Юмор - Виктор Шнейдер

Акынская песня с прологом и эпилогом

     Виктор Шнейдер, Кирилл Гречишкин.
     Акынская песня с прологом и эпилогом


                  Жизнь - театр. Люди в нем - актеры,
                  И каждый не одну играет роль.
                          В. Шекспир. Венецианский купец.

     За то и будут они  вкушать  от  плодов  путей  своих  и  насыщаться  от
помыслов  их.  Потому  что  упорство  невежд  убьет их и беспечность глупцов
погубит их.
                          Книга притчей царя Соломона.

     Пролог

                   Опять весь мир вокруг - актеры,
                   А мы с тобой - простые зрители.
                                 М. Щербаков.

     Случилось так, что мы - Шнейдер Виктор  Миронович  и  Гречишкин  Кирилл
Сергеевич  - наскребли денег всего на одну кружку пива. Распивать ее было бы
смешно и глупо, и мы просто стали смотреть сквозь нее на мир. Преломляясь на
ее гранях, все наши знакомые, друзья, пейзажи и события предстали перед нами
в несколько новом виде.
     И мы сказали: напишем повесть. Нет, даже не повесть, а так  -  акынскую
песню, девиз которой - что вижу, о том пою.
     И  мы  сказали:  пусть  не будет в ней вымышленных персонажей, но пусть
герои не будут и двойниками своих прототипов.
     И мы сказали: в нашей повести нет места политике.
     Но мы сказали и: все произойдет за месяц до танков.
     И еще мы сказали: за работу.
     И поставили в центр повествования нашу пивную кружку.
         Нам было смешно, пока мы писали.
         Нам было грустно, когда мы читали.
         Нам было страшно, когда стали  сбываться  разные  придуманные  нами
эпизоды.
     Но даже когда почти все сбылось, мы собрались, чтобы дописать последнюю
главу.  И  один  из  нас  сказал другому, протягивая гитару: "Сыграй - лучше
думается. "
     Задребезжали струны...

     - 1 -

             В доме шло веселье...
                    М. Щербаков.

     Задребезжали струны. Аркаша вышел,  почти  не  демонстративно,  и  стал
растапливать печку. У него, разумеется, ничего не получилось, но первый блин
- всегда  комом, так что хорошо еще, что не сгорела вся дача. Промучившись с
дровами несколько минут, он пошел звать на подмогу Сида. Сид с кислой  миной
курил  на  крыльце.  Ветер,  такой  злой,  что  холодно  было даже деревьям,
продувал его насквозь. Аркашу пробрал мороз от одного вида этого посиневшего
лица и рук...
     - Не холодно?
     Сид, не поворачиваясь к Аркаше, пожал плечами.
     Из-за времянки появился Барковский:
     - Сид, хадзиме!
     Не вынимая сигареты изо рта, тот перемахнул через перила, поклонился  и
встал в стойку. В ожидании потехи на крыльце столпились девицы.
     Схватка длилась не более минуты.
     - Матэ!
     - Суру матэ! - что в переводе, очевидно, означало: "Ладно, пошли в дом,
простудимся. "
     Тем  временем  за стенкой Санек запел. Пел он отвратительно - фальшиво,
скрипучим голосом, а играть и совсем  не  умел.  Но  репертуар  у  него  был
хороший - Окуджава, Галич, Щербаков, - и исполнял он его с душой, понимал, о
чем  эта  песня.  И  о  чем  бы  она  ни  была - непременно о себе и "о нас,
сволочах":
     Ах, оставьте вашу скуку,
     ваши  нудные  разговоры,  снобизм  и   напускную   зевоту.   Gaudeamus!
Веселитесь, пока молоды! Что вас заботит? Заморочки в институте? Двухчасовые
очереди к пустым прилавкам? Слухи о погромах?
           Я не верю в вашу муку...
     ... Повернитесь вы к окошку,
           Там...
     чудесный пейзаж, великолепная погода... Чего еще нужно? Но
     ... уходит понемножку
           Восемнадцатый февраль.
     И  не февраль никакой, а жизнь. Жизнь уходит. Месяц за месяцем, день за
днем... Какие наши годы? А сколько уже потеряно:
           Я скатился со ступенек -
           Был букет, остался веник.
     Был отец - осталась память. Были мечты о  биофаке  и  высокой  науке  -
остались  они  же,  плюс  ненавистный  технический вуз. Был Джексон. От него
осталась песня - вот эта, про восемнадцатый февраль, да та, которой  он  как
раз его - восемнадцатый - и дарил. Что ж, мадам,
           Вновь меня сшибает с круга,
           Восемнадцатой подругой
           Вы мне станете едва ль,
     да  и ему не стали. Только Джексону - потому что у него это место давно
занято, разве что сто восемнадцатой, если  пожелаете...  А  я  вот  как  раз
наоборот  - не набрал предыдущих семнадцати. Но я отрабатываю, тороплюсь. То
же и в остальном. Gaudeamus! Веселюсь, пока молод!
           Вот такой не по злобе я...
     Хотя противно все это, если посмотреть. И тошно - что
     ... прикинулся плебеем,
           Романтичный, как Версаль.
           А тонуть я буду в спирте...
     Это, видимо, единственное спасение.  Хотя,  конечно,  утонуть  себе  не
позволю... Да и что это я, в самом деле? Жизнь прекрасна. Способный студент,
удачливый, неглупый, такие друзья, семья...
           А зачем же нам тоска-то?
           А весна уже близка так...
     Это я от вас, видно, заразился. Сидите такие скучные - аж сердце кровью
обливается, но
           Я все раны залатаю,
     Я растаю, пролетая...
     По-ле-чу-у!  В  неведомые  дали полечу, где никто-то меня не знает... А
может, туда, где Джексон. Там тепло, апельсины,  биофак,  высокая  наука.  А
пока, пусть и в октябре, раз уж на дворе осень,
           Я дарю вам, золотая,
           Восемнадцатый февраль.
     - Так выпьем за Джексона!
     Его поняли. И поддержали.
     - За Джексона! Стоя! До дна!
     Хотя он, конечно, собака, и недостоин, и кому он там нужен, кто его там
будет  любить в десятую часть того, как здесь? Там даже бабы не такие. Везде
одинаковые, а там - другие... Зато противогазы бесплатно выдают...
     И тут из маленькой комнаты появляется Сема (как он в  ней  очутился-то?
).
     Противогазы  -  это  ничего. Это достать можно. Совсем недорого. У него
есть знакомый в Нарьян-Маре,  и  через  него...  Только  он  (в  смысле,  не
знакомый,  а сам Сэм) не понимает, зачем они вам понадобились? Это не товар.
Так что он бы большую партию брать не советовал, но уж раз вы решили...
     На этих словах Барковскому наконец удается  затолкать  Сэма  обратно  в
маленькую  комнату,  к  великому  неудовольствию  хозяина,  который уже было
собирался уйти туда спать.
     А тут как раз обнаруживается пропажа двух  бутылок  вина,  и  куда  они
делись  в  действительности,  никому  не  ясно,  потому  что стащить их было
некому, а вот ведь на ж тебе. Впрочем, шутка о том, что они, видимо, всецело
исчерпали свою карму, всецело переключает народ  на  спор  о  буддизме,  где
лидирует,  естественно,  все  тот  же Барковский, а Жорж безмолвствует, всем
видом стараясь показать, что не оттого-де я молчу, что ничего во  всех  этих
Шивах многоруких не смыслю, а просто скучно мне с вами спорить, и неча бисер
перед  свиньями метать. Выразив все это особым движением бровей, подбородка,
носа и даже ушей, Жорж произносит: "Компьютер мне, компьютер...  "  -  после
чего растекается по Валентине и больше не подает о себе вестей часа полтара.

     - 2 -

                     Был букет - остался веник.
                            М. Щербаков.

                     Возвращаясь на пепелище,
                     Осязаю рубеж времен...
                            М. Щербаков.

     ...  Утром  все разъезжались. Кто-то, как всегда, безуспешно искал свой
зонтик, кто-то  торопливо  допевал  последние  песни,  Валентина  мыла  горы
посуды.  Аркаша  решал извечную проблему: провожать или уже не стоит? Сид не
решал ничего. Его все настолько достало, что было уже даже лень чертыхаться,
и он молча проклинал тот день, когда в первый раз все это затеял.
     Барковский не стал дожидаться, пока все соберутся, и, затолкав подмышку
Катю, отправился восвояси...
     От нее, часа в три, он было поехал домой, но, проходя  мимо  Казанского
собора, увидел стайку хипов. Его пробила ностальгия.
     - Здорово, пиплы!
     - Привет! Курево есть?
     - А...   Здорово,  Бродяга!  Давно  не  виделись,  -  удивленно  сказал
Барковский, доставая "Стрелу" и бросая ее на  ступеньки.  Пачку  моментально
растащили.
     - А ты играй, играй...
     Песни были те же. Хипы были другие.
     Дети  шестнадцати-семнадцати  лет.  Позабывшие  сленг.  Растерявшие две
трети тусовок. Их не шугает ментура,  не  пасет  КГБ.  И  это  прекрасно.  И
концерты  -  хорошо.  Но  сейшны - лучше. Когда толпа в сто с лишним человек
собиралась у метро, и все - конспирация! - были предупреждены, что если  что
- они  идут  на  день  рождения,  а  потом  Фимочка  проводил  всех  мелкими
группками... Эх, они ведь  на  самом-то  деле  не  представляют,  что  такое
джем-сейшн  по-старому.  А  к  Бродяге  относятся,  похоже, как к патриарху,
потому что он еще пил кофе в Сайгоне.
     - Кстати, ты Фимочку давно видел?
     - Не очень, а что?
     - Я, как с армии вернулся,  все  найти  его  не  могу.  Где  он  сейчас
тусуется?
     - Фима-то? В синагоге он тусуется.
     - В Израиль, что ли, намылился?
     - Это  бы  ладно.  Но  он  дей-стви-тель-но  занимается  Торой,  не ест
свинину, бороду отпустил. Мерзкая, кстати,  бороденка.  Да  еще  бегает  все
время, обустраивает какие-то сионистские сборища, университеты...
     Последнее как раз Барковского не удивило: раньше тот так же обустраивал
домашние  концерты  БГ - какая разница? Но образ праведника Фиме ну никак не
шел. Бабник, наркот, не дурак выпить, он питался той же молочной  смесью  из
христианста, буддизма и фрейдизма, что и все они, и, как и все они, не верил
на  самом  деле  ни  в бога, ни в дьявола... два года назад. Больше двух лет
назад...
     Барковский хлебнул из протянутой ему коньячной бутылки какую-то бурду -
совсем не то, что обещала этикетка. Тип, одетый, несмотря на теплую  погоду,
в меховую куртку, отозвал его в сторону:
     - Слушай, паренек, тут такое дело. Ты не знаешь случайно, сколько стоит
гитара,  пусть  самая дешевая? - говорил он с типичной приблатненно-ласковой
интонацией.
     - Нет, а что?
     - Такое дело, понимаешь, - очень убедительно ответил тот и безо всякого
перехода спросил: - А ты мне куртку  продать  не  поможешь?  Хорошая,  почти
новая. Я сам бы, но тут такое...
     - Понятно,  погоди  здесь,  - и Барковский уверенным шагом направился к
Гостиному Двору.
     Там он сел на метро и поехал домой.
     Хипы стали не те.

     - 3 -

                  Я черту отдам душу,
                  Их у меня много...
                      М. Щербаков.

                  А вот душа тому не рада,
                  Не укротить ее никак.
                  Она болит, и ей не надо
                  Ни гор златых, ни вечных благ.
                       М. Щербаков.

     Есть на свете город Ленинград. Был  -  Петербург,  потом  -  Петроград,
всегда - Питер. Хороший город. В нем цари жили. Здесь их и убивали, стреляли
в  них,  взрывали,  душили - в красивейших местах красивейшего из городов. И
оставались на нем кровавые пятна. А люди пытались  их  смыть.  Или  хотя  бы
закрасить. Вот и там, где был убит Освободитель, построили роскошный, весь в
золоте  собор.  Его  так  и  назвали  -  храм  Спаса  на  крови.  А потом на
много-много лет под предлогом  реставрации  упрятали  в  строительные  леса.
Может  быть, потому, что поняли, что сквозь пудру луковок да маковок, фресок
да мозаик проступает кровь, а на ней никакой "Спас" невозможен. Не  надо  ее
романтизировать.  Она не бывает кипучей, голубой, благородной. Вязкая липкая
жижа, оставляющая  бурые  пятна,  выступает  на  бастионах  Петропавловки  и
решетке  Летнего  сада,  течет  от Инженерного замка к Спасу, а оттуда через
арку Генерального Штаба врывается на  Дворцовую  на  подошвах  революционных
матросов.
     Хотя,  конечно,  глазом  этого  не  увидеть,  так  что ничего такого не
понимали, да и не могли понять те, кто велел посадить храм Спаса в клетку из
лесов. Просто сооружение это,  аляповатое  и  безвкусное  подражание  собору
Василия  Блаженного,  ласкает  наш взор уже второе столетие, и не так просто
залить пятно старое, почти выцветшее, свежим. Не так просто  решиться  убить
храм.  Впрочем...  и  разве не делает это каждый по много раз за свою жизнь?
Ибо душа наша - тот же город, с тупиками и проспектами, и правят в нем  свои
государи, и расправляемся мы с ними куда более жестоко, чем все Бруты вместе
взятые, и остаются на душе кровавые пятна, и мешают страшно, беспокоят денно
и нощно.
     Но  существуют  люди,  которые  помогают  нам  от  них избавиться. Одни
называют этих  людей  экстрасенсами,  другие  -  парапсихологами,  третьи  -
слугами  дьявола, четвертые - шарлатанами. Одни считают, что они эти пятна с
души выводят, другие - что только гримируют и припудривают... А кипят  споры
потому,  что никто не понимает на самом деле, что же эти экстрасенсы делают.
Они сами-то этого толком не знают. Вот и получается, что остается  верить  в
них  или  не  верить.  Аркаша  -  верит.  Из  всей  компании  - Жоржа, Сида,
Барковского, Сани - он в наименьшей степени заражен вирусом  скептицизма.  У
него  не  вызывают  сомнения уникальные способности Володи, экстрасенса пока
малоизвестного даже в кругу своих коллег, но он и впрямь еще  слишком  молод
для  славы.  Пациентов  он почти не принимает и уж совсем никогда не берет с
них денег, что обычно почему-то повергает тех  в  панику.  Но  что  особенно
ценит в Володе Аркаша - это умение выслушать. Он редко дает советы (да и кто
когда  слушал  чужие рекомендации, даже сам их прося? ), но, не прерывая, не
зевая, не откладывая телефонную трубку в сторону, внимает тому, что  говорит
собеседник.
     Разумеется,  его-то  и  стал  вызванивать  Аркаша сразу, как вернулся с
дачи, но телефон не отвечал - видно, того не было дома. Володя сам  позвонил
в первом часу ночи.
     - Привет!  Ты  еще не спишь, - не спросил, а сообщил он в своей обычной
манере, - и ты звонил мне несколько раз. А я только что домой пришел.
     - Чего так поздно?
     - Да так... У тебя что-то не так с Наташей. Или мне кажется?
     - Понимаешь, я неким образом дал ей понять, что... что...
     - Что она тебе нужна.
     - Да. И нужнее, чем я ей.
     - Только этого ей и не хватало.
     Аркаша тяжело вздохнул и продолжал:
     - Я провожал ее утром с дачи. Она молчала почти всю  дорогу...  Кстати.
Едем  мы  в  метро.  Вдруг  Наталья ни с того ни с сего спрашивает: "Арик, я
что-то сделала не так? "
     - И что ты ответил?
     - А что я мог ответить? Нет, понимаешь, просто я  всю  дорогу  сидел  с
мрачной  миной, да и ребята там, на даче, к утру были уже не в духе, рычали,
лаялись...
     - Да?
     - Ну, и ей досталось. Она, видимо, просто приняла общее раздражение  на
свой счет... Или ты думаешь что-то другое? - встревоженно переспросил он.
     Да,  Володя  думал что-то другое. Ему было от всей души жалко Аркашу, и
тянуло как-то его успокоить, сказать то, что тот желает от него услышать. Но
и врать не хотелось. Потому-то и сидел почти молча,  выслушивая  бесконечную
историю с известной развязкой...
     Вдруг  Аркаша  оборвал  себя  (может  быть, потому, что тема уже успела
исчерпать себя дважды, а то и трижды):
     - Да, я ведь о чем звоню-то? Тут с одним моим приятелем  что-то  не  то
происходит.
     - Ну?
     - Ты бы мог ему помочь?
     - А я бы мог ему помочь?
     - Ты? Ты бы, наверное, мог.
     - А может, все-таки лучше в реанимацию?
     - Доктор  сказал  -  в морг, значит - в морг. А если серьезно, то я дам
ему твой телефон, ты с ним поговори, а то на него смотреть жалко... Да,  что
до Натальи...
     Володя обреченно посмотрел на часы. Был уже третий час ночи...

