводами,- отозвалась Вана.- Оазис - это часть  пустыни,
простирающейся от Персии до Атлантики. Может быть, "мерседес" у входа  в
гостиницу тоже мираж?
   К ним подошел темноволосый паренек в  ливрее  и  вежливо  спросил  на
чистом английском:
   - Поставить машину в гараж, сэр?
   - Конечно, поставь. И не забудь помыть.
   - Дайте, пожалуйста, ключи, сэр. На мгновение Гвидо заколебался,  но,
тут же устыдившись своей подозрительности, протянул ключи  и  следом  за
Ваной пошёл в холл. Внутри гостиница  оказалась  менее  привлекательной.
Холл был невероятно пыльным.
   - Ваши  комнаты  готовы.  Будьте  добры,  заполните  анкеты,-  сказал
администратор.- Куда отнести багаж, мадам?
   Гвидо обернулся к Ванессе и сказал по-французски: - Может, свалим все
барахло в одной комнате, а сами будем жить в другой?
   - Нет,- резко ответила она.- Я не  собираюсь  изображать  здесь  твою
жену.
   Он взглянул на девушку удивленно и немного грустно.
   - Я не хотел обидеть тебя... Я просто...
   - Пошли. Я умру, если сейчас же не залезу в ванну.
   - Вода  у  нас  идет  круглосуточно,  без  перебоев,-  администратор,
стараясь угодить приезжим, перешел на безупречный французский.
   Гвидо тихо выругался,  сообразив,  что  их  маленькая  стычка  станет
достоянием обслуживающего персонала.
   - Бутылку  мальтийского  виски  и  бутерброды  в  номер,-  сказал  он
по-итальянски, надеясь озадачить полиглота.
   - Prego,- последовал учтивый ответ. Гвидо прошел полкоридора и только
тогда сквозь зубы пробормотал:
   - Где они берут этих педерастов? Юноша, несший багаж, улыбнулся.
   - Он принял твою ругань за сексуальное  приглашение,-  уколола  Гвидо
девушка,  уже  достаточно  понимавшая   итальянский.-   Почему   ты   не
воспользуешься этим? Если ты в Сивахе, поступай, как...
 
*** 
 
   Неподвижно, точно мумия, Гвидо лежал на  кровати,  утопая  в  пуховых
подушках. Казалось, он спит, но мозг его бодрствовал и  работал,  словно
хорошо   отлаженный   механизм.   Он   анализировал,    сопоставлял    и
классифицировал все, что увидел и услышал в оазисе и в самом городе.
   Большая   часть   материалов,   касающихся   растительного   мира   и
архитектуры, была отброшена за  ненадобностью.  Другое  дело  -  внешний
облик и  поведение  живых  существ,  будь  то  люди  или  животные.  Эта
информация тщательно регистрировалась памятью Гвидо. Ни одна  мелочь  не
была упущена.
   Ели бы кто-нибудь смог заглянуть в его память, он был бы поражен тем,
с какой документальной точностью сознание итальянца за  несколько  часов
собрало и  классифицировало  огромный  объем  разнообразной  информации.
Пастухи и крестьяне,  погонщики  мулов,  шоферы,  бродяги,  полицейские,
повара, официанты и просто зеваки, бесцельно слоняющиеся  по  улицам,  -
все, кто попадался Гвидо на глаза, были рассортированы  и  разложены  по
полочкам. Вана поразилась бы, узнав, какую гигантскую работу проделывает
ее приятель.
   Его мозг не отдыхал и ночью в гостинице. При этом  Гвидо  уставал  не
больше, чем компьютер. Он настолько сконцентрировался на  своей  задаче,
что не слышал звуков, не дававших уснуть Ванессе: поскрипывания половиц,
обрывков разговоров, храпа, стонов оргазма и  возни  крыс.  Несмотря  на
усталость, девушка чувствовала себя еще  менее  уютно,  чем  на  горячем
песчаном ложе.
   Но не  только  ночные  звуки  мешали  ей.  Образы  отца  и  любовника
попеременно возникали в ее воображении и гнали сон прочь.
   Как воспримет Селим ее неожиданный приезд? Что если он вышвырнет Вану
из своего офиса так же бесцеремонно, как  вычеркнул  из  жизни  двадцать
пять лет назад? Вдруг Селим придет в ярость от того, что она потревожила
его и здесь, в его убежище? Он сочтет такое вторжение бесцеремонным. И в
конце концов, наверное, будет прав. Эта мысль нисколько не утешала ее. А
Гвидо?  Как  он  доведет  себя  теперь,  когда  цель   его   путешествия
достигнута? Он попал туда, куда так стремился. Нужна ли она ему  теперь?
Наверное, нет. Их отношения были  увлекательной  игрой.  Захочет  ли  он
продолжать их или займется более серьезными делами?
   И что это были за дела? Вана до последнего времени  делала  вид,  что
они ее не интересуют, и ни о чем не спрашивала. Но она считала  себя  не
настолько глупой, чтобы поверить в секретную миссию итальянца. Настоящий
шпион не стал бы выставлять напоказ свой блестящий ум, даже если бы речь
шла о промышленном  шпионаже.  Скорее  интуитивно,  чем  основываясь  на
конкретных фактах и выводах, она догадалась, что ее приятель работает на
нефтяную компанию.  Но  в  каком  качестве?  Ищет  возможности  вложения
капитала? Но разве такое дело могли доверить непрофессионалу? К тому  же
было совершенно очевидно, что в бурении Гвидо разбирается  похуже  самой
Ваны. Даже если допустить, что он прислан на разведку  и  вслед  за  ним
появятся  настоящие  изыскатели,  все  равно  он,  как  минимум,  должен
установить с кем-то контакты, ознакомиться с  местностью.  А  для  этого
нужны если не  приборы,  то  хотя  бы  карты  и  основная  документация,
какие-нибудь адреса или знакомства  в  городе.  Но  Вана,  которая  сама
паковала в Каире его немудреные пожитки, знала, что там не было  никакой
аппаратуры.
   Все, о чем Гвидо говорил и о чем просил  ее,  тоже  не  указывало  на
какие-либо профессиональные тайны.
   Для  чего  же  он  предпринял   такое   неожиданное   и   рискованное
путешествие? Вана не могла найти  этому  разумное  объяснение.  Она  уже
начала подозревать, что Гвидо действительно  обычный  высокооплачиваемый
чиновник,  который   во   время   отпуска   удовлетворяет   странную   и
претенциозную прихоть: изучает историю  и  традиции  народа  не  слишком
обособленного и не очень дикого, то  есть  не  представляющего  большого
интереса для исследователя. Почему он не отправился к кочевникам,  чтобы
разделить с ними их убогий кров? Саму Вану  гораздо  больше  устроил  бы
рваный шатер, чем этот вонючий отель.
   В это время кто-то тихонько постучал  в  дверь  ее  комнаты.  Девушка
улыбнулась.
   Конечно, это Гвидо! Он остыл от обиды по поводу  изгнания  из  рая  и
пришел налаживать отношения.
   Вана была тронута.  Рывком  соскочила  с  кровати  и  открыла  дверь,
соединяющую их комнаты. Но там было темно. Она услышала  ровное  дыхание
итальянца, который даже не повернулся на скрип двери. Без  сомнения,  он
крепко спал. Чувствуя досаду и разочарование, она бесшумно закрыла дверь
и вернулась к себе. Стук послышался снова. Теперь он явно  доносился  из
коридора.
   - Кто там?- спросила она по-английски, потом по-арабски.
   Ответа не последовало, но через несколько минут стук повторился.  Она
была напугана и хотела уже позвать Гвидо, но гордость  не  позволила  ей
этого сделать. Вана сидела на  кровати,  обхватив  руками  колени  и  не
спуская глаз с  двери.  Постукивание  продолжалось.  Она  подумала:  что
будет, если кто-то вломится в номер и увидит ее обнаженной в такой позе?
Надежнее  спрятаться  под  простыней.  Но  она  не   двигалась.   Надеть
что-нибудь? Но что? У нее нет ни пижамы, ни ночной сорочки, а  сидеть  в
платье в такой час просто нелепо. "Во всяком случае,-подумала она,- меня
не собираются грабить или убивать, иначе они не  стали  бы  так  шуметь.
Может, кто-то хочет насладиться моим телом? Тогда нечего так пугаться!"
   Страх улетучился, как только  Вана  подумала,  что  ее  просто  хотят
изнасиловать. И она заснула прежде, чем собралась открыть дверь.
 
Глава вторая 
БОГИНЯ ИЗ КАМНЯ, БОГ ИЗ ПЫЛИ 
 
   Гвидо проснулся в семь, выпил кофе по-турецки и, не  оставив  Ванессе
даже записки, пешком отправился в город. Он вернулся в полдень, и новый,
видимо, недавно сменившийся портье сообщил ему,  что  мадам  только  что
ушла. Она не просила передать, куда идет и когда вернется.  "Если  бы  я
знал, позавтракал бы в арабском бистро",- с сожалением думал Гвидо, сидя
один в гостиничном ресторанчике. Он внимательно изучал  меню,  когда  на
столик легла чья-то тень. Итальянец поднял  глаза  и  увидел  невысокого
полного человека лет сорока,  с  небольшой  проплешиной  в  голосах.  На
смуглом, чисто выбритом подбородке незнакомца была  симпатичная  ямочка.
Свежевыглаженный шелковый костюм, галстук в косую полоску  и  начищенные
до блеска туфли дополняли портрет. В правой руке, украшенной  серебряным
браслетом, человек держал тонкую  трость  с  черепаховой  рукояткой.  Он
смотрел на Гвидо, застенчиво улыбаясь.
   - По-моему, я имел удовольствие встречаться с вами в  Каире,-  учтиво
сказал он.
   В подкупающе мягкой манере не было  ничего  навязчивого.  Он  говорил
по-английски с легким акцентом, положим на итальянский.  Под  удивленным
взглядом Гвидо человечек смутился и поспешно сказал:
   - Должно быть, я ошибся. Простите, ради Бога!- Он поклонился и сделал
шаг назад.
   Гвидо добродушно улыбнулся.
   - Позвольте представиться,- сказал маленький египтянин.-  Меня  зовут
Мехди  Яссерит.  Я  учитель,   но   в   министерстве   часто   занимаюсь
административными делами.
   - Ага,- радостно сказал Гвидо.- Значит, вы тут по делам.
   - Совсем нет. У меня отпуск. Как и у вас, мистер...
   - Андреотти.  Гвидо  Андреотти.  Инженер.  Но  я  увлекаюсь  древними
цивилизациями. Что-то вроде хобби.
   - Время проходит  быстрее,  когда  погружаешься  в  прошлое,-  сказал
учитель. Он явно никуда не спешил...
   - Присаживайтесь. Давайте позавтракаем вместе,- предложил Гвидо.
   - Я не покажусь навязчивым? Ведь вы ждете кого-то?
   - Нет, никого. Та, которую я ждал, покинула  меня  в  поисках  своего
прошлого.
   - Тогда я с удовольствием принимаю приглашение.
   Учитель сел, они с Гвидо заказали  себе  одинаковые  блюда  и  начали
завтрак. Утолив первый голод, Мехди Яссерит обратился к итальянцу:
   - Вы давно здесь?
   - В Сивахе? Со вчерашнего вечера. А вы?
   - Только что прибыл.
   - На машине?
   - О, что вы! Конечно,  нет.  Самолетом.  Сюда  раз  в  неделю  летает
самолет из Каира. Вы разве не знали?
   - Нет. Я думал, сюда никто не ездит и не летает.
   - Это правда,- кивнул Мехди.- Я был единственным человеком на  борту.
Кроме пилота, конечно. Он улыбнулся своей шутке.
   - Вы впервые в Сивахе?- спросил Гвидо.
   - Конечно, Нет,- человечек снова улыбнулся.- Я  приезжаю  сюда  почти
каждый год.
   - Правда? Значит, вам здесь нравится?  Но  что  вы  находите  в  этом
городке?
   - Ничего особенного, уверяю вас. Но здесь для меня подходящий климат,
и после поездок сюда я чувствую себя гораздо лучше.  Не  знаю,  где  еще
можно так хорошо отдохнуть. А зарплата не позволяет среднему  египтянину
ездить за границу,- заключил он извиняющимся тоном.
   - Однако, готов побиться  об  заклад,  вы  бывали  в  Италии,-  Гвидо
неожиданно перешел на родной язык.
   - Что вы, по-итальянски я говорю очень  слабо.  Если  не  возражаете,
давайте продолжим нашу беседу по-английски.
   - Пожалуйста. А что вы делали в Италии?  Тоже  отдыхали.?-  вызывающе
спросил Гвидо.
   - Увы, нет. Я бывал там только по делам. Видите ли, я занимаюсь  тем,
что изыскиваю  для  нашей  молодежи  возможности  учебы  за  рубежом.  К
несчастью, мои боссы считают, что для этого вполне достаточно переписки.
А выезжать из Каира совсем не обязательно. Поэтому я прикован  к  своему
письменному  столу,  хотя  когда  устраивался  на  эту  работу,   мечтал
объездить весь мир.
   - Всему свое время  под  солнцем,-  сказал  Гвидо,  вспомнив  любимое
изречение Ваны.- Время действовать и  время  отдыхать.  Вы,  по  крайней
мере, отправили хоть несколько сивахских студентов за границу?
   Яссерит снова улыбнулся.
   - Знаете, Сивах - не то место,  откуда  подбираются  интеллектуальные
кадры страны.
   - Почему нет?- спросил Гвидо.
   - Нельзя сказать,  чтобы  сивахцы  были  менее  интеллектуальны,  чем
другие египтяне.  Просто  они  не  хотят  никуда  ехать.  Даже  в  Каир,
представьте себе!
   - Как вы объясняете такое безразличие?
   - Не знаю. Может, им хорошо живется? Здесь, в оазисе, у них есть все.
Это благодатная местность.
   - У меня сложилось другое впечатление,- сухо сказал  Гвидо.-  Хотя  я
здесь недавно, но успел заметить и пыльные улицы, и лачуги. Этот рай  не
так хорош, как вам кажется. Здесь не меньше больных, слепых  и  увечных,
чем в Каире, столько же грязи, голода и рахитичных детей.
   - Но здесь очень плодородная почва,- возразил  Мехди.-  Разве  вы  не
заметили, какое разнообразие фруктов и  овощей?  А  какой  тут  скот!  Я
удивляюсь, где вы могли видеть голодающих детей?
   - Дорогой мой, оазис -  не  единственное  место  в  мире,  где  почва
богата, а жители бедны. Кому принадлежат эти земли? Готов  спорить,  ими
владеют несколько человек. Естественно, они к голодающим  не  относятся.
Думаю, они даже не живут в Сивахе, а лежат кверху  брюхом  на  роскошных
виллах в дельте Нила.
   - Если вы интересуетесь этой проблемой, то должны понимать, как важна
для нашего государства аграрная реформа...
   - Поскольку для меня она  не  представляет  интереса,  вы  можете  не
беспокоиться,- грубо сказал Гвидо.-Все, что я  тут  говорил,  -  обычная
застольная болтовня. Если сивахцы рады подставлять кому-то шею, зачем их
разочаровывать? Каждому свое.
   Мехди был явно расстроен. Но тут же попытался исправить положение.
   - Жизнь слишком коротка, чтобы обо  всех  беспокоиться,-  сказал  он,
жадно доедая сладости, которые они заказали на десерт.- Мы с вами  можем
позволить себе на время забыть о работе и насладиться отдыхом, отдавшись
своим увлечениям.
   - Не думаю, чтобы моя фирма еще  раз  направила  меня  сюда,-  сказал
Гвидо.- Я работаю в нефтяной компании.
   - Да что вы говорите!- воскликнул Мехди.- Тогда я понимаю,  почему  в
качестве хобби вы избрали историю древних цивилизаций.
   - Не вижу никакой связи.
   - Нефть положила начало  новой  цивилизации,-  объяснил  Мехди.-  она
играет роль Провидения.  Иногда  -  слава  Богу,  только  иногда  -  она
проклятие, но всегда - неожиданность. Вот почему ее везде так  почитают.
Люди хотят иметь богов, которых можно ненавидеть, когда дела идут плохо.
   - Хорошо говорите,- заметил  Гвидо.-  Что  вы  преподаете,  когда  не
заняты   административной   деятельностью?    Литературу?    Психологию?
Богословие?
   - Логику,- ответил египтянин.
   - Прекрасно,- внезапно смягчился Гвидо.
   Мехди помолчал, прежде чем продолжить разговор.
   - Лучше, если здесь не будут знать  о  вашей  профессии,-  сказал  он
наконец.
   - Представляете, как засуетятся сивахцы, если пройдет слух о том, что
здесь есть нефть.
   - Ну и что? Кому это повредит? Вы боитесь, что они проклянут ее?
   - Напротив. Но, по-моему, бесчеловечно  подавать  убогим  несбыточную
надежду.
   - А что если сивахцы никак не отреагируют на это событие?
   Мехди скептически нахмурился, давая понять, что их  разговор  был  не
более чем шутливой перепалкой и продолжать его не имеет смысла.
   - Сигару?-предложил он.
   - Спасибо. Я еще раз схожу в город.
   - Не хотите отдохнуть? Сейчас самое время. Жара. .
   - Нет. Я сплю очень мало.
   Они пожали друг другу руки и разошлись.
   -  Этот  кретин  появился  как  раз.  Вовремя  -  пробормотал  Гвидо,
спускаясь по ступенькам.- Теперь я дам ему прикурить, да еще как!
   Он углубился в лабиринт улочек, которые не успел осмотреть утром. Они
были пустынны в это время дня, хотя особой жары не было.
   Гвидо бродил по городу как беззаботный турист, останавливаясь то там,
то здесь.
   Он присматривался к каждой мелочи, попадающейся на глаза, словно  это
была музейная редкость. Он вступал в бесконечные разговоры  с  базарными
торговцами,  на  удивление  сносно  говорившими  по-английски  и  иногда
вставлявшими и пару французских, итальянских или  немецких  фраз.  Вана,
окажись она в это  время  рядом,  не  узнала  бы  в  этом  внимательном,
неутомимом, приветливом и разговорчивом ходоке праздного сноба,  которым
он старался казаться.
   Гвидо было достаточно двух-трех сальных шуток,  чтобы  торговец  чаем
или фруктами охотно выложил ему свою  нехитрую  историю.  Его  случайные
собеседники  с  энтузиазмом  встречали  предложение  сфотографироваться.
Гвидо щелкал фотоаппаратом, не слишком заботясь  о  том,  чтобы  навести
резкость  и  установить  экспозицию.  Он  вполне  доверял   "Олимпиусу",
одолженному у Ваны, тем более, что тот был не заряжен. "Интересно  будет
взглянуть на  физиономии  полицейских  ищеек,  когда  они  наткнутся  на
фотоаппарат",- подумал он.
   Они бы подивились,  как  этот  исследователь-одиночка  обходится  без
каких-либо записей, карт, путеводителей,  дневников,  не  говоря  уже  о
магнитофоне или любой другой  аппаратуре.  У  него  не  было  ни  листка
бумаги, ни огрызка карандаша!
   Тоненькие рубашки от Гуччи, пояса и брюки  с  наклейкой  "Валентине",
ботинки фирмы Баттисони и шелковые носки от Марина Ланте делла Побере  -
вот и все, что ожидало любителей  пошарить  по  чужим  чемоданам.  Гвидо
представил их реакцию:
   - Классического шпиона к нам заслали, ребята!  Какой-то  безграмотный
лопух без всякого оборудования. Да, это не Джеймс Бонд.
   -  Что  ж,  ребята,-  притворно  вздохнул  Гвидо,   заканчивая   этот
воображаемый спектакль.- Времена меняются. Даже нефтяные магнаты уже  не
те, что были когда-то.
   Он дружески похлопал по затылку оборванного мальчишку, дергавшего его
за штанину.
   - Куда ты хочешь повести меня, малыш? Но мальчуган, казалось, не знал
другого языка, кроме приветливых улыбок и кивков.
   Гвидо последовал за ним. Держась  за  руки,  они  подошли  к  крыльцу
старого деревянного дома, украшенному арабесками  и  вазами  с  цветущим
жасмином. Мальчик провел итальянца через маленькую комнату,  где  лежали
глиняные горшки, верблюжьи седла и большие  восьмиугольные  подносы,  во
внутренний дворик с выложенным мозаикой бассейном.  По  краям  его  били
маленькие фонтаны, освежающие воздух. Бассейн окружали фруктовые деревья
и розовые кусты. Во дворе сушились на солнце табачные листья.
   По сторонам дворика находились две арки из белого  и  черного  камня.
Изящные колонны из темно-красного мрамора поддерживали  их.  Но  местами
мрамор раскрошился, и похоже было, что этому чуду осталось жить  уже  не
столетия, а годы. И все же старые арки  придавали  дворику  неизъяснимое
очарование. В них было что-то от дворцов сарацинов  в  Гренаде,  которые
так притягивают взоры туристов.
   Они пересекли дворик и очутились в комнате с разбросанными  на  ковре
мягкими кожаными пуфами и множеством  подушек.  Слева  от  входа  висело
огромное зеркало в красной гипсовой раме. На противоположной стене между
окнами располагалась коллекция старинного оружия. Дневной свет, проникая
через  цветные  стекла,  окрашивал   комнату-музей   в   розовые   тона.
Дополнительно комната освещалась большими масляными лампами.  На  столе,
инкрустированном перламутром, стояла шахматная  доска  с  расставленными
фигурами. Гвидо увидел огромные бронзовые вазы, голубые бокалы, шелковые
шали, валявшиеся на ковре... И в самом темном углу - каменную скульптуру
обнаженной девушки в натуральную величину. Волосы, заплетенные в  мелкие
косы, образовали  на  голове  шлем,  прикрывавший  щеки  и  затылок,  но
оставлявший на виду покатые плечи. Точеные черты лица и прямой нос, чуть
раскосые глаза и высокие скулы и эта легкая полуулыбка -  сомнений  быть
не  могло!  Только  Кармен,  бессмертная  жена  Амона,  могла  быть  так
прекрасна. Гвидо всего  один  раз  видел  ее  бронзовое  изображение  на
выставке в Лувре, но забыть уже не смог.
   Маленькие каменные груди с набухшими сосками,  казалось,  только  что
ласкала чья-то рука. Гвидо чувствовал, что  столетия  ласк  отполировали
нежный, гладкий живот. К своему изумлению,  итальянец  заметил,  что  из
расщелины  любовно  выточенных  половых  губ  выглядывает   фаллос.   Не
увеличенный клитор, а именно мужской половой орган, которому не  хватало
только- кто знает, почему?- яичек. И  хотя  он  был  опущен,  его  длина
невольно вызывала желание.
   В комнату вошел высокий худой  человек  в  тюрбане.  Щ  темном  лице,
покрытом густой сетью морщин, выделялись водянисто-зеленые глаза.  Он  с
достоинством  поклонился,  жестом  предложил  Гвидо  выпить  и  выкурить
трубку.  Затем  еле   слышно   спросил,   не   говорит   ли   посетитель
по-французски. Гвидо кивнул, тогда старик спросил о состоянии дел.
   - Каких дел?- удивился Гвидо. Но тут же придал  своему  лицу  прежнее
сдержанное выражение. .
   Хозяин указал на его карман. Гвидо вытащил бумажник  и  раскрыл  его.
Старик взял пачку  купюр,  пересчитал  их,  взял  примерно  половину,  а
остальное аккуратно положил в бумажник. Затем он  элегантно  поклонился,
прижимая  руку  к  сердцу,  и  исчез,  оставив  Гвидо  с  его  маленьким
проводником.
   - Как ты думаешь, что  он  мне  предложит  за  такую  сумму?-  весело
спросил итальянец у мальчика.- Думаешь, я смогу порезвиться с богиней?
   Поскольку  в  следующие  десять  минут  ничего  не  произошло,  Гвидо
заподозрил неладное.
   - Эй,- сказал он малышу.- Надеюсь, старый негодяй не хочет предложить
мне тебя?
   Внезапно портьеры, скрывавшие вторую дверь, раздвинулись, и в комнату
вошли два босых юноши в длинных белых туниках. На шее у каждого  из  них
висело золотое ожерелье, головы были украшены цветами. Сколько  им  лет?
Пятнадцать, шестнадцать? Может, и меньше. Как можно было судить  об.  их
возрасте, если даже пол их угадывался с трудом. Кудрявые  волосы,  белая
кожа, ровные блестящие зубы, изящные руки. Карие глаза, скрывавшиеся под
густыми томными ресницами. Один из них сел на подушку,  вытянув  ноги  с
браслетами.  Второй  налил  в  бокал  какую-то  жидкость  из  графина  и
предложил Гвидо. Тот  обмакнул  в  нее  губы  и  вернул  бокал,  покачав
головой.
   Легкий запах миндаля не могли заглушить ни вино. ни мел,  добавленные
в настойку.  Это  был  не  известный  Гвидо  возбудитель.  Итальянец  не
удивился. Он вернул бокал юному Ганимеду, показав, что тот должен выпить
это сам.
   Юноша улыбнулся, спокойно проглотил  половину  жидкости  и  остальное
предложил товарищу, который, не моргнув глазом, осушил бокал.
   - Теперь дело, кажется, пойдет на лад,- прокомментировал Гвидо.
   Молодцы были не из разговорчивых.  Они  молча  встали  друг  напротив
друга и начали кланяться  и  гримасничать,  виляя  бедрами  и  время  от
времени облизывая красивые губы.
   - Тут и у покойника встанет,- сказал Гвидо. Но сам он смотрел на  них
совершенно хладнокровно. Когда эти педерасты пустыни попытались  раздеть
его, он вежливо, но твердо отказался  и  дал  понять,  что  присутствует
только в качестве зрителя.
   Им не потребовалось  объяснять  дважды.  В  следующее  мгновение  они
сцепились, точно одержимые, и стали лихорадочно терзать губы друг друга.
   Казалось,  это  была  их   единственная   и   последняя   возможность
совокупиться. Теперь их туники задрались до пояса, и восставшая у  обоих
плоть была отнюдь не поддельная.
   - Mamma mia,- прошептал итальянец,- вот это размеры!
   Он обратился к малышу,  по-прежнему  державшему  его  за  руку  и  не
отрывавшему глаз от зрелища.
   -  Ты,  видно,  парень  образованный.  Скажи,  они  прихватили   свое
снаряжение из музея?
   Но "музейные редкости" оправдали себя, когда пошли в ход. Для  начала
участники спектакля занялись такой  неистовой  мастурбацией,  что  Гвидо
забеспокоился:
   - Эй, ребята, потише, а то останетесь  без  потомства.  Но  это  были
железные парни. Не переводя дыхания, они принялись помогать  друг  другу
губами и руками. Минут через десять Гвидо заскучал.
   Юные  артисты,  точно  почувствовавшие  перемену  в  его  настроении,
немедленно  сменили  позы.  Один  встал   на   четвереньки,   подрагивая
напряженным задом.
   -  Очень   аппетитно,-   оценил   Гвидо.   Второй   юнец   немедленно
воспользовался  предоставленной  ему  возможностью.  Он  смазал   слюной
анальное отверстие приятеля и всадил туда свою огромную пику.
   - Что значит практика!- восхищенно  причмокнул  Гвидо.-  Нет  предела
человеческим возможностям! Но от бездействия даже член ржавеет. Хотя это
всего лишь  абстрактные  рассуждения,  а  здесь,  кажется,  практикуются
всерьез.
   Такой длинный монолог не мог не произвести впечатления на  маленького
гида. Он звонко  расхохотался,  запрокинув  голову,  и  этим  совершенно
покорил Гвидо.
   - Лучше и я бы не смог,- продолжал итальянец.- Они, кажется, понимают
друг друга.
   Тем временем активный педераст продолжал таранить приятеля с  той  же
яростью, с какой только что возбуждал самого себя.
   - Эти парни совсем одурели! Тише, ради Бога!  Но  дуэт  не  собирался
сбавлять темп. Гвидо взял на себя роль дирижера.
   - Внимание! Сперва немного помедленнее... Отлично. Теперь вернемся  к
началу.  Вот  так!  Плавно!  Прекрасно.  Так,   так,   продолжайте,   но
поспокойнее, с чувством, вот так!  Идем  дальше:  глубокий  бас,  мягче,
глубже, с душой. Тихо! Я бы сказал даже тихонечко!.. Он чувствовал,  что
произведение близится к финалу.
   - Я дирижер, поэтому должен руководить до конца,- пояснил он  малышу,
ускоряя темп.- Теперь поехали! Быстрее! Сильнее!  Вернулись  в  исходное
положение - и скорей, скорей к финишу!
   Артист кончил с криком издыхающего ишака и припал к инструменту.  Тот
передернулся, стряхнул его с себя, и актеры  поменялись  ролями.  Теперь
музыкант стал в позу. Партнер пристроил к нему  свой  разбухший  смычок,
который и на этот раз вошел  гладко,  как  по  маслу.  Второе  отделение
проходило так же длительно и живо, как и первое. Но  стиль  был  немного
другой. По выражению лица и свистящему звуку, который  парень  время  от
времени издавал, чувствовалось, что он действительно  наслаждается.  Его
партнер, только что выразивший себя столь сумбурно, замер  с  блуждающей
улыбкой на губах.
   Желая подбодрить его, Гвидо жестом показал, что  глоток  из  фонтана,
который вот-вот ударит, помог бы ему  восстановить  силы.  Но  юноша  не
понял и решил, что зритель захотел поучаствовать в спектакле. Он прикрыл
глаза и застыл с открытым ртом, из которого капала слюна.
   Второй тоже неверно истолковал жест итальянца, но решил во что бы  то
ни стало довести дело до конца.
   - Браво,  ребята!-  воскликнул  Гвидо,  когда  музыкант  извлек  свою
флейту, почти не уменьшившуюся  в  разме?ao.  Получив  на  чай,  молодцы
поклонились, грациозно приподняв подолы.
   - Тебе понравилось?- спросил Гвидо  малыша,  когда  они  выходили  из
комнаты.- Когда начнешь этим заниматься сам? По-моему,  ты  кое-что  уже
знаешь.
   Мальчуган с обожанием взирал на итальянца, вцепившись в его штанину.
   - Что  до  меня,  старик,-  продолжал  Гвидо,-  то  мне  поздно  этим
заниматься. Я не выучился в детстве. Если ты не  начнешь  прямо  сейчас,
потом будет трудно привыкнуть. Поверь  мне,  я  знаю,  что  говорю.-  Он
печально вздохнул и опустил руку на плечо маленького друга.- Вот  почему
я советую тебе не откладывать учебу, мышонок. Иначе ты  вырастешь  таким
же глупым ублюдком, как и все остальные...
 
