драматурга, то нет ничего удивительного в том, что здесь эти тенденции
достигли своей высшей точки.
Дискуссия продолжается и в XX веке. Э. К. Чемберс разделяет мнение
Спеддинга о соавторстве Шекспира и Флетчера, добавляя, что если "Генрих
VIII" и не является типично флетчеровской пьесой, то в такой же мере эта
хроника не характерна и для манеры Шекспира (1930). Но Питер Александер
(1931) и Уилсон Найт (1936) как своими аргументами стилистического порядка,
так и анализом содержания склонились к признанию полной принадлежности пьесы
Шекспиру. Однако не успела эта точка зрения утвердиться, как ее поколебал А.
Партридж (1949), снова представив лингвистические доказательства участия
Флетчера в написании хроники. Мы склоняемся к мнению американского
исследователя Ирвинга Рибнера, который писал (1957): "Широко
распространенная готовность приписать значительную часть пьесы Флетчеру,
как мне кажется, скорее объясняется резким различием между "Генрихом" и
предшествующими шекспировскими хрониками, чем сомнительными данными
метрических таблиц стихосложения - этим средством установления авторства,
которое в наше время все больше и больше утрачивает доверие, или чем
различиями в грамматической структуре, которые, как признает сам Партридж,
могут быть истолкованы самым различным образом".
"Генрих VIII" не только отличается от предшествующих хроник, но
значительно уступает в художественном отношении шедеврам Шекспира в этом
жанре, вот почему многие критики охотно соглашаются совсем исключить это
произведение из канона иди хотя бы частично снять с Шекспира ответственность
за него. Здесь мы сталкиваемся с распространенным как среди критиков, так и
в широкой публике мнением, что Шекспир не мог писать плохо. Конечно, было бы
прекрасно, если бы мы были убеждены, что все вышедшее из-под пера великого
драматурга художественно совершенно. Факты, однако, говорят против этого.
"Генрих VIII" - не единственное произведение Шекспира, в котором есть
небрежность отделки, плоские места, следы торопливой и временами
поверхностной обработки сюжета. Мы все, однако, легко забываем, что Шекспир
был драматургом-профессионалом, который писал не только тогда, когда им
овладевало вдохновение, но и тогда, когда его труппа нуждалась в пополнении
репертуара. Если в годы полного расцвета творческих сил Шекспир, выполняя
эту чисто деловую задачу, находил в себе силы и способности с увлечением
создавать шедевр за шедевром, то в последние годы деятельности он все чаще
"сдавал". Видимо, у него уже не хватало сил, чтобы выдержать напряжение
творческой работы до конца, и, может быть, этим объясняется его отход от
театра, происшедший как раз после написания "Генриха VIII". Не исключено,
что эту пьесу Шекспир написал после окончательного возвращения в Стретфорд.
Такое предположение основывается на том, что ее текст содержит больше
подробных ремарок относительно деталей постановки, чем любая другая драма
Шекспира. Как известно, обычно шекспировский текст весьма скуп в данном
отношении. В подобных ремарках не было необходимости, когда Шекспир жил в
Лондоне и мог давать устные пояснения на репетициях, что обычно делали тогда
авторы. С отъездом в Стретфорд он был лишен этой возможности и стал делать
необходимые остановочные указания в тексте драмы. Как бы то ни было, мы
полагаем, что перед нами пьеса Шекспира, хотя и не принадлежащая к числу
лучших творений его пера. Однако, признав меньшую ценность "Генриха VIII" по
сравнению с шедеврами Шекспира, мы поступили бы неблагоразумно, отнесясь к
этой хронике с пренебрежением. В ней есть немало интересного для тех, кто
любит реалистическое мастерство Шекспира, и для тех, кто хотел бы получить
полное представление о его работе в театре.
Уже давно было замечено, что "Генрих VIII" - пьеса, предназначенная для
создания пышного театрального зрелища. Такие помпезные, декоративно яркие
спектакли все больше входили в моду после вступления на престол Иакова I,
особенно после 1609 года. Публика полюбила их, и театрам приходилось
считаться с этим, "Генрих VIII", в частности, отличается от других
шекспировских хроник особой парадностью действия. Пьеса писалась явно с
расчетом дать труппе возможность блеснуть постановочной стороной театра.
Правда, декоративные возможности "Глобуса" были ограниченными, но это легко
было возместить массовостью действия, пышными одеяниями актеров, танцами и
т.п. Так это и было сделано на том злополучном спектакле, когда произошел
пожар в "Глобусе". Рассказывая об этом происшествии в одном частном письме,
Генри Уоттон, дипломат и писатель того времени, сообщает следующие
подробности о спектакле: "Актеры короля поставили новую пьесу под названием
"Все это правда", изображающую некоторые из важнейших событий царствования
Генриха VIII, которая была представлена с исключительной помпезностью и
величественностью, вплоть до того что сцену устлали соломенными циновками,
рыцари выступали со своими орденами Георга и Подвязки, а гвардейцы в
мундирах с галунами и все такое прочее, чего было достаточно, чтобы сделать
величие близким, если не смешным".
Появление на сцене фигуры короля Генриха VIII было также почти
новшеством в театре. До этого образ его лишь дважды встречался в пьесах
английского театра эпохи Возрождения. Первый раз - в "Иакове IV" Роберта
Грина, где он в конце действия возникал в качестве восстановителя
справедливости, а второй раз - в пьесе Уильяма Роули "Когда вы увидите меня,
вы меня узнаете". Грин писал еще в конце царствования Елизаветы, его пьеса
датируется 1589-1592 годами. Ничего исторического в ней но было, и фигура
короля была в высшей степени идеализированной. Специальный указ запрещал
изображение на сцене правящего монарха и текущих политических событий. Уже
один факт выведения в драме отца царствующей королевы представлял собой
случай беспрецедентный.