     - 4 -

               Зачем же я пред вами, как помешанный,
               И слезы лью, и каюсь во грехах?
                        М. Щербаков.

     Проснулся он от телефонного звонка. Час дня. Идти в институт уже просто
глупо. Усмехнувшись и зевнув одновременно (жуткое зрелище), Володя потянулся
к трубке:
     - Алло, Леня?
     Удивленное  молчание  было  ему  ответом.  Наконец собеседник обрел дар
речи:
     - Э-э-э... Это Володя?
     - Да. Здравствуй. Что у тебя стряслось?
     - Если можно, не по телефону. Дело в том, что...
     - Тебе Аркаша мой адрес дал?
     - Да. Можно сейчас заехать?
     - Жду.
     Через полчаса белые Ленины "Жигули" свернули с Мойки  во  двор-колодец,
не  видевший  солнечного  света  ни  разу со дня своего основания. Маленький
клочок неба заполнил сверху крохотное пространство между четырьмя стенами  с
выходящими   друг   на   друга   почти  вплотную  окнами.  Короче,  типичный
петербургский "колодец", что так любят те ленинградцы, которые сами в  таких
не живут.
     Сверившись  лишний  раз  с  Аркашиной  бумажкой,  Леня зашел в подъезд,
поднялся по полутемной лестнице на четвертый этаж и только подошел к двери с
нужным номером, как та распахнулась перед ним.  Стоявший  на  пороге  рослый
русоволосый  парень  лет девятнадцати кивком пригласил его войти и захлопнул
за ним дверь:
     - Чай пить будешь? - и, не дожидаясь ответа: - Тогда пошли на кухню.
     Кухня, если не считать громадного, почти булгаковского черного  кота  в
углу,  была  вполне  нормальная, без намеков на занятия хозяина алхимией или
черной магией, и Леня решился спросить:
     - Но, черт возьми, как?..
     В нем еще теплилась надежда, что все это фокус и розыгрыш... Но  Володя
удивленно  пожал  плечами  -  мол,  понятия  не  имею  - и, как бы некстати,
спросил:
     - А ты машину внизу бросать не боишься?
     Леня кинул взгляд на окно. Из него видна была только кухня соседей,  но
никак не автомобиль в подворотне.
     - Ну, не наверх же ее затаскивать.
     Немного помолчали, чаю попили.
     - Так что у тебя стряслось?
     А  что  стряслось? Если смотреть, так сказать, на событийном уровне, то
можно сказать, что и вообще ничего. Инспектор по  налогообложению  трясет  -
так  он  всегда тряс, у него работа такая. Сделка сорвалась - ну, так другая
будет. Обидно, конечно: выгодная намечалась, валютная. Но разве в этом дело?
Алла к кому-то другому ушла, считай, из загса -  опять  же,  не  первая,  не
последняя, он о ней и думать уже забыл, сейчас только вспомнил, так, в общем
ряду. Мать болеет. Это серьезнее. Это вообще серьезно; но у нее уже лет пять
- хроническое,  все  смирились  -  и  он, и она сама... Все не то. Все это и
раньше было, но - легче переживалось. А теперь если и удача, то все равно не
с кем ею поделиться, потому что друзья все, все до единого, разъехались: кто
в Америке, кто в Израиле. Один, правда, в Мурманске, но и это неблизко. Да и
будь они рядом - времени все равно нет. Даже на письмо ответить. И все время
- как белка в  колесе,  сломя  голову,  по  каким-нибудь  неотложным  делам,
которые  есть  всегда. И все это на нервах. И соседи за спиной шушукаются, и
смотрят ненавидяще, потому что - кооператор.  Значит  -  богатый.  Значит  -
жулик,  на  народном  горе  наживается. Значит - бей буржуев! До последнего,
правда, дело еще не доходит. Да и какой он, по совести сказать, буржуй рядом
с теми же Полещуком и Бинским! Вот они действительно миллионеры. У  них  все
схвачено.  От  и  до. У телохранителя Бинского каждое утро компьютер шлепает
новую расписку: мол, я, такой и такой, сегодня (число) нашел пистолет и несу
его сдавать в милицию. Чтоб,  если  что,  даже  за  хранение  огнестрельного
оружия  не  подкопались.  И,  между  прочим,  не Бинский, так Полещук его не
сегодня - завтра поглотит. Или  разорит.  Одно  из  двух.  Не  хотелось  бы,
конечно,  ни первого, ни второго. Второго, правда, больше. Хотя все чушь. Не
такие мы еще капиталистические. Но это нервы. Это все здоровье. Он не  спит.
Стал агрессивен, на людей кидался. Из-за этого в большой мере, надо сказать,
и  прогорела  та валютная сделка. Американцы не доверяют хмурым. Им кажется,
что если ты угрюм, то дела твои полхи, конкуренты съедают или болезни  -  не
суть,  но  партнер  ты  уже  ненадежный.  Они не понимают, что в этой стране
просто нечему, нечему улыбаться! Здесь все грустные...
     Теперь-то он уже  не  срывается,  не  кричит.  Теперь  хуже,  наступила
какая-то  глубинная  усталость.  Нет  сил.  Он  не  хочет,  не  видит смысла
работать, зарабатывать деньги,  которые  здесь  некуда  тратить,  заниматься
чем-то,  что никому не нужно. Хотя дело, казалось бы, хорошее и нужное, хоть
и  несколько  сомнительное  с  точки  зрения  морального  кодекса  строителя
коммунизма. Наоборот, тебя же еще и ненавидят, и вслед плюются. Он ничего не
хочет,  даже  жить.  Пробовал  самоубийство.  Спасли. Больше не пытается, но
только из-за матери. И он, как машина,  как  заведенный,  куда-то  ездит,  с
кем-то  договаривается,  что-то подписывает... Единственное оставшееся в нем
человеческое чувство - головная боль. Но уж она - постоянная.
     - Эмигрируй, - протяжно, нараспев произнес то ли  Володя,  то  ли,  как
показалось  Лене,  кот, неотрывно следивший за гостем с первой минуты. Хотя,
конечно, Володя...
     Эмигрируй! Легко сказать - эмигрируй. Во-первых,  это  крайне  непросто
осуществить  даже  чисто  технически.  Израиль  его не примет, потому что он
чисто русский. Хотя нет, не совсем: на одну четверть - татарин. Но не  суть.
Да  туда  он  и  не  хочет  - вечно воюющая страна. Он и здесь едва от армии
укрылся... Есть один вариант, хотя и весьма зыбкий, но тут  вступает  другой
момент:  Родина,  ностальгия,  родная  речь,  Невский  проспект...  С другой
стороны, все друзья там. И, честно говоря,  ни  один  не  плачет,  назад  не
рвется, разве что в гости. Опять же, вы человек ясновидящий, вам виднее...
     Последняя  фраза  Володю  слегка  покоробила,  но он тут же успокоился.
Решал Леня сам, кстати, не здесь и не сейчас, а много раньше, быть  может  -
подсознательно.  Но  есть  люди, которым послушаться совета много легче, чем
принять точно то же решение самим. Однако пора было переходить к лечению как
таковому.
     - А что, ты сказал, у тебя за головные боли?
     Это как раз ерунда, не высыпается и все  такое,  а  что?  С  этим  и  к
терапевту  можно обратиться, тут дело, наверное, серьезней... Вас ради этого
беспокоить...
     Володя угрюмо слушал эту тираду, задумчиво вертя в руках рамку.
     - Встань.
     Леня нерешительно встал. Ему на секунду показалось,  что  глаза  Володи
полыхнули  фиолетовым  огнем,  хотя  это, наверное, был просто отблеск окна.
Володя взял рамку и провел ею вдоль Лениного тела. Рамка  завертелась  самым
причудливым  образом, и Володя, видавший виды, присвистнул от удивления. Кот
ошарашенно переводил взгляд с рамки на Леню.
     - Ну вот, а ты говоришь - к терапевту... - усмехнулся Володя  и  провел
рукой  перед  лицом Лени. Тот почувствовал, как в затылок впился раскаленный
гвоздь и тут же исчез, оставив ощущение, что на затылок что-то давит...
     - Это ничего, так и должно  быть,  -  как  сквозь  вату  донесся  голос
Володи.
     - Ага... А что это было?
     - Долго  объяснять...  Ну, дырка в поле у тебя была, отсюда и голова, и
неврозы, и все остальное. Ну да ничего, жить будешь...
     - И то ладно... - улыбнулся Леня. (Хороший симптом... )
     - Да, ты ведь на машине?
     - Ну...
     - Подбрось, если не трудно, к Автово, у меня встреча там в шесть.
     Володя открыл дверь и, кивнув коту, вышел.  Кот  хрипло  мяукнул.  Леня
вышел  следом.  Володя  вызвал лифт. Леня хотел напомнить о том, что надо бы
дверь запереть, но только открыл рот, как услышал за спиной щелчок замка.
     Нет, чертов кот ему сразу не понравился.
     До Автово доехали молча. Володя пожал Лене руку и вылез из машины.
     - Если что - телефон знаешь, - сказал он и пошел к Альбине, которая уже
стояла, от скуки читая объявления.
     - Привет, котенок.
     - Ой, Волька, привет. Да, ты знаешь, у тебя сегодня по гороскопу...
     Теперь голова начала болеть у Володи.

     - 5 -

                  И обратно шел, шатаясь...
                         М. Щербаков.

     Бродяга шел, шаркая подошвами, по Плеханова. Было уже около двенадцати,
его знобило, и вообще противно все и домой не хочется. Он вышел к Казанскому
и сел на свою любимую ступеньку, обхватив руками колени. Спичек, как  назло,
не  было.  В  тени  колонны  -  он  только  сейчас ее заметил - стояла слабо
знакомая девица. Кажется, он пару раз видел ее на Ротонде. Она подошла:
     - Привет! - и села рядом.
     - Здравствуй, - выдавил из себя Бродяга.
     - Чего тебя так колотит?
     - Н-не знаю...
     - Бедняга... - сказала она и провела по его щеке теплой ладонью...
     Целоваться она умела.

     - 6 -

                    А вот ученый, хитер, как бес,
                    Глядит неизменно вдаль.
                    Оно понятно - ему прогресс,
                    А нам-то что за печаль?
                             М. Щербаков.

     Дверь распахнулась от удара ногой  где-то  на  уровне  лица  выходящего
профессора,  что  того  приятно  удивило.  Следующий сокрушительный удар был
произведен по столу обрушившейся на него сумкой.
     - Сид пришел, - флегматично констатировал Жорж, уворачиваясь  от  этого
полета.
     - Народ, кто что-нибудь знает - признавайтесь сразу.
     - Ах, сегодня же коллоквиум...
     Последняя  фраза  всех почему-то особенно развеселила, тем более что на
всех оказался один учебник, и, пока Жорж искал ответ на свой первый  вопрос,
остальные  начали  сочинять  письмо  Джексону, попутно заигрывая с девицами,
сидящими  впереди,  издеваясь  над  девицами,  сидящими  сзади,  и  играя  в
крестики-нолики.
     Минуте  на  пятнадцатой  явился  Сэм,  прошелся туда-сюда по аудитории,
изрек:
     - А вы что тут, собственно, коллоквиум сдаете?
     - А что, сегодня разве коллоквиум?
     - Сид, я для вас с Барковским нашел прибыльное дело.
     Лида повернулась к ним, постаравшись придать своей  мордашке  выражение
серьезное и строгое:
     - Мальчики, нельзя ли потише? Мешаете.
     - Что  бы  ты  понимала, - выдавил сквозь смех Саня. - У Сэма очередная
коммерческая идея.
     Лидка взвизгнула и подпрыгнула на стуле - то ли от этого сообщения,  то
ли потому, что Жорж ткнул ей пальцем под ребра.
     Из-за    спины    стали   раздаваться   голоса   сестренок,   наперебой
декламировавших с завыванием какую-то неведомую классику.
     - Сестренка, дай что-нибудь острое,  -  Сид,  не  оглядываясь,  потянул
назад  руку.  В  нее  незамедлительно  воткнулась булавка. - Ага, спасибо, -
только и сказал Сид и планомерно начал  перфорировать  по  клеточкам  первый
попавшийся  ему  под  руку листок бумаги. Это, однако, не мешало ему слушать
Сэма, которому один из знакомых  (не  из  Нарьян-Мара  ли  часом?  )  обещал
достать  партию  сигарет.  Сейчас,  во  время  дефицита,  это такой товар!..
Конечно, он будет продавать его оптом. Пусть те, кто хочет, сами  торгуют  в
переходах,  если  им это так нравится и больше нечего делать... Сид проткнул
последнюю дырочку в  листе  и  теперь  аккуратно  распускал  его  по  линиям
перфорации  в  одну  узкую  полоску...  Так  вот,  Сэму  могут  понадобиться
телохранители: от рекетиров, от милиции.
     - Моя роль?
     - Ночью я звоню, говорю:  "Выезжай".  Ты  конвоируешь  стартовый  рейс,
смотришь  по  сторонам, пока я отдаю коробки и получаю деньги, забираешь сто
рублей и идешь отсыпаться. Это если не появится злоумышленников. А раз не на
второй, так на третий они должны появиться.
     Такая  работа  Сида  устраивала.  Жажда  острых  ощущений  и   рисковой
деятельности  жила  в  нем,  бродила  в мускулах и закисала, оставляя осадок
вечно плохого настроения.
     Саня хищно поглядел на посветлевшее в предвкушении  суперменной  работы
лицо Сида.
     - А сколько вы, Сэмэн, сами рассчитываете иметь с одной такой операции?
     - Ну, около двух кусков...
     - А, ну-ну... Кстати, а как поживает твоя керамика?
     - Ай,  там  меня  обдули, - беззаботно ответил Сэм. - Обещали четыреста
рублей, а дали сорок, причем на всех.
     - Суд больше вопросов не имеет. Кстати, никто здесь листок не видел?
     - Какой листок? - Сид почувствовал себя слегка неприятно.
     - Обычный, одинарный, в клеточку. Я там ответ на свой билет написал.
     - Не этот?
     - Да, пожалуй, это был он... Ладно, так и пойду  отвечать,  -  и
Саня стал скатывать это подобие телеграфной ленты в шарик.
     - Жорж, булавку сестренке передай.
     - Которой из трех?
     - Самой симпатичной.
     - Все страшные.
     - Тогда самой страшной.
     - Ты же сказал - самой симпатичной?
     - Правильно, но так как у тебя извращенные вкусы...
     - Как  и  у  тебя,  впрочем.  Так  что  какая  из них, по-твоему, самая
страшная?
     Польщенные сестренки с интересом ожидали ответа.
     - Шлеймазлы, кто имеет что-нибудь дописать Джексону?
     В дверь просунулась голова Барковского:
     - Пиплы, вы еще долго?
     - Вот Сэм всех тормозит. Мы-то уже все сдали.
     - А у вас что, сегодня коллоквиум?
     - У нас? Серьезно?
     Саня с Сидом писали на доске за спиной  преподавателя  ответ  на  Сэмов
вопрос.
     Жорж скорчил рожу и, закинув сумку на плечо, вышел за дверь.
     Мя-а-ау!