*** 
 
   - Ты виделась с  отцом?-  спросил  Гвидо,  встретившись  с  Ваной  за
обедом.
   Она сделала неопределенный жест.
   - Все в порядке. Как ты?
   - Женщин на улицах почти не видно.  А  те,  что  осмеливаются  выйти,
закутаны по самые  глаза,  ничего  не  разберешь.  Кажется,  свобода  не
распространяется на женщин в твоем благословенном Сивахе, а, Вана?
   - Не более, чем в других местах.
   - А где же хваленая сексуальная свобода сивахцев?
   -  Только  в  двух  случаях  здесь   можно   ею   воспользоваться   -
гомосексуализм и кровосмешение,  которые  раньше  были  запрещены  почти
везде.
   - А как же все остальное?
   - Здесь действуют суровые законы Корана. Гвидо заметил Мехди Яссерита
и поманил его.
   - Кто это?- удивленно спросила Вана.
   - Специалист по эпистолярной логике.
   - Кого только здесь не встретишь,- рассмеялась девушка.
   Представив гостя и предложив ему сесть (Мехди не заставил себя  долго
упрашивать), Гвидо сказал:
   - Моя спутница утверждает, что в этом оазисе  властвует  ислам.  А  у
меня сложилось впечатление, что это место отличается от всего остального
Египта моралью и такой степенью эмансипации,  которой  позавидует  любая
передовая нация.
   - Здесь существует такая поговорка,- ответил Мехди.- не  знаю,  смогу
ли в точности передать ее по-английски: "Любое новшество без религиозной
основы есть заблуждение, которому надо  сопротивляться  и  которое  надо
подавлять всеми  возможными  способами.  Вечная  свежесть  Корана  может
вместить  бесконечное  множество  новшеств".  Там,  где  живут  по  этой
поговорке, альтернативы законам ислама нет.
   - Вы согласны с этим?- спросил Гвидо.
   - Совершенно не согласен! Высказывание  принадлежит  моему  покойному
коллеге,  профессору  Хасану  эль-Бана,  который  в  1929  году  основал
Исламское братство.
   - Вы принадлежите к этому братству?
   - Нет, Бог миловал!- воскликнул египтянин.
   - Тогда почему цитируете их программу?
   - Чтобы вы лучше  поняли  внутренние  противоречия  Египта,  которому
волей-неволей придется становиться современной нацией.
   - Но Сивах останется вне времени!- твердо сказала Вана.
   - Я не знаю, чего хотят сивахцы, если они вообще чего-нибудь  хотят,-
вздохнул Мехди.- Иногда я просто удивляюсь,  как  легко  некоторые  люди
решают, что нужно меньшинству.
   - Вы, верно, невысокого мнения об  умственных  способностях  женщин?-
раздраженно спросила она.
   - Не могу не отметить,- вмешался Гвидо,- что меня разочаровал  статус
женщины. Здесь, в Сивахе, он не выше, чем в любой другой части Египта.
   - Откуда ему взяться?- сказал Мехди. - Амон тут не помощник. Думаете,
наша вера уважала матерей, сестер, жен и дочерей больше, чем теперь  это
делает ислам?
   - Некоторые традиции заставили нас поверить в это.
   - Как отличить традицию от легенды?- напористо спросил логик.
   -  Разве  жители  Сиваха  стали   бы   проявлять   такую   неизменную
приверженность старине, если бы она не казалась им лучше современности?
   - Обычное заигрывание с древней культурой. Чтобы отличаться от  своих
сограждан.
   - А почему они так стремятся отличаться от всех именно в этом плане?
   - Массовый психоз.
   - Но не такой массовый, как  у  остального  человечества,  когда  все
стремятся быть похожими друг на друга.
   - Не все. Ведь в мире то и дело проявляется недовольство,  вспыхивают
восстания, совершаются перевороты. Сивахцы не восстают  и  не  проявляют
недовольство. Они счастливы верить, что  отличны  от  других.  У  вас  в
стране,- продолжал Мехди,-  люди  тоже  предаются  иллюзорным  надеждам,
уходят в секты, уединяются.
   - Да, но сивахцы откололись от остального человечества две тысячи лет
назад,- возразил Гвидо.- Такая невероятно длительная бравада не может не
заинтересовать.
   - Это тревожный симптом?- спросил Мехди.
   - Напротив. По-моему, очень обнадеживающий. Вы  ведь  сами  говорили,
что сивахцы никогда не восстают.
   Мехди в молчании дожевал жестковатое мясо жареного козленка.
 
*** 
 
   - Я не уверен, что твои боги  заинтересуют  меня,-  сказал  Гвидо  на
следующее утро, когда Вана пригласила его в храм Амона.
   - Если ты не познакомишься с богами, то не сможешь рассмотреть людей.
   - Мои глаза широко открыты. Я не виноват в том, что вижу  только  то,
что вижу.
   - Никто не может отгородиться От веры.
   - Я знаю, что существуют мифы и ритуалы. Но разве  достаточно  этого,
чтобы поверить в призраков?
   - Но твои соотечественники верят,- напомнила Вана.- Если бы все  были
счастливы, для религии не нашлось бы места на Земле. Но люди несчастны.
   - И все же критика религии лежит в основе любой другой критики.
   - Эта мысль не пугает меня, потому что я признаю, что в основе  всего
лежит материя.
   Агхорн находится почти в двух милях от Сивах-эль-Кабира. Когда-то  он
славился  своими  храмами,  колоннадами,  форумом,  каменными  домами  и
мощеными улицами. Сегодня большая часть древнего  Амония,  града  Амона,
обратилась в прах.
   От храма Сум Беды, построенного в четвертом  веке  до  нашей  эры,  и
следа не осталось. Когда-то  он  располагался  неподалеку  от  святилища
Амона. Если бы  путешественники  ожидали  увидеть  здесь  монументальное
здание, соперничающее величием и красотой с храмами Карнака,  где  также
чтили  Амона,  они  были  бы  глубоко  разочарованы.  Храм   многократно
ремонтировался, достраивался и  перестраивался,  что  изувечило  его  не
меньше, чем разрушительная работа времени. Вана и Гвидо напрасно  искали
дорожку со статуей сфинкса, которая вела к ограде из  местного  кирпича.
Эту ограду не раз укрепляли  цементом,  тоже  рассыпавшимся  на  глазах.
Остатки пилонов  были  окружены  каменными  плитами  в  форме  маленьких
пирамид. На них можно было различить полустертые изображения  персонажей
древнеегипетской мифологии: буйволов, коров,  антилоп,  лошадей,  собак,
деревьев и - обычно  в  профиль  -  фараонов,  держащих  в  руках  ветку
смоковницы и  анх  -  символ  бессмертия.  Но  иероглифы,  иерархические
символы и более поздние демотические письмена вокруг  них  были  кое-где
варварски заляпаны штукатуркой.
   Колонны, устоявшие под натиском времени, напоминали те, что  украшали
дом губернатора в Сивахе. В заброшенном святилище было пусто.  Несколько
искусственных цветов, выцветших флажков и жалких остатков украшений были
единственными приношениями  на  алтарь  некогда  величественного  храма.
Наос, центральное помещение храма,  где  обычно  устанавливались  статуи
богов, был закрыт, но Вана знала, что там  нет  ничего,  кроме  осколков
изваяний. Само каменное изображение  божества  давно  уже  было  увезено
далеко за море и хранилось где-то в музее. В соседней  комнате  хранился
единственный подлинник - низкая  платформа,  на  которой  бога  выносили
глотнуть свежего воздуха. Именно это не замедлили сделать Гвидо с Ваной.
Снаружи им легче было  представить,  как  идол  выносился  на  обозрение
толпы. Вокруг святилища, должно  быть,  росли  оливковые  и  шелковичные
деревья. И не смолкал птичий гомон. Казалось, одна природа  еще  помнила
древнего бога. Его рабы и богатства давно перешли к другим хозяевам.
   - Да, благоденствие Амона кончилось,- вздохнула Вана.- Знаешь ли  ты,
что его  владения  были  обширнее  и  богаче  владений  самого  фараона?
Необозримые земельные угодья, стада,  виноградники,  шахты.  Может,  его
утешает мысль о том, что здесь есть еще и нефть?
   - Конечно, если он уже достаточно араб.
   - Почему нет? Амон - современный бог.  Он  жил  за  каких-нибудь  две
тысячи лет до нашей эры. По сравнению с шестью-семью тысячами - я имею в
виду Гора Нефертума - он совсем юный бог.
   - Наверное поэтому Хатшепсут была от него без ума,- насмешливо сказал
Гвидо.
   - Кстати, во многом благодаря ей он стал главным среди богов.
   - Значит, она была не просто шлюшка, как ты ее изображала?
   - Твои римляне сделали все, чтобы стереть с лица земли  Амона  и  его
религию. И все же она жива, как видишь.
   - Я лично ничего не вижу. Где верующие?
   - Египетские храмы не для публики. За исключением  особых  случаев  и
праздничных церемоний. Обычно забота о храме входила в  функции  жрецов.
Они были ответственны за то, чтобы бог был доволен - его слух  услаждали
пением, его обмывали и умащивали благовониями  и,  конечно,  берегли  от
разрушения.
   - Здесь не больше  жрецов,  чем  верующих,-  заметил  Гвидо.-  Короче
говоря, боги похожи на людей - стремления их ничтожны,  а  финал  жалок.
Чем ты объясняешь закат его культа?
   - Сейчас мы не можем с уверенностью назвать его  причины.  Важно  то,
что египетские жрецы  всегда  очень  тщательно  следили  за  соблюдением
ритуала. Здесь же, чтобы делать все вовремя, они  следили  за  движением
светил. Теперь мы называем таких людей астрологами.
   - Мы все в неоплатном долгу перед ними за ежемесячные гороскопы.
   -  К  нам  это  не  относится,-  поправила  его  Вана.-  Египтяне  не
увлекались астрологией. По крайней мере, до тех пор, пока ее не насадили
ваши греко-римские завоеватели. Я  трижды  права,  утверждая,  что  твой
народ виновен в оболванивании моих предков.
   -  Не  преувеличивай,  Вана.  У.  твоих  предков  не   было   времени
советоваться со звездами: они  были  слишком  заняты  толкованием  снов.
Именно они, а не римляне, обогатили мир этим умением. Мы квиты.
   -  Что  мне  действительно  нравится  -  это  значение,  которое  они
придавали именам.
   - Что бы они подумали обо мне, если бы узнали, что я  избрал  женщину
своим гидом?- рассмеялся Гвидо.
   - Они были достаточно великодушны, чтобы подумать,  будто  ты  хочешь
последовать за мной по пути, ведущему к двум добродетелям,  которые  они
ценили превыше всего: правдивости и справедливости.
   - Не слишком ли высоко ты сама оцениваешь их?-  с  сомнением  спросил
Гвидо.
   - Тогда почитай "Книгу мертвых", главу  "Суд  сердца".  Когда  фараон
предстал перед высшим судом  загробного  мира,  возглавляемым  Осирисом,
возле которого стояли Исис, Нефитис, Ра и еще сорок  два  божества,  его
сердце положили на одну чашу весов. Кто же еще мог стоять на другой, как
не Маат, воплощение правды и справедливости.
   Взглянув на девушку, Гвидо тихонько усмехнулся,  но  она  продолжала,
устремив вдаль невидящие глаза, точно вглядываясь в картины,  проходящие
перед ее мысленным взором.
   - Бог смерти Тот с птичьей головой следил за чашами весов. И если зло
перевесит, то адское чудовище разорвет лживого фараона на части.
   - Почему лживого?
   - Потому что прежде чем сердце его было брошено на весы, он  произнес
"Декларацию невинности":
 
   Я никогда не совершал беззакония.
   Я никогда не причинял людям зла.
   Я не поднял руки на человека.
   Я никогда не лишал человека того, чего он желает.
   Я никогда не заставлял людей плакать.
   Я не убивал.
 
   Тронутый необычными нотками в голосе девушки,  Гвидо  заглянул  ей  в
глаза. В них стояли слезы.
 