После смерти Елизаветы положение изменилось, так как произошла смена
династии. В начале царствовадия Иакова I Стюарта, по-видимому около
1604-1605 годов, Уильям Роули и написал вышеназванную пьесу, центральным
персонажем которой был Генрих VIII. Она представляет собой серию эпизодов,
объединенных чисто внешним образом - фигурой короля. События относятся к
более позднему периоду, чем у Шекспира, когда Генрих VIII женился в
последний раз - на Катерине Парр. Пьеса имела подчеркнуто антикатолическую
направленность, для чего в нарушение хронологии был введен образ кардинала
Вулси, в действительности к тому времени уже умершего. Его интриги
иллюстрировали коварство папистов. Центральным эпизодом пьесы было
переодевание Генриха VIII, который, подобно Гарун-аль-Рашиду, бродит по
Лондону и за участие в уличной потасовке подвергается аресту. Наряду с этим
в хронике был выведен шут Генриха VIII Уил Саммерс, потешавший публику
своими прибаутками и комментировавший события, разыгрывавшиеся на сцене.
Пьеса пользовалась большой популярностью и, как полагают, была
возобновлена на сцене в 1612-1613 годах. Возможно, что это натолкнуло
труппу "слуг его величества", к которой принадлежал Шекспир,
противопоставить ей свою пьесу на сюжет о том же короле. Когда Пролог
выходит на сцену, чтобы познакомить публику с тем, что ей предстоит увидеть,
он прямо начинает с предупреждения: "Я нынче здесь не для веселья, нет!" В
этом усматривают намек Шекспира на пьесу Роули, в которой комический элемент
занимал значительное место.
Действительно, хроника Шекспира является весьма драматичной по сюжету.
В ней изображен один из важнейших моментов социально-политической истории
Англии - период отхода страны от римско-католической церкви и начало
реформации в Англии. По тем временам тема была весьма острой и рискованной.
Если мы сравним пьесу Роули с хроникой Шекспира, то бросится в глаза одно
существенное политическое различие. Пьеса Роули была, как сказано,
антикатолической. Роули не мог не знать, что новый король был сыном
казненной католички Марии Стюарт, однако в начале нового царствования еще
казалось, что традиционная политика будет продолжаться. Шекспир писал свою
хронику почти десять лет спустя. Новые политические тенденции уже
обнаружились достаточно ясно. Двор не скрывал своих симпатий к католицизму.
Шли разговоры о примирении с Испанией. "Генрих VIII" Шекспира по-своему
отражает эти тенденции. В некоторой степени его хроника полемически
направлена не только против юмористической трактовки истории у Роули, но и
против политической тенденции его пьесы. Шекспир, положив в основу сюжета
самый острый момент борьбы Англии против Рима, трактовал эту тему в духе,
который нельзя назвать иначе, как компромиссным. Это заметно в двух образах
драмы. Во-первых, в обрисовке характера Екатерины Арагонской. Эта испанская
принцесса и католичка представлена самой благородной личностью во всей
пьесе. Королева-католичка, преданная казни за свою веру и связи с Испанией и
Римом, - яснее нельзя было польстить сыну Марии Стюарт. Но тут же это
уравновешивается изображением коварства и жестокости папского наместника в
Англии-кардинала Вулси.
Хроника дала повод для споров о том, кому сочувствует сам Шекспир.
Сторонники католицизма ссылаются на образ королевы-мученицы и утверждают,
что в этой пьесе Шекспир, насколько это было возможно, обнаружил свои
симпатии к католицизму. Однако сторонники англиканской и протестантской
церквей с не меньшим основанием утверждают, что симпатии Шекспира отражены в
том апофеозе новорожденной Елизаветы, которым завершается драма. И те и
другие отчасти правы. Драматург общедоступного театра, дававшего также
спектакли при дворе, написал свою пьесу так, что не оскорбил ничьих
религиозных и политических убеждений. Да иначе и быть не могло. Шекспир
находился между Сциллой протестантизма, утвердившегося в народе через
восемьдесят лет после реформации и закаленного борьбой против Испании, и
Харибдой католических тенденций короля и двора. Что что, а умение, с каким
Шекспир решил эту труднейшую задачу, отрицать не приходится. Но неужели
человек такого ума, как Шекспир, не мог сказать ничего своего в драме со
столь острым политическим содержанием? Он сказал свое слово, но сказал его
как художник, и если мы хотим понять действительный смысл хроники, то должны
внимательно присмотреться к ее ситуациям и персонажам. Это откроет нам
обычную для Шекспира "тактику" драматурга, избегавшего конфликтов с властями
предержащими, не боявшегося уступок господствующим понятиям и
предубеждениям, но вместе с тем оставлявшего вдумчивому зрителю пищу для
серьезных размышлений, о природе государства и королевской власти.
Прежде всего это открывается нам в образе Генриха VIII. В короле, как
он представлен Шекспиром, нет ни одной привлекательной черты. Правда, внешне
он ведет себя "добрым малым", каким его рисовала монархическая тюдоровская
легенда. Но Шекспир очень быстро обнажает подлинное лицо деспота под маской
добродушного весельчака и любителя удовольствий.
Читатели, помнящие другие пьесы-хроники Шекспира, знают, как подробно и
точно изображал драматург различные политические ситуации. Когда
начинается действие данной драмы, король, как видно, еще не обладает всей
полнотой власти. В делах политики он зависит от Вулси, а через него от
римского папы. В личной жизни ему, с его неутолимым сладострастием,
приходится считаться с набожной и нравственно безупречной супругой. Генрих