     - 7 -

                   Посмотри ты на людей -
                   Ведь это ж волки!
                           М. Щербаков.

     - Какие все все-таки сволочи! - Сид тоскливо оглянулся по сторонам.
     - Да, конечно... Кстати, почему на этот раз?
     - Курить охота.
     - Кури.
     - Нечего.
     - И незачем. А все-то при чем?
     - Стрельнуть не у кого. Дефицит...
     - Ну, ничего. Скоро будешь сигареты коробками таскать, - засмеялся Саня
(знал он Сэма).
     - Ага, от машины до кладовки...
     И  Сид,  и Саня любили пройтись после института пешочком и "развернуть"
какую-нибудь тему. Правда, дома их  находились  как  раз  в  противоположных
сторонах,  но  они  выбирали какое-нибудь компромиссное направление - обычно
равнонеудобное обоим.
     - Да. Такой прикол: звонит мне вчера вечером Аркаша...
     - "Вечером" - это часа в два ночи? Раньше тебя дома не было.
     - Так вот, звонит ему какая-то  девица.  "Здравствуйте,  -  говорит,  -
Аркадия  можно?  " "Можно", - отвечает. И тут начинается. Он мне цитировал и
изображал в  лицах,  но,  отбрасывая  все  "мне  так  неудобно"  и  "я  тебя
отвлекаю",  сюжет таков: в старой записной книжке находит она невесть откуда
взявшийся  телефон  неведомого  Аркаши.  И,  естественно,  тут  же  идет   к
телефону...
     - Ну,  "естественно"  это весьма относительно. А в общем, склеротичка и
идиотка. Книжка, говоришь, старая?
     - Два года не открывалась.
     - Ну, и...
     - Почерк чужой.
     - Ладно, дальше.
     - Что дальше? Аркаша ей свидание назначил.
     - Растет на глазах...
     - Как катаракта.
     - А телефон - так и не выяснили, откуда?
     - Да так ли это важно?
     - Ну, вообще-то да.
     - Во всяком случае, общих знакомых не нашли.
     - Какая лажа!
     - Если отбросить скучный вариант,  что  она  идиотка,  то  я  вижу  три
возможности.  Первая  -  что  она  врет,  номер  заполучила  от какой-нибудь
подружки и просто не придумала лучшей сказки для заведения знакомства.
     - Есть другие?
     - Вторая - что телефон ей таки подсунут и должен был сработать два года
назад, а сейчас момент игры упущен.
     - Это маловероятно.
     - Пожалуй, но более, чем третья.  Сейчас,  погоди,  сформулирую.  Игра,
если  она  есть,  рассчитана так, что срок, когда найдется телефон, не имеет
значения. Но тогда я хотел бы познакомиться с режиссером.
     - Это был бы достойный противник. Не твоя работа? - и оба они так  дико
захохотали, что распугали всех голубей и старушек в пределах видимости.
     - А впрямь, давно у меня не было достойного противника.
     - Ну, Сид, я всегда к твоим услугам.
     - Увы,  мы  исключительно  союзники:  кой тебе смысл плести против меня
интриги?
     - Ну, к примеру, мы можем заключить пари.
     - Силами помериться?
     - Что-то вроде. Типа поразвлечься.
     Друзья остановились, пристально поглядели друг на друга. Лица их  стали
серьезными, причем неожиданно оказались жесткими и волевыми.
     - Играем по всем правилам?
     В ответ Сид поклонился, как перед поединком на тренировке:
     - Но тогда, Санек, первый ход - в открытую. Что ты намерен делать?
     - Н-ну...  ладно.  Чего  встали-то?  Пошли  дальше...  Итак, я, видимо,
распространяю о тебе некий слух.
     - Пользоваться имеющимся компроматом запрещено.
     - Ага. Да и неинтересно, если ты про эту Марину с веранды...
     - Не с веранды, а с Ротонды, кретин.
     - Пожалуй, ты будешь, - Санек окинул собеседника оценивающим  взглядом,
- будешь... будешь... наркоманом. Вот.
     - Бред.
     - А как же иначе.
     - Настолько  неправдоподобно,  что  я  даже  мешать тебе не стану. Хотя
эксперимент мог бы выйти интересный... Не поверят.
     - Ну, это уже моя забота.
     - Не поверят. Пари?
     - По рукам.
     - По рукам. Да, кстати, анашу курят или колют?
     - В чай заваривают... Да, последнее. Я сейчас не домой.
     - К Марине?
     - Ну да. Так что первым шагов сегодня не предпринимай, а завтра звони с
отчетом: первый ход - в открытую.
     - Заладил. Что я, правил не знаю? Что мне, ехать сегодня не к кому? Ну,
вот и метро. До завтра.
     - Лапу.
     - Ага. Кстати, вон цветы продают.
     - Пока... Эй, постой, а на что спорим-то?
     Саня застыл в задумчивости секунд на десять.
     - О! На кружку пива!
     - Идет. Ну, я на автобус.
     Стоя на остановке, Сид видел, как Саня  перебежал  дорогу  прямо  перед
автомобилем, подошел к старухе, продававшей у метро чахлые тюльпаны, долго с
ней  торговался,  наконец взял букет и осмотрел его с видимой неприязнью: он
не любил цветы, он не любил ту, которой  эти  цветы  предназначались,  -  он
вообще никого не любил...

     - 8 -

                   Мы собирались все
                   У маленькой хозяйки.
                       М. Щербаков.

     На  полпути  Саня вдруг вспомнил, что у Леночки, которую он, правда, не
видел уже полгода, день рождения, и изменил маршрут. Пошарив по карманам, он
решил, что подарит ей двухцветную шариковую ручку, одолженную  у  кого-то  в
институте,  так  как грязный носовой платок дарить было бы неловко, а больше
ничего в вечно дырявых карманах не обнаружилось,  если  не  считать  пропажи
десяти  рублей,  только  и  оставшихся  у него со стипендии на ближайшие три
недели. Ругнув про себя воображаемого счастливца, который найдет  на  дороге
червонец  и даже спасибо ему - Сане - не скажет, он снова поглядел на цветы,
теперь уже одобрительно. Они-то подходили к случаю как нельзя лучше...
     ... Оказалось, конечно, что день рождения у Леночки через  месяц  -  он
перепутал. Но какие-то гости, все равно, как обычно, были.
     "Красным  уголком"  в  старших  классах  прозвали они эту замечательную
квартиру, где собирались по любому поводу,  а  то  и  без  оного,  с  ведома
хозяйки или не предупреждая ее, Леночкины ближайшие друзья, то есть все, кто
хоть  раз  ее  видел.  Пили  чай,  играли в карты, читали стихи, бренчали на
гитарах, говорили, говорили, говорили...
     Компания,  на  удивление,  оказалась  знакомой  почти  вся.   Леночкина
двоюродная  сестра  - кажется, тоже Лена, хотя, может быть, Оля или Наташа -
тщетно пыталась отвлечь мужа от тарелки с  бутербродами  на  вещи  более  ей
интересные, а именно - на нее саму. Тот, в свою очередь, знал, зачем пришел,
и  не  думал  ни  танцевать,  ни включаться в спор на религиозные темы между
Коляном по кличке Ржевский и Фаридом Мирасовым на другом  конце  стола.  Это
был  человек  сугубо  практического  склада.  Из  всего многообразия русских
пословиц и поговорок он знал одну: "Заяц трепаться не любит, "- и пытался по
степени молчаливости угнаться за двумя, а то и тремя зайцами. Саня хохмил за
глаза, что тип этот и за своей нынешней женой, видимо,  молча  ухаживал.  На
самом  деле  он  за  ней вообще не ухаживал, а просто, отвлекшись однажды от
своих микросхем, обнаружил себя чьим-то мужем  и,  пожав  плечами,  принялся
паять  дальше.  В электронике он действительно разбирался классно, и дураком
его Саня считал совершенно несправедливо. Просто специфическую эту  личность
не   трогали  беседы  на  отвлеченные  темы,  и  такая  мелочь,  как  наглые
приставания к его жене подвыпившего курсанта, принимаемые, к слову,  в  меру
благосклонно, не отвлекала его от полукопченой-полузабытой колбасы.
     Саня  попытался вспомнить, видел ли он эту пару в уже женатом состоянии
и, следовательно, нужно ли их поздравлять, не вспомнил и сделал это еще  раз
- на  всякий случай, что показалось крайне нетактичным все тому же курсанту.
Подгулявший этот гвардеец был, кстати, единственным новым для Сани  лицом  -
лицом  притом  достаточно  непривлекательным.  Кипучая его энергия явно была
направлена не в мирных целях (чего и ждать от питомца военного  училища?  ):
то  он начинал устраивать танцы, как только завязывался интересный разговор,
то пытался развеселить народ анекдотом "про косоглазых", что  в  присутствии
Фарида  было  несколько  неэтично,  но мордобоем почему-то не кончилось... В
общем, не понравился этот тип Сане. А  уж  когда  Леночка  сообщила:  "Через
полчасика  привезут  гитару, "- он сказал себе, что пора с ним завязывать, а
то и не попоешь спокойно. План был прост.  Леночку  немного  жалко,  но  что
делать...
     Без лишних слов Саня придвинул одну полную рюмку из двух курсанту:
     - Твое здоровье.
     Вторую  он только поднес ко рту и незаметно для собутыльника отставил в
сторону, а когда взял ее для нового тоста, с удивлением обнаружил, что рюмка
пуста. Оля (или Наташа? Кажется, все-таки Лена) заговорщицки ему подмигнула.
Пока провозглашался новый тост, она аккуратно перелила водку из полной рюмки
назад в бутылку, а затем опять подменила опустевшей стопкой полную.  Саня  в
душе  восхитился  головой этой бабы и следующую порцию - за женщин! - честно
выпил.
     Четверть часа общения с  почему-то  не  убывающей  бутылью  не  слишком
вывели  курсанта из равновесия, но настолько, что он согласился с Саней, что
ему не грех проветриться у открытого окна на кухне. Теперь наступала главная
часть комедии:
     - Леночка, что-то парня того долго нет, проведай его там, на кухне.
     А еще через минуту-две:
     - Фарид, загляни на кухню. Куда-то Елена делась?
     Остальное прошло как по-писаному: обнаружив курсанта, по  пьяни  грязно
пристававшего  к насмерть перепуганной Леночке, Фарид заломил ему руку и так
пошел пролвожать домой.
     - Красиво, - мило улыбнулась Сане сообщница (все-таки страшный человек!
).
     Леночка, между тем, все не возвращалась.  Саня  вышел  в  коридор.  Она
сидела там, чуть не плача.
     - Ну, стоит ли расстраиваться?
     - Да-а... но вы извините, ребята...
     Вот  теперь-то  Саня  твердо  почувствовал  себя подлецом и негодяем. И
готов он был провалиться сквозь землю со всеми своими комбинациями.
     - Это ты извини, - сказал он более  чем  искренне,  но  тут  же  и  сам
сообразил, что звучит это просто как формула вежливости...
     - Нет-нет, это вы извините! Он вам, наверное, весь вечер испортил?
     - Нам? - хоть вешайся.
     - Вот, Саня, страх-то какой... Я ведь его десять лет знаю, сколько живу
здесь:  он  мой  сосед.  Тихий  такой,  скромный... Кто же знал?.. - немного
помолчав, Леночка, кажется, не успокоилась, а только наоборот. - А если  так
муж  запьет? Что делать? Бросать? Разводиться? А если детей куча? - и опять:
- Он что, правда вам сильно испортил вечер?
     Саня пробормотал  что-то  вроде:  "Все  хорошо,  все  нормально",  -  и
подумал: "Только бы не расплакалась. "
     Тут,  к  счастью,  раздался  звонок  в дверь. Леночка встрепенулась и с
радостной гостеприимной улыбкой кинулась открывать.
     Саня без особого любопытства  глянул,  кто  пришел,  и  открыл  рот  от
удивления: на пороге, столь же обалдело смотря на него, стоял Аркаша.

     - 9 -

                   А в нас тоска по нежному,
                   И хочется любви.
                         М. Щербаков.