Глава третья 
ТАХА И ИЛИТИС 
 
   В отеле Гвидо и  Вану  додала  записка  от  Мехди  Яссерита.  Учитель
приглашал их на чай в дом  одного  из  местных  жителей,  с  которым  он
познакомился в свой прошлый приезд. За ними пришлют такси.
   На чай собралось много гостей, разодетых, словно на посольский прием.
Гвидо и Вана были удивлены - они явно не ожидали такого размаха.  К  ним
сразу подошел Мехди Яссерит, и все прояснилось.
   - Я хотел сделать вам сюрприз,- сказал он.- Сегодня женится сын моего
друга. Я подумал, что вы хотели бы прийти, но если бы я сказал  об  этом
заранее, вы бы засомневались, удобно ли... '
   Такой такт заслуживал самой высокой  оценки.  Гвидо  спросил,  почему
многие  гости  выглядят  скорее  европейцами,  чем   египтянами.   Мехди
растерялся, и Вана ответила за него:
   - По той же причине, по которой во мне течет смешанная кровь. Сивахцы
отличаются от меня только в одном: им не надо  было  искать  свою  белую
половину - она была здесь, хотя ее  никто  не  звал.  Персидские  воины,
греческие герои,  войска  Александра  Македонского,  римские  легионеры,
французские моряки, наполеоновская гвардия, гитлеровские солдаты  -  все
они помогли создать новую  расу.  Знаете  ли  вы,  что  этот  оазис  был
заправочной базой африканского корпуса во время последней войны?
   - Заправочная база? Замечательно!-рассмеялся Гвидо.- Жаль, не нашлось
оракула, чтобы предостеречь Роммеля.
   - Предсказать поражение завоевателю - не такая  уж  сложная  задача,-
заметила Вана.
   Итальянца не оставляло отличное расположение духа:
   - Мои недоразвитые мозги так же слабо способны к завоеваниям, как и к
ворожбе.
   Стоявшие неподалеку гости  бессовестно  подслушивали  и  одобрительно
кивали.  Казалось,  никого  не   интересовала   предстоящая   церемония.
Приглашенные бесцельно слонялись по  огромному  саду,  напоминая  своими
нарядами  экзотических  птиц.  Гвидо  чувствовал  себя  как  дома  среди
цветущего миндаля и миниатюрных пальм, гигантских кактусов, бугенвиля  и
олеандров, пышность и пестрота которых казались искусственными.  И  даже
небо походило на итальянское.
   - Никогда не видел, как венчаются мусульмане,- пробормотал он.
   - Теперь у тебя будет возможность увидеть все воочию.
   - Как сказать,-  вмешался  Мехди.-  Наши  друзья,  конечно,  истинные
мусульмане,  но   здесь   имеются   влиятельные   организации,   которые
придерживаются традиций, позорящих ислам. Наш вчерашний разговор, мистер
Андреотти, навел меня на мысль пригласить вас. Мне показалось,  что  вам
будет любопытно взглянуть на эту дикость. Вот почему я посчитал  удобным
пригласить вас.
   - Мехди, да ты просто умница,- улыбнулся Гвидо.
   Учитель   растерялся,   не   зная,   как   отреагировать   на   такую
фамильярность. Сам он держался подчеркнуто официально.
   - Вон там хозяин доиа,- сказал он.- Хотите, я вас представлю?
   - Еще бы!
   Они подошли к  группе  мужчин  в  белых  и  голубых  одеждах,  богато
расшитых золотом и серебром. Те были заняты выбором сладостей,  лежавших
на огромном подносе посреди стола. Самый младший из них налил подошедшим
горячего чая, прежде чем они успели возразить. От  чая  исходил  терпкий
аромат мяты.
   Яссерит всех представил, и Гвидо понял, что чаем их угостил хозяин  -
Кхалед Айаддин.
   У него были толстые губы и крючковатый нос. Кожа  поражала  белизной.
На лицо были нанесены полосы из глины, оттенявшие его бледность.
   - Это мои знаки отличия,- объяснил Айаддин.- В брачной церемонии отец
жениха играет более важную роль, чем сам жених. Он расправил  на  плечах
тяжелые складки шерстяного бурнуса и засмеялся. Гвидо удивленно спросил,
как сын такого молодого мужчины может быть женихом? Хозяин снова  весело
расхохотался.
   - У меня пятеро детей,- сказал он.- Таха,  тот,  что  женится,  самый
старший. Ему двадцать один год. Младший родился в прошлом году.
   Гвидо хотел было спросить, где его жена, но вовремя  заметил,  что  в
саду нет ни одной женщины; Вана тоже куда-то пропала.  Он  подумал,  что
гостю, а тем более иностранцу, будет уместно  спросить,  почему  женщины
отсутствуют.
   - Они все заняты. Готовят невесту,- невозмутимо объяснил Кхалед.- Это
серьезное дело. Поймете, когда увидите.
   - А где жених? -. Последняя холостяцкая попойка.
   - Как у нас. Такие проводы длятся до последней минуты.
   - После чего - прощай свобода!- пошутил Кхалед.- Особенно для женщин,
да?
   - Я мало путешествовал, но знаю,  что  все  люди  похожи.  Христиане,
сивахцы... У нас есть правила, но кто их придерживается? '
   - У нас в стране их изменили. Раньше прелюбодеяние  каралось  тюрьмой
или смертью. Теперь адюльтер - естественное дополнение семейной жизни.
   - Для обоих полов?
   - Можно сказать, да. Здесь на неверность - изменяет ли муж  с  другим
мужчиной или жена с другой женщиной - смотрят косо. Но ни одна  жена  не
возражает против того,  чтобы  ее  муж  любил  мальчиков.  И  какой  муж
вздумает сердиться, если его жена поиграет с девочкой?
   - Но такие взаимоотношения причиняют людям боль!
   - Ничего подобного. Люди любят не для того, чтобы страдать.
   - Значит, здесь не знают ревности?
   - Никто никого не ревнует. Могут только предпочесть одного другому.
   - Что же тогда люди думают о любви?
   - О ней мы знаем из песен и от рассказчиков. Те,  кто  умеет  читать,
рассказывают о ней. Одно время в городе было кино. Так что многие узнали
о любви из фильмов.
   Через некоторое время Гвидо снова обратился к Айаддину:
   - А политика? Она вас интересует?
   - Политика?- удивленно переспросил Кхалед.
   - Да, каковы ваши взгляды на политику?
   - Никаких взглядов,- снова засмеялся египтянин.- Кому она нужна?
   - Но ведь над вами есть правительство в Каире и местный губернатор.
   - И что?
   - Вы должны принимать их в расчет.
   - Зачем?
   Настала очередь Гвидо удивляться:
   - Ну, я не знаю.  Чтобы  попросить  о  чем-нибудь,  проголосовать  за
какой-нибудь  закон.  Принимать  или  отвергать  правителей.  Знать   их
возможности и способности...
   Хозяин хлопнул его по плечу:
   - Шутки иностранцев бывает трудно понять. Но эта - превосходна!
   Большой черный "остин" как минимум пятнадцатилетней давности въехал в
ворота сада. Шофер вышел из  машины  и  открыл  заднюю  дверцу.  Из  нее
осторожно, словно боясь рассыпаться, выбрался мужчина в белом полотняном
костюме. Он был так худ и высок, что казался больным. Седые волосы  были
коротко  острижены.  Черные  глаза  и  смуглая  кожа  морщинистого  лица
выдавали арабскую кровь. Когда человек выпрямился, его фигура показалась
Гвидо  величественной.  Он  холодно  оглядел  присутствующих,  отыскивая
глазами хозяина. Увидев его, не спеша подошел пожать ему руку. Отец Тахи
приветливо улыбнулся, но  остальные  не  обратили  на  вновь  прибывшего
никакого внимания.
   Все же Гвидо заподозрил, что это большая шишка. Он хотел обратиться с
вопросом к Мехди, но тот как в воду канул.
   Тогда Гвидо обратился к юноше, с  которым  уже  беседовал  и  который
неплохо говорил по-английски.
   - Кто этот господин?
   Молодой человек  помолчал,  словно  заколебавшись,  потом  решительно
сказал:
   - Я думаю, что это губернатор.
   - Губернатор Сиваха?
   - Ну да.
   - А почему его никто не сопровождает? Юноша  удивленно  уставился  на
Гвидо:
   - Зачем? Разве ii не в состоянии ходить сам?
   - Я не это имел в виду. Во всем мире люди, занимающие  такой  высокий
пост, появляются  на  улицах  только  со  свитой.  Кроме  того,  простые
смертные стремятся воспользоваться каждой возможностью, чтобы поговорить
с ними, попросить о чем-нибудь.
   - Серьезно?- молодой человек посмотрел на Гвидо как на  сумасшедшего,
но итальянец нисколько не смутился и продолжал расспросы:
   - Значит, он не пользуется у вас уважением?
   - Почему? Его уважают.
   - Но не боятся, верно?
   - А почему его надо бояться?
   Юноше вопросы итальянца явно казались нелепыми, и Гвидо оставил его в
покое.
   Губернатор неспешно переходил от одной группы людей к другой, пожимая
протянутые руки, перебрасывался со  знакомыми  двумя-тремя  словами.  Но
никто не подходил к нему с  почтительными  приветствиями,  и  оживленный
разговор при его приближении не смолкал.
   Губернатор,  по-видимому,  считал  такое  положение  вещей  абсолютно
нормальным, а если и был недоволен, то ничем не выдавал своих чувств.
   У Гвидо теперь появилась возможность разглядеть  его  поближе.  Он  с
трудом подавлял желание подойти и поприветствовать  губернатора.  "Всему
свое время. Не будем торопиться",- подумал он  и  отправился  на  поиски
Мехди.
   - Здорово, приятель,- он хлопнул Яссерита по  плечу,-  думаешь,  тебя
привели сюда поглощать засахаренный инжир?
   С юмором у египтянина было туговато.
   - О, надеюсь, что нет,- воскликнул он.- После  церемонии  нас  должны
угостить на славу: баклажанная икра, тушеный кролик, рис  с  приправами,
ягнята, цыплята,  куропатки,  сваренные  в  сахарном  сиропе,  очищенные
креветки, фрикасе из сердец, плоды  кактуса,  начиненные  свежей  мятой,
салат из агавы, лепешки с розовым вареньем, желе из эглантерии...
   - Гранаты  в  нашатырном  спирте  и  ацетиленовый  торт,-  насмешливо
заключил Гвидо.- Все лучшее, что нашлось в городе? Или  тут  всегда  так
едят?
   - Что я могу сказать?- вздохнул Мехди.-  Вы  сами  все  видите.  Этот
городок открыт для посторонних глаз.
   - Меня не интересуют ни местные секреты, ни мысли о здешних  жителях.
Гораздо интереснее, как они думают.
   - Учитесь у меня. Наблюдайте за поведением людей  и  делайте  выводы.
Минуточку! Сейчас вы сможете все увидеть воочию.
   В это время в доме послышался нарастающий шум, в котором  можно  было
разобрать только отдельные выкрики и взрывы смеха.
   - Сейчас появятся жених с невестой. У вас будет возможность наблюдать
брачную церемонию с самого начала,- торжественно провозгласил Мехди.
   - В других странах принято, чтобы родители невесты принимали гостей,-
заметил Гвидо,- а здесь почему-то все наоборот.
   Его слова потонули в реве толпы. Из дома, суетясь и  толкаясь,  вышли
женщины. Среди них была и Вана. Она выделялась скромностью  наряда.  Все
остальные были разодеты в пух и прах: море розового, голубого, желтого и
серого муслина, гроздья украшений, сильный запах духов.  Ни  старые,  ни
молодые не скрывали лиц под  чадрой.  Обилие  старух,  как  ни  странно,
заставило Гвидо задуматься о красоте и  юности.  Вглядываясь  в  женские
лица, он с удивлением заметил, что  не  находит  ни  одного,  достойного
внимания.
   - Теперь ясно,- решил итальянец,- почему мужчины Сиваха  предпочитают
однополую любовь.
   Он  хотел  было   озадачить   подобным   заключением   самоуверенного
египтянина, но тот с таким восторгом воспринимал все  происходящее,  что
Гвидо решил  не  портить  ему  настроение.  Возбуждение  толпы  достигло
апогея. Оркестр, укрытый от глаз в  зеленой  беседке,  заиграл  какую-то
приторную мелодию. Гвидо попытался разглядеть музыкантов, извлекающих из
своих инструментов  такие  жалобные  звуки.  Оркестр  был  составлен  из
невероятной   смеси   флейт,   скрипок   и   ксилофонов,   приправленных
колокольчиками и цимбалами.
   Гвидо встал на цыпочки в надежде увидеть виновницу торжества. Но  тут
его ждало разочарование - невесту  плотным  кольцом  окружили  подружки.
Тогда он решил добраться до Ваны,  и  это  ему  удалось,  хотя  пришлось
потолкаться и отдавить несколько ног. Вана радостно кивнула ему.
   - Что ты делала в этом курятнике?- отрывисто спросил Гвидо.- Ни  одна
из этих образин не стоит твоего внимания.
   Девушка загадочно улыбнулась.
   - Не торопись с выводами. Малышка совсем недурна. Сейчас сам увидишь.
   - Какая малышка?
   - Невеста. Ей только недавно исполнилось  пятнадцать.  Вана  вытянула
шею,  стараясь  рассмотреть  невесту,  которую  вырвали,   наконец,   из
дружеских объятий и водрузили на помост, украшенный гирляндами цветов.
   Музыканты снова затянули какой-то заунывный мотив.  Гвидо  скривился,
увлекая за собой Вану.
   Девушка действительно оказалась прехорошенькой, а наряд и того лучше.
Взглянув на  него,  Гвидо  понял,  почему  два  юных  гомика,  так  лихо
демонстрировавшие вчера свои способности, носили туники точно такого  же
покроя. Это были свадебные платья!
   - Что, во всем Египте носят такие подвенечные одежды?
   - Нет, это стиль Сиваха.
   - Он, видимо, очень древний?
   - Угадал.
   Но  вскоре  они  обнаружили,  что  белое  плиссированное  платье  без
рукавов, изящно ниспадавшее до  пола,  служило  только  основой  наряда.
Подружки невесты брали с  подносов  украшения  и  торжественно  обряжали
молодую. Зрители не спускали глаз с их ловких пальцев. Вот девушки взяли
с одного из подносов нечто вроде золотого ремешка.  Его  застегнули  под
грудью невесты так, что под  натянувшейся  материей  четко  обозначились
соски.
   Гвидо почувствовал,  что  поторопился  со  своими  пренебрежительными
выводами. И первым  сигналом  к  тому  послужили  брюки,  ставшие  вдруг
тесными. Он изо всех сил старался сохранить безразличное выражение лица,
но провести Вану было невозможно. Она незаметно  провела  рукой  по  его
ширинке и, убедившись в  своей  правоте,  одобрительно  подмигнула.  Это
воодушевило Гвидо, и он, уже не скрывая интереса, стал следить  за  юной
невестой. Она подняла руки, чтобы подружкам  легче  было  застегнуть  на
талии золотой пояс в форме змеи. Треугольная голова змеи  спустилась  до
уровня лобка, и Гвидо ощутил, как твердеет его плоть. Потом  на  невесту
надели золотое ожерелье,  состоявшее  из  нескольких  гибко  сочлененных
металлических полос. Это украшение было так велико, что  верхнее  кольцо
туго охватывало шею девушки,  а  нижнее  -  самое  широкое  -  достигало
сосков, покрывая плечи и частично руки.
   После этих приготовлений подружки  занялись  прической  невесты.  Они
разделили ее черные волосы на несколько равных прядей и с виртуозностью,
восхитившей Гвидо, заплели их в косы. Однако потребовалось еще не  менее
четверти часа, чтобы  довершить  шедевр  и  превратить  густую  гриву  в
подобие полукруглого шлема.
   Сомнений не было: сейчас на глазах у Гвидо шаг за шагом воссоздавался
облик богини, являвшейся ему в юношеских снах.
   Невеста сидела неподвижно и казалась не более живой, чем ее  каменный
двойник.
   На короткий миг она тоже стала произведением искусства. Правда, черты
ее нежного личика не шли ни в какое сравнение с неземной  красотой  жены
Амона и тело ее, по мнению Гвидо, не имело той  блистательной  двуединой
завершенности, которую удалось воплотить в камне древнему скульптору. По
мере  того  как  менялся  облик  невесты,  разговоры   гостей   смолкли.
Метаморфозы, происходящие у них  на  глазах,  и  завораживающая  музыка,
скорее  похожая  на  реквием,  чем  на   свадебный   марш,   действовали
гипнотически. Из любопытных  зрителей  гости  превращались  в  верующих,
поглощенных религиозным созерцанием.
   Когда идол из плоти был наконец  воссоздан,  наступила  тишина.  Весь
обряд занял не более  часа,  но  мистическое  благоговение  толпы  перед
возрожденной богиней было столь заразительно, что Гвидо  и  не  заметил,
как пролетело время.
   Пожалуй, единственным человеком, не поддавшимся коллективному трансу,
была Вана.
   Ее рука попрежнему служила связующим звеном  между  Гвидо  и  ожившей
статуей - рука такая же нежная, как лоно,  скрытое  в  складках  туники,
такая же твердая, как каменный фаллос, который так нравился итальянцу.
   Благодаря ей  Гвидо  словно  растворился  в  теле  смертной  женщины,
сидевшей  на  помосте,  и  одновременно  ощутил  двойное   прикосновение
божества.
   Последние лучи солнца, скрывшегося за  зубцами  Хат-ан-Шо,  придавали
золотым украшениям какой-то необычный оттенок.
   Зазвучали цимбалы, звонко пропел рожок,  и  вдруг  вся  толпа  начала
оглушительно скандировать какое-то короткое слово, за которым  следовали
целые  фразы,  звучавшие   так   слаженно,   точно   их   произносил   в
громкоговоритель один человек.
   - Что они кричат?- спросил Гвидо, постепенно приходя в себя от  этого
адского шума.
   - Сначала они выкрикивали имя  невесты,-  пояснила  Вана,-  Ее  зовут
Илитис. И-ли-тис. Теперь они произносят строфы, положенные по обряду.
   - На арабском?
   - Нет. Этого языка я не понимаю.
   - Может быть, это местный диалект?
   - Тоже нет. Слова очень древние.
   - Как жаль, что никто не может их перевести,- вздохнул Гвидо.
   - Когда-то их мне пересказали, но только приблизительное  содержание.
Я нахожу в этих строфах некоторое  стилистическое  сходство  с  одами  в
честь фараонов.
   - Так расскажи!
   Громыхающий речитатив прервался так же внезапно, как начался. Мрачная
торжественность  сменилась  сияющими  улыбками.  Казалось,  сама  богиня
спустилась с небес. Она весело смеялась, болтала  с  подружками,  вообще
вела себя, как проказливая девчонка, только что удачно  подшутившая  над
взрослыми.
   - Это все?- спросил Гвидо.- Теперь она замужем?
   - Ты с ума сошел! Ведь жених еще не появлялся.
   - Я уже ничему не удивляюсь. Судя по  тому,  что  пришлось  видеть  и
слышать, свадьба без жениха была бы здесь  вполне  естественна.  К  кому
была обращена оратория? К древнему божеству?
   - Нет, к нынешнему. К последней девственнице.
   - Понятно,- кивнул Гвидо.-  С  каждым  замужеством  в  мире  исчезает
частичка невинности.  Вот  почему  так  плакали  флейты.-  И,  помолчав,
спросил:-  Ты  уверена,  что  божественное   обязательно   должно   быть
девственным?
   - Слава Богу, к смертным это не имеет отношения.
   - Да уж,- рассмеялся Гвидо.- Если бы  свадебная  церемония  не  могла
обойтись без невинности, люди давно бы вымерли.
   - Эти священные строки и не пахнут целомудрием.
   - В чем же их смысл?
   - Вот то, что я услышала от женщин, готовивших Илитис к обряду.
   Есть два входа в  твой  замок.  Не  стыдись,  открой  первый.  Впусти
супруга в свое лоно. Но есть еще одна,  потайная  дверь.  За  нею  ночь,
полная любви. Стань своему мужу братом - Распахни ее.
   - Что ж, аборигены Сиваха очень современны.
   - Этим строкам пять тысячелетий.
   - По-моему, самое время перекусить,- сказал стоявший рядом мужчина.
   - Это идея!- одобрил Гвидо.-  Хорошо  бы  еще  что-нибудь  выпить,  -
итальянец прикусил губу. А вдруг его слова осквернили чистоту обряда?
   И вообще, "выпить" и "пить чай"-  это  разные  вещи.  Он  успокоился,
когда стали разносить пиво и сладкое розовое вино,  от  которого  трудно
было оторваться.
   - Чем же  сейчас  занята  невеста?-  обратился  Гвидо  к  незнакомцу,
который, видимо, решил взять их с Ваной под свою опеку.
   - Она перебрасывается скабрезными шутками с подружками.
   - А где жених?
   - Ждут,  пока  протрезвеет.  Ему  понадобится  много  времени,  чтобы
привести себя в порядок.
   Шутливый прогноз мужчины оказался пророческим -  ожидание  затянулось
до поздней ночи. Когда будущий супруг был  наконец  готов  к  исполнению
своей роли, многие гости были уже в  таком  же  состоянии,  как  он  сам
несколько часов назад.
   - Если это веселье затянется,- проговорил заплетающимся языком  Мехди
Яссерит,- будет слишком темно, чтобы разглядеть пятна на простыне  -  от
крови они или от вина. Это все подстроил негодник Айаддин, чтобы покрыть
доченьку. Хотя все знают, что двенадцать из  своих  пятнадцати  лет  она
махается, как ослица.
   - Ты спутал, старина,- добродушно возразил  Гвидо.-  Айаддин  -  отец
жениха.
   Мехди сделал какой-то загадочный жест,  словно  не  находя  слов  для
выражения какой-то глубокой мысли, и рухнул  на  руки  итальянцу.  Гвидо
бережно уложил его в колючие кусты, растущие неподалеку, и отправился на
поиски Ваны. Он и не заметил, когда девушка ускользнула. На полпути  его
застиг невероятный грохот барабанов.
   - Сейчас самый торжественный момент?- спросил Гвидо у  соседа.  Но  у
того  рот  был  забит  лукумом,   и   он   промычал   в   ответ   что-то
невразумительное. Людское  море  заволновалось  и  неожиданно  выбросило
итальянца прямо к помосту.
   Там выяснилась причина суматохи.  Шум,  суета,  тяжесть  украшений  и
обилие поглощенных пирожных сделали свое дело - невесте стало плохо.
   Девушку  привели  в  чувство,   и   она   безучастно   наблюдала   за
приготовлениями, хотя ее они касались  больше,  чем  окружающих.  Прежде
всего ее усадили на высокий стул, потом водрузили  на  голову  корону  в
форме усеченного конуса, отчего невеста  стала  казаться  гораздо  выше.
Конус закрепили на голове длинными эмалированными заколками. На  хрупкую
шею надели четыре гирлянды  цветов:  из  красного  и  белого  жасмина  с
кружащим голову запахом, из цветов  гардении  и  из  розовато-лиловых  и
желтых орхидей. Нижняя часть лица полностью утонула в цветах.
   - Она погибнет от удушья, не  познав  любви!-  жалостливо  воскликнул
Гвидо.
   Но  никого,  казалось,  не  волновала  судьба  юной  жертвы.  На  нее
продолжали громоздить все более тяжелые и объемные ритуальные украшения.
Колени несчастной дрогнули под тяжестью  золотого  подноса,  на  который
поставили в строго определенном порядке глиняные  и  стеклянные  фигурки
животных: сову, льва, козла, змей, скорпионов, кота,  собаку,  верблюда,
морского конька, жуков и крыс. За ними последовали хлеб, долька чеснока,
семена, кувшины с маслом и вином. Поверх змеи, служившей  поясом,  талию
невесты обмотали несколькими  витками  пеньковой  веревки,  которая  еще
больше подчеркивала ее стройность. Тут Гвидо окончательно  утвердился  в
мысли, что малышка вот-вот задохнется.
   На плечи ей установили что-то вроде тяжелого деревянного коромысла  с
двумя бронзовыми чашами - одна с семенами, другая с шерстью ягненка.
   В руках она держала деревянный скипетр и железную  цепь.  На  лодыжки
надели  деревянный  и  металлический  браслеты.  Босые  ступни  намазали
грязью.
   На корону посадили огромную живую птицу, которая тут же  вцепилась  в
нее когтями. Это был священный черный орел с металлически поблескивающим
клювом. Он постоянно расправлял крылья и порывался взлететь.
   Вперед выступил Кхалед Айаддин. В правой руке он держал кривой кинжал
с рукоятью из слоновой кости и  вращал  его  над  головой,  точно  турок
ятаган.  Когда  Айаддин  опустил  оружие,  все  ахнули.  Острие  кинжала
распороло тонкую ткань, даже не коснувшись кожи девушки.  На  обнаженное
тело упал луч яркого электрического света.
   Крепкие маленькие груди девушки оставались зажатыми между ожерельем и
высоким поясом. "Орлу, пожалуй, трудно  удержаться,  чтобы  не  склевать
такие ягодки", - подумал Гвидо.
   Вновь зазвучали рожки, и появился жених,  одетый  в  простое  красное
платье,  сшитое  наподобие  тоги.  Его  несли  на  деревянных  носилках,
украшенных  по  краю  железными  фигурками.   Носильщики,   по-видимому,
одногодки жениха, одетые  в  голубые  туники,  опустили  носилки  у  ног
Илитис.
   - Таха. Таха!- неистовствовала толпа.  Затем  последовали  непонятные
выкрики, судя по тону, игривого или даже непристойного характера.
   Юноша наклонился, стер руками грязь с  ног  невесты  и  освободил  ее
лодыжки: тонкий деревянный  браслет  раскрошил  пальцами,  а  серебряный
растягивал до тех пор, пока тот не сломался; взял с  колен  возлюбленной
тяжелый поднос и опустил на помост  рядом  с  Илитис.  Он  снял  с  плеч
девушки коромысло, пригибавшее ее хрупкое  тело  к  земле,  развязал  на
талии веревку и расстегнул  змеевидный  пояс.  Потом  сорвал  с  ее  шеи
гирлянды цветов и снял роскошное ожерелье.
   Илитис спустилась с помоста и стояла перед женихом, расправив плечи и
гордо подняв голову. На ней осталась только разрезанная до  пояса  белая
туника. Орел расправил над молодыми огромные крылья.
   Таха схватил края разреза и рванул материю. Обнажился гладкий  живот,
темный треугольник лобка и, наконец, ноги. Невеста вручила ему скипетр и
цепь. Плавным движением подняла руки к головному убору.
   Священная птица, почувствовав свободу,  взлетела  с  диким  клекотом,
которому тут же начало вторить тысячеголосое людское  эхо.  Свет  погас.
Наступила тишина.
   Когда медленно, одна за другой, лампы снова зажглись, молодоженов уже
не было.
 