     - Уж кого я не ожидал здесь увидеть, так это тебя.
     - Ну, еще Улафа Пальме.
     - Так как тебя все-таки туда занесло? - Саня с Аркашей ехали от Леночки
в полупустом ночном автобусе - грязном, ломаном, с изрезанными сиденьями, на
которых  пестрели  надписи:  "АлисА",  "Rock-n-roll  жив!  ",  "СГПТУ-124" и
телефоны, явно женские.
     - Позвонили, попросили приехать с гитарой, объяснили - куда.
     - Кто? Кто позвонил? Мне именно это и интересно.
     - Один знакомый, курсант... Кстати, здесь его не было. Так  что,  может
быть, он звал меня не сюда.
     - Ты недоволен?
     - Нет, неплохо посидели.
     - А чего тогда так рано ушел?
     - Да девица одна должна позвонить.
     - ???
     - Ты  знаешь,  такая  история:  она  мне  вчера  позвонила. "Аркадий, -
говорит, - то-се, извини-подвинься, в общем, я тебя не знаю... "
     - ... и знать не хочу...
     - Да нет, не в том смысле. Мы действительно незнакомы, она мой  телефон
в старой записной книжке нашла.
     - А-а, ну-ну-ну, чужой рукой написанный.
     - Да. А ты откуда знаешь?
     - Знакомый стиль.
     - Чей, если не секрет? - спросил Аркаша с натужной беспечностью.
     - Да мало ли... На Сида похоже, - и скороговоркой, будто проболтавшись:
- То есть  нет,  это, конечно, не он, но кто-то с очень похожим складом ума,
быть может...
     Аркаша нахмурился.
     Он ни на грош не верил, что Володя, которого  они  зовут  Сидом,  может
вести  против  него  какую-то  игру, поэтому и доверял ему все свои тайны, а
значит - был перед ним беззащитен...
     - На Сида?.. Да... Он в последнее время... вообще... сильно изменился.
     Эта непонятная, некстати выползшая  из  Аркаши  фраза  как  будто  была
сказана по Саниному заказу. Но, значит, медлить нельзя. Все придется сделать
сегодня,  вопреки  просьбе  Сида  подождать.  Завтра его слова прозвучат уже
странно и как бы "вдогонку".
     Сид  -  человек  необидчивый.  Он   поймет,   хотя   сволочью   обзовет
обязательно.
     - И  ты  заметил,  что  он  изменился?  Да,  это  так. И знаешь почему?
Говорят...
     ... В этот момент засыпавший уже Бродяга резко  открыл  глаза,  тряхнул
головой и выдохнул:
     - Какая все-таки сволочь!
     - Ты чего, Вовка? - толкнула его в бок Марина. - Кто сволочь?
     Бродяга спал...
     ...  Аркаша  с  тоской, но уже как-то отрешенно подумал, что не сможет,
как прежде, позвонить Володе, чтобы все обсудить.
     Убежденному фрейдисту Сане удалось добиться  своего:  сперва  заставить
Аркашу бояться Сида, а потом сунуть ему информацию, пусть самую бредовую, но
уменьшающую  страх.  Это  было  проделано так аккуратно, что Аркаша и сам не
заметил, что в нем  произошло,  и  просто  искренне  жалел  Володю,  могучий
организм и мозг которого будет теперь разрушаться наркотиками.
     Но  почему?  Чтобы получше это обдумать, Аркаша даже вышел на остановку
раньше, хотя и не любил ходить пешком.
     Из-за чего люди начинают колоться? Из-за того же,  из-за  чего  пьют  и
курят:  неурядицы  на  работе,  заморочки  с  женщинами,  скука... Последнее
походит на правду: человеку, который видит других насквозь, не может не быть
с ним скучно. (Аркаша даже в мыслях пытался польстить Володе,  опасаясь,  не
читает  ли  он  их сейчас. ) Может быть, у него от этого поле увеличивается,
может быть  -  еще  что-то:  нормальные,  человеческие  мотивы  могут  и  не
подходить. Но организм-то у него уж наверно человеческий! Значит, постепенно
наступит  вялость,  перестанет  интересовать  окружающее.  Видимо,  и ломать
начнет.  Представив  Сида  в  буйстве,  Аркаша  поежился  и  особенно  остро
почувствовал,  как  срочно  его  надо спасать. И ни помощника, ни советчика.
Думать надо было самому.
     Тоскливым одиночеством прожгли его  светлые  окна  соседнего  дома.  За
каждым  из  них  жили  люди.  Им,  конечно, было тепло и уютно. У них играла
музыка, звучал смех.  Им  было  хорошо.  Так  хорошо,  что  вовсе  не  нужно
отдергивать  занавески  и искать глазами в заоконной золотой осени одинокого
паренька с гитарой. Им было наплевать на Аркашу.
     И пусть. Вокруг желтели, краснели и облетали деревья.  Аркаша  сошел  с
дороги и побрел по газону, пиная ногами шуршащие листья.
     Вот здесь бы и пройти с любимой девушкой, красивой и стройной. Но, увы,
не теперь.  В  другой  раз. Видимо, уже по другой листве. И точно - с другой
девушкой. Хотя это, наверное, не так уж и...
     Раньше, когда Аркаша видел парочку - навстречу идущую или  в  метро  на
эскалаторе  -  ему мерещился в этом символ чего-то вечного, победы жизни над
смертью, что ли... Трудно объяснить... Ну, конечно, когда у самого проблемы,
примешивалась и зависть... Но это - вторичное и мелкое. А основное  чувство,
так  сказать,  жизнеутверждающее...  А  теперь  первым делом он, против воли
даже, начинает прикидывать: который он (встречный этот - поперечный)  у  нее
(спутницы своей) по счету, и как часто она изменяет ему теперь, и чего он-то
идет с нею, если сам в то же время на каждую прохожую заглядывается, и снова
же  она,  со  своим  раздутым  счастьем  или  плохо  скрываемой  доподлинной
брезгливой скукой, чего на самом деле думает?
     Володя говорит, это ему в каждой встречной Наталья мерещится.  (И  чего
они  все на нее взъелись? Все то плохое, что она ему делает, - это же ему, а
не им... ) А еще Володя говорит - кончай нудить и этим  любоваться.  Человек
сам хозяин своей судьбы. Когда ты это поймешь и захочешь - у тебя будет все,
что  угодно. А сам?.. Нет, надо что-то делать. Поговорить с ним? Так он меня
и послушает. С Альбиной? С Альбиной!
     Аркаша, как тот курсант, точно следовал Саниному сценарию.

     - 10 -

                   Что хотите говорите...
                      М. Щербаков

     На следующий день по дороге в  институт  Саня  продумывал,  что  скажет
Сиду.  И  напрасно.  Тот  так  и  не  появился.  И дома у него к телефону не
подходили.
     А по компании начал уже гулять анекдот, запущенный, вероятно,  все  тем
же  Саней,  о том, как Сид в лекари заделался. Звонит ему, значит, Аркаша: у
меня, мол, знакомый один совсем плох стал, а ты ведь у нас  экстрасенс,  так
уж  помоги  человеку.  Ну, Сид: э-ме, а Аркадий ему: "Да ладно тебе! Я ему и
телефон твой уже дал. Он вот-вот позвонит, зовут  Леня,  и  конец  связи.  "
Через  минуту  и  правда  - звонок. Сид берет трубку: "Алло, Леня? " У того,
ясное дело, предынсультное состояние. Ладно, договорились, что тот заедет. В
назначенный час слышит Сид - хлопнула дверь  лифта,  открывает  дверь  -  на
пороге  стоит  обалдевший  Леня:  позвонить-то он еще не успел... Проходят в
комнату. Садятся. Тот от робости рта открыть не может  минуты  две.  Наконец
Сиду  надоело  ждать,  и  он  говорит:  "Ну,  езжай!  " - в смысле, начинай,
рассказывай, что там у тебя за проблемы. А тот вдруг как вскочит, как начнет
ему руку трясти: "Спасибо! Спасибо вам! Я и сам думал, что  надо  ехать.  Но
ведь все-таки Родина... Так трудно решиться... Но вы человек ясновидящий, вы
знаете,  что  говорите...  "  С  тем и ушел просветленный. А вы спрашиваете:
"Почему эмиграция растет не по дням, а по часам? "
     Что же до самого Лени, то  Володя  ему,  может  быть,  и  действительно
помог, но теперь у него началась полоса новых бед...
     .............................................................................................................................................................

     - 11 -

                   Ну что ж, запирай дверцы,
                   Но помни, что я - с Марса.
                   Ну что ж, забирай сердце,
                   Но их у меня масса.
                           М. Щербаков.

     Серое мутное месиво повисло на шпилях Адмиралтейства и Петропавловского
собора, обтянуло купол Исаакия и сочилось мелким, сродни туману, дождем. Эта
морось  не  моет  и  не освежает старый город, и Невский сидит нахохлившейся
вороной, спрятав верхушку Думы и  стыдобу  свою,  торчащую  посреди  площади
Восстания.  И  хотя  часть людей сидит в такую погоду по домам, на тротуарах
становится только теснее, потому что все прячутся под свои столь же широкие,
сколь и бесполезные зонтики.
     Всего два человека были сейчас на Невском с непокрытыми головами: Сид и
Саня. Но шли они по разным сторонам и, поравнявшись,  конечно,  не  заметили
друг друга. Не узнал Саня и Альбину, пройдя мимо нее в двух шагах: у него не
было  настроения  заглядывать  под  каждый  зонтик.  Она  же, хоть и увидела
Володиного проятеля, не стала его окликать. Ну,  во-вторых,  потому  что  не
помнила  его  имени. А во-первых, она не хотела видеть кого-нибудь из друзей
Володи, боясь, что они считают ее во всем виноватой...
     ... Прошлой весной к Альбине на остановке подошел какой-то тип с наглой
курносой рожей. Нахальная его улыбка в сочетании с серьезными  внимательными
глазами выглядела страшновато.
     - Альбина,  - укоризненно произнес он (а смех едва сдерживал), - это же
глупо...
     Она страшно смутилась, покраснела и пробурчала:
     - Ни о чем таком я не думала... (кстати, а как он узнал ее имя? )
     - Врать можешь своей бабушке. Но я не об этом. Троллейбусы  застряли  в
двух остановках отсюда, так что глупо ждать двадцать седьмой. В институт ты,
считай, уже опоздала. Пошли лучше пить кофе, а то у меня нет денег.
     Она  настолько  обалдела, что действительно пошла. Он назвался - Володя
Зернов, - но от любых попыток узнать что-нибудь о его месте учебы или работы
отделывался хохмами, по уровню  которых  в  нем  угадывался  студент.  Любые
попытки  Альбины  рассказать  о себе он обрывал одним словом: "Знаю", - а на
вопрос:  "Откуда?  "  -  даже  не  отшучивался,  а  искренне   смеялся.   Но
окончательно  Володя  ее  заинтриговал тем, что, допив кофе, поблагодарил и,
сказав на прощание то ли по привычке, то ли в насмешку: "Звони!  "  -  вышел
прежде, чем Альбина успела открыть рот.
     Он действительно хотел просто попить кофе.
     В институте Альбина рассказала этот забавный случай Аркаше, и тот сразу
продиктовал  ей  Володин  телефон.  Она  даже  не  удивилась  -  устала  уже
изумляться за этот день - и вечером позвонила, надеясь удивить  теперь  сама
(ничего  более! ), но Володя поднял трубку со словами: "Алло, Альбина? " Он,
похоже, был хорошим телепатом, и почему бы  ей  было  не  сказать  ему,  что
завтра  в  ДК  Красного  Флота  открывается  семинар  по  парапсихологии. Ее
знакомые обещали провести, может, в принципе, попросить и  о  нем...  Володя
поблагодарил и сказал, что уже знает...
     Доклад  Зернова  был  в  первый  день. Альбина не поняла из него ровным
счетом ничего. Впрочем, большинство  маститых  экстрасенсов,  часть  которых
умела  заговаривать  простуду, часть - заговаривать зубы, а остальные вообще
ничего не умели  и  поэтому  назывались  парапсихологами,  уловило  немногим
больше,   поэтому   было   страшно  недовольно.  В  восторге  остались  лишь
действительно серьезные специалисты, коих всегда и везде мало, и Альбина.
     С  этого  времени  она  стала  к  нему  относиться   как   к   знакомой
знаменитости: ученому, артисту, писателю. Но на самом деле Володя таковым не
был, и, хвастаясь знакомством с ним, Альбине приходилось самой же объяснять,
какой  он  умный  и  могущественный. Так впечатление, что она неравнодушна к
Зернову, могло возникнуть уже тогда, когда это было абсолютной неправдой.
     Потом был период, когда она его боялась. Кажется, он не прошел до конца
и до сих пор, но тогда... Порой ей даже казалось, что он вообще нелюдь и  не
на Земле родился.
     Она  не  помнит,  как  все  получилось, но вдруг из шапочного знакомого
Володи Зернова он стал просто Волькой. И тут оказалось, что  она  не  только
совершенно  не знает, что он за человек, но и не понимает его мыслей, чувств
и поступков.
     Он же, наоборот, видит ее насквозь, все  ее  слова,  поступки  и  мысли
знает  заранее.  Даже те - нет, особенно те, которые она хотела бы скрыть. И
вообще, все те качества, которые так восхитили ее в экстрасенсе Зернове, при
близких отношениях пугали, да и просто мешали: в каждой женщине должна  быть
какая-то  загадка,  но  о  какой  загадке  может  идти  речь, если надо всей
напускной таинственностью Альбины Володя поначалу смеялся,  а  потом  она  и
вовсе  стала его раздражать. Всерьез занимаясь парапсихологией, он почему-то
не только потешался над ее занятиями оккультными науками, но и  всячески  им
препятствовал.  Ввел  ее в довольно странную и неприятную компанию людей, не
способных говорить серьезно и так беспощадно издевающихся друг над другом по
поводу и без повода, что вполне можно было поверить их клятвенным заверениям
во взаимной ненависти. Здесь никто не верил ни  во  что  сверхъестественное,
включая Володины способности. Его это, в отличие от Альбины, не обижало и не
беспокоило.  Более того, он и сам вместе с ними смеялся над "этими бреднями"
и как о какой-то хохме рассказывал  о  том,  что  недавно  в  Питере  прошел
семинар пароапсихологов... Говорить тут было невозможно: все темы они делили
на  политику и романтику и не признавали ни того ни другого. Тем неприятнее,
что в компании ее приняли как свою.
     ... А не они ли дали  Володе  наркотики?  Может  быть.  На  этого,  ну,
который  сейчас  прошел,  похоже: подловил момент, когда Вовке было плохо...
Недели две-три назад была у них небольшая размолвка, и Володя на нее  сильно
обиделся  (что  ему,  в общем-то, не свойственно), вот тут-то, наверное... И
Аркаша в связи с этой историей как-то этого их "гитариста" упоминал...
     К  экстрасенсам  она  уже  обращалась.  В  ответ  они  набросали   кучу
запутанных  терминов,  из  которых, в общем, следовало, что им тут ничего не
поделать: для воздействия на Зернова нужен экстрасенс гораздо более сильный,
чем он сам. Но, в принципе, стоит Володе самому захотеть, и...
     А захотел-то он, судя по всему, как раз обратного, иначе  бы  не  начал
колоться.  И виновата во всем она. Значит, и исправлять должна она. Но, убей
ее бог, боялась она заводить с Володей  разговор  на  эту  тему.  Оставалась
последняя вожможность, не самая приятная.
     Альбина  нашла наконец исправный таксофон, даже с трубкой, в котором, к
тому же, никто не прятался от дождя, набрала, постоянно сверяясь с бумажкой,
номер:
     - Але?
     - Марину позовите, пожалуйста.
     - Дык елы-палы...
     - Здравствуйте, это... (как же представиться, господи? )
     Несмотря   на   все    свои    экстрасенсорные,    парапсихологические,
телепатические  способности,  Володя  так  никогда  и не смог понять, откуда
Альбина узнала о Марине вообще и ее телефон в частности.

     - 12 -

                 ... И прикинулся плебеем...
                        М. Щербаков.

     Марина медленно положила трубку,  так  же  медленно  взяла  сигарету  и
закурила.   Невесело   ей  было.  Хиповала  она  уже  давно,  но  наркотиков
побаивалась и, когда приятели ее пускали "косячок" по кругу, отказывалась. А
тут Бродяга не то что тянет анашу, а ширяется всерьез. Бродягу  было  жалко.
Он  у  нее  был, конечно, не первый и не последний, но уже во вторую встречу
она  почувствовала,  что  это  для  нее  серьезней,   чем   обычно.   Марина
насмотрелась уже на людей, севших на иглу, и Бродяге такой судьбы не желала.
     "Какая  я дура! - осенило ее вдруг. - Ведь в первый раз, на Казани, его
ломало, а я и не поняла, чего это его так колотит, елки-моталки, стормозила!
Начал-то он, судя по всему, недавно, может,  еще  не  поздно  было,  тут  же
лишний  день-два  -  и  все, самому с иглы не слезть... А может, не колется,
колесами закидывается? Нет, вена-то исколота вся, прямо синяя,  ведь  видела
же! "
     Кровоподтеки на руках у Сида не были редкостью.
     "Дура  тормозная!  Ежику ведь понятно было, в чем дело, а я проморгала,
идиотка! Сама во всем виновата.  А  может,  еще  не  поздно?  Увезти  его  в
Васкелово, на бабкину дачу, может, переломается и отвыкнет? "
     Идея  эта  Марине  понравилась, но тут ее мысли прервал звонок в дверь.
"Вовка, - подумала она. - Что же ему сказать-то? "
     Бродяга ввалился в дверь и, чмокнув Маринку в щеку, скинул куртку.
     - Вовка, - сказала она, - тут какая-то герла звонила...
     - Ну?
     - Ты правда, что ли, ширяешься?
     - Шимеру шоши! - не сдержался Сид.
     "Ругается, "- подумала Марина.
     - Что за герла-то? И чего она тебе наговорила? - успокоившись,  спросил
Бродяга.
     - Черт   ее   знает,   вежливая   какая-то,   сказала,   что  наркотики
принимаешь...
     "Санина работа, попросил кого-нибудь... "
     - Имя у нее какое-то нерусское... То ли Алевтина, то ли что-то вроде...
     Володе стало не по себе.
     - Так что, Вовка, если действительно так, то  я  тебя  отучу.  Ты  ведь
недавно, еще не поздно?
     Бродягу эта мысль тоже заинтересовала.
     - Как, если не секрет?
     - Увезу на дачу, переломаешься.
     - Силой увезешь?
     - А в крайнем случае силой. Возьму трех пиплов и...
     - Трех? Мало, - Сид, подпрыгнув, ногой сбил со шкафа катушку с нитками.
     Вспомнив о случае в метро, она решила, что таки да, мало.
     - Тогда пятерых.
     Сид  призадумался.  Конечно, ни трое, ни пятеро хипов, испортивших себе
желудки плохой едой, печень -  хорошими  попойками,  сердце  -  наркотиками,
легкие  -  табаком  и  почки  -  ночевками  на  холодном  полу,  не были ему
соперниками. Волновало другое. Судя по  всему,  звонила  Альбина,  в  лучшем
случае  -  Санина  подруга,  назвавшаяся  так  для издевки. Но ни первая, ни
вторая версия не объясняет сам факт звонка - для этого надо знать телефон.
     То,  что  говорила  тем  временем  Марина,   Володя   слушал   вполуха,
автоматически  делая  выводы. Звонила, не продумав разговор, с кем говорит -
толком не знала, об отношениях - ни слова. В общем, так базарить можно и  со
своей  соперницей,  и  со  старой  знакомой  поплохевшего вдруг приятеля; ко
второму даже ближе - наверное, тот, кто (а кто? )  сказал  ей  про  Маринку,
примерно так все и описал. Это Володю несколько успокоило.
     - Так  что  я  соберу  пиплов, они тебя туда притащат как миленького, -
запальчиво сказала Марина.
     - Флаг в руки, - усмехнулся Бродяга, по достоинству оценив прикол.
     Последствия он оценил на следующий день.

     - 13 -

                   ... на трон воссядет зверь,
                   И станет он творить разбой...
                        М. Щербаков.

     Володи опять не было дома. Он вечно так занят... Но кто же поможет ему,
Лене, снять это дикое напряжение? На встречу с Полещуком  он  должен  прийти
спокойным  и  жизнерадостным.  А  откуда  взяться  этой  жизнерадостности? С
созданием совместного предприятия опять ничего не вышло, да и не до жиру уже
- не прогореть бы окончательно. Закупочные цены  все  время  растут,  налоги
тоже  - скоро обещают чуть ли не восемьдесят процентов. Очень он рассчитывал
поправить дела за счет сигарет и  уже  договорился  о  пяти  ящиках,  но  их
перехватил  какой-то  Зальц,  человек  в  их деле практически случайный, что
совсем  обидно.  Если  ты  не  выдерживаешь  конкуренции  с  магнатом  вроде
Полещука,  об этом хоть сказать не стыдно, а тут... Однако ко всему этому он
еще находил силы отнестись философски и даже с известной долей юмора.
     И вот сегодня утром  Полещук  позвонил  ему  и  предложил  встретиться,
назначил  время...  Леня не мог произнести ни слова - такой мандраж вызвал у
него бодрый голос в трубке. После разговора у него начался озноб, неимоверно
разболелась голова, поднялось давление...
     Нет,  Андрей  Викентьевич  Полещук  не  был  энергетическим   вампиром,
"опустошающим"  собеседника  за  полминуты.  Весь  смертельный ужас, который
наводил этот тихий улыбчивый человек, объяснялся  вполне  материально.  Безо
всяких  шуток  и  особых  преувеличений можно было сказать, что он - один из
"крестных   отцов"   нарождающейся   ленинградской   мафии.   Широкая   сеть
кооперативов  была лишь надводной частью айсберга его владений, куда входили
и рэкет, и кража продукции со  складов  (где,  впрочем,  она  бы  все  равно
пропала),  и  наркотики.  Естественно,  что  ждать от такого человека ничего
хорошего не приходилось, тем более  конкуренту,  даже  такому  мелкому,  как
Леня...
     ... Успокаивающие таблетки не помогли, и рюмка водки тоже.
     Десять раз отжался...
     Сунул голову под холодную воду...
     Вышел на улицу. Воздух пах бензиновой гарью. Мимо проехала машина, чуть
не задавила и обдала Леню потоком грязных брызг из лужи.
     До встречи с Полещуком оставалось два часа.
     Леня  пошел  к  телефону-автомату,  чтобы  еще разок, на всякий случай,
позвонить Володе, и увидел на рекламном щите объявление. Кооператив "Беруни"
обещал среди всего прочего, что опытный психиатр, невропатолог и  экстрасенс
поможет вам снять нервный стресс.
     Единственный  психиатр  (он же и экстрасенс и невропатолог) кооператива
Думов, похоже, имел богатый опыт работы в регистратуре  поликлиники,  но  не
более  того.  Выслушав  Ленины  жалобы,  он  сдержанно  отозвался о Зернове,
которого неплохо знал, накапал пациенту валерьянки, с чем и отпустил.
     Это бестолковое посещение чуть не заставило Леню опоздать,  зато,  пока
он бежал на встречу, он так вымотался, что у цели был усталый, но спокойный.
     - Здравствуйте, Андрей Викентьевич.
     - Здравствуй, Ленчик. Ты плохо выглядишь. Какие-нибудь проблемы?
     - Так, замотался...
     - Как  мама?  Может  быть,  нужно  помочь  с лекарствами? Ну, нет - так
нет... А я тоже, знаешь,  замотался,  закрутился...  и,  признаться,  крепко
проголодался. Ты не против куда-нибудь заглянуть?
     Кафе, громко именуемое гриль-баром, куда они зашли, было неплохим, но с
образом  миллионера  вязалось  плохо. Суетливый официант не кинулся к нему с
порога со словами: "Чего изволите, Андрей Викентьевич? " - хотя  бы  потому,
что здесь не было официантов. Так что "крестный отец" сам подошел к стойке и
заказал  у  не  слишком любезного бармена в ярко-оранжевом пиджаке и зеленой
рубашке чего-нибудь съестного на себя и на Леню.
     Поговорить здесь было можно. Безвкусная музыка не дала  бы  возможности
их  подслушать, правда, и самому приходилось чуть ли не кричать в самое ухо.
Странно, что Полещука, говорившего по обыкновению тихо  и  размеренно,  Леня
при этом слышал не напрягаясь, каждое слово.
     Тот  не  спешил переходить к делу: поговорил о новом законе, о том, что
жизнь - тяжелая штука...
     - Вот и у тебя, Ленчик, я слышал, какие-то  неприятности.  Не  так  ли?
Что-то с ГБ... Ты зря с ними связываещься, мой друг.
     Леня чуть не задохнулся от негодования, но промолчал.
     - И знаешь, страшно ведь не то, что они нагрели тебя, там, на стольник.
     - На полтинник.
     - Ну вот видишь: тьфу и растереть. Но плохо, если это повторится. Вот у
одного  друга  Валеры  Бинского, - Леня ухмыльнулся. Дело даже не в том, что
"Валере" уже под шестьдесят, тогда как Полещуку  едва-едва  сорок,  но  ведь
всем известно, что они заклятые враги и ведут войну друг с другом уже третий
год всеми методами. Хотя, кажется, об этом и рассказывал сейчас Полещук: - У
одного друга Валеры Бинского такая неприятность произошла. Заходит он как-то
вечером  в  свой  подъезд.  Свет,  естественно,  не  горит  - лампочку шпана
разбила. Да, а в кармане у него всегда  пистолет  Макарова,  ну,  на  всякий
случай,  знаешь.  И  вот,  только  он заходит - цап его кто-то за одну руку,
кто-то за другую, третий наклеивает (долго ли, одно  движение)  пластырь  на
рот - все, человек беззащитен. Вынули из кармана пистолет, надели наручники,
засадили  в машину - поминай как звали. Да, и на глаза - тоже пластырь, чтоб
не видел, куда везут.
     - ГБ? - выдохнул Леня.
     - ГБ? Нет, зачем же... Да и  откуда  мне  знать,  кто?  -  самодовольно
улыбнулся  Полещук.  -  Ну, а чем кончилось, если хочешь знать, - Леня вовсе
этого не хотел,  -  так  ничем.  Свозили  за  город,  пригрозили...  Короче,
отделался ста тридцатью тысячами.
     - Не слабо...
     - Ерунда.  Другая  проблема: чуть он на ноги встанет, чуть заработает -
ну, и Бинский ему, ясное дело, поможет - они ведь опять  придут.  -  Полещук
сокрушенно  покачал  головой,  пытаясь  при  этом  выцепить  из Лениных глаз
произведенное впечатление. Оно было должным.
     - Вопрос в следующем: что это за хулиганы? Почему их развелось  столько
в нашем городе? И, кстати, почему моих людей эти мерзавцы не трогают?
     - Ну, последнее-то понятно, - не сдержался Леня.
     - Разумеется: потому что я умею обеспечить безопасность своих людей. Их
не трогают  ни шпана, ни милиция, ни, извиняюсь, органы безопасности... Я уж
не говорю о поставках и всем прочем:  естественно,  я  раньше  продам  товар
своим людям, а уж потом всем прочим желающим.
     Так вот к чему он клонит!
     - Если я вас правильно понял, вы хотите мне предложить...
     - Дружбу. И как следствие - помощь.
     - Помощь?
     - Вот-вот,  даже точнее сказать - я предлагаю сотрудничество! Ведь твои
дела, по моим сведениям, уж прости, из рук вон.
     "Не только по вашим сведениям, но и по вашей милости, "- хотел  сказать
Леня, но не стал, только развел руками.
     - А  у  меня,  знаешь,  достаточно  сил,  чтобы  помогать  тем, кто мне
симпатичен, - Полещук ласково улыбнулся. - Я полагаю  сделать  твою  контору
своим филиалом.
     Прежде чем спросить: "Какие условия? " - Леня решил выдержать небольшую
паузу,  якобы  обдумывая  предложение,  хотя  рассуждать было не о чем в его
безвыходной ситуации.
     - Условия просты: я как бы  покупаю  твой  "концерн".  На  самом  деле,
естественно,  все  остается  на  своих  местах:  я тебя защищаю от различных
превратностей судьбы, помогаю с сырьем, а  ты  занимаешься  своим  делом  на
своем месте, скажем, в расчете из сорока процентов прибыли.
     - Скольки?!.
     - Ну  ладно уж, пятидесяти. - Леня скрипнул зубами и покраснел. Полещук
как будто даже обиделся: -  Ты,  похоже,  недоволен?  Да  я  предлагаю  тебе
царские условия! Бинский бы на моем месте... Хотя не в этом дело. Я, знаешь,
убыточную  лавочку  держать  не  собираюсь.  Доход - гарантирую! - подскочит
минимум вдвое, значит, твои пятьдесят будут равняться нынешним ста... -  его
взгляд опять вцепился в Леню: - Так по рукам?
     Леня помолчал, теперь уже не притворно.
     - По рукам.
     - Ну,  вот  и славно. И еще, знаешь. Меня сейчас вот что волнует (мы же
теперь  компаньоны,  могу  и  поделиться).  Много  развелось  шпаны  всякой.
Особенно  сейчас,  с сигаретами. Продают свои десять пачек - и нарушают весь
рынок... Крупной рыбе, - Андрей Викентьевич дружески похлопал Леню по плечу,
- с мелкой рыбешкой в одном пруду тесно. Я думаю расправиться с ними.  Одним
махом.
     - Как?
     - Да  сам  еще  не  знаю, - засмеялся "крестный отец", - прожекты, одни
прожекты,  мечты...  Скажем,  устроить  показательную  порку   одному,   для
воспитания  остальных.  Кстати,  ты  никого  не  знаешь  из таких "мальков"?
Случайно?
     Безусловно, вопрос был задан не просто так. Что-то  вроде  проверки  на
прочность.  И  хотя Полещук и сволочь, да еще какая, но сквитаться кое с кем
можно.
     - Есть тут один, Сема Зальц. Не далее как вчера  приобрел  пять  ящиков
"Мальборо".
     - Вот как? Он кооператор?
     - Кустарь-одиночка.
     - Понятно, гешефтмахер-дилетант, как сказал бы Бинский.
     - Кстати, он сын Бориса Зальца.
     - А это кто?
     - Довольно нашумевший отказник в свое время. По-моему, даже отсидел год
или полтора.  А  теперь, вишь, границы открыли - катись, мол, куда хошь, - а
он не едет... Вот такая история.
     - Ну, это не имеет никакого значения. Ни-ка-ко-го... Так с нашим  делом
- как? Оформим, думаю, завтра же? Что зря тянуть?
     Леня  кивнул.  Он не знал еще, но уже предчувствовал, что через два дня
люди Бинского сожгут его кооператив дотла.