*** 
 
   Измученный Гвидо, протрезвевший Мехди,  невозмутимая  Вана  и  вконец
расслабившийся Кхалед сидели на траве и пили  лимонад.  Каждый  думал  о
только что завершившемся ритуале.
   Вдруг над ними склонился чей-то  гордый  профиль.  "Орел  прилетел",-
сонно подумал Гвидо.
   - Это мой друг Андреотти, инженер,-  сказал  Кхалед,  подняв  голову.
Потом повернулся и указал Гвидо на тонкое горбоносое лицо.
   - Селим эль-Фаттах.
   Застигнутый врасплох,  Гвидо  сделал  несколько  безуспешных  попыток
проснуться и встать на ноги. Когда это удалось, он  увидел  перед  собой
высокого изможденного человека, которого  называли  губернатором.  Гвидо
припомнил, как легко и непринужденно губернатор вел себя  с  гостями,  и
улыбнулся:
   - Чао!
   Гвидо взглянул на Вану. Она смотрела на отца спокойно, и в глазах  ее
невозможно было прочесть ни волнения, ни радости.
   Селим сказал Айаддину:
   - Когда я  буду  жениться  на  своей  дочери,  мы  устроим  такой  же
праздник.
   Он наклонился к девушке:
   - Верно, Ванесса?
   Прежде чем Вана успела ответить, Селим выпрямился  и  широким  жестом
попрощался с сидящими:
   - Спокойной ночи, друзья!
   С этими словами он не спеша направился к своей машине.
   Вернувшись в гостиницу, Гвидо решил задать девушке вопрос об отце, но
не знал, как это сделать, чтобы не обидеть ее. Наконец он решился:
   - Твой отец говорил о свадьбе с дочерью так, словно Кхалед только что
женился на своей. Это вторая ошибка подобного рода за сегодняшний вечер.
   - Это не ошибка.
   - Что?- изумленно протянул Гвидо.- Разве Таха не  сын  Кхаледа?  Вана
холодно посмотрела на него:
   - Таха и Илитис - дети Кхаледа. Илитис - сестра Тахи.
 
Глава четвертая 
ОБОСОБЛЕННОСТЬ ВАРВАРОВ 
 
   Весь следующий месяц Гвидо был невероятно деятельным. Он рано вставал
и начинал колесить по городу без всякого плана,  на  каждом  перекрестке
решая заново, пойти направо или налево. Но ни разу не прошел  он  дважды
по одной улице и ни разу не посетил дважды одних и тех же людей.  Первую
неделю  Вана  после  долгих  уговоров  согласилась  сопровождать  его  и
переводить, но потом извинилась и отказалась наотрез. Его бесконечные  и
довольно бестолковые визиты и разговоры стали  раздражать  девушку.  Она
напомнила Гвидо, что ее профессия - копаться в земле, а не в чужих душах
и она не задавалась целью посетить все лачуги Сиваха.
   Итальянец быстро сориентировался и  пригласил  на  "вакантное  место"
Мехди Яссерита. Тот, казалось, только и ждал предложения, к тому же имел
неограниченный запас свободного времени. То ли  его  каникулы  оказались
бесконечными, то ли начальство невероятно уступчивым, но Мехди  ни  разу
не заикнулся о том, что ему пора переступить пыльный порог  министерства
просвещения.
   Привязанность учителя к  своему  новому  другу  ни  в  коей  мере  не
удерживала Гвидо от пренебрежительных  замечаний,  насмешек  и  издевок.
Гвидо именовал  его  старым  педерастом,  провинциальным  извращением  и
представителем пятой колонны платонистов.
   Итальянец фактически не нуждался в помощи учителя. Он имел  в  запасе
более  тридцати  самых  ходовых  фраз  местного  диалекта  и   прекрасно
справлялся без переводчика. Возможно, Гвидо обладал особым даром общения
и тем покорил жителей городка. А может, они всегда встречали  людей  так
душевно. Во всяком случае, в каждом доме Гвидо ждал радушный прием.
   Вскоре он отложил фотоаппарат, с помощью которого надеялся установить
контакт с населением.
   Ему  больше  не  нужно  было  разыгрывать  туриста,  чтобы   добиться
приглашения в чью-нибудь  семью.  При  его  появлении  старики  начинали
улыбаться, а малыши кидались на шею.
   Гвидо больше интересовали дети, чем старики, и мужчины, чем  женщины.
Иногда,  чтобы  проверить  какие-то  свои  предположения,  он   проводил
простенькие эксперименты. Детям предлагались  на  выбор  два  стеклянных
стакана - один маленький, заполненный конфетами доверху, другой большой,
в котором сладости едва покрывали дно. Двухлетки безошибочно тянулись  к
маленькому. Но  четырех-пятилетние  с  настойчивостью  дебилов  выбирали
большой. В остальном они ничем не отличались от других детей:  во  время
так называемого "интервью" потели, заикались  и  теряли  нервные  клетки
миллионами.
   Со взрослыми дело шло хуже.  Однако  и  тут  можно  было  поживиться.
Поразительно долго и откровенно  они  могли  говорить  о  женах,  домах,
семейных делах, тайных желаниях, развлечениях, сексуальных  склонностях,
своих  личных  пороках  и  добродетелях,  мелких  грешках   и   любовных
похождениях как в  самом  Сивахе,  так  и  в  округе.  Они  не  уставали
рассказывать о деловых встречах, финансовом положении, об  отношениях  с
местным и приезжим начальством, о долге  перед  обществом,  взглядах  на
экономику и государственную политику, на законы, юристов и полицию.
   Наговорившись с горожанами, Гвидо отправлялся в "деревню", то есть  в
часть оазиса, не подвергшуюся урбанизации. Там он  проводил  целый  день
среди кочевников, окруженный ватагой детворы и стариками.
   Так же, как и в городе, он задавал сначала вопросы,  далекие  от  его
истинной цели. Потом начинал говорить сам и невольно  увлекал  остальных
разговором об отцах и дедах, об обычаях и традициях, о  предрассудках  и
суевериях, незаметно переходил к надеждам и чаяниям молодых. Спрашивал о
вкусах и пристрастиях.
   Скажем, едят ли они корнеплоды  и  насекомых,  неизвестных  в  других
странах? Нет. Пьют ли жители  Сиваха  какие-либо  особые  напитки?  Нет.
Может, они едят землю? После этого вопроса все, включая Гвидо, хохотали.
Иногда он часами сидел, скрестив ноги, в кругу стариков, прислушиваясь к
беседе или разделяя их молчаливую задумчивость. Гвидо не  уставал  и  не
тяготился таким общением. Он даже  радовался  ему.  А  Мехди,  глядя  на
приятеля, тоже был счастлив.
   Итальянца неизменно поражала и приводила в восторг одна  особенность:
вторжение чужака, фактически вмешательство в жизнь  племени,  никого  не
удивляло,  не  смущало  и  не  раздражало.  Если  бы   Гвидо   попытался
осуществить свой план где-нибудь  в  Меланезии  или  среди  пигмеев,  он
очутился бы за решеткой или в психушке, а вероятнее всего - в больнице с
перебитым носом и синяками.
   Здесь его, правда, встречали  без  особого  дружелюбия,  не  проявляя
порою даже элементарного гостеприимства. Итальянец стал как бы частью их
повседневной жизни, и его принимали покорно, как жару и  ветер,  день  и
ночь, трахому и детскую смертность.
   Проведя некоторое  время  с  племенем,  Гвидо  и  Мехди  решились  на
дальнейшие шаги. Они отправились к соседним оазисам. На востоке они были
малы, и больше трех дней на ознакомление не понадобилось.  Знакомство  с
северными племенами не дало ничего нового. Западные,  расположившиеся  в
оазисах вдоль ливийской границы, не были склонны к приему гостей. Скорее
даже наоборот.
   Путешественники с трудом отбыли там намеченный  минимум  дней,  после
чего Гвидо решил, что этот дикий народ ничем не напоминает  сивахцев,  и
они покинули  негостеприимный  край.  Но  итальянец  не  успокоился.  Он
продолжают куда-то ходить и ездить, с кем-то знакомиться. Ему как  будто
не требовалось времени на путевые записи.  Все  увиденное  и  услышанное
автоматически сортировалось на  группы,  виды,  типы  и  укладывалось  в
нужные клеточки мозга.
   И, как ни  странно,  по  мере  увеличения  объема  информации,  число
заполненных клеток уменьшалось. Одна за другой  исчезали  первоначальные
категории, уничтожались подгруппы,  пересматривалось  содержание  групп,
пока не выстроилась, подобно нитке жемчуга, единая цепочка фактов.
   Что их объединяло? Исследователь пока хранил это в тайне.  Мехди,  со
своей стороны, и не пытался ознакомиться с умозаключениями  Гвидо.  Если
мужчины  иногда  и  говорили  откровенно,  то  только   о   сексе.   Оба
соглашались, что на эту тему можно  говорить  бесконечно,  и  оба  имели
некоторый опыт. Им не мешало даже то, что их эротические склонности были
совершенно различны.
   Вскоре после начала их совместных путешествий  Мехди  признался,  что
приехал в Сивах в поисках мальчиков, и добавил, что  имеет  их  здесь  в
неограниченном количестве. И это было правдой. По, словам партнеров,  он
был настолько же переменчив в любовных  связях,  насколько  постоянен  в
своей платонической привязанности к итальянцу.
   Как оказалось, темперамент юных сивахцев удивительно совпадал  с  его
собственным. Ни один из них не спал с одним и тем же приятелем дважды.
   Они  проявляли  удивительное  красноречие,  желая  соблазнить  нового
партнера, но оно сразу улетучивалось, стоило им достигнуть  цели.  Такой
юнец мог встретить своего любовника, которому только вчера пылко  клялся
в вечной преданности, и даже не поздороваться.
   Мехди рассказывал о своих похождениях без  всякого  смущения,  словно
речь шла о самых обыденных вещах. И в этом он походил на жителей оазиса,
полной мерой удовлетворявших  ненасытное  любопытство  итальянца.  Гвидо
действительно стремился узнать как можно больше о складе ума и  взглядах
людей, чьи нормы поведения и мораль были далеки от его собственных.
   Сам он ни от кого не скрывал своей приверженности однополой любви. Но
Гвидо не мог объяснить, в чем крылась ее притягательная сила и почему он
сам, тем не менее, избегает мужчин.
   Чтобы избавиться от навязчивых мыслей, итальянец  часто  развлекался,
терзая бедного Мехди. Он не уставал спрашивать, как  этому  толстенькому
коротышке удается добиться такого головокружительного  успеха  у  юношей
Сиваха, многие из которых были настоящими красавцами.
   Желая проверить  (а  скорее,  опровергнуть)  способности  египтянина,
убедиться, что его утверждения, будто он чувствует  себя  в  Сивахе  как
рыба в воде,  действительно  справедливы,  Гвидо  решил  подбросить  ему
заманчивую  идею.  Однажды,  когда  они  рука  об  руку  возвращались  в
гостиницу после плотного обеда, итальянец с невинным видом спросил:
   - Дружище, можешь сделать мне одолжение?
   - Я готов,- заверил его Мехди,- а в чем дело?
   - Переспи с сыном своего приятеля.
   - Когда угодно. Но какого приятеля?
   - Кхаледа Айаддина.
   - О Господи!- воскликнул Яссерит,- кого из сыновей ты имеешь в виду?
   - Как это "кого"? Того, который  недавно  женился.  Мехди  совершенно
поник.
   - Зачем тебе это?- уже без всякого энтузиазма спросил он.
   - Красивый паренек. Он что, тебе не нравится?
   - Симпатии тут ни при чем. Просто так не делается.
   - Что не делается?
   - Ты же сам прекрасно знаешь. Зачем притворяешься?
   - Ты хочешь  сказать,  что  после  женитьбы  сивахец  уже  никому  не
позволяет заезжать к себе, но сам пользуется чужими сыновьями?
   - Примерно так.
   - В чем проблема?-беспечно пожал плечами Гвидо.-  Поменяйтесь  с  ним
местами.
   - Так тоже не годится,- криво усмехнулся Мехди.- Нельзя подставляться
тому, кто младше тебя. И я уже сто раз говорил,  что  не  люблю  быть  в
"пассиве".
   - Тем хуже для тебя. Хорошо, оставим этот разговор.  Выше  головы  не
прыгнешь!
   Мехди страдальчески закатил глаза и  вздохнул.  Ему  невыносимо  было
видеть разочарование друга.
   - Представляешь, какой поднимется шум, если Кхалед  узнает!-  пытался
оправдаться толстяк.
   - А откуда он может узнать?
   - Здесь ничего невозможно скрыть, особенно такие дела. Все  про  всех
знают все.
   - Правда? Что же ты знаешь обо мне?
   - Ничего. Потому что  ты  ничего  не  делаешь.  Гвидо  заговорщически
улыбнулся.
   - У меня есть шикарный план. - Какой?
   - Пока ты будешь вставлять Тахе, я займусь его женой.
   - Час от часу не легче,- простонал Мехди.
   - Опять что-то не так?
   Яссерит попытался пуститься на хитрость.
   - Что ты находишь привлекательного в этом маленьком глупом  создании?
Любой пацан даст ей сто очков вперед.
   Но Гвидо не поддался на такой дешевый трюк.
   - Что нахожу? Об этом я расскажу после того, как попробую.
   Учитель попытался воззвать к его здравому смыслу:
   - Я же  за  тебя  переживаю.  Мне  бы  не  хотелось,  чтобы  ты  имел
неприятности.
   - Какие там неприятности! Ты всегда поможешь мне выкрутиться. Уж я-то
знаю, какой ты ловкач. Только приводи ко мне Илитис, а уж она сообразит,
что к чему.
   - Почему ты так уверен, что она согласится?
   - Знаю по прежнему опыту.
   - Но стоило ли проделывать такой путь, чтобы  повторить  то,  чем  ты
занимался в Италии?
   - Верно. Но у меня нет выбора. Насколько я понял из твоих объяснений,
сивахцы признают только гомосексуализм  и  кровосмешение.  А  я  слишком
стар, чтобы переучиваться. Мужчины не привлекают меня, даже  если  ведут
себя по-девичьи. Обратный вариант кажется еще менее соблазнительным, что
бы я ни говорил. Однажды я дал собой попользоваться, но это не  изменило
мою  сексуальную  ориентацию.  Что   касается   инцеста,   то   объясни,
пожалуйста, с кем я могу его совершить?  Ужасно,  конечно.  Но  что  мне
остается?  Добрый  старый  адюльтер.  И  мне  придется  пойти  на   это,
независимо от согласия Амона.
   - Можешь оставаться  при  своем  мнении,-  проворчал  Мехди,-  но  не
пытайся увлечь меня вашими европейскими идеями о новом мире.
   - Я никогда никого не насилую,-  заявил  Гвидо,-  И,  пожалуйста,  не
путай мои взгляды с утопиями Ваны.
 