     - 14 -

                   ... В общем, дело - швах.
                        М. Щербаков.

     - Здравстауйте, Володя. Это очень хорошо, что я Вас встретил. Я как раз
иду из правления - выяснял некоторые вопросы по ближайшему семинару. В  этот
момент  туда  пришло  это ничтожество, дурак и бездарность. Вы не читали его
последней статьи? И не читайте. Чрезвычайная чушь. Громит Завалова. Злобное,
мстительное существо. Так вот, похоже, и Вы ему чем-то  не  угодили.  Вы  не
высказывались насчет его последней статьи? Не читали даже? И не читайте. Так
я  не  об этом. Был сегодня в правлении относительно семинара. Входит Думов.
Пустомеля.  Так  Вы  не  читали  его  последней  статьи?  Почитайте.   Бред.
Средневековье.  Такой  же  грязный  донос на Ромоданову... Да, и на Завалова
тоже... И на Васеева... Так вот, такой  же  поклеп  он  сегодня  и  на  Вас,
Володя,  пытался  возвести.  Как  дело-то  было: приходит он в правление и с
порога начинает нести всякий вздор про Вас. Во-первых, какая-то  ваша  общая
знакомая  якобы жаловалась ему, что Вы применяете наркотические препараты, и
просила помощи. Это у Думова-то. Ему всюду грезятся  паломники,  молящие  об
исцелении.  Вы  бы  почитали  его последнюю статью! Мания величия. Пополам с
манией преследования. Нет, меня не громит. А чего меня громить? Я практик, я
в высокую теорию не лезу. Кстати, Володя, разве Вы тоже начали практиковать?
Это очень хорошо. Хотя Думов и говорит, что один Ваш пациент  потом  к  нему
обращался.  Да,  за  помощью.  Я же говорю - мания величия. Новый Христос. И
статья-то эта - новая Нагорная Проповедь. С  критикой  фарисеев  Завалова  и
Ромодановой.  Так  вот,  врывается  он  в  правление. Мы с председателем там
сидим, разбираем список приглашенных на семинар, а он врывается  и  говорит:
пришел  тут,  сегодня  же,  к  нему пациент с нервным шоком. Слово за слово,
выяснил он, что Вы, Володя, не так давно его лечили. И этот Шерлок Холмс  от
медицины...  Вы  не  видели  его  последней  статьи?  Какой-то  криминальный
вестник, "600 секунд", тридцать седьмой год... Так вот, у Вас, Володя, якобы
от  наркотиков  (какая  чушь!  Что  я,  не   отличу   наркомана?!   )   поле
деструктурировалось  или,  по  крайней мере, переструктурировалось, и теперь
энергия отторгается. Отсюда и нервный шок. Но Вы что-то  плохо  выглядите...
Вы  нездоровы? В городе такой грипп!.. Ах, ну не принимайте все так близко к
сердцу. Это же просто безграмотно,  не  мне  Вам  объяснять.  И  кто  Думову
поверит  после  этой  статьи...  И  ведь  издали  же!  В солидном журнале. А
председатель сам рецензировал. Функционер! Бюрократ! В медицине ни  бум-бум.
Взял  да  и  вычеркнул  Вас из списка. Я пытался повлиять, объяснить. Васеев
тоже, хотя он с  Думовым  и  не  разговаривает...  Какое  там!  А  Вы  разве
практикуете?  Вы  же  не  практиковали.  Ну,  да это хорошо. Очень хорошо. А
председателя не бойтесь. Ромоданова уже написала на него анонимку в  райком.
Ну,  счастливо, Володя. Я вижу, Вы торопитесь. Хорошо, что я Вас встретил...
До свидания.

     - 15 -

                   ... И силы на исходе, и вот-вот
                   Повлекут к суду...
                       М. Щербаков.

     Сид на секунду остановился, читая криво приляпанную  к  двери  бумажку,
которая  гласила,  что ленинградское содружество школ чжан-кун-до организует
сегодня соревнования, которые будут проходить на втором этаже и  начнутся  в
19.  00.  Вообще-то  участникам  надо  было  приходить пораньше, но беседа с
Краминым его несколько  задержала  и  несколько  расстроила.  Он  сплюнул  и
побежал вверх по лестнице. Первым делом Сид зашел в тренерскую. Тренер ходил
из угла в угол и нервно курил.
     Серебряный  кубок,  завоеванный  какой-то Семеновой на соревнованиях по
плаванию, а теперь играющий роль пепельницы, был полон окурков.
     - Здравствуй, Зернов, что это ты за химию глотаешь?
     - Какую химию? - искренне удивился Сид.
     - Вот, полюбуйся, - мрачно сказал тренер. - Накатали тут...
     И действительно, накатали.  Сид  не  схватил,  как  хотелось,  жадно  и
нервно,  а  брезгливо  двумя  пальцами  притянул к глазам листок, на котором
черным по белому было написано,  что  он,  Зернов,  принимает  наркотические
препараты  с  доппинговым  эффектом  и  что  с этим делом надо разобраться и
наказать, чтоб другим неповадно было.
     - Бред и фигня, - отчеканил Сид.
     - Вот и я говорю - бред, анонимка, кляуза, мать их так, да председатель
содружества сказал, что надо проверить, а у нас системы допингового контроля
нет, так что...
     - Понятно. Где председатель?
     - Сейчас ты его уже вряд ли найдешь, - тренер вздохнул.  -  Не  лезь  в
бутылку. До полного выяснения ты, считай, и в содружестве-то не состоишь...
     В дверях Сид столкнулся с Барковским.
     - Харе Кришна! Ты чего такой мрачный?
     - Да вот анонимку накатали...
     - На кого?
     - Ну...
     - О чем?

     - Допинг,  наркотики. Ну, и с соревнований, соответственно, к нездешней
матери...
     - Постой, постой... Это же... А... Ну конечно! Балиев! Я-то, дурак!  Мы
с  ним  базарили.  Ну, и о тебе речь зашла, а я ему хохму рассказал, ну, как
Марина эта... Ну, пиплов собирала, тебя от наркотиков отучать... Ну, знаешь,
да?
     Для Бродяги то, что Марина собирала пиплов, было новостью, и  в  другой
ситуации весьма бы его позабавило, но не теперь.
     - Так что точно, Балиев, сволочь. А я-то хорош, ты уж прости...
     - Балиев?
     - Да, больше ж некому, он...
     - Ладно. Ты каким номером пойдешь?
     - Седьмым. А что?
     - Да так. Удачи тебе!
     - Спасибо.
     - Цзай цань!
     - Харе Кришна!
     ...  За  жесткий  контакт  в поединке с Балиевым Барковский получил два
предупреждения, но, несмотря на это, первое место все-таки занял.
     Балиев занял второе. Но это не помогло ему,  когда  после  соревнований
Сид  поймал  его  и  отбил почки. Хотя техника у Балиева была не хуже, чем у
Зернова, в жестком контактном бою, в простонародье именуемом дракой, опыта у
Бродяги было гораздо больше.
     Оценил это и проходивший мимо милицейский патруль...
     Когда Сида доставили в отделение "до выяснения личности" (свой  ксивник
с  паспортом  Бродяга забыл у Марины), на него вдруг напала какая-то шизовая
веселость. В общей камере - "обезьяннике" - он сначала приставал ко  всем  с
вопросом:  "Глючу  я  или  не  глючу?  "-  потом,  перезнакомившись со всеми
обитателями этого комфортабельного зверинца, научил  их,  как  освободиться,
если  руки  заломили за спину, посвятил всех в магометанство и, в довершение
ко всему, заявив двум малолетним проституткам, что  они  дурочки  неопытные,
стал  учить  их  целоваться.  Учил  он  их  так качественно, что они чуть не
забыли, где находятся.
     Капитан, дежуривший в отделении с самого  утра,  был  доволен.  Он  так
устал  от  хныканья  и угроз, что теперь с интересом прислушивался к взрывам
хохота, доносившимся из-за решетки, и поэтому продержал Сида в "обезьяннике"
лишних часа три. Сиду было уже все равно. Сид так понравился  капитану,  что
тот  было  хотел  отпустить  его  с  миром,  но  разобиженный  сержант, Сида
задерживавший и не разделявший подобных теплых чувств, описал происшествие с
такими "пикантными" подробностями, что  не  составить  протокола  по  поводу
недостойного  поведения по отношению к милиционеру или хотя бы уличной драки
было бы просто невежливо.
     Сид поставил под протоколом иероглиф "хозяин" и, попрощавшись, ушел.
     Придя домой, на риторический вопрос матери: "Как дела в институте? "  -
он  недоуменно  пожал  плечами,  лег,  не раздеваясь, на диван и заснул сном
праведника.

     - 16 -

                   Помнишь, как оно бывало:
                   Все горело, все кружилось...
                        М. Щербаков
                   А завтра будет новый день...
                        М. Щербаков

     Бывает так, что в сумасшедший ритм  жизни,  когда  времени  не  хватает
катастрофически,  и надо переделать столько дел, что не успеваешь ни одного,
и события летят быстрее, чем успеваешь на них среагировать,  вдруг  выпадает
совершенно пустой день. Он не приносит желанного отдыха и передышки, не дает
подумать  обо  всем  не  спеша.  В  такие дни почему-то устаешь даже больше.
Похожи они более всего на стоп-кадр: все летит, мелькает, кружится - и вдруг
вмиг замирает в какой-нибудь самой нелепой позе. А подойдет срок -  и  снова
посыплется на тебя все с прежней скоростью, а то и с большей: за сегодняшний
день  и за вчерашний, когда висел ты, неестественно застывший, между небом и
землей. Что это? Может быть, время вытекло, как из дырявой  бочки,  унося  в
себе все сегодняшние события, и остался день пуст. Ученые говорят, такого не
бывает.  Даже  и  не  говорят  - настолько для них очевидно, что время течет
непрерывно и с неизменной скоростью. Но вот  ведь  должен  был  Сид  сегодня
что-то  предпринять,  биться за восстановление в секции, утрясать проблемы с
Альбиной, хотя бы встретиться с Саней; поджидали его  и  новые,  неизвестные
удары,  но  не теперь. Теперь он как будто откуда-то сбоку смотрел на себя в
нелепом ватнике, с солдатским ремнем и противогазом, стоящего в строю  среди
поля,  и  тощий  злыдень  -  майор  объяснял,  куда  надо  бежать  в  случае
наступления на противника... То, что в царской армии  называлось  экзекуцией
(продержать  пять  часов  по  стойке смирно на ветру и морозе), в наше время
считается  нормальным  учебным  процессом  в   рамках   военной   подготовки
студентов.
     Саня  почему-то сачковал. Видимо, поехал к той, которая притягивала его
значительно сильнее худого майора. В любом случае, и  он  сегодня  наверняка
ничего  не  натворит,  не сделает ни одного хода в игре, потому что время на
сегодня остановилось. Его просто  не  существует.  Не  выпадет  до  полуночи
первый снег, никто не умрет, никто не родится... Так думал Сид, стоя в строю
(хотя  и видел строй этот и себя самого в нем со стороны). Думал и удивлялся
странным своим мыслям,  но  ничуть  не  сомневался,  что,  придя  домой,  не
дозвонится  Альбине,  не  встретится с Саней, не сделает ничего из того, что
нужно, - до двенадцати ночи. До того момента, когда наступит "завтра",  и  в
нем опять будет время, и оно потечет обычным порядком.
     Альбине  он,  однако, дозвонился. Договорился, что завтра она приедет к
нему на дачу, и сел чертить курсовик чьей-то знакомой, хотя за свой такой же
еще не брался. Часа в два ночи у него сломался третий карандаш.  Сид  махнул
на  все  рукой, чуть не разбив при этом люстру, и завалился спать. Да, хотел
съездить, найти председателя содружества - не съездил; хотел переговорить  с
Саней  -  не  переговорил;  хотел чертеж дочертить - не дочертил; хотел кота
покормить - так ведь и то не покормил.
     День прошел впустую...

     - 17 -

                   Ну и что - большое дело?
                   Вы мне скажете - пустяк,
                   И, наверное, вы правы,
                   Да уж это кому как...
                        М. Щербаков

     Первые  сорок  четыре  минуты  лекции  были,  как  всегда,   скучны   и
безынтересны.  За  минуту  до  перерыва  в  аудиторию,  постучавшись,  вошел
запыхавшийся Сэм.
     - Еле  успел,  -  прокомментировал  сие  явление  Жорж,  демонстративно
посмотрев на часы.
     Сэм непонимающе оглядел хохочущую аудиторию и на всякий случай спросил:
     - Можно?
     - Да-да,  конечно,  Семен Борисович, проходите, садитесь... Остальные -
на перерыв, - и лектор вышел, слегка посторонив все еще торчавшего в  дверях
Сэма.  Тот  же,  делая шаг в сторону, чтобы уступить путь профессору, сбил с
ног входящую девчонку, похоже, первокурсницу, похоже, двоечницу, в мини-юбке
и с блокнотом в руках, который был как бы и не при чем. Еще не успев  встать
с  пола,  она  устроила  такой  хай,  что сбежалось пол-этажа, в том числе и
замдекана, который и попросил ее зайти в эту аудиторию, чтобы позвать к нему
старосту  группы,  в  которой  учился  Сид.  Оценив  ситуацию,  он  не  стал
успокаивать второй раз за сегодняшний день эту сумасшедшую бабу, предоставив
это  сомнительное  удовольствие  другим, а ушел вместе со старостой к себе в
кабинет. Вернувшийся на шум лектор, не  вдаваясь  в  подробности,  аккуратно
взял первокурсницу за плечи, столь же аккуратно вытолкал ее из аудитории и с
силой захлопнул дверь.
     - Слава  богу,  -  резюмировал  Жорж,  -  а  то  я даже не успел у Сэма
спросить, что у него нолвенького на этот раз.
     - Ну, решил  взять  подряд  на  изготовление  статуэток  для  алтаря  в
кришнаитской молельне.
     - За чем же дело стало?
     - Да вот не знаю... Кстати, где Сид?
     - Нету. Я за него.
     - А-а... Так, может, знаешь, сколько рук у Кришны?
     - Кто  тебе  сказал,  что  у  Кришны  вообще есть руки? - спросил Жорж,
многозначительно дорисовывая пенек в попавшейся под руку Лидиной тетрадке.
     - Найди Барковского, - посоветовал Саня, уже уставший смеяться.  В  это
время в аудиторию влетела взволнованная староста.
     - Мальчики, где Вова Зернов?
     - Как,  Лида,  и тебе интересно, сколько рук у Кришны? - хором спросили
Жорж и Саня.
     - Да ну вас! На него бумага в деканат пришла.
     - На Кришну?
     - Да, разумеется, - ответила Лида и  собиралась  уже  отойти,  но  Сэм,
воспринимавший серьезно все с самого начала, остановил ее:
     - А что за бумага?
     - Из  милиции.  - Жорж протяжно свистнул. Лида продолжала: - Там что-то
вроде сопротивления милиции, драка...
     - Наркотики, - в тон ей заключил Жорж.
     - Я серьезно, - обиженно поджала губы староста.
     - Я тоже.
     - Что за чушь! - возмутился Саня и, видя, что Жорж сейчас  смутится  и,
не дай бог, замнет разговор, спросил: - Это тебе Аркаша наплел?
     - А хотя бы...
     - Трепло твой Аркаша. - С этим Жорж был полностью согласен. Он и сам не
верил,  просто к слову пришлось. Но Саня так на удивление неубедительно стал
доказывать, что все не так, что не Жорж, конечно, но Лида поняла,  что  дело
серьезное, и не то чтобы оно ее совсем не касалось.
     Теперь уже все, но одно время - не так давно и довольно долго - у них с
Сидом что-то было; она бы затруднилась сформулировать, что именно (Саня или,
скажем,  Жорж  особо бы не затруднялись). Потом все кончилось. Особых эмоций
Сид, по обыкновению, не проявил, долгих разборок не устраивал: уточнил,  что
таки  да  -  все,  и  все. Но курить после этого начал. А может, и наркотики
принимать. И тут уже неважно, завязали или не завязали и что  она  там  себе
раньше думала, но если такое натворила - надо самой разбираться.
     Лида с трудом досидела до конца лекции. Кончилась она, к счастью, минут
на десять  пораньше,  потому  что  по коридору мимо их открытой двери прошел
Барковский, и Сэм с криками: "Эй! Стой! " -  выбежал  за  ним.  По  пути  он
отдавил обе ноги Сане, который, впрочем, даже не перестал насвистывать "Хава
Нагилу".
     Лектор  проводил  Сэма  печальным  взглядом  и  спросил  у  оживившейся
аудитории:
     - На сегодня - все?
     - А как же! - возопил Жорж и так душевно ткнул Лиду под  ребрышки,  что
она  невольно  подскочила.  Следом  за  ней повскакивали со своих мест и все
остальные.
     Через минуту Лида была уже в телефонной будке:
     - Алло?
     - Здравствуйте, Анна Владимировна. Вову можно?
     - Он в институте. - Лиду она не узнала.
     - А-а... Да-да, конечно... Когда он обещал вернуться?
     - Ой, не знаю. Кажется, на выходные он  на  дачу  собирался,  -  наобум
ответила мамаша Бродяги.
     Иногда выстрелы вслепую тоже попадают в цель.

     - 18 -

                   И все в ресницах мокренько,
                   И все на сердце душненько:
                   Ни оклика, ни окрика...
                   Чего ж ты хочешь, душенька?
                      М. Щербаков.

     Володя  проснулся,  когда  Лида входила в дом, но виду не подал. Лежал,
закрыв глаза, и судорожно  пытался  сконструировать  свою  линию  поведения.
Времени  почти  не  было:  минут через пятнадцать придет Альбина. Так ничего
толком и не придумав, Сид решил: "Будь что будет, "- и,  не  открывая  глаз,
сказал:
     - Лидочка, золотце, чайничек поставь...
     - Что?  -  испуганно  переспросила Лида, но Сид молчал. Похоже, все еще
спал. Но если это  он  во  сне...  Чушь...  Проверить  бы  как-то:  спросить
что-нибудь. Где заварка, например?
     - Заварка в буфете, - не стал дожидаться вопроса Володя. Лидка хмыкнула
- вот,  мол,  пижон  чертов,  все  притворяется,  будто  мысли читает, - и с
радостной улыбкой полетела ставить чайник.
     Едва она вышла, Сид резко вскочил, потряс  головой  и  пробормотал  под
нос: "А в чем дело-то? Какие проблемы? "
     Лида  на кухне сосредоточенно ломала спички об истертый коробок. Володя
незаметно выскользнул за ее спиной в сени, тихонько взял там охапку  дров  и
застыл  в  дверях.  "От  удивления" он рассыпал поленья по полу и растерянно
поздоровался.
     - Ты же в комнате спал...
     - Я? Дрова колол... Хотя сейчас проверим, - Сид двинулся в комнату,  по
дороге  бросив  Лидке нормальный сухой коробок. Ударившись о Лидину ладошку,
спички плюхнулись в чайник.
     Из-за дверей раздался голос Сида:
     - И действительно, сплю в комнате.
     "Опять  паясничает,  дурак,  "-  подумала  Лида.  Радостная  улыбка  ее
постепенно переходила в счастливую.
     В дверь осторожно постучались. Лида недовольно насупилась и крикнула:
     - Вовка, там кто-то пришел.
     Дверь   отворилась,  и  всунувшаяся  в  нее  физиономия  Сида  деловито
осведомилась:
     - Кто?
     - Да ну тебя!
     Довольно посмеиваясь, Володя  принялся  собирать  рассыпанные  по  полу
дрова.
     Опять  раздался  стук в дверь. Лида хихикнула в предвкушении очередного
розыгрыша. Сид отрешенно просвистел  бетховенское  "Так  судьба  стучится  в
дверь" и потянул ручку.
     - Привет,  котенок.  -  Альбина не обратила внимания на напряженность в
Володином голосе.
     - Волька...
     Через какое-то время она услышала  в  углу  какое-то  шевеление,  резко
повернулась  и встретилась глазами с незнакомой девицей. Та пулей вылетела в
комнату.
     - Это кто?
     - Соученица.
     - У-гу... - недоверчиво протянула Альбина. - Решила нас  не  смущать  и
ушла в комнату?
     - Ага... Слушай, ты что меня, идиотом считаешь? Что я, не выпроводил бы
другую   девицу   минут   за   двадцать   до   твоего  прихода?!  Это
со-у-че-ни-ца.
     - Ну-ну, - и Альбина прошла туда же, в комнату.
     Володя вытащил из куртки сигарету, но сухих  спичек  не  осталось.  Сид
поплелся  в  сарай  за  напильником  и  еще чем-нибудь, из чего можно высечь
огонь.
     Лида сидела на кровати и  плакала.  Подняв  голову  и  увидев  вошедшую
Альбину,  она  зарыдала  в  голос,  и  Альбина,  неожиданно  для себя самой,
кинулась ее успокаивать:
     - Ну, что такое, что такое? Ну, не надо, ну, будет, ну, хватит, ну, что
случилось?
     В ответ Лида сквозь слезы попыталась что-то  сказать,  но,  выдавив  из
себя:  "бумага",  "Володю",  "наркотики",  "милиция",  еще раз "наркотики" и
"пришла", - разревелась еще пуще.
     Сид вернулся еще через минуту и остолбенел: Альбина заботливо суетилась
вокруг бьющейся в истерике Лиды, а прислонясь  к  холодной  печке,  вертя  в
руках  Бродягин  ксивник,  за  всем  этим  с  ушмешкой  на обветренных губах
невозмутимо наблюдала веселая Марина.
     - Здравствуй,  Вовочка.  Что  же  ты  девушек   обижаешь?   Вишь,   как
убивается-то...  Что,  одну  удовлетворил,  а  на вторую силенок не хватило?
Ай-яй-яй. Не узнаю тебя, стареешь. Знаешь, это, видимо, наркота сказывается.
Вот  что,  бросай  ширяться  и  немедленно  удовлетворяй  вторую.   Слышишь,
немедленно! Да, и меня заодно. А то я тоже расплачусь. Придется этой вобле и
меня успокаивать...
     Право  же, Маринины приколы были более злы и грубы, нежели остроумны, и
приступы  Володиного  смеха  скорей  можно   отнести   к   нервным.   Слегка
отдышавшись, он обнял Марину и сказал:
     - Детка,  смотри  в  корень:  смешно  не это. Смешно то, что моя
герла та, которая вокруг бегает. А та, что плачет, - это так,  староста.  На
меня в институт бумага из ментуры пришла, вот она Альбине и плачется.
     - Как   это  трогательно!  -  театрально  воскликнула  Марина.  Альбина
ошарашенно посмотрела на Лиду, потом на Володю:
     - Врешь ведь.
     - Нет ведь.
     А начавшая было успокаиваться Лида, подумав, что и действительно  -  не
врет, возобновила истерику с новой силой.
     - Что стоишь как столб?! У тебя валерьянка есть?
     На слово "валерьянка" из кухни вышел кот и просяще потянулся к Альбине.
     - Барсик!  - простонал с хохотом Сид, плавно сползая по стенке. - Я про
этих трех уже не спрашиваю, но ты-то здесь откуда? Я ж тебя дома,  на
Мойке, запер. Ладно, покажи ей, где аптечка, раз пришел, тварь пушистая.
     Кот запрыгнул на полку и принялся скрести когтями по картонной коробке.
Альбина,  уже  с Барсиком знакомая, стала тут же рыться в аптечке, Марина же
схватила кота, начала его тискать, гладить и чесать за ухом.
     - Ну, мур-р, - раздался флегматичный голос, и не разобрать было в  этом
гаме - чей именно.
     Тем  временем  Альбина,  открыв очередную коробку без этикетки, увидела
там с десяток поблескивающих ампул. Наркотики! Она швырнула коробку на пол и
с силой ударила по ней каблуком. Брызги  разлетелись  во  все  стороны,  кот
рванулся в окно.
     Нестерпимая аммиачная вонь распространилась по комнате.
     - А  ты  уж  думала  -  наркотики? - поинтересовался Сид сквозь кашель,
пытаясь устроить максимальный сквозняк.
     - А чай еще не вскипел? - спросила вдруг Лида.
     - Лидочка, золотце, а кого я просил следить за чайничком?

     - 19 -

                   Знать, что будет завтра, -
                   Много ль в том толку?
                        М. Щербаков.

     Ситуация у Володи сложилась  не  из  приятных,  и  в  одиночку  из  нее
выпутаться  было  бы,  пожалуй,  непросто.  Но,  сколько Саня знал Сида, тот
обращался когда-либо за советом от силы к троим людям.
     Первый - некий Фима, личность известная  в  кругах  хипующей,  а  также
богемной  молодежи  и,  несмотря  на  это,  действительно незаурядная. Саня,
одинаково далекий от обоих этих слоев общества, лично виделся  с  ним  всего
один  раз  - и то не смог толком пообщаться. Фиму он встретил у той, которую
был бы более рад застать одну. И хотя ему  сразу  понравился  этот  странный
паренек,  да и он Фиму, видимо, заинтересовал, но сама ситуация не давала им
возможности познакомиться  поближе:  не  распознав,  очевидно,  в  Сане  его
дружеского  настроя,  он  ретировался  почти  сразу под каком-то благовидным
предлогом.
     Больше они не сходились, хотя Сид достаточно плотно общался с  Фимочкой
некоторое  время.  Потом  тот  "расстригся"  из  хиппи, увлекся иудаизмом, а
теперь и вообще умотал, как это ни смешно, в ФРГ, где, судя по  письмам,  не
работал   ни  единого  дня,  проживая  за  счет  помощи  различных  тамошних
благотворительных  фондов.  Ради   этого   он   прикидывался   то   турецким
безработным,  то  армянским  беженцем,  три  раза  принимал иудаизм в разных
землях Германии, получал деньги и смывался, а то доказывал, что пострадал от
фашистов в Польше. Теперь,  говорят,  купил  подержанный  автомобиль  BMW  и
укатил в Штаты...
     Второй  -  пожилой часовщик из мастерской Павла Бурэ, что на Невском, с
которым Володя познакомился в своем  обществе  парапсихологов,  хотя  к  ним
старик  на  самом деле не имел никакого отношения. Это был просто умудренный
судьбой коренной ленинградец,  проживший  здесь  всю  свою  жизнь,  исключая
четыре года войны, и любивший поговорить о том, что за странный окружает нас
город.  Сам  при  этом  он  уже  не  удивлялся,  потому  хотя  бы, что после
шестидесяти удивляться уже стыдно и неудобно. Он и впрямь  привык  уже,  что
живет  в девятой квартире (вместе с тремя соседними семьями), а рядом на той
же лестничной площадке - квартира шестьдесят пятая. Внизу - квартиры 8 и 64,
вверху - 18 и 19. Он привык, что в цветочном магазине продают керамику, а  в
остальных  вообще  ничего  не продают. Он привык, что газеты приходят не те,
которые он выписал, а когда  какие,  и  всегда  за  два-три  дня  до  срока.
Последнее  совсем  не  было  для  него странным: если всем почта приходит на
несколько дней позже, то естественно,  что  кто-то  должен  ее  получать  на
несколько  дней раньше. Увлекшись с возрастом политикой, Иван Карлович - так
звали часовщика - все же много лет  не  мог  отличить  вчерашнюю  газету  от
завтрашней,  настолько  они  были  одинаковыми. Но в последнее время события
стали лететь с такой быстротой, что никто не  мог  успеть  сориентироваться.
Никто,  кроме  Ивана  Карловича,  заранее обо всем предупрежденного газетами
послезавтрашней даты выпуска. И когда он уговорил соседа отложить поездку  в
Тбилиси  и  того  не раздавили танки, и когда он срочно вызвал племянницу из
Ленинакана - якобы умирает  -  за  день  до  землетрясения,  и  когда  велел
разменять  крупные купюры всем знакомым за сутки до реформы - слава провидца
пришла к нему. Тогда он и попал  к  парапсихологам,  где  и  познакомился  с
Володей,  который потом не один раз заходил к нему то с разбитыми часами, то
просто так - узнать, "что день грядущий нам готовит", поговорить о политике,
да и мало ли о чем еще...
     Около недели  назад  в  районной  газете  совет  ветеранов  и  трудовой
коллектив  мастерской  с  прискорбием  известили  читателей о скоропостижной
кончине  Ивана  Карловича  от  разрыва  сердца.   Истинная   причина   этого
прискорбного  события  не  вызывает сомнений: прочитав собственный некролог,
старый часовщик скончался.
     Третий, теперь - единственный человек,  с  которым  мог  посоветоваться
Сид, - был сам Саня.

     - 20 -

                   Не смолкают людей голоса...
                     М. Щербаков.