*** 
 
   Ванесса между тем тоже не сидела сложа руки.  Но  ее  путешествия  по
окрестностям оазиса не были  столь  увлекательны  и  результативны.  Она
посетила древние стоянки греков, римлян и египтян и не нашла там  ничего
интересного для себя. Ни одной  подходящей  площадки  для  раскопок,  ни
одних развалин, достойных внимания. Вана чувствовала, что  даром  теряет
время.
   И  теперь,  лежа  на  кровати  в  гостиничном  номере,  она  пыталась
разобраться в путанице своих мыслей и чувств.  Она  разочарована  -  это
ясно. Дни проходят серо и скучно.
   На кого обижаться? Сама рвалась в эту поездку. Но причиной тому  была
отнюдь не страсть к археологии. Вана ехала в  Сивах  с  тайной  надеждой
вернуть себе отца, и, конечно, из-за Гвидо. Но сейчас она  старалась  не
думать об отце. Что касается Гвидо... тут тоже не все гладко. Может, они
постепенно стали уставать друг от друга? Днем они  не  виделись,  потому
что итальянец с утра до вечера пропадал в городе или окрестностях, но по
вечерам встречались, любили друг друга, и это получалось так же  хорошо,
как в первый раз.
   Но так ли уж хорошо?  Почему  же  их  физическая  близость  все  реже
сопровождалась долгими задушевными беседами, которые были прекрасны сами
по себе и придавали любви изысканный привкус?  Даже  Гвидо  заметил  эту
перемену.
   - Может, я чем-то обидел тебя?- спросил он однажды ночью.- Ты  больше
не пытаешься шокировать меня Своими парадоксами.
   - Просто раньше мы шутили, а теперь стали говорить серьезно.
   - Это плохо... Давай предоставим  право  быть  серьезными  тем,  кому
нравится сомневаться.
   - Мы стали серьезными помимо своей воли.
   - Это еще хуже,- заметил  Гвидо.-  Чувствую,  мы  закончим  тем,  что
составим  серьезное  послание  будущим   поколениям.   Представляю   его
содержание: древние миражи в современной пустыне.
   -  Кстати,  ты  знаешь,   почему   жители   Сиваха   кажутся   такими
современными? - спросила Вана.- Потому  что  элементы,  составляющие  их
существование, сложнее, чем где бы то ни было.  История  оставила  здесь
множество противоречивых следов, которые смогли каким-то образом слиться
в единое целое.
   - Думаю, противоречия должны были сгладиться за такой долгий срок. Во
всяком случае, я их не вижу... или не понимаю.
   - Наверное ты просто не способен понять  некоторые  вещи.-  задумчиво
сказала Вана.- Конечно, мое сознание тоже не  безгранично.  Мы  с  тобой
схожи в плотских желаниях, в повседневных потребностях, во  взглядах  на
мораль и общество. Но между нами есть отличие:  мы  по-разному  понимаем
смысл жизни.
   - Как ты понимаешь его? Скажи!
   - Смысл жизни - счастье. Учиться, познавать,  зарабатывать  деньги  и
тратить их  на  приятные  вещи,  танцевать,  путешествовать,  выращивать
цветы, знакомиться с  людьми  и  учиться  уважать  их  и  доставлять  им
наслаждение - все это для меня путь к счастью. А для тебя - к власти.
   Она приложила палец к губам Гвидо, и продолжала:
   - Тебе трудно понять, о чем я говорю. Для тебя важны только  точность
и эффективность. Мысли и поступки интересуют тебя лишь  в  той  мере,  в
какой они способствуют завершению какого-то предопределенного  действия.
Они допускаются, если помогают  достичь  желаемого  результата.  Как  же
должны раздражать тебя мои смутные надежды, если ты живешь по  плану,  в
котором нет места ошибке и случайности. Как  можешь  ты,  преклоняющийся
только перед силой, постичь мою хрупкую веру?
   - Но я не имею отношения к сильным мира сего и не стремлюсь  наверх,-
возразил Гвидо.
   - Возможно, но власть привлекает тебя. Если ты не имеешь  возможности
сам насладиться ею, то ценишь ее в других.
   - Что-то я не узнаю себя в этом портрете. Вана печально улыбнулась:
   - Я бы еще могла понять, если бы тобой  руководило  желание  обладать
реальной властью. Но тешить себя иллюзиями?
   - Ты  как-то  говорила,  что  "нефер"  означает  на  древнеегипетском
"красивый", - напомнил Гвидо на следующий день после этого разговора.- Я
считал, что это значит "хороший".
   - Это слово имеет два значения, так же, как греческое  "калос".  Было
время, когда люди не разделяли эти два понятия.
   - А что значит "тити"?
   - "Та, что явилась" Вана хитро улыбнулась:
   - Я действительно не знаю, зачем явилась сюда. Пора  бы  понять  -  в
этом мире невозможно ничего найти.
   - Зачем же мы продолжаем поиски?
   - У нас нет выбора. Что еще нам остается?
   - Поэтому ты не оставляешь надежды  найти  отца  через  много  недель
после встречи с ним?
   - Не знаю. Жизнь - это не задача, которую обязательно нужно решить, а
опыт, который мы приобретаем.
   Ровно через месяц после приезда Селим эль  Фаттах  пригласил  Вану  и
Гвидо на завтрак.
   Гвидо несколько раз встречал губернатора после свадьбы у Айаддина,  и
они перебросились несколькими фразами по поводу  этого  события.  Гвидо,
как всегда, поражался местным обычаям,  а  Фаттах  отделывался  обычными
формулами вежливости. Поэтому итальянец не ожидал от этой встречи ничего
нового. Ему просто любопытно было взглянуть на встречу отца с дочерью.
   Селим встретил их без смущения или  излишней  чопорности.  Прохладно,
сдержанно, но без высокомерия. Создавалось впечатление, что он  думал  о
чем-то своем, личном, не имевшем отношения к гостям.
   Хозяин усадил их за стол и молча наполнил бокалы. Гвидо почувствовал,
что должен начать разговор, причем сразу о  Ване,  без  всяких  светских
условностей.
   - Вы хотели увидеться с дочерью?
   - Конечно,- ответил Селим.- Я знал, что  увлечение  археологией  рано
или поздно приведет ее в Сивах.
   - А вам не кажется, что она приехала сюда, чтобы увидеть вас?
   - Она не знала, что я здесь.
   - Почему вы хранили вашу работу в секрете?
   - Секрет? Это не то слово. Просто моя работа не нуждается в огласке.
   - Правда ли, .что в ваши обязанности  входит  не  допускать  в  Сивах
иностранцев?
   - Если бы это было правдой, о  такой  работе  можно  было  бы  только
мечтать. У меня масса других забот.
   - А вы можете выезжать отсюда?
   - Для чего?
   - Вам нравится здесь, в оазисе?
   - Больше, чем в других местах.
   - И все же вы не сивахец?
   - Кого вы называете сивахцем?
   - Того, кто мыслит по-сивахски.
   - Тогда это относится ко мне в полной мере.
   - Это невозможно,- сказал Гвидо.
   - Почему?- удивленно спросил Селим.
   - Потому что вы - прирожденный администратор.
   - Это мешает мне быть сивахцем?
   - Да.
   - Признаюсь, я вас не понимаю.
   - Рассказывайте! Вы прекрасно все понимаете.
   Селим попытался неодобрительно нахмуриться, но это получилось  как-то
неуверенно.
   - Я думаю,- рассмеялся Гвидо,- что вы всего-навсего вице-губернатор.
   - Это верно,-  согласился  Фаттах,  не  моргнув  глазом.-  Здесь  нет
губернатора как такового.
   - С каких пор?
   - Его никогда не было.
   Гвидо явно обрадовался такому ответу, но больше вопросов не  задавал.
Ему хотелось услышать Вану.  Но  жизнерадостная,  разговорчивая  девушка
вела себя, точно глухонемая. Что случилось с ее блестящей  речью,  с  ее
веселой самоуверенностью, о которой столько рассказывал Ренато?  Неужели
она так изменилась с его, Гвидо, появлением? Итальянец  чувствовал,  что
Вана все больше замыкается. А теперь еще Селим. Он, кажется, боится  его
и пугает ее.
   В надежде разговорить Ванессу  Гвидо  попытался  завести  разговор  о
женщинах. Но прекрасный пол совершенно не интересовал Селима.  Наверное,
поэтому он был так холоден с Ваной. Как может  человек,  безразличный  к
женщинам, любить собственную дочь? Пожалуй, она права, что боится отца.
   Девушка как-то рассказывала, что когда двадцать пять лет назад  Селим
узнал о лесбийских наклонностях жены, он не смог преодолеть отвращение и
бросил ее. Может, после этого он стал гомосексуалистом? Хотя  Гвидо  был
уверен, что человека старше  десяти  лет  невозможно  переделать.  Может
быть, египтянин возмутился именно потому, что  жена  невольно  заставила
его осознать в себе наклонности, которые он старательно подавлял?
   Гвидо   почувствовал,   что   пора   прекратить    психоаналитические
упражнения. Он ведь хочет растопить лед между Ваной и отцом. Ему  сейчас
надо испробовать фамильярность, которую поощряет губернатор в отношениях
с жителями Сиваха, и помочь девушке излить на Селима дочерние чувства.
   - Начальство может позволить себе быть  нелюбимым,-  нахально  заявил
он.- Но не вызывать страха - это оскорбительно.
   Впервые за время беседы эль-Фаттах улыбнулся. Он понял итальянца,  но
дал ему возможность продолжать,  не  поддерживая  разговора.  Его  гостю
надоело ходить вокруг да около, и он пошел напролом. Что ж, пускай.
   - Вы, наверное, знаете, что я интересуюсь историей,- храбро продолжал
Гвидо.
   В ответ на его усилия в глазах Ваны мелькнула насмешка.  Все  же  это
лучше, чем выражение тупого безразличия, не сходившее с ее лица с первой
минуты встречи.
   - Задача историка тем более сложна, что он не  видит  особой  разницы
между прошлым и настоящим. Не в мелочах, а по сути, я имею в виду.
   Селим кивнул, но не произнес ни звука.  Гвидо  мысленно  поблагодарил
его за эту скудную поддержку и продолжал:
   - Итак, что же оставалось существенным во все времена? А вот что!  На
Земле всегда существовал только один  тип  общества.  В  нем  одни  люди
стояли у власти, а другие мечтали о ней. Наградой  ему  послужил  блеск,
появившийся в глазах Ваны.
   - И такое положение вещей наблюдается везде, за исключением Сиваха.
   При этих словах девушка удивленно взглянула на Гвидо
   Человеческая реакция! Наконец-то он добился от нее живой человеческой
реакции!
   - Ну да! Здесь тоже есть господа и рабы.
   - Но эти господа не стремились к  власти,-  возразил  итальянец.-  Их
заставили выполнять административные функции. В этом нет сомнения!
   - Но разве сивахцы им не подчиняются?
   - Подчиняются. Пожалуй, они идут еще дальше: подчиняются всем подряд.
Сущие ангелы! Но причины их послушания далеко не ангельского  характера.
Сивахцы безропотно воспринимают любые указания, потому что считают их не
заслуживающими  внимания.  В  их  глазах  любой  приказ  кажется   таким
естественным и тривиальным, что даже не стоит обсуждений; возражений или
невыполнения. При такой точке зрения послушание легче непослушания. .
   - Откуда такое спокойное безразличие?
   - Это связано с исконным неприятием власти и неуважением к ней. У них
это происходит автоматически, но в то же  время  подкрепляется  доводами
разума. Что-то  вроде  тихой  забастовки.  Сивахцы,  по-моему,  получают
удовольствие в пренебрежении к власти, власть их не интересует.
   - Что же, неглупо,- усмехнулась Вана.
   - Таким образом,  они  не  борются  за  власть  с  теми,  кто  к  ней
стремится, и не пытаются разделить ее с теми,  кто  ею  обладает.  Любой
другой человек втайне сожалеет о том,  что  не  имеет  власти,  или,  по
крайней мере, не имеет ее в достаточном количестве. Но не  сивахцы!  Они
уверены, что власти им хватает с лихвой. Короче говоря, с ними  пришлось
бы бороться, чтобы они перестали делать вам подарки в виде отказа от тех
жалких прав, которые они еще обязаны иметь.
   - Почему ты так уверен в этом? - не выдержала Вана.
   - Они никогда не желали власти.  Это  безразличие  уходит  корнями  в
глубокую древность. Нельзя объяснять их  поведение  только  привычкой  к
рабству. Напротив - власть ни для кого не бывает так соблазнительна, как
для тех, кто ее лишен. Возьмите любую нацию! В каждой из них попеременно
были поработители и порабощенные, угнетатели  и  угнетенные.  И  тем  не
менее люди по-прежнему агрессивны в своем  стремлении  к  главенствующей
роли в обществе. Уходя со сцены, каждый надеется вернуться  и  отомстить
за свое поражение.
   - Но не в Сивахе?
   - Да, только не в Сивахе. Здесь вечно длится поражение, так  как  его
приветствуют. И все же, по-моему,  сивахцы  просто  временно  отступили,
ожидая возвращения им status quo, - так же, как мяч, который, сжимаясь в
момент удара, не думает, что через мгновение спружинит и взлетит.
   - Но мячу не нравится, когда по нему бьют,- заметила Вана.
   - Кто знает? Особенно если ему не  больно.  Сивахцы  не  страдают  от
недостатка прав и даже от нищеты. Они бедны, но не подозревают об  этом.
Они счастливы, потому что им не приходится  кем-то  управлять.  Во  всем
остальном они не менее чувствительны и не  более  подвержены  мазохизму,
чем остальное человечество.
   - У них что, наследственная аллергия к власти?
   - Откуда я знаю?- сухо ответил  Гвидо,  словно  своим  вопросом  Вана
нанесла ему личное оскорбление.
   С этими словами итальянец повернулся к хозяину  дома,  приглашая  его
принять более  активное  участие  в  беседе,  чем  ароматизация  воздуха
гаванской сигарой.
   -  Как  вы  объясните  тот  факт,  Селим,-  он  впервые  обратился  к
египтянину по имени,- что сивахцы никогда не доставляли беспокойства  ни
местным, ни центральным властям?
   - Правительство заботится о них точно так же, как обо всем  остальном
населении Египта,- бесстрастно ответил эль-Фатгах.
   - Позвольте мне повторить свой вопрос,- терпеливо сказал Гвидо.- Я не
спрашиваю, заботится ли правительство Египта о жителях Сиваха, а как раз
наоборот - почему не заботится?
   - Оно уделяет Сиваху не больше  и  не  меньше  внимания,  чем  другим
городам, включая и столицу.
   - У меня сложилось другое впечатление,- возразил Гвидо.- По-моему,  о
Сивахе заботятся гораздо меньше, а  точнее  -  вообще  не  заботятся.  А
сивахцев правительство вообще не интересует.
   -  Это  говорит   о   том,   что   жители   Сиваха   довольны   своим
правительством,- сухо сказал Селим.- Люди по большей части  интересуются
властями, когда хотят покритиковать их.
   -  Своим  интересом  люди  доставляют  правительству  гораздо  больше
неприятностей, чем критикой. Некоторые устраивают  заговоры,  восстания,
революции,  свергают  правителей,  меняют  одних   на   других,   строят
демократию  на  трупах  диктаторов,  устанавливают   республику   вместо
монархии и так далее. Такие вещи случаются даже в Египте, не так ли?  Но
сивахцы никогда в этом не участвуют. На протяжении всей истории - а  она
у Египта немалая - это племя никогда не тревожило государственных  мужей
-  от  фараонов  до  Садата.  Оно  всегда  всем  довольно.   Разве   они
когда-нибудь жаловались на низкую зарплату? Или на высокие налоги? Разве
их волнует пассивность в общественной жизни страны? Они  никогда  никого
не беспокоили. Возмущались ли когда-нибудь сивахцы решениями,  принятыми
в верхах через их головы и без их ведома?  Никогда.  Откровенно  говоря,
иначе и быть не может: у жителей Сиваха нет своего мнения. Я  говорю  об
общественной жизни, хотя эта жизнь складывается и из  их  жизней.  Нигде
больше я не встречал такого безразличия.
   -  Вы  уверены,  что  действительно  столкнулись  здесь  с   подобным
безразличием? - мягко спросил Селим.
   - У меня есть глаза и уши, господин вице-губернатор,- резко  возразил
Гвидо.- И в этом смысле пустыне не удастся  отделаться  миражами.  Селим
молчал.
   -  Напрашивается  единственное  разумное   объяснение:   сивахцы   не
интересуются политикой, потому что они  вообще  ничем  не  интересуются.
Может быть потому, что  они  от  рождения  мягкотелы  и  глупы.  Но  эту
гипотезу я отбросил, когда попал в Сивах и убедился в обратном.
   Эль-Фаттах, казалось, был заинтригован.
   - Так, значит, вы все знали до того, как  предприняли  эту  поездку?-
удивленно спросил он.
   Но Гвидо не так-то легко было сбить с толку:
   - Я интересуюсь историей слишком серьезно, чтобы  не  заметить  такой
особенности. Ведь тысячелетиями в обществе насаждалась мысль о том,  что
сильный всегда прав.
   -  Возможно,  у  жителей  этого  оазиса  имелись  свои  причины  быть
удовлетворенными правом сильного,- предположил Селим.
   - Вполне возможно,- согласился Гвидо, саркастически усмехнувшись.  Но
Селим был нечувствителен к дерзостям, а тем более к насмешкам.
   - Значит, пребывание здесь, мистер Андреотти, навело вас на  мысль  о
какой-то другой причине миролюбивого нрава сивахцев, чем та, которую  вы
назвали сначала? '
   - Нет,- вздохнул Гвидо.- Я не нашел никакой причины. Ее просто нет.
   -  Вот  видите!-  любезно  завершил  беседу  хозяин,  вставая,  чтобы
проводить гостей к выходу.
 
*** 
 
   - Почему тебя так волнует равнодушие к  политической  власти  жителей
Сиваха? - спросила Вана, когда они  снова  остались  наедине.-  Ты  что,
хочешь всех людей сделать счастливыми?
   - Думаешь, у меня может быть другая причина?
   - Я не думала, что ты так любишь человечество.
   - Ты, видимо, недостаточно меня знаешь.
   - Видимо, я совсем тебя не знаю. И это меня пугает.
   - Вана,- спросил Гвидо позднее,- почему ты  не  любишь  своего  отца?
Ведь ты приехала сюда, чтобы научиться любить его.
   - Наверное, ты убедил меня, что после десяти лет уже  трудно  чему-то
научиться. Мне слишком поздно учиться быть дочерью.
   - А он? Ему тоже не нужно запоздалое отцовство?
   - Отец - это человек,  в  котором  нуждаешься.  Тот,  кто  утешает  и
ободряет маленькую дочь, когда она боится темноты и смерти. Тот, кто  не
расстается с ней, пока она не научится обходиться без отца.  Но  это  не
тот, кто вежливо улыбнется дочери при встрече через двадцать пять лет  и
скажет: "Как дела, Ванесса?"
   - Но все же Селим не дикарь.
   - Нет, он варвар!
   - Ты безжалостна.
   - Я чересчур жалостлива. А с ними надо обращаться пo-варварски. Чтобы
те, кто покидает нас после рождения, не пытались потом руководить нами.
   - Кого ты относишь к варварам?
   - Я называю варварами тех людей, которые молятся на своих  предков  и
не    замечают    своих    детей.    Варвару    верят,    что     идеями
полутора-двухтысячелетней давности можно руководствоваться и сегодня,  и
еще через сотни лет. Тех, кто считает, что строители пирамид  были  выше
нас и что шедевры жестокости и точного расчета  могут  быть  бессмертны.
Они  считают  прогресс  противоестественным,  представляют  будущее  как
идеализированное прошлое. Они уверены, что знают все лучше  остальных  и
всегда будут знать. Они не сомневаются, что постигли истину, но при этом
не в состоянии думать иначе, чем их отцы и боги. Они просят  священников
вести, а философов-.страховать.
   Они постоянно ссылаются на историю, гордятся только своей страной или
нацией, поддерживают  только  свою  партию.  Варвары  живут  мистическим
экстазом или предрассудками и стараются заставить других жить так же.  Я
называю варварами хранителей  обычаев  и  наследия  предков,  ревнителей
веры. Варвары - те, кто одевается согласно традициям и никогда не устает
от своих привычек. Я называю варварами тех, кто собирается в узком кругу
избранных, устанавливает знаки различия, изобретает свой секретный язык,
отгораживаясь от тех, кто не разделяет  их  страхи  и  ненависть,  чтобы
чужак не мог проникнуть на их сборище, в их мафию. Я  называю  варварами
тех, кто окунает розу в кровь людей, которых они  убили  ни  за  что,  и
кладет ее на трупы убитых. Я называю варварами тех, кто верит в семейные
тайны, в то, что нельзя выносить сор из избы и ворошить  грязное  белье.
Варвары - те, кто уверяй  в  себе  и  никому  не  доверяет.  Они  боятся
проиграть, но никогда не выигрывают, потому что не умеют рисковать.  Они
остаются на месте, точно мертвые. И  так  же,  как  мертвые,  неспособны
измениться.
   - Но здесь, в Сивахе, живут мужчины и женщины, изолированные от мира.
Они живут замкнуто, одним кланом, но не причиняют никому зла и ничего не
скрывают. Их уединенность притягивает нас сильнее, чем их боги.  Пустыня
не всегда обманывает.
   - Я ненавижу все, что тянет  человечество  назад.  Лучше  обмануться,
двигаясь вперед, чем застыть на месте.
   - Ты больше ничего не ждешь от Сиваха?
   - Ничего!
   И, глядя перед собой широко открытыми глазами, точно  мысли  ее  были
уже где-то далеко, Вана добавила:
   - Я не стану спрашивать совета ни у отца, ни у нации, как  устраивать
свою судьбу. Я не стану придумывать оправдания  и  прятаться  от  своего
одиночества. Я не стану строить свое будущее на чужом прошлом.
 
Часть III 
ЕДИНОРОГ И АНТИДЕВСТВЕННИЦА 
 
Глава первая 
РАЗУМ ПЕСКОВ 
 
   Вертолет  со  специальным  знаком  на  фюзеляже  опустился  точно   в
очерченный  круг.  Кроме  наземной  команды  и  двух-трех   полицейских,
сидевших в зале  ожидания  приземление  вертолета  видел  один  человек,
подошедший поприветствовать прилетевшего  Незрина  Адли.  Лимузин  довез
мужчин до гостиницы. Встречавший изо всех сил старался выказать  Незрину
свое почтение.
   - Я знаю, вы хотите уехать как можно скорее. Но на  всякий  случай  я
заказал для вас номер. Никогда  нельзя  знать,  сколько  времени  займет
такое дело.
   - Все отлично!- похвалил Незрин человечка.-  Так  нам  будет  гораздо
удобнее беседовать с нашим другом. Если хотите, можете поприсутствовать.
   - Лучше я не буду в этом участвовать.
   Первый секретарь удивленно вскинул брови.
   - Боитесь, что синьора Андреотти  возмутит  ваше  двуличие?-  ядовито
бросил он.
   Помощник казался смертельно оскорбленным, но отнюдь не  тем,  на  что
намекал шеф.
   -  Что   касается   дела   Андреотти,   меня   нельзя   упрекнуть   в
неблагонадежности.
   - Я ничего подобного и не думал. Это просто шутка.
   Но толстенький человечек никак не мог успокоиться. Он хотел прояснить
все до конца:
   - Когда вы послали меня с заданием в Сивах, то думали, что  итальянец
хочет навредить нам. Сегодня я могу сказать  с  уверенностью:  он  -  не
враг.
   - Разве я стал бы вести беседы с врагом, Мехди?- пожурил его Незрин.
 
*** 
 
   Гвидо удобно устроился в мягком кресле  с  кружевным  чехлом.  Незрин
откупорил бутылку виски.
   - Сколько льда?
   - Три кубика. Благодарю.
   Итальянец с трудом подавил улыбку, заметив, что  виски  его  любимого
сорта. Королевская любезность? Или Незрин  намекает,  что  им  с  самого
начала известно все, включая вкусы Гвидо.
   Но  это  излишне.  Он  никогда  не  питал  иллюзий  насчет   подобных
организаций.  По  молчаливому  соглашению  они  дождались,  пока   уйдет
официант, и только тогда начали дуэль.
   Для Гвидо было делом чести дать залп первым.
   - Вы тоже  в  отпуске?  Похоже,  что  в  вашем  ведомстве  все  имеют
бессрочные отпуска и проводят их только в Сивахе.
   - Дорогой мой, признаюсь, дипломат я неважный,- ответил египтянин.- И
в доказательство сразу перейду к делу. Но прежде позвольте принести  вам
свои извинения.
   - О, не беспокойтесь. Я не слишком обидчив.
   - - Хочу  извиниться  за  умышленную  обиду,-  невозмутимо  продолжал
Незрин.
   Он уселся в кресле поудобнее, вытянул ноги и  смотрел  на  итальянца,
поглаживая бороду. Гвидо невольно заметил, что борода его стала  длиннее
и что из-под старомодных высоких гетр выглядывают начищенные  до  блеска
ботинки из козлиной кожи.
   - Я говорю о нашей первой  встрече.  В  тот  день  я  принял  вас  за
другого. Думал, что вас зовут Форнари. Может, вы его знаете?  Хотя  вряд
ли. Он, как и вы,  работает  в  CIRCE  -  Международном  консорциуме  по
исследованиям в области кибернетики  и  энергетики,  но  занимает  более
скромную должность. А следовательно, получает  гораздо  меньше  вас.  Во
всем виновата беспечность нашего доброго знакомого Джанниполо Гатто, чей
острый ум и горячую веру мы оба знаем и ценим.
   - Веру во что?
   - В будущее итало-египетских отношений,- объяснил  Незрин,  закуривая
очередную  сигарету.-  CIRCE  возложил  на  этого   Форнари   совершенно
невероятную миссию. Предполагалось, что он едет в  Сивах  для  секретных
переговоров по поводу приобретения земельного участка. Цель этого  фарса
заключалась в следующем: нужно было заставить нас поверить в то, что под
оазисом есть огромные залежи нефти. С точки зрения результативности  все
это выглядело наивно и глупо. Такими грубыми приемами уже давно никто не
пользуется. В наши дни деловой  человек,  если  он  действительно  хочет
пристроиться На нашей территории, должен быть  поизобретательнее.  Сразу
стало ясно, что эта поездка рассчитана  на  то,  чтобы  пустить  нас  по
ложному следу. Значит, CIRCE готовит более серьезную акцию. Эта  тактика
хорошо известна. И нас удивило только одно: почему такое серенькое  дело
поручили вам, с вашими способностями? Все стало на свои места,  когда  я
понял, что вы - не Форнари. Или, по крайней мере,  не  выдаете  себя  за
него, если раньше у вас и были такие намерения. Во  всяком  случае,  все
это - дело прошлое. И интереса уже не представляет. "Если  вступительная
речь заняла столько времени,- подумал Гвидо,- то  основная  часть  может
затянуться до утра. А как же встреча с Илитис?"
   Но выдержке Незрина, видимо, пришел конец. У него больше не было  сил
соблюдать светские условности, и он пошел в атаку:
   - Не знаю, по своей ли инициативе вы в последний момент изменили план
операции или получили инструкции.  Может  быть,  особая  хитрость  CIRCE
заключается в том, чтобы всегда разыгрывать на переднем  плане  комедию,
подобную этой. Дескать, при провале удастся легче  Отделаться,  чем  при
серьезно спланированной акции. В этом что-то есть.
   Гвидо не стал комментировать  эти  предположения,  и  его  собеседник
продолжал:
   -  Я  обладаю  достаточным  чувством  юмора,  чтобы  оценить   комизм
ситуации. Мы говорили на разных языках. Я ведь узнал  вас  только  после
того, как вы вышли из моего кабинета.
   - А разве мы раньше где-то встречались?
   - Никогда. Но я много слышал и читал о вас. Прежде чем перейти к сути
дела, позвольте задать вам один вопрос:  какого  черта  вы  соврали  мне
тогда? Гвидо вопросительно взглянул на египтянина.
   -  Вы  представились  инженером  Гвидо  Андреотти.  Какую   цель   вы
преследовали этой ложью? Она была для вас совершенно бесполезна. Вы ведь
ни разу даже не попытались сделать вид, что ищете какие-то месторождения
или, на худой конец, подбираете маршрут для прокладки трубопровода.
   - Но по профессии я инженер.
   Незрин нетерпеливо фыркнул:
   - Но вы широко известны отнюдь не инженерными изысканиями.  Наверное,
вы и не подозревали, что я об этом знаю.
   Гвидо устало вздохнул. Незрин тут же решил, что наконец попал в самую
точку, и поспешил развить успех.
   - Возможно, вы ко всему еще и инженер, мистер Андреотти. Но в  первую
очередь  вы  химик,  а  точнее  -  биохимик.  Биохимик  имеет   дело   с
молекулярной биологией, но ваша область  -  не  просто  цитология  и  не
генетика, к которой вы относитесь с непонятным презрением.
   - Я отношусь так не к генетике, а к генетикам.
   Незрин явно воодушевился тем, что ему удалось разговорить итальянца.
   - Отрасль, в которой вы работаете, называется нейропсихофармакология.
Я думаю, вы не станете  отрицать,  что  являетесь  одним  из  крупнейших
ученых в этой области. В то же время ваши Труды могут  быть  оценены  по
заслугам только коллегами, потому что непосвященные  едва  ли  понимают,
что такое нейропсихофармакология.
   - А вы понимаете?- резко спросил Гвидо.
   - Да. В двух словах,  это  наука  о  веществах,  способных  управлять
функциями центральной  и  вегетативной  нервной  системы.  Эти  вещества
вырабатываются в организме, но могут  быть  синтезированы  искусственно.
Искусственные вещества могут оказывать влияние на организм,  совпадающее
с естественным или противоположное ему. В этом  случае  и  эффект  будет
прямо противоположным.
   - Любопытно.
   - Я не настолько глуп, чтобы просвещать вас на эту тему. Слава  Богу,
понимаю, с кем говорю. Я  просто  хочу  взаимопонимания  между  нами  по
поводу различных областей применения вашей науки.
   - Я не имею своей персональной науки.
   - В некотором роде имеете. Думаю, именно это персональное  знание  не
дает вам возможности  получить  Нобелевскую  премию,  которую  вы  давно
заслужили. И впредь, оно не позволит вам даже надеяться на награду.
   - Я никогда не унижусь до того, чтобы выклянчивать такие мелочи.
   - Не думаю, что сильные мира сего в восторге от  вашей  заносчивости.
Но эта черта характера не является препятствием  для  получения  наград,
которые вы заслуживаете. Ваши труды слишком значительны, чтобы  не  быть
замеченными. Но скажите  на  милость,  как  шведы  осмелятся  ознакомить
общественность с характером  и  возможными  результатами  ваших  научных
разработок? Боюсь, наш век не готов к восприятию ваших великих  открытий
и недостаточно милосерден для них.
   Гвидо смотрел на него равнодушно, но это не смутило египтянина.
   - Впрочем, не мне давать оценку карьере ученого. Давайте поговорим  о
конкретных результатах  вашей  работы.  Вы  нашли  способ  синтезировать
гамма-аминомасляную кислоту при минимальных затратах средств и  энергии.
Что еще важнее, вы смогли объяснить, каким  образом  этот  нейромедиатор
воздействует на синапсы, возбуждая  в  них  электрические  импульсы.  До
ваших экспериментов было неясно, связано ли его  воздействие  с  работой
мозга или с  пирамидальной  структурой,  которая  представляет  для  вас
особый интерес.
   Крепко загнул Незрин! Гвидо подумал, что на такую  тираду  нельзя  не
ответить. Глаза итальянца сверкнули, и это не укрылось от Незрина.
   - Не сердитесь, дорогой коллега, но я позволю себе кое-что уточнить,-
сказал Гвидо.- Пресинаптические структуры не всегда синтезируют  тот  же
медиатор, что и  постсинаптические.  Строго  говоря,  из  того,  что  мы
установили  нервное  происхождение  одного  из   передатчиков   нервного
возбуждения, нельзя заключить, что гаммааминомасляная  кислота  является
продуктом деятельности пирамидальной структуры.
   На Незрина это не произвело никакого впечатления.
   - Если процесс обучения связаны  тем,  что  в  коре  головного  мозга
вырабатываются  новые  нуклеиновые   кислоты,   белки,   полипептиды   и
полисахариды, которые не существовали в мозгу до того, как человек начал
систематизировать информацию, то не следует  ли  нам  объяснить  процесс
отбора информации работой пирамидальных клеток мозга?
   -  Ерунда!-  Гвидо   вежливо   улыбнулся.-   Мы   способны   осознать
существование   новых   видов   молекул   лишь   благодаря   генетически
унаследованной  способности   к   обучению.   Способность   вырабатывать
вещества, о которых вы говорили, на самом  деле  является  эмбриональным
процессом, запрограммированным генетически. А гены не подвластны  нашему
контролю. Поэтому мы  должны  предоставить  им  возможность  действовать
свободно и во  все  вмешиваться.  Таким  образом,  процесс  обучения  не
обеспечивает прогресса, поскольку приобретаемые знания ни в коей мере не
компенсируют быстрого износа, который начинается с рождения. Этот  износ
происходит, разумеется, не вследствие истощения  запасов  информации,  а
из-за  неспособности  разумно  оперировать   такой   информацией   после
рождения.
   Мы подобны обладателю компьютера,  который  должен  работать  со  все
возрастающим объемом  информации,  используя  вычислительную  машину,  в
которой блоки начинают один за другим  выходить  из  строя,  как  только
истек гарантийный срок  -  обычно  двухгодичный.  Хотя  этому  владельцу
компьютера следовало бы винить за  неведение  самого  себя,  потому  что
сгорают те блоки, которые он не обслуживал  как  следует  в  первые  два
года. Он не делал этого лишь потому, что никто ему об этом не говорил.
   Но, откровенно говоря, его ошибки и невежество не очень  повлияли  на
ситуацию: компьютер все равно  никуда  не  годился.  Это  -  примитивная
машина для начинающих. Давайте дадим ему другой компьютер,  вместо  того
чтобы  забивать  его  голову  ерундой:  болтовней  вроде  того,  что   в
результате действия  Бог  знает  какого  мутагена  -  Святого  Духа  или
лабораторной  пробирки  -  произойдет  партеногенез,   размножение   без
оплодотворения, как  у  некоторых  насекомых,  посредством  которого  он
сможет родить вундеркиндов, которые удостоверят его идиотизм.
   - Если я правильно вас понял,- сказал Незрин, поглаживая бороду,-  вы
считаете,  во-первых,  что  генетическая  мутация  не  сможет   изменить
человечество.
   - Если и изменит, то не в лучшую сторону,- отрезал Гвидо.
   -  Во-вторых,  чтобы  улучшить  интеллектуальные  и  даже  физические
возможности человека, ему нужно ввести искусственный медиатор  сразу  по
достижении зрелости организма.
   - Я совсем не это хотел сказать,- резко  возразил  Гвидо.-  В  зрелом
возрасте мы не только не познаем мир так, как это делали в  первые  годы
после рождения, но мало пользуемся нашим запасом знаний и еще  меньше  -
способностью действовать. Фактически, чем дольше мы  живем,  тем  меньше
познаем,  тем  пассивнее  и  бесполезнее   становимся.   Наше   хваленое
взросление -  не  что  иное,  как  прогрессирующий  регресс,  постоянное
сужение и в конечном итоге утрата широкого  круга  возможностей,  данных
плоду еще до рождения. Недостаточно просто обогатить организм, обновив и
усилив  его  нейрохимическое  наследие;  новое  средство  должно  помочь
человеку полностью использовать все, что дано  ему  от  рождения  и  что
семья и различные общественные институты за первые  два-три  года  жизни
уничтожают или извращают до неузнаваемости.
   -  Если  вы  так  считаете,-  холодно  заметил.  Незрин,-  то  почему
связываете все свои исследования с попыткой изменить генотип? Почему  вы
с  вашей  логикой  не  попробовали  химически  -  как  другие  пробовали
психологически -  преодолеть  препятствия,  мешающие  полному  раскрытию
человеческих способностей?
   - Вы совершенно не  способны  понять,  о  чем  я  говорю.  Бесполезно
преодолевать боль в гангренозной ноге. Ногу нужно ампутировать.
   - Следует ли считать, что стремление к  образованию  или,  скорее,  к
преобразованию имеет для вас меньшее значение, чем желание изменить свою
сущность?- спросил Незрин.- Ведь вы прекратили работу по  активации  или
реактивации клеток человеческого мозга. Я имею в виду мозг людей,  менее
талантливых, чем вы. И вот, посчитав себя  равным  Прометею,  вы  решили
придать человеческому мозгу качества, не свойственные ему от природы.
   Незрин замолчал, прикрыв глаза, мысленно любуясь  портретом,  который
сам  создал.  Потом  открыл  глаза,  сравнивая  созданный  им  образ  со
скучающей  физиономией  Гвидо,  откинувшегося  в  кресле.  "Пути   науки
неисповедимы",- подумал он.
   Гвидо зевнул и лениво проронил:
   - Природа делает все, что может. Но у нас получается лучше.
   - По первым вашим открытиям этого не скажешь. Не удивительно, что все
племя биологов, не чувствуя опасности, без устали возносило  вам  хвалы.
Но чествования закончились, как только вы сделали последний штрих  и  об
этом стало известно. Ваше открытие не менее важно с точки зрения  науки,
чем все  предыдущие,  и  все  же  моральный  и  социальный  аспекты  его
применения - поскольку дело  касалось  совершенно  новой  субстанции,  о
которой никто до вас и не подозревал, - вызывали у  ваших  коллег  самые
мрачные предчувствия.
   Гвидо слушал с отсутствующим видом.
   - Для этого вы использовали бета-ацетоксиэтил-три-метил-аммоний  или,
если вы не любите слишком точных формул, ацетилхолин.
   - Совершенно верно,- кивнул Гвидо. Внезапно лицо Незрина просияло.
   - Мой дорогой Гвидо!  Надеюсь,  вы  не  считаете  меня  суеверным.  Я
никогда  не  верил  в  мистическую  связь  между  людьми  и  вещами.  Но
согласитесь, поневоле задумаешься, когда дело касается вашего пребывания
здесь и выбора ацетилхолина для ваших  экспериментов.  Я  позволил  себе
назвать вещество его полным именем вовсе не для того, чтобы похвастаться
перед вами знаниями и памятью. Чтобы произвести на вас впечатление,  мне
понадобилось бы гораздо  больше  и  того,  и  другого.  Я  просто  хотел
подчеркнуть одно из самых странных совпадений... Этот химический  термин
напоминает нам, что медиатор, о котором уже упоминалось,-  сложный  эфир
холина, а  холин  имеет  нитрогенную  основу,  производную  от  аммония.
Аммоний! Поразительно! Как странно  произносить  это  слово,  когда  вы,
Гвидо Андреотти, здесь, в  этом  оазисе.  Оазисе,  который  в  древности
назывался точно так же - Амоний. Ведь это имя дали ему ваши предки!
   - Я приехал сюда совсем не поэтому,- сказал Гвидо.
   - Дело не только в совпадении названий,- продолжал Незрин.- Хлористый
аммоний и другие соли аммония были известны  очень  давно.  Аммоний  был
назван в честь Амона. И даже не самого Амона, а его  храма  Хат-ан-Шо  в
Сивахе. И знаете почему? Потому что вещество экспортировалось  в  Италию
только из этого района. Две тысячи лет  назад  Сивах  был  уже  известен
римлянам. Они приезжали сюда не только потому, что верили его  оракулам,
но и для того, чтобы запастись хлористым аммонием. Тогда этим занимались
купцы. Они сами производили его. Знаете как? Сжигая навоз  верблюдов.  В
химии это называется сублимацией, не так ли? Все это не лишено смысла.
   Гвидо вспомнил и разрушенный храм Амона, где Вана прочитала ему  "Суд
сердца" и "Декларацию невинности" из "Книги мертвых". Где она говорила с
ним о справедливости и правде, доброте и любви к человеку.  Он  напрасно
старался  связать  эти  расплывающиеся  образы  с  химической  формулой,
которой он посвятил жизнь.
   Гвидо подумал, что не видит между ними ни логической, ни  мистической
связи.
   Во всем мире происходят такие удивительные  и  абсурдные  совпадения,
иррациональные чудеса, в которых человек всегда ищет присутствие некоего
туманного божества. Сегодня, как и всегда,  на  первом  месте  в  списке
случайностей  жизни  одушевленная  материя  -  явление,  в  котором  все
происходящее необходимо и бессмысленно одновременно!
 
*** 
 
   Несколько минут мужчины молчали. Возможно, они думали, как прекратить
эту дуэль. Вместо того  чтобы  обрушивать  на  противника  град  научных
терминов, доказывать очевидное, подчиняясь непонятной силе и  обольщаясь
надеждами, которым не суждено сбыться, почему  бы  им  не  поговорить  о
любви, поговорить честно, открыто и доброжелательно? Или распахнуть окно
и ощутить душистый ветерок, шевелящий кроны деревьев? Почему бы им,  как
часто делали Гвидо и Мехди, не пойти, взявшись за руки, на  улицу  и  не
восхититься мастерами  древности,  извлекавшими  пользу  даже  из  самых
неудобоваримых  вещей?  Почему  не  посмеяться  ласково  над   древними,
перевозившими в своих галерах кувшины с верблюжьим дерьмом, чтобы с  его
помощью воскурить богам фимиам?
   Наконец Гвидо нарушил молчание:
   - Конечно, аммоний не благоухает,  но  из  него  получается  отличное
удобрение.
   - И неплохие бомбы,- добавил Незрин.-  Люди  похожи  на  Амона  и  на
аммоний: они способны на все - злое и доброе.
   - Они творят зло, потому что недостаточно умны,- заметил Гвидо.
   Незрин вздохнул:
   - Вернемся к разговору о вашем веществе, ацетилхолине. И о  том,  как
вы  хотели  применять  его  для  улучшения  человеческих   способностей,
которые, как вы считаете, используются неадекватно.
   Незрин поудобнее устроился в бархатном кресле, сложил руки,  взглянул
на потолок, точно профессор, уставший от лекции.
   Он обратился к Гвидо, не глядя на него:
   - Не стану спорить с вами о физиологическом происхождении  медиатора.
Я недостаточно компетентен в этом вопросе. О его существовании и составе
кое-что уже известно. Но его действие по-прежнему остается  неясным.  Мы
совершенно не знаем, как и почему срабатывает ацетилхолин. Проще  говоря
(вы ведь не любите усложнений), он производится  определенными  клетками
коры  головного  мозга  и  имеет  наркотические  свойства,  сходные   со
свойствами опиума.
   Гвидо почувствовал, что не может не вмешаться:
   - Что ж, давайте поговорим об ацетилхолине, который вам так нравится.
Это вещество  умнее,  чем  вы  думаете.  Оно  способно  влиять  на  свой
собственный синтез, как бы это ни шокировало вашу железную логику. Более
того, оно в какой-то мере освобождает  нервные  волокна.  Точно  Моисей,
который вывел свой народ из примитивного мира пирамид.
   - Это и есть хваленая свобода, которой вы столь преданы? Но когда  вы
работали с гамма... простите, с ГАМК, вам недостаточно  было  воссоздать
его свойства или выделить его  природным  способом.  Нет,  вы  не  могли
первым синтезировать ацетилхолин. Другие уже сделали это за сто  лет  до
вас. Поэтому вам нужно было шагнуть дальше, что вы и  сделали.  Впрочем,
вы не стали, как Сганарель, "менять все  это".  Вы  изменили  лишь  один
элемент в молекуле ацетилхолйна. Лишь один. Отделили одну группу СНз  от
азотного радикала.
   Не теряя своего  аристократического  хладнокровия,  Незин  достал  из
нагрудного кармана ручку, отвернул манжеты  с  сапфировыми  запонками  и
быстро начертил прямо на белоснежной скатерти сложную  формулу.  Холеным
пальцем он ткнул в группу СНз в правом нижнем углу.
   - Пожалуй, вы сами обрекли себя на это вынужденное путешествие -  ваш
гений вызывал у коллег лишь громкие похвалы и тайную зависть.
   Незрин вздохнул и снова пустился в долгие рассуждения:
   - Ацетилхолин, конечно, умели разлагать на элементы и до вас. Но  его
могли  расщепить  только  Полностью.  Вычленить  отдельные  элементы  не
удавалось. Более того - даже в живом организме ацетилхолин  эстераза  не
может непрерывно распадаться, превращаясь в необходимый для  поддержания
жизни  сложный  эфир,  который  представляет  для  вас  особый  интерес.
Действие  других,  конкурирующих  ингибиторов,  замедлителей  химических
реакций,  не  столь  невинно,  как  эффект  этого  фермента.   Например,
воздействие алкилфосфатов, как вы,  конечно,,  знаете,  вызывает  смерть
подопытных животных.
   Гвидо вежливо зевнул, чем вызвал улыбку Незрина.
   - Я буду лаконичен,-  заверил  тот.-  Мне  неизвестно,  какой  именно
нуклеофилический активатор  вы  использовали,  чтобы  запустить  реакцию
расщепления молекул и образования нового вещества,  формулу  которого  я
только  что  записал.  Конечно,  это  был  не  атропин.  И,  видимо,  не
норадреналин... Может быть, ацетил арсан?
   Гвидо не удивился, а Незрин продолжал:
   - Гораздо важнее знать, каким химическим агентом вы заместили  группу
СНз, которую вам удалось отделить. Этого я, разумеется, тоже не знаю, и,
по правде говоря, меня это не беспокоит. Достаточно и того, что известны
результаты вашей работы.
   Гвидо кивнул, словно поощряя дельное замечание ученика.
   Незрин сделал вид, что не заметил снисходительного кивка:
   - Новое вещество вы назвали ЕА-12 Единорог. Буквы и цифры - вероятнее
всего, часть шифра, известного вам одному. Ключ  от  него  вы,  конечно,
никогда не доверите такой болтливой персоне,  как  я.  Я  никогда  и  не
спрошу о нем. Мне интересно другое: почему Единорог? По-моему,  название
"Химера" более соответствовало бы назначению. Не стану говорить  о  том,
для какой цели вы рассчитываете его  использовать,  но  его  воздействие
должно быть просто потрясающим. Вещество, которое вы  создали,  обладает
чудесными свойствами.
   -  Вера  в  чудеса  происходит  только  от  недостатка  воображения,-
пробормотал Гвидо, разглядывая свои туфли.
   - Что ж, будем надеяться, что крысы способны оценить его лучше меня,-
криво усмехнулся Незрин.- Иначе они бы  подивились,  за  что  им  выпала
сомнительная честь быть избранными для вашего  эксперимента.  Они  и  не
догадываются, что их  реакция  на  ацетилхолин  в  целом  сопоставима  с
человеческой. Потому что вас в конечном итоге интересует человек, мистер
гуманист! Вы думаете, что крысы - удачное творение природы, в отличие от
человека.
   Впервые за время беседы Гвидо рассмеялся.
   -  Прежде  чем  менять  человека,  вы  занялись  животными.  И  каких
удивительных перемен  вы  добились!  Если  бы  это  сказочное  существо,
охранявшее девственную чистоту, этот Единорог, чье имя ваша  извращенная
фантазия дала новому препарату, мог видеть  все  непотребства,  творимые
грызунами, он бы закололся своим  собственным  рогом.  Потому  что,  как
только крысам был  введен  препарат  ЕА-12,  они  начали  безостановочно
совокупляться. Самцы эякулировали по  пятьдесят  раз  подряд.  Пятьдесят
оргазмов в день! Более того, они проявляли при этом полное безразличие к
облику, запаху и другим характеристикам партнера. Полное равенство!  Они
приходили в такое неистовство, что бросались не только на самок, но и на
первых попавшихся самцов. Если бы на этом все заканчивалось, еще куда ни
шло. Они попытались насиловать котов. Это может показаться смешным...
   - Так смейтесь!
   - Думаю, это будет слишком жестоко, доктор Андреотти,- холодно сказал
Незрин.- После Пятидесяти совокуплений ваши донжуаны падали мертвыми. От
перевозбуждения или от других свойств вашего препарата. Я не  знаю.  Вы,
видимо, тоже. Потому что вы повторяли опыты  снова  и  снова,  постоянно
меняя дозу и условия проведения эксперимента. Сотни и  сотни  крыс  всех
пород вкусили яд безграничной любви. Но ни одна не дожила до утра.
   Незрин  закончил  свою  речь  и  был  удивлен,  когда  Гвидо  нарушил
молчание.  Но  голос  итальянца  доносился  словно  издалека  и  казался
бесплотным. Он произнес знакомые Незрину слова:
   - Я никогда не совершал беззакония.
   Я никогда не причинял людям зла.
   Я не поднял руки на человека.
   Я никогда не лишал человека того, что он желает.
   Я никогда не заставлял людей плакать.
   Я не убивал.
   Когда Незрин снова заговорил, в голосе его что-то изменилось.
   - Я не сомневаюсь в чистоте ваших помыслов, доктор Андреотти. Если бы
вы оставались независимым исследователем, если бы вами управляло  только
ваше сознание, если бы вы были единственным, кто может судить о значении
и направлениях вашей работы, я бы никогда не осмелился надоедать вам. Но
тогда вы не приехали бы  сюда.  Вы  здесь,  в  Сивахе,  потому,  что  не
свободны. Кто-то послал вас.
   Гвидо хотел что-то возразить, но Незрин решительно продолжал:
   - Вы не можете именовать  себя  беспристрастным  ученым  мужем,  если
отдаетесь в распоряжение организации, чьи  цели  и  деятельность  служат
нуждам определенного правительства. Это делает  вас  могущественным,  но
подобное могущество не принесет блага  ни  государству,  ни  нации.  Вот
почему я встревожен и осмелился потревожить вас.
   Гвидо, казалось, совершенно не  слушал  Незрина,  в  голосе  которого
впервые послышалось настоящее человеческое тепло. Он мягко  и  осторожно
заговорил о жизни и работе итальянца.
   - Ваши опыты по  получению  ЕА-12  субсидировала  туринская  компания
"Каландра".  Если  не  знать  амбиций  и  нравственных  устоев  подобных
монополий, то можно  только  удивляться,  зачем  они  тратят  деньги  на
исследования в такой  далекой  от  их  интересов  сфере,  как  биология.
Допускаю, что именно поэтому небезызвестный вам  Джанни  Пакони  однажды
порвал с вами всякие отношения. Возможно, он тоже  задал  себе  подобный
вопрос. Или просто решил, что ваши опасные открытия  не  могут  принести
никакой прибыли. Какая непростительная близорукость!  Но  и  на  старуху
бывает проруха! Как проклинал себя, должно быть, Джанни,  когда  увидел,
как жадно его главный враг набросился на добычу, которую  он  так  глупо
упустил.
   - Люди не рвут со мной отношений,- сказал Гвидо.- Я  сам  рву  с  кем
хочу и когда хочу.
   - Из чего я могу сделать вывод, что вы сами выбрали  себе  хозяев.  И
добровольно надели новые оковы.
   Распрощавшись с "Каландрой", вы почувствовали, что  вновь  обретенная
свобода тяготит вас. И вы нашли новых патронов, имена которых  не  стоит
здесь упоминать. Подобрав группу специалистов и  ученых,  среди  которых
собирались играть первую скрипку, вы добровольно стали главным экспертом
Международного консорциума по  исследованиям  в  области  кибернетики  и
энергетики. Очень немногие знают о существовании этого монстра, хотя  он
официально  зарегистрирован  как  организация,  субсидируемая   нефтяной
компанией "Эгида", штаб-квартира которой находится в  Милане  и  влияние
которой   в   мире   широко   известно.   Уверен,   что   общественность
заинтересуется сообщением о той значительной финансовой помощи,  которую
такая солидная фирма, как "Эгида",  оказывает  секретным  разработкам  в
области  политической  науки  через  посредство  CIRCE.  Ее  директорат,
несомненно, считает нынешнее положение вещей в мире главным препятствием
на  пути  к  своему  Процветанию,  особенно  когда   она   действует   в
международном масштабе. Потому что, выходя  за  рамки  государства,  она
сама создает себе законы.  Любые  стихийные  выступления  общественности
создают искусственную напряженность в  мире  и  отрицательно  влияют  на
отлаженный ход ее  операций.  А  для  ее  работы  наиболее  благоприятна
спокойная обстановка. Ясность политических суждений, принятие  серьезных
крупных  решений  -  всего  этого   можно   достигнуть,   когда   слабый
заинтересован в делах сильного.
   - А слабые заинтересованы?- спросил Гвидо.
   - Очень! Кроме сивахцев, насколько вам  известно.  Незрин,  казалось,
снова почувствовал почву под ногами. У него явно поднялось настроение. И
он вновь наполнил бокалы.
   - Мы не станем возвращаться ко всем идеям, которые  вы  так  блестяще
изложили  Селиму.  Жители   Сиваха,   как   известно,   практически   не
интересуются властью. Они позволяют управлять собой. Они всем довольны и
согласны  со  всеми  решениями,  которые  для  их  же  пользы   за   них
принимаются. Они мудры. Сигарету?
   - Нет, благодарю.
   -  Главный  вопрос,  на  который  мы  должны  ответить,-  откуда  эта
мудрость? Каковы ее причины? Этого не знает никто - ни сами сивахцы,  ни
власти, ни я, конечно. Никому не удавалось найти ответ. Но, конечно, они
не слабоумные. Загадка остается загадкой. Вот почему CIRCE  прислал  вас
сюда. Вы должны найти ключ к этой тайне.
   А Гвидо в это время мечтал об Илитис: "Груди нимфы! Бедра волшебницы!
Что я делаю, когда мог бы в это время насладиться твоими чарами?  Сделай
меня своим львом, дочь Гелиоса и Персея. Я выпью твой солнечный напиток,
моя русалочка. Ты опоишь меня смертельным ядом, мой единорог с  каменной
гривой. Я не стану пить противоядие, моя опасная невинность.  Я  сохраню
на языке опьяняюще-солоноватый вкус твоего влагалища. Я стану облизывать
тебя, точно верный пес. В  твоей  власти,  в  твоем  замке  из  песка  я
превращусь в послушную тебе тварь!.."
   - Почему CIRCE выбрал именно вас?- спросил Незрин, не  подозревая  об
эротических видениях Гвидо.- Почему вас, а не настоящего  социолога  или
психолога?
   С трудом возвращаясь к действительности, Гвидо недовольно поморщился.
Но Незрин не успокаивался.
   - Конечно, исходя из ваших принципов, нельзя понять, что происходит в
голове человека, уложив его на кушетку и ощупав.  Вам  надо  распластать
его, как лягушку, на операционном столе и разрезать скальпелем -  только
тогда вы сможете узнать,  то  там,  в  его  плохо  скроенном  черепе,  в
неудачно сконструированной коробке, которую он  унаследовал  от  ящериц,
верблюдов и обезьян. Хирургия и химические вещества - по-вашему,  только
эти средства хороши.
   - Простите,- тряхнул головой Гвидо,- я отвлекся. О чем вы говорили?
   - Вы приехали в Сивах, чтобы препарировать его жителей? Я как раз  об
этом говорил,- неуклюже пошутил Незрин.- Не бойтесь, я просто отвлеченно
рассуждаю.
   Вы ведь не хирург. И все же как глупо и бессовестно предполагать, что
подобный   вид   сумасшествия   может   .быть   физически    вызван    и
проанализирован.  Это  никак  не  вяжется  с  вашими   благоразумием   и
редкостным самообладанием. Позиция ваших боссов тоже удивляет меня. Хотя
иностранцы отнюдь не обеспокоены тем,  что  опыты  по  вивисекции  будут
проводиться на гражданах Египта, невозможно представить себе, чтобы  они
начали их без разрешения. Или я ошибаюсь?
   - Вы глубоко ошибаетесь, - уверенно сказал Гвидо.
   Незрин, казалось, был сбит с толку. Он забросил ногу на  ногу,  потом
убрал  ее,  осторожно  положил  незажженную   сигарету   в   хрустальную
пепельницу, отложил портсигар и, наконец, обратился  к  Гвидо  с  легким
раздражением в голосе:
   - Скажите, подобные эксперименты уже проводились?
   - Вполне возможно.
   - Но не здесь?
   - Разумеется, нет.
   - Где же?
   - Поинтересуйтесь у ваших спецслужб. Они так многому научили вас.
   - И каковы же результаты?
   Гвидо нахмурился. Между тем Незрин решил высказать свою точку зрения:
   - Конечно, вы ничего не нашли. Иначе вы не  отправились  бы  в  Сивах
лично.
   - Логично,- заметил итальянец.
   - Итак, вы не обнаружили никаких существенных различий между головным
мозгом   местных   жителей    и    остального    человечества.    Ничего
исключительного?
   - Ничего.
   - И вы уверены, что избрали для опыта типичного  представителя  этого
оазиса? При условиях, которые позволяют сделать уверенные обобщение?
   - Конечно.
   На сей раз Незрин почувствовал, что его собеседник не шутит.
   - Короче говоря, жители Сиваха не отличаются от нас, обычных людей?
   - Нет.
   - И все же отличие есть!- воскликнул Незрин.-Они не  ведают  всеобщей
жажды власти и страха перед ней. Они подчиняются политической власти  не
только с готовностью, но и с удовольствием. В этом случае  напрашиваются
два предположения: их эксцентричное поведение либо наследственное,  либо
приобретенное. Согласны?
   Гвидо не выразил ни одобрения, ни  порицания.  Но  Незрина  это  мало
беспокоило.
   - Первое предположение связано с генетической мутацией.  Мутации  вам
не  нравятся,  поэтому  о  них  говорить  не  будем.   Остается   вторая
возможность. И тогда невольно возникает вопрос: если  приобретенное,  то
как?  Почему  сивахцы  так  отличаются   от   остальных   людей?   Ответ
напрашивается сам собой - их поведение связано с  культурой.  Вы  читали
"Так говорит Заратустра"?
   - Что именно?
   - Притчу о льве, верблюде и ребенке. В ней говорится о трех возможных
состояниях зрелости человека. Первое - лев, который понимает только силу
и надеется только на себя. Второе - верблюд, который терпеливо переносит
страдания  и  подчиняется   рассудочно,   ожидая,   когда   представится
возможность отомстить - ударить ногой иди укусить.  Третье  состояние  -
детское. Ребенок еще не знает, что со временем станет сильным. Между тем
он не тратит времени, каждый день  пытаясь  выиграть  и  проигрывая.  Он
просто не думает о власти.  Он  развивает  свой  ум,  играет,  созидает,
радуется. К какой из этих категорий можно отнести сивахцев?
   Но Гвидо, видимо,  считал,  что  сказал  уже  достаточно.  Теперь  он
забавлялся тем,  что  носком  туфли  подталкивал  жабу,  неизвестно  как
попавшую на ковер. Незрин сам ответил на свой вопрос.
   - Если хорошо подумать, сивахцы не вписываются ни в  одну  категорию,
предложенную Ницше. Они никого не едят, не держат нож за пазухой, и если
считать, что их развитие когда-то остановилось,  то  уж  не  в  детстве,
конечно. Детям свойственны любопытство, изменения, рост.  Они  прекрасно
знают,  где  власть,  чтобы  не  слушаться  ее.  И  в  этом  они  полная
противоположность сивахцев. Последние, как я уже говорил,  исключительно
продукты культуры и цивилизации  более  обособленной  и  застывшей,  чем
любая другая.  Гвидо  рассматривал  египтянина  с  таким  же  брезгливым
любопытством, как и жабу.
   - Культура есть отказ от перемен,-  продолжал  Незрин,-  а  отказ  от
перемен означает на практике отказ  от  роста.  Прогресс  заключается  в
постоянном обновлении. Но люди не слишком радостно  приветствуют  новое.
Они больше принимают его разумом, чем чувствами. К тому же они  уверены,
что выиграют от  роста  и  расширения  горизонтов.  Они  склонны  больше
доверять установившемуся укладу жизни общества. Их  не  интересует,  как
оно достигло данного культурного уровня. Но как же еще,  если  не  цепью
перемен?  Каким  чудом  новшества  древних  теперь  воспринимаются   как
консерватизм? Почему вчерашние скандалы  сегодня  более  чем  уместны  и
приличны? Или вчерашние деликатесы сегодня скромная трапеза? Потому  что
консерваторы - это люди с избирательной памятью, хранящей только то, что
стоит хранить. С их точки зрения благоразумие - одна  из  таких  стоящих
вещей. Правда, нелепо думать, что в  изменяющемся  мире  косность  более
надежна, чем эволюция! Беда в том, что ни одно общество не хочет учиться
тому, как жить, а  только  тому,  как  иметь.  И  учится  этому  так  же
нерадиво, как и всему остальному. Подчиняясь правилам данного общества и
приспосабливаясь к  его  условиям,  человек  соглашается  на  меньшее  в
надежде получить больше. В результате он теряет свое лицо  и  ничего  не
имеет.
   Гвидо был изумлен. Слышать такие речи от Незрина! Он не мог  сдержать
улыбку:
   - Жаль, Вана не может слышать нас. Она  была  бы  счастлива!-  И,  не
удержавшись, добавил:- Вы ведь ей обязаны этим.
   - Она мне очень нравится,- признался Незрин.- Я знаю ее с детства.
   И вдруг заговорил тихо  и  доверительно,  точно  решил  поделиться  с
другом свежей мыслью:
   - Меня не удивили ваша конечная цель и средства ее достижения.  Но  я
был сражен тем, что вы выбрали Вану сопровождать вас.  Этим  вы  спутали
мне карты. Незрин снова предложил виски, но Гвидо отказался.
   - Скажите, чем вам мог помочь археолог? Вы знали о Ване до приезда  в
Каир и даже не пытались искать кого-то другого. Ее, только ее вы  хотели
взять с собой в Сивах. Почему?
   Гвидо решил ответить откровенностью на откровенность:
   - Это очень просто,- объяснил он.- Я решил, что она из Сиваха.
   - Не может быть!
   - Не по рождению, конечно. Сивахцем не обязательно родиться. Им можно
стать.
   - Предположим, вы правы. Но как она могла стать такой?
   - Этого я не знаю. Как раз одну из  гипотез  на  этот  счет  я  хотел
проверить.
   - И она оказалась неверной? - По всем пунктам.
   - А именно?
   - Это мое дело.
   - Ладно, тогда расскажите о других ваших гипотезах.
   - Не надейтесь, что я займусь вашим просвещением, мистер  Адли,-  зло
бросил Гвидо.- Всего, что вы вылили на меня  за  эти  два  часа,  вполне
достаточно, чтобы вы смогли почувствовать свое превосходство. Но  думаю,
что вы не более хозяин себе, чем я.
   - Вы правы.- Незрин ничем не  выразил  своего  возмущения  по  поводу
гневной вспышки собеседника.- Ситуация, совершенно  ясна.  Вы  исключили
эндогенное  происхождение  странной  особенности  сивахцев.   Оставалась
только одни версия, которую вы приехали проверить лично.  Не  существует
ли какой-то еще внешний нейропсихофармакологический фактор, не связанный
с их организмом и влияющий на мозг сивахцев. Может быть, это вещество  -
продукт окружающей среды, или они сами его готовят? Вольно или невольно,
они принимают его и в  итоге  получают  тот  же  результат,  что  и  при
введении медиатора,  который  так  хорошо  знаком  вам.  Поэтому  вполне
естестве: дно было прислать вас. Вы должны были провести исследования на
месте  и  найти  формулу,  действие,  дозу  и  побочные  эффекты   этого
природного вещества. Затем вы должны были синтезировать  его  точно  так
же, как это уже делали с Единорогом. Вот почему вы здесь.
   Гвидо слышал Незрина, точно студент надоевшего лектора, и  когда  тот
на мгновение замолчал, налил себе полный бокал.
   - Почему консорциум, на который вы работаете, придает  такое  большое
значение  сивахскому  синдрому?  Потому  что,  если  вам  удастся  найти
составляющие этого вещества, CIRCE, а скорее, "Эгида" найдет технические
и финансовые средства для того, чтобы пустить на поток его производство,
а потом предложить его за баснословную цену  любому  правительству.  Для
чего? Чтобы заставить  всех  людей  почитать  власть  и  порядок,  чтобы
успокаивать наиболее активные элементы и облегчить жизнь полиции.  Чтобы
насадить стиль поведения сивахцев во всем мире.
   Незрин взглянул на сонное выражение лица итальянца и взорвался:
   - Это же наивно!  Правительство  и  полицейские  силы  сами  по  себе
нестабильны. Они могут стать марионетками в чьих угодно руках. Такое уже
случалось,  и  результаты  нам  хорошо  известны.  Правительство,  между
прочим, обладает весьма  и  весьма  условной  властью.  Власть  истинная
избегает заседаний парламента и министерских кресел. Она не  зависит  от
голосующих на выборах, от пристрастий ликующей толпы, от  переворотов  и
революций. Наши полисы  слишком  многолюдны  для  такого  управления.  А
политика слишком массова. На этой планете серьезные проблемы не решаются
политиками  и  правительствами.   Они   требуют   определенного   уровня
технических знаний, сконцентрированных в  дюжине  организаций,  подобных
CIRCE и находящихся в распоряжении  крупных  компаний.  Эти  монстры  не
признают иной родины, кроме космополитического государства, которое  они
защищают и расширяют.
   Теперь эти реальные правители начали терять терпение,  видя,  как  их
марионетки нянчатся с  неимущими.  Ситуация  должна  быть  исправлена  -
работают компьютеры, отдаются  приказы,  принимаются  решения  -  машина
запущена.  Слово  за  вами,  доктор,  -  и  мировое  благополучие  будет
гарантировано.
   Незрин перевел дыхание:
   - Какая организация, позвольте  спросить,  не  мечтает  о  рабочих  и
клиентах столь легко удовлетворяемых,  как  сивахцы!  Теперь  она  может
иметь их. Капля эликсира Хат-ан-Шо в резервуар системы кондиционирования
любого предприятия или учреждения  -  и  прощай  недовольство  условиями
труда, забастовки и демонстрации!
   Ни единой  неугодной  мысли!  Желания  и  их  исполнение  повсеместно
совпадают. Никто не просит больше того, что имеет. А  поскольку  сильным
все  труднее  будет  урывать  от  себя  для  слабого,  то  слабый  будет
довольствоваться все меньшим.  Земля  будет  радостно  вращаться  вокруг
Солнца. Общество будет в ладу с властителями мира, все голоса сольются в
сладком благодарственном песнопении, подобно ангельскому хору, в котором
больше не будет жалобных и страдальческих выкриков.  И  песня  тех,  кто
доволен жизнью и работой,  будет  так  же  ласкать  слух,  как  молчание
Вселенной.
   - Сивах - далеко не рай,- сказал вдруг Гвидо с гримасой  боли,  точно
вспомнив что-то.
   - Но вы здесь не выглядите несчастным,- заметил Незрин.
   - Я не буду счастлив и в раю.
   -  Рад  слышать.  Не  люблю  фанатично  верующих.   Если   вы   вечно
сомневаетесь, как и подобает ученому, тем лучше. Я ведь говорю с ученым.
   - Что вы хотите узнать?
   - Нашел ли ученый то, что искал?
   - Да,- спокойно сказал Гвидо.
   Лицо Незрина осталось бесстрастным. Он знал, что за этим последует  -
и не ошибся. Гвидо не заставил себя ждать:
   - Сивахцы знают истинную цену вещей. Вот в чем секрет.
   - Что вы имеете в виду?
   - Они не интересуются властью, потому что она не интересна.
   Незрин глубоко вздохнул. Нет, он доберется до  сути,  даже  если  для
этого придется говорить до утра.
   - Хорошо, допустим,- сказал он.- Но откуда проистекает эта  мудрость,
это знание о ценности вещей, не  свойственное  остальному  человечеству?
Они вдыхают ее с воздухом или глотают  с  водой?  Может,  жуют  какую-то
траву или вводят вещество, о котором никто не догадывается?
   - Этого я не знаю.
   - Неудивительно!- фыркнул Незрин.- Вы проболтались тут восемь недель,
и  никто  вам  не  мешал.  Почему  вы  не   пользовались   какими-нибудь
инструментами, не делали замеров, не брали образцы почвы,  воды?  Короче
говоря, не исполняли своих профессиональных обязанностей?
   - Бедняга Незрин,-  благодушно  сказал  Гвидо.-  Не  утруждайте  себя
такими мелочами. У вас же есть подчиненные? Пусть у  них  болит  голова.
Мне не нужно брать пробы воды и воздуха. Меня не интересует  их  пища  и
табак, который они курят, просто потому, что все это уже сделано.  Давно
и очень тщательно.
   - Правда?
   - Но не здесь. В Милане. В новых  лабораториях  CIRCE  и  за  большие
деньги. Безрезультатно.
   - Вы хотите сказать, ничего интересного не обнаружено?
   - Ни интересного, ни  неинтересного.  Просто  ничего.  Впервые  Гвидо
заметил, что под маской наивности и добродушия скрывается нечто  другое.
Египтянин подался вперед, взявшись за ручки кресла:
   - В таком случае, придется вернуться к версии,  которая  вам  так  не
нравится - о наследственных психофизиологических характеристиках.
   - Эта  гипотеза  полностью  исключается.  Полностью!-  твердо  сказал
Гвидо.
   - Почему, позвольте спросить?
   -  Потому  что  если  бы   безразличие   сивахцев   к   власти   было
наследственным, я не смог бы им заразиться.
   - Заразиться?
   - Да. У меня все симптомы этого "заболевания" налицо.
   - Что такое?- взволнованно подскочил Незрин.
   - Я думаю, как сивахец.
   Незрин в замешательстве уставился на него - издевается итальянец  или
повредился умом? Он попытался перевести разговор в шутку.
   - Вашим патронам это не понравится.
   - С этого момента консорциум не в счет.
   Незрин суетливо переставил бутылку и сел:
   - Гвидо, вы ученый. Если вы не шутите и это правда, то вы  не  можете
не стремиться узнать, как и почему. Конечно, вы горите желанием  понять,
как сивахский синдром  мог  повлиять  на  вас.  Возможно,  его  симптомы
слишком неосязаемы, чтобы пробудить любопытство.
   - Во всяком случае, как я могу быть уверен, что не ошибусь.  В  нашем
деле это легко случается.
   - Скажите хотя бы,  вы  наблюдаете,  как  это  протекает?-  взмолился
Незрин, словно обращаясь к человеку с редкостным заболеванием.
   - Наблюдаю - не то слово. Я просто вижу то, что  может  видеть  любой
другой человек. Каждый может проделать  такую  несложную  вещь:  набрать
горсть песка и медленно, по песчинке, пропустить его между  пальцами.  Я
даже не знаю, следует ли  признать  этот  жест  характерным  только  для
Сиваха.
   - Разве все сивахцы так делают?
   - Почти все мужчины, женщины и дети. Когда я говорю "почти"...
   - Вы имеете в виду  тех,  кого  наблюдали.  Ясно,-  терпеливо  кивнул
Незрин.- И как они это делали?
   - Что значит "как делали"?
   - Намеренно? Как ритуал? Со страстью? Для успокоения души?
   -  Совсем  нет.  Я  думаю,  это  чисто  механическое  бессознательное
действие. Они не вкладывают в это никакого особого смысла.
   - А как вы научились? Стали тренироваться?
   - Я? Конечно, нет! Один человек поймал меня за этим занятием.  Сам  я
даже не заметил, когда научился.
   -  Значит,  "один  человек"  придавал  ему  большое   значение.   Это
противоречит вашим словам.
   - Тот человек - не сивахец и не собирается им становиться. Это Мехди.
   - Почему же он не доложил мне?
   - Очень просто. Он подумал, что будет выглядеть дураком. Боялся,  что
вы рассердитесь. Страшно лишаться такого солидного покровителя.
   Незрин снова подумал, не разыгрывает ли его итальянец.
   - Итак?- спросил он сухо, давая понять, что здесь он хозяин и  вправе
повернуть разговор в нужное ему русло.
   - Вот и все.
   - Как все? Да возьмите же пробы  песка,  черт  возьми!  Вместо  того,
чтобы тут рассиживаться. Что  это  за  песок?  Из  оазиса  или  принесен
ветром? По логике, он должен быть отсюда.
   - Логика не  всегда  срабатывает.  А  в  этом  случае  особенно.  Все
анализы, о  которых  вы  говорите,  уже  проводились  задолго  до  моего
приезда. Песок, как и все другие  вещества  в  оазисе,  был  скрупулезно
проверен. Я не стану перечислять все, что подвергалось проверке. В  него
входили даже физиологические тесты.
   - Все безрезультатно?
   - Абсолютно.
   Незрин казался совершенно убитым.
   - И к какому выводу вы пришли?
   -  Что  наши  методы  анализа  не  позволяют  нам  выявить  вещество,
способствующее развитию подобной черты характера в сивахцах.
   - Так найдите новые методы!- Незрин сорвался на крик.
   - Нет.
   - Что значит "нет"?
   - Нет, и все.
   Незрин попытался ударить по самолюбию итальянца:
   - У вас совсем нет научного интереса?
   - CIRCE пришлет кого-нибудь другого,- спокойно ответил Гвидо, - но он
тоже ничего не найдет.
   - А если найдет?
   - Ваше правительство станет первым заказчиком.
   - Вы боитесь этого?
   - Ваше правительство или любое другое - не имеет значения. Какое  мне
дело?
   - По крайней мере, мы не станем экспериментировать над  согражданами.
И не станем торговать открытием за валюту. Но кто будет его производить?
Все равно кто-то нагреет на этом руки. Мы - слишком бедная страна, чтобы
ваше открытие попало в руки богатых.
   - Я не сделал никакого открытия.
   - Но вы можете сделать его. Почему ученые служат тем,  кто  старается
подкупить их? Тем, кто порабощает их ум и будет порабощать дальше,  если
ваша работа пойдет успешно.
   - Стану ли я  более  свободным,  работая  на  вас?-  Гвидо  испытующе
посмотрел на египтянина.
   Лицо Незрина просветлело, и он сказал с нескрываемой симпатией:
   - Попробуйте - и увидите.
   Гвидо встал, сладко потянулся и улыбнулся, словно  с  его  души  удал
наконец тяжелый камень. Пусть Незрин  сразу  получит  ответ  на  вопрос,
который так мучительно долго задавал.
   - Катитесь к черту,- сказал он ровным голосом.- Вы винтик в механизме
власти и потому отвратительны мне. Я -из Сиваха.
   Незрин молчал, точно не понимая, о чем идет речь.
   - Я вернусь в  Хат-ан-Шо  и  проведу  там  все  дни,  отмеренные  мне
судьбой, - но не сейчас, не волнуйтесь.
   Он протянул египтянину руку, но тот словно окаменел.
   Внезапно он приблизил свое лицо к лицу Гвидо:
   - Вы все еще женаты, Андреотти? Его голос  совершенно  изменился.  Но
Гвидо ждал этого и не удивился.
   - Честно говоря,- сказал он, добродушно усмехнувшись,-  я  и  сам  не
знаю.
   - Но  я  знаю,-  жестко  сказал  Незрин.-  Ваш  босс  не  успел  этим
воспользоваться.
   - Не успел?- Гвидо подозрительно взглянул на Незрина.
   - Да. Ваша жена выскользнула из его рук. Она, без сомнения,  обладает
теми же качествами, что и горсть песка в кулаке.
   - Где она?
   - В Каире.
   - Для меня это полная неожиданность,- мрачно указал Гвидо.
   - Я знал, вы мне не поверите, хотя вам я ни разу не солгал.
   Незрин протянул ему пачку фотографий.
   - Можете удостовериться. Снимки  сделаны  на  этой  неделе.  Обратите
внимание на дату выпуска газеты, которую держит мужчина, сидящий рядом с
вашей женой в кафе Гроппи.
   Классический шантаж! Гвидо почувствовал, что ему становится нехорошо.
Все, кто берет заложников пользуются этим приемом.
   Он  ощутил  буквально  физическую  боль,  когда  увидел   на   первой
фотографии доверчивый ласковый взгляд Джулии. На ней было легкое  летнее
платье,  подчеркивавшее  ее  красивые  бедра.   Густые   черные   волосы
спускались до плеч, полные губы  приоткрыты.  Она  казалась  задумчивой,
очарованной.
   - Вы давали ей наркотики.
   - Почему  я?-  возразил  Незрин.  На  следующем  снимке  Джулия  была
обнаженной, и каждая линия ее тела, даже оттенки цвета кожи были  хорошо
видны  при  неестественно  ярком  свете.  Но  Гвидо  почувствовал   себя
совершенно подавленным, когда  узнал  место  съемок.  Это  не  составило
большого труда: молодая женщина, казалось, плыла в густых облаках.
   - Ваша омерзительная  купальня.  Гвидо  быстро  просмотрел  остальные
фотографии, ожидая увидеть ее занятой любовными играми. Но  она,  к  его
удивлению, везде была без партнера. Вот она стоит, точно  одна  из  трех
граций, покинутая сестрами, вот легко касается рукой живота.
   На другом снимке лежит, любуясь своим телом,  а  вот  вытянула  ногу,
точно пробуя  ее  гибкость.  На  нескольких  фотографиях  она  стояла  в
бассейне.
   Для чего эти снимки? Может, Незрин хочет показать, что Джулия  теперь
в его власти? Но зачем? Сердце его сжалось.
   Моя Джулия! Неужели я всегда любил тебя так, как сейчас?
   - Чего вы хотите?- спросил он.
   - Я пекусь об интересах  моей  страны.  Думаю,  эта  красота  получит
осмысленное завершение, если я введу ей ЕА-12 Единорог,  который  припас
на этот случай.
   Гвидо онемел. Наконец, собравшись с силами, он прошептал:
   - Как вы достали препарат?- И тут  же  ответил  сам  себе,-  Понимаю.
Подонок Пакони... Так вот ваши условия: либо я работаю на вас,  либо  вы
убиваете Джулию.
   - Убиваем? В вашем этическом словаре нет такого понятия.
   Да, Незрин был превосходным дипломатом!
   - Когда некий огромный,  безликий,  безродный  монстр  предложил  вам
найти  токсин,  превращающий  людей  в  послушное  стадо,  вы  ведь   не
колебались и не считали это убийством. Но я оскорбил ваши чувства, когда
предложил отдать это средство в руки второсортной  нации.  Помнится,  вы
совсем недавно утверждали, что никогда не станете  заниматься  созданием
биологического  оружия.  Но  ведь  его  уже  изобрели.  Ваше   сказочное
средство, которое якобы пронзает своим рогом мифическую девственность.
   - Эротический стимулятор - не оружие.
   - Тогда что вам не нравится?- притворно удивился Незрин.- Разве я  не
смею им воспользоваться, как любой другой? Или вы  считаете,  что  между
нами большая разница?
   Гвидо смотрел на него пустым взглядом.
   - У вас, видно, не все ладно с эрекцией, Незрин?- сказал он.
   - Я просто очень разборчив.
   - Вы знали Джулию до того, как взяли ее заложницей?
   - Только по слухам.
   - Вы, верно, обрадовались, когда узнали, что на  нее  у  вас  встает.
Поздравляю!
   - Я здесь не для того, чтобы выслушивать комплименты. Я на работе.
   - Почему бы вам не попользоваться Джулией вместо того, чтобы  убивать
ее? Вы сами сказали, что  трудно  найти  подходящую  партнершу.  Раз  уж
представилась возможность, не успокаивайтесь.
   Он говорил безразличным тоном, но  Незрин  чувствовал,  что  все  это
напускное. Гвидо продолжал в том же духе:
   - Желать лучше, чем обладать. Но когда эти вещи совпадают!..
   Снова воцарилось молчание. "Мне нравится этот парень,- думал Незрин.-
Почему я должен сражаться с ним? Почему я должен делать зло, я,  который
так верит в возможность добра?"
   - Если я соглашусь на ваше предложение, что вы сделаете?
   - Останусь свободным.
   Незрин кивнул, точно одобряя его решение. Он устало поднялся:
   - Я введу Джулии ваш препарат,- сказал он решительно.  Но  голос  его
был глух и выдавал возраст.
   - Я сделаю это не потому, что вы отказались, но исходя из  логики,  о
которой вы так любите говорить. Прощайте.
   Гвидо проводил его взглядом, но разумом он был уже  далеко  от  этого
гостиничного номера. Мозг его не переставал работать, в голове теснились
мысли, чувства, планы, но они  казались  ему  бессмысленной  программой,
вложенной в неисправный компьютер.
   Сейчас он решал судьбу Джулии. Что бы предпочла эта красивая женщина:
стать наложницей такого человека, как Незрин,  живущего  без  желаний  и
принадлежащего государству, или, что дается лишь  немногим,  умереть  от
наслаждения?
 
*** 
 
   Их окна комнаты Гвидо видел, как Незрин подошел к своему  автомобилю.
Прежде чем сесть в машину, египтянин наклонился и набрал  горсть  песка.
Он подержал его в кулаке, а потом медленно разжал пальцы.
 
Глава вторая 
ВОЗВРАЩЕНИЕ КРАСОТЫ 
 
   - Я пришла за тем, что мне  причитается,-  сказала  Вана,  закрыв  за
собой  дверь  огромного,  с  высокими  панелями  кабинета.  Незрин  Адли
согласился принять ее в тот день, когда вернулся в Каир.
   - Деньги мне не нужны,- добавила она.
   Незрин предложил ей стул, но она осталась стоять, и ему тоже пришлось
встать из-за стола, чтобы соблюсти приличия. Он ждал продолжения.
   - Мне нужен Единорог.
   Незрин молча смотрел на девушку, вертя в руках золотой портсигар.
   - Для кого?- спросил он наконец.
   - Для меня.
   Незрин удивленно поднял брови.
   - Что ты собираешься с ним делать?
   - Принять, черт возьми!- взорвалась она.- Я хочу ввести его себе.  Не
думаете же вы, что я стараюсь для кого-то другого.
   Он терпеливо улыбнулся:
   - Ты, очевидно, не знакома с препаратом, Вана.
   - За кого вы меня принимаете?- она передернула плечами.- Я  прекрасно
знаю, что такое ЕА-12.
   - Я хочу сказать, ты не знаешь, как он воздействует на организм.
   - А  вы  знаете?  Уже  испробовали  его  на  Джулии?  Незрин  молчал.
Единственным  звуком,  нарушавшим  тишину,  было   монотонное   жужжание
кондиционера.
   - Нет,- ответил он наконец.- Я не пробовал его.
   - Но собираетесь?
   - Да.
   - Почему?
   - Я так решил.
   - Неужели ваша собственная воля так поработила вас?- спросила Вана  с
брезгливой жалостью.- Вы уже не способны отменить собственное решение?
   - У меня слишком мало ЕА-12, чтобы с кем-то делить его.
   - Так мало, что не хватит на двоих? Если  дело  только  в  этом,  все
решается очень просто. Думаю, вам придется отказаться от эксперимента  и
отдать мне весь препарат.
   Незрин раскрыл рот от изумления.
   - Но, дорогая моя деточка...
   - Я совсем не дорога вам и уже давно взрослая.
   - Если бы это было так, ты не пришла бы ко  мне  с  такой  ребяческой
просьбой.
   - Это не просьба, а требование.
   Незрин натянуто улыбнулся.
   - Давай вернемся к делу. Я рад сообщить, что ты прекрасно  справилась
со своей ролью. Но ты  должна  понимать,  что  человеку  далеко  не  все
позволено и он не может требовать больше, чем заслуживает.
   -  Меня  совершенно  не  интересует,  высоко  ли   я   котируюсь   на
политическом рынке. Вы никогда не посвящали меня в свои тайные  цели,  и
не мне судить, удалось ли вам достичь их.  Я  не  могу  судить  о  ваших
успехах и провалах. Более того,  мне  наплевать  на  вашу  возню.  Я  не
достигла  своей  цели  в  Сивахе.  Разве  я  не  могу  рассчитывать   на
компенсацию?
   -  Ты  не  встретилась  с  отцом?  Разве  я  не   сдержал   обещания?
Единственного, которое давал.
   - В моей жизни нет места для двух отцов: холодного и безразличного, к
которому вы меня. послали, и доброго, ласкового,  которого  я  придумала
себе за эти годы.
   - Разумно сверять жизнь с плодом фантазии?
   - Разве отец, которому не нужна дочь, более реален?
   - А как же Гвидо? Уж его-то миражом не назовешь!
   - Легенду из Гвидо сделали вы, а не я,- раздраженно ответила Вана.
   - Ты замечала, что вопросы требуют большего мужества, чем ответы? Кто
же из вас спрашивал?
   - Вы хотели, чтобы я стала для него чем-то вроде сирены, но ошиблись.
Мы с ним - сиамские близнецы. Правда, я переросла его.
   - Ты не боишься, что,  подходя  с  такими  мерками  к  людям,  можешь
остаться одна.
   - Чтобы не быть одинокой среди себе подобных, мне нужен ваш препарат.
   - Скажи правду! Ты хочешь спасти Джулию?
   - Я не нянька Джулии,- ответила Вана.- Ее судьба меня  совершенно  не
беспокоит. Пусть другие заботятся о ней. Говорю вам, я хочу  испробовать
препарат на себе. На  себе  и  для  себя.  Хочу  проверить  его  правду,
справедливость, доброту и красоту, почувствовать их хоть на  один  день.
Только один день справедливости! Вы представляете, каким он может  быть,
день справедливости? Я хочу почувствовать изменения  в  себе,  узнать  и
прожить этот день. Целых двадцать четыре часа для меня все будут  равны,
я не стану делать различий между людьми. Целый изумительно долгий день я
не стану думать о том, чтобы  обидеть  кого-то,  или  о  том,  что  один
человек чем-то  хуже  другого.  День  без  неравенства,  предпочтения  и
привилегий! Стоит рискнуть, чтобы так подшутить над вечностью! Этот день
исправит  несправедливость  природы,  которая  отделила   красивого   от
уродливого, сильного от слабого, несчастного от счастливого.
   Если бы вы знали, Незрин, как  я  ненавижу  несправедливость!  Просто
готова плакать от ненависти - я, которая никогда не становилась жертвой.
Именно из-за несправедливости, от  которой  страдают  другие,  я  решила
измениться, стать честной и справедливой.
   Вот  почему  вы  должны  отдать  мне  Единорога.  Только   он   может
действительно изменить меня. Вот то, что я искала,  к  чему  стремилась,
сама того не сознавая. Теперь я нашла его,  и  никто  в  мире  не  может
воспрепятствовать этому.
   Никто не может запретить мне стать такой, как я хочу. Я никому больше
не причиню боли, пусть даже случайно. Этот Единорог для меня,  но  через
меня он будет действовать на других. Я здесь, чтобы разделить с ним  его
искусственную природу. Я одалживаю ему свое тело, чтобы он мог сотворить
новое существо. И говорю вам, Незрин, вы не имеете права отказать мне.
   - Он смертельно опасен. Неужели ты хочешь умереть?
   - Не собираюсь. Ни  сегодня,  ни  в  ближайшем  будущем,-  насмешливо
ответила Вана.- Впереди у меня много лет жизни. Больше, чем  у  вас.  Не
беспокойтесь об этом, Незрин. Единорог и я созданы друг для друга, мы не
повредим друг другу. Как  бы  там  ни  было,-  весело  продолжала  она,-
женщину не так легко убить. Она - не крыса. Крысы  совокупляются,  чтобы
размножаться. А если для них размножение столь  важно,  то  после  этого
можно спокойно умирать. Я занимаюсь любовью, чтобы познать ее, научиться
любить. Пока я знаю, как любить, - я бессмертна.
   Незрин все больше мрачнел. Несколько раз он печально  качал  головой,
вздыхал.
   - Ванесса,- сказал он, выслушав девушку.- Сам создатель не  уверен  в
действии препарата. Как ты берешься предсказывать  результаты,  не  имея
понятия об этой отрасли науки?
   - Кто вам сказал, что я не имею понятия о ней?
   - Значит, тебе понадобилось несколько недель, чтобы стать биологом?
   -  Гвидо  рассказал  мне,  что  люди  рождаются  со  способностью   к
бесконечному познанию. А я всегда знала, что  мы  рождаемся  еще  и  для
любви. Мы не используем свои возможности, и наше  сердце  черствеет  так
же, как мозг,  который  отказывается  мечтать,  понимать  и  думать  как
следует. Может быть, мое стремление к любви есть  просто  память.  Порой
мне кажется, что я вспоминаю, как любила весь мир в свой первый день  на
земле.
   На мгновение Незрин утратил контроль над чувствами и вступил в спор.
   - Любить  всех?-  пробормотал  он.-  Разве  высокоразвитый  интеллект
создан не для того, чтобы постоянно делать выбор?
   - Чтобы делать выбор, нужно научиться ненавидеть.  Стоит  ли  тратить
земную жизнь, плохо думая о том, что вокруг? Я не настолько глупа.
   - Но ты именно это и делаешь, ненавидя несправедливость.
   - Я не путаю внешность людей с их  предназначением.  Самый  уродливый
человек имеет столько же желания и готовности любить, сколько обладатель
неземной красоты.
   Вана шаловливо тряхнула головой:
   - Знаете ли вы, что кричал Кеплер живым звездам и  мертвым  планетам,
открыв, что законы земной механики объясняют движение небесных тел и  не
подозревая, что тем самым отпевает божественное начало?
   - Честно говоря, не знаю,- смутился Незрин, в  свое  время  особо  не
стремившийся к свету знаний.
   -  А  вот  что:  "Я  существую  и  я  безмерно  счастлив!  Я  лечу  в
пространстве! Я узнал то, что скрывали облака. Я вижу, и  я  понимаю.  Я
раскрыл золотой секрет египтян! Я знаю! Я пьян от любви,  потому  что  я
знаю его!  Я  хочу  отдаться  этому  священному  опьянению!"  Вот  так!-
закончила Вана.- И я себя чувствую, как он тогда, хотя мне и не  удалось
раскрыть вам бесценный секрет, и опьянение, к которому готовлюсь  я,  не
имеет отношения к научным открытиям.
   Незрин сидел, углубившись  в  свои  мысли,  точно  стараясь  отогнать
видение чуждого ему мира. Словно ему  больно  было  ощущать  пробуждение
надежд, от которых он давно  отказался  во  имя  совсем  других  утопий,
пытаясь обмануть смерть.
   Он очнулся от задумчивости и еще раз постарался отговорить девушку:
   - Почему ты, а не Джулия?- сухо спросил он. - Потому что ей вы ничего
не должны.
   - Если она примет ЕА-12, то я смогу лично наблюдать его  воздействие.
Другими словами, он не хотел быть  свидетелем  метаморфоз  в  Ване?  Это
удивило ее. Она  уже  готова  была  спросить  его:  почему?  Но  тут  же
вспомнила,  как  недавно  он  признался,  что  не  в  силах  забыть  ее.
Запоздалая вспышка ревности, которая может заставить Незрина отказать ей
в просьбе.
   - Эффективность препарата не входит в вашу компетенцию. Не суйте  нос
не в свое дело! Не тратьте  драгоценное  время  на  разговоры  с  глупой
девчонкой! Потому что ваше время вам не принадлежит.  И  оно,  и  все  в
вашей жизни принадлежит государству. Кроме ЕА-12, конечно.
   Но Незрин не хотел уступать:
   - Если я выполню твою дурацкую просьбу, где ты будешь принимать  этот
яд? В Сивахе?
   - Я никогда не возвращаюсь туда, где уже побывала.
   - На какой-нибудь неисследованной территории?
   - Я решу, куда ехать, когда Единорог будет во мне.
   - Сумасшедшая!
   - Так всегда  говорят  о  тех,  кто  отказывается  жить  по  издревле
установленным нормам. О тех, кто старается  выйти  за  рамки  обычаев  и
традиций, чтобы совершить свой путь,  начертанный  при  рождении.  Когда
логике, политике и морали большинства не удается задушить подобные  идеи
в зародыше, они делают все, чтобы  неординарные  люди  чувствовали  себя
порочными или сумасшедшими. Но со мной это не получится!
   - Нельзя переделать мир, напичкав себя новыми лекарствами.
   - А я и не собираюсь его переделывать! Хочу переделать себя!
   -  Постарайся  утешиться  без  такого  страшного  риска,-   настаивал
Незрин.- Найди успокоение в том, что ты далеко не крыса.
   - Единорог не утешает, он дает человеку новые методы. Не  кажется  ли
вам, что я нуждаюсь в них?- Вана заглянула ему в глаза.-  И  я  не  хочу
спокойствия. Я хочу счастья. А это не одно и то же. Это  противоположные
вещи. Когда придет время умирать, я хочу  чувствовать  себя  счастливой,
потому что жила!
   Вана  замолчала,  давая  Незрину  опомниться.  Она  чувствовала,  что
заскорузлый  мозг,  получив  такую  внезапную  и   обильную   пищу   для
размышлений, с трудом переваривает ее. Надо дать ему время.
   Она  улеглась  на  мягкий  диван  напротив  стола,  с   удовольствием
разглядывая  свои  длинные  обнаженные   ноги.   Незрин   сидел   молча,
неподвижно, прикрыв глаза.
   - Скорее думайте, у меня мало времени,- резко бросила  она.  Внезапно
он принял решение.
   Не заботясь о служебных предписаниях, Незрин на глазах у Ваны вытащил
из тайника электронный ключ к святая святых его кабинета.
   С трудом, точно все тело его ломило, встал, подошел к светящемуся  на
стене табло и произвел все необходимые  манипуляции,  даже  не  стараясь
загородить спиной дверь. Незрин, казалось, понял, что с этого момента не
имеет смысла сохранять что-либо за завесой тайны.
   Вана безразлично смотрела в потолок. Она знала, так же,  как  Незрин,
что никогда сюда не вернется.
   Он вышел из потайной комнаты, даже не закрыв за собой дверь. В  руках
у него был квадратный ящичек из легкого  светлого  дерева,  напоминающий
шкатулку для драгоценностей.
   - Куда вводить препарат?
   - Безразлично.
   Он отпустил крышку и стоял, глядя на ящичек, словно  на  непостижимое
послание из космоса. Вана взяла его со стола и положила в свою  холщовую
сумку.
   Она протянула Незрину руку, и тот пожал ее - сухо, вежливо  и  слегка
отстранение, точно дипломату чужой страны.
   Потом сел и, не поднимая глаз, начал листать  какие-то  бумаги.  Вана
пересекла комнату и вышла, оставив за собой распахнутую дверь.
   Девушка быстро спускалась по ступенькам особняка. Казалось,  огромное
песчаное облако окутало город
   - Война окончена,- сказала Вана,  вдыхая  полной  грудью  раскаленный
воздух.- Дни крепостей и рвов ушли в прошлое.
   Какой-то юноша с подносом, полным  марципановых  пирамид  и  сахарных
верблюдов, подошел к ней:
   - Салам!- сказала девушка.
   Вана взглянула на уличную толпу,  на  снующих,  как  муравьи,  людей,
точно осветила их лучом прожектора.
   - Они по-прежнему утомляют или раздражают меня.
   Сквозь тонкий материал сумки она  нащупала  ящичек,  в  котором  была
надежда на спасение, и улыбнулась:
   - Скоро, уже скоро, любимые мои!
 
 
 
1 
 
 

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт:

Комментарии (5)