     Зазвонил  телефон.  Володя  вздохнул  и, оставляя на полу мокрые следы,
прошлепал из ванной в комнату.
     - Алло?
     - Ура! Он на флету! - раздалось где-то вдали от трубки.
     - Ништяк. Дай сюда, - и, теперь уже прямо в ухо, кажется, даже слюна из
трубки забрызгала: - Привет, Бродяга.
     - М-м.
     - Как дела? - этот вопрос, впрочем, явно не был интересен  спросившему,
и он сразу перешел к следующему пункту: - У тебя таньга есть?
     - Есть. То есть, смотря сколько.
     - Осемнадцать   рваных.  -  "Двадцать?  Двадцать!  "  -  донесся  сбоку
нестройный хор глоток в пять-шесть.
     - На пиво? - издевательски осведомился Бродяга. Потянуло его что-то  на
Жоржевы интонации.
     - На билеты.
     - Четыреста трамвайных билетов. Ты весь пипл катать вздумал?
     - Так есть или нет? Люди в Москву свалить не могут.
     - Чем им Питер плох?.. Откуда звонишь?
     - От стамески. Уже заезжать?
     - Перезвони через пять минут. Пока у меня треха.
     - Ладно.
     Бродяга не глядя набрал номер и стал гадать - чей.
     - Слушаю.
     - Бабушка? Хм... Да-да, все в порядке. Слушай, помнишь, ты у меня брала
в долг двадцать рублей? - для бабушки это было новостью. - Ну, было, было...
     - А-а, помню, помню, - сказала бабушка, проклиная в душе свой склероз.
     - Так   вот,   может   быть,   к  тебе  сейчас,  минут,  скажем,  через
десять-пятнадцать, завалится толпа волосатых.
     - Ой...
     - Чаем не поить. В разговоры не вступать. Отдать деньги и  вытолкать  в
шею.
     Бабушка, привыкшая к подобным выходкам внучонка, сказала: "Хорошо, "- и
повесила трубку.
     Прошло,  однако,  полчаса,  а  хипы  все не перезванивали: то ли деньги
нашли, то ли ехать раздумали. "В любом случае, им же хуже, "-  решил  Сид  и
протянул  уже  руку  к  трубке,  звонить  Сане,  как  телефон душераздирающе
заверещал. Но это звонили не хипы. Это звонил Аркаша. Закруглив  разговор  с
ним буквально за полтора часа, Володя опять не успел набрать Санин номер. На
этот  раз  звонила какая-то сумасшедшая девица с вопросом: давно ли он видел
Лиду?
     - В гробу я вас всех видел. Недавно, - вежливо  ответил  Сид  и  бросил
трубку. Телефон как будто ждал этого момента и, чуть только трубка коснулась
рычажков,  задребезжал  опять.  Барковский  звал его в Ижору, в кришнаитской
храм. (На эту мысль его натолкнул  Сэм  давешними  расспросами.  Кстати,  не
слышал  ли  он,  Сид,  что  там  за  рок-группу  Сэм собирает? ) А еще через
несколько минут позвонила Катя, искавшая Барковского по всем притонам.
     - А он в какой-то монастырь ушел, - очень серьезно сообщил  Бродяга.  -
Разве он тебя с собой не взял?
     - В какой монастырь? - она действительно не сразу въехала.
     - Действующий.  Кающихся  грешниц. Имени Марии Магдалины. Офелия, иди в
монастырь. Отбой связи.
     Потом звонили отцу, но его не было дома.
     Потом звонили матери. Она дома была, но Володя все равно не стал звать:
ему надо было позвонить Сане.  Удалось  это,  тем  не  менее,  только  после
звонков Альбины, Марины, Лиды и еще кого-то, попавшего не туда.
     - Уже у телефона, - услышал наконец Сид бодрый Санин голос. Видимо, ему
сегодня звонили меньше.
     - Фришберг, ты скотина! - торжественно возвестил Володя.
     - Я знаю. Саня, это тебя... Сид.
     И через минуту - абсолютно тот же голос:
     - Алло?
     - Это что, опять братец подходил?
     - Да. Опять спутал?
     - Да.  И  теперь повторяю лично для тебя: Фришберг, ты скотина. Почему,
знаешь?
     - Знаю. Хотя ты так запропастился,  что  что-либо  тебе  сообщить  было
невозможно.  Равно  как  и  узнать  у тебя о результатах. Я тебе все эти дни
пытался дозвониться. Только что два часа угробил...
     - Да, это Аркаша звонил.
     - Аркаша? Не выдержал, значит, все-таки. И как он там?
     - Письмо от Джексона получил.
     - Почитать даст?
     - А как же... Все ищет, в кого бы возвышенно влюбиться. С Натальей-то у
него, сам знаешь...
     - Ладно, ты мне зубы не заговаривай. Ты о результатах докладывай.
     - Результаты потрясающие,  -  скрипнув  зубами,  сказал  Сид.  -  Меня,
считай,  выгнали  из  секции,  из общества парапсихологов, не сегодня-завтра
попрут из института, плюс разборки с тремя девицами из двух возможных,  плюс
на даче жить нельзя.
     - Сгорела?
     - Нет, но провоняла аммиаком.
     - Ужас! - Саня был в восторге. - И как это все связано с моим слушком?
     Володя объяснил, что знал, Саня - остальное.
     - Короче, кружка пива моя.
     - Да, но, учитывая, что ты нарушил правила...
     - Увы, я...
     - Так  вот.  Спор ты выиграл. Но игра не окончена. Она даже, считай, не
начата: я не имел возможности отвечать.
     - Ну, знаешь ли...
     - Так вот. Ответный ход - за мной.
     - Ладно, азартный игрок вечно лезет отыгрываться. Ты лучше  скажи,  как
выпутываться   будешь?   Чем-нибудь   помочь?   Хотя,   по-моему,   ситуация
безвыходная.
     - Ну, это по-твоему. Увидишь, все утрясется в двадцать четыре часа.
     - М-да? И с чего ты начнешь?
     - Высплюсь.
     - Спокойной ночи.
     Сид повесил трубку, закурил и начал прикидывать, так с  чего  же  он  в
самом деле начнет, когда телефон опять зазвонил.
     - Здорово,  Сид.  Это  Сема,  -  представился Сэм, будто бы его можно с
кем-то спутать.
     - Да, привет.
     - Ты сможешь через двадцать минут быть на Владимирской?
     - Зачем? - Сид так устал, что  не  нашелся  даже,  как  подтрунить  над
Сэмом.
     - Ну, мы же в среду договаривались. Не помнишь? Насчет сигарет...
     - Не ожидал, что ты так долго помнишь свои великие идеи... Ладно, жди.

     - 21 -

                   Убьют - и никаких проблем.
                         М. Щербаков.

     ...  Когда  в  "рафике" оставалось всего три коробки, Сид почувствовал,
что за ним наблюдают, и, прикуривая, осторожно огляделся. Так  и  есть  -  в
подъезде  напротив  дверь была чуть приоткрыта, из-за нее кто-то выглянул и,
встретившись с Володей взглядом, шарахнулся  обратно.  В  следующую  секунду
оттуда  выскочили  шесть  человек,  трое  побежали на Барковского, трое - на
Сида, который невозмутимо курил, не обращая на нападавших особого  внимания.
Это  их  настолько ошарашило, что они остановились в нерешительности, а Сид,
усмехнувшись, нанес ближайшему серию коротких ударов, от  которых  тот  тихо
лег на землю с выражением недоумения на лице.
     Зато второй оказался противником посерьезней. Первый удар пришелся Сиду
в челюсть, второй он успел сблокиргвать, но его сбило с ног вместе с блоком,
и покатился  он  по  асфальту,  разбивая локти и матерясь на чем свет стоит.
Противник подошел к лежащему на земле Сиду и, охнув, согнулся пополам - Сид,
не вставая,  пнул  его  ногой  в  пах,  потом  вскочил  и  ударил  локтем  в
переносицу.  У  бедняги хлынула кровь, но он попытался было еще раз ударить,
однако был остановлен встречным ударом, который окончательно  вывел  его  из
боя.
     Третий  противник стоял в стороне, задумчиво поигрывая финкой. Он узнал
Сида: когда-то они вместе  тренировались,  потом  Сид  из-за  травмы  бросил
тренировки,  а  он  пошел  работать  на  Полещука.  Встреться  они  в другой
обстановке, он сводил бы Сида в пивную за свой счет - Полещук платил хорошо.
Но сейчас...
     Сид  взглянул  на  Барковского.  Тот  уже  угостил  своих   противников
нончаками,  поэтому  они  вели  себя  осторожно  и  старались  держаться  на
расстоянии. А тот, что остался против Сида,  наоборот,  держался  вызывающе,
вертел  в  пальцах  нож и ухмылялся. Сида это взбесило, и он нанес несколько
ударов, которые, впрочем, было блокированы. Контратаку Сид успешно  отразил.
У  них была абсолютно одинаковая школа, и это могло бы продолжаться довольно
долго, но тут из-за "рафика" выбежал Сэм с обрезком  водопроводной  трубы  в
руках.  "Куда  же  он  прет, убьют ведь, "- мелькнуло в голове у Сида, и он,
обернувшись, чтобы крикнуть Сэму: "Уматывай! " - крикнул нечто созвучное. Но
тут почувствовал, как что-то холодное и неприятное с хрустом вошло  ему  под
ребра и кровь теплой струйкой потекла по спине. Стало резко темнеть, и, хотя
Сид  никогда  не  жаловался  на зрение, противника различить он уже не мог и
ударил ногой наудачу, в темноту и пустоту... Он услышал  сдавленный  крик  и
понял, что попал... Как упал на асфальт, Сид уже не почувствовал.
     Стало тихо.

     Эпилог

                   Так он и умер у вокзала,
                   В экспрессе, едущем на юг...
                   Ах, почему в России мало
                   Талантов авторских, мой друг?
                         М. Щербаков.

     Стало тихо...
     И это все?
     Все. Среди хипов ходит байка про Бродягу, который отправился автостопом
во Владивосток.  Крамин  уверен,  что  Володя  уехал  по  вызову  Техасского
парапсихилогического университета. А друзья собираются на могиле Сида крайне
редко...
     ... Помолчали. Отхлебнули.
     Нет, плохо.
     А может быть, так?

     Угрюмый и небритый могильщик в вязаной шапочке с  помпоном  лишний  раз
поправил лопатой засыпанный цветами холмик. Был уже вечер, солнце из желтого
стало  красным  и  окрашивало  в  розовый цвет облака и золотые, не успевшие
потускнеть  листья.  Темнело,  к  ночи  обещали  дождь.  Все  расходились  -
поминать.  У  могилы  остались  двое. Подошли с разных сторон поближе, молча
взглянули друг на друга и сели. Они были очень похожи и очень непохожи  друг
на  друга.  Один - обросший, немытый и нечесанный, с руками, густо покрытыми
шрамами, шрамиками и царапинами разной величны и значком - портретом Виктора
Цоя  на  ксивнике.  Другой  -   достаточно   респектабельный,   со   следами
самосовершенствования на снобоватом лице, и глаза... Нет, глаза одинаковые -
серьезные и внимательные, хотя у одного в них была вечная циничная насмешка.
     Разговор  не  клеился. Не потому, что им тяжело было понять друг друга,
нет: один из них видел людей насквозь, а другой...  Другой  знал  людей.  Он
узнал  их  там,  где  нет  секретов:  какие  тайны с попутчиком на последней
электричке, с  соседом  в  промерзшем  зале  ожидания,  в  ночном  парке  на
скамейке, с таким же, не нашедшем другого места для ночевки? Что скрывать от
человека,  с  которым  делишь  пополам последний бычок? Что будет прятать за
душой водитель-дальнобойщик, который по пути  из  Архангельска  в  Сыктывкар
подсадил  к себе промокшего до нитки паренька? Или разве не расскажет о себе
девчонка из Заполья, у которой заночевал по пути  в  Псков?  И  разве  молча
ляжет  спать стрелочник со станции Гачки, в домике которого ты ждешь первого
поезда?
     Оба они разбирались в людях и знали друг про друга все. Но разговор  не
клеился  - слишком велика была дистанция между ними, как между двумя концами
цепи, из которой выбито одно звено.
     - Жаль Сида.
     - Жаль? Нет, он нашел, что искал.
     - Искал смерти? Ну нет, это удел фанатиков и  шизофреников.  Нормальный
человек...
     - Ну,  то  нормальный.  Риска он искал. Острых ощущений искал. Во всем.
Вот и нашел на свою спину приключений.
     - Зачем?
     - От скуки.
     - От скуки? Я полагаю, дело в другом. Он риска не искал.  Тот  сам  его
находил.  А  он просто тыкался во все стороны - энергии много, а куда идти -
не видел. Тратился  по  мелочам.  Перенервничал  из-за  всей  этой  дурацкой
истории с наркотиками. Может, и тут искал из нее выход?
     - Елы-палы,  выход  искал... В том, что ласты склеить? В кайф! Он же не
идиот! Курить будешь?
     - Да.
     - Пижон он был, этот Сид.
     - Оригинальное пижонство.
     Было уже совсем темно,  и  спичка  выхватила  из  темноты  два  лица  и
фотографию.  Похожие,  даже слишком, но и непохожие. Стал накрапывать дождь,
шурша по листьям. Завтра они будут уже темнее, а потом и  вовсе  сольются  с
землей, станут неразличимы.
     - У тебя какие планы? - Поеду в США, в Техасский парапсихологический. А
я во Владивосток, автостопом. Но я про сейчас.
     - Сейчас? Домой.
     - Помянуть бы...
     - Да нет, дела. Домой. А ты?
     - Я? Я налево.
     Они внимательно посмотрели друг на друга, как в зеркало, и, обменявшись
рукопожатиями, молча разошлись.
     Огоньки их сигарет все удалялись, а потом и вообще пропали из виду.

     ... Помолчали, отхлебнули еще.
     - Слушай, тебе не кажется, что мы создали образ шизующего бога?
     - Нет, мне кажется, что мы создали образ хипующего черта.
     - В  любом  случае,  его  смерть - событие довольно странное. И вообще,
зачем так мрачно?
     - Тогда, может быть, так?

     - Алло,  Сид?  Из  больницы  давно  выпустили?  Когда  на   тренировках
появишься?  Да, тренер просил передать, что так тебе и надо, и когда придешь
- будешь отрабатывать защиту...
     - Алло, Володя? Здравствуйте. Как Ваше  здоровье?  Вы  не  забыли,  что
через  неделю  семинар?  У  Вас  доклад.  Да,  пока  Вы болели, председателя
правления сеяли. Ромоданова добилась своего. Теперь председатель - Думов...
     - Привет, Бродяга. Так я насчет двадцати рублей...
     Все шло  своим  чередом.  Леня  готовился  к  отъезду.  Жорж  сидел  на
компьютере  и  обсуждал  с  Саней и Сэмом планы ближайшего похода. Альбина и
Лида, не знающие, что Сид сбежал из больницы, собирали  передачи,  и  Марина
тоже  думала,  что  надо  бы. Барковский бросил институт. А женщина, которую
снял наконец Аркаша, оказалась на редкость вульгарной.

                     И, видит бог, сказать мне больше нечего,
                     Да больше и не скажешь ничего.
                                 М. Щербаков.

          IX. 1990 - IV. 1991

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: