Роберт Шекли.
Человекоминимум
Robert Sheckley. Minimum man
Перевод на русский язык, Н. Евдокимова, 1966
OCR: Станислав Уколов
У каждого своя песня, думал Антон Настойч. Хорошенькая девушка подобна
мелодии, а бравый космонавт - грохоту труб. Мудрые старцы в Межпланетном
бюро напоминают разноголосые деревянные духовые инструменты. Есть на свете
гении, чья жизнь - сложный, богато инструментованный контрапункт, а есть
отбросы общества, и их существование всего лишь вопль гобоя, заглушенный
неутомимой дробью басового барабана.
Размышляя обо всем этом, Настойч сжимал в руке лезвие бритвы и
рассматривал синие прожилки вен у себя на запястье.
Ибо если у каждого своя песня, то песню Настойча можно уподобить плохо
задуманной и бездарно исполненной симфонии ошибок.
При его рождении чуть слышно зазвенели было колокольчики радости. Под
приглушенный барабанный бой юный Настойч отважился пойти в школу. Он окончил
ее с отличием и поступил в колледж, в привилегированную группу из пятисот
учащихся, где в какой-то степени можно было рассчитывать на индивидуальный
подход.
Однако Настойчу не везло от рождения. За ним тянулась непрерывная цепь
мелких неприятностей - опрокинутые чернильницы, утерянные книги и
перепутанные бумаги. Вещам была свойственна отвратительная привычка ломаться
у него в руках, если не считать случаев, когда вещи ломали его руки.
Добавьте к этому, что он переболел всеми детскими болезнями, в том числе
скарлатиной, алжирской свинкой, фурункулезом, лисянкой, зеленой и оранжевой
лихорадкой.
Все эти неприятности ни в коей мере не умаляли врожденных способностей
Настойча, но в перенаселенном мире конкуренции на одних способностях далеко
не уедешь. Нужно еще изрядное везение, а у Настойча его вовсе не было.
Нашего героя перевели в обычную группу на десять тысяч студентов, где все
проблемы усложнились, а шансы подхватить инфекцию повысились.
То был высокий, худой, мягкосердечный, трудолюбивый молодой человек в
очках, которому (по причинам, не поддающимся анализу) врачи давно поставили
диагноз "подвержен несчастным случаям". Какие бы там ни были причины, факт
оставался фактом. Настойч относился к числу тех бедняг, для которых жизнь
трудна до невозможности.
Большинство людей скользит по жизненным джунглям с легкостью крадущейся
пантеры. Но для Настойча эти джунгли на каждом шагу кишели капканами,
западнями и ловушками, ядовитыми грибами и жестокими хищниками, разверзались
внезапными пропастями и разливались непреодолимыми реками. Безопасного пути
нет. Все дороги ведут к беде.
Годы учения в колледже юный Настойч кое-как преодолел, невзирая на
замечательный талант ломать ноги на винтовых лестницах, растягивать
сухожилия, спотыкаться о тумбы, ушибать локти в турникетах, разбивать очки о
зеркальные стекла окон и вообще проделывать все прочие грустные, нелепые и
тягостные трюки, которые выпадают на долю людей, подверженных несчастным
случаям. Он мужественно устоял перед соблазном впасть в ипохондрию и силился
бороться с неудачами.
Окончив колледж, Настойч взял себя в руки и попытался вновь утвердить
светлую тему надежды, некогда намеченную его дюжим отцом и нежной матерью.
Под барабанную дробь и переливы струн ступил Настойч на остров Манхэттен,
чтобы стать кузнецом собственного счастья. Он упорно трудился, стремясь
побороть свою злую судьбу, склонность к несчастьям, и, несмотря ни на что,
хотел остаться оптимистом.
Однако злая судьба брала свое. Благородные аккорды выливались в
невнятное бормотание, и симфония жизни Настойча докатилась до уровня
комической оперы. Работу за работой терял он в потоке испорченных диктофонов
и залитых чернилами договоров, забытых карточек и перепутанных таблиц; в
мощном крещендо ребер, сломанных в толкотне подземок, ступней, вывихнутых в
решетках тротуаров, очков, разбитых о незамеченные углы, в череде болезней
(в том числе - гепатита Д, марсианского гриппа, венерианского гриппа,
синдрома пробуждения и смешливой лихорадки).
Настойч по-прежнему противился искушению стать ипохондриком. Во сне он
видел космос и смельчаков с квадратными подбородками, завоевывающих новые
земли, видел поселения на дальних планетах и бескрайние просторы свободных
земель, где вдали от чахлых игрушечных джунглей Земли человеку воистину дано
познать самого себя. Он подал заявление в Бюро межпланетных путешествий и
поселений и получил отказ. Нехотя он отмахнулся от мечты и снова попытал
свои силы в разных областях. Одновременно он прибегал и к психоанализу, и к
гипнотическому внушению, и к гипнотическому гипервнушению, и к снятию
противовнушения, но все понапрасну.
У каждой симфонии есть свой финал, а у каждого человека - свой предел.
Тридцати четырех лет от роду, в три дня вылетев с работы, которую искал два
месяца, Настойч распрощался с надеждами. Эту неудачу он считал
заключительным, комическим, диссонирующим ударом медных тарелок - последней
почестью тому, кому лучше было бы и не появляться на свет.
Получив с мрачным видом свои жалкие гроши, Настойч обменялся последним
робким рукопожатием с бывшим начальником и стал спускаться на лифте в
вестибюль. В его мозгу уже мелькали мысли о самоубийстве: ему чудились
колеса грузовика, газовые камеры, многоэтажные здания и быстроходные реки.
Лифт доставил его в необозримый мраморный вестибюль, где дежурили
полисмены в форме и где целые толпы дожидались очереди на выход в город.
Настойч пристроился в хвост и, пока не подошла его очередь, бездумно следил
за измерителем плотности населения, стрелка которого подрагивала почти у
самой отметки паники. На улице наш герой влился в могучий поток, текущий на
запад, к жилому массиву, где обитал и он.
В его мозгу еще копошились мысли о самоубийстве, уже не такие
лихорадочные, но облеченные в более конкретную форму. Настойч перебирал в
уме различные способы и средства, пока не поравнялся со своим домом; тогда
он отделился от толпы и скользнул в подъезд.
Настойч пробрался сквозь несметные полчища детишек, наводнявших
коридоры, и попал в клетушку, выданную ему городскими властями. Он вошел,
закрыл дверь, запер ее на ключ и вынул из бритвенного прибора лезвие.
Улегшись на кровать и упершись ногами в противоположную стену, он стал
рассматривать синие прожилки вен у себя на запястье.
Решится ли он? Способен ли проделать все чисто и быстро, без ошибок и
сожалений? Или завалит и эту работу и его, исходящего криком от боли,
поволокут в больницу - жалкое зрелище на потеху студентам-практикантам?
Пока он раздумывал, кто-то подсунул ему под дверь желтый конверт с
телеграммой. Весть, которая подоспела как раз в решающую минуту и с такой
мелодраматической внезапностью, показалась Настойчу крайне подозрительной.
Тем не менее он отложил лезвие и поднял с пола конверт.
Телеграмма была из Бюро межпланетных путешествий и поселений - великой
организации, ведающей каждым шагом человека в космосе. Настойч вскрыл
конверт дрожащими пальцами и прочитал:
Мистеру Антону Настойчу Временный жилищный массив 1993 Район 43825:
Манхэттен 212, Нью-Йорк
Дорогой мистер Настойч!
Три года назад Вы обратились к нам с просьбой о предоставлении Вам
любой должности на иных планетах. К сожалению, в то время мы. были вынуждены
ответить Вам отказом. Однако мы подшили в Ваше личное дело все анкетные
данные, недавно пополнили их новейшими сведениями. Рад сообщить, что Вы хоть
сейчас можете получить назначение, которое, видимо, полностью соответствует
Вашим талантам и квалификации. Не сомневаюсь, что работа Вам подойдет,
поскольку условия таковы: годовой оклад 20000 долларов, все предусмотренные
законом пограничные льготы и небывалые перспективы продвижения по службе.
Прошу Вас явиться ко мне для переговоров.
С искренним уважением Уильям Гаскелл
заместитель директора по кадрам ВН/евт Здс.
Настойч бережно сложил телеграмму и спрятал в конверт. Первоначальное
ощущение жгучей радости развеялось, уступив место дурным предчувствиям.
Какие у него таланты, какая квалификация для должности, приносящей в
год двадцать тысяч, да вдобавок еще и льготы? Не путают ли его с другим
Антоном Настойчем?
Навряд ли. В Бюро попросту не случается таких накладок. Если же
допустить, что там знают, с кем имеют дело, и осведомлены о злополучном
прошлом Настойча, - так зачем он им понадобился? Что он умеет делать такого,
чего не сделает гораздо лучше любой мужчина, женщина или ребенок?
Настойч сунул телеграмму в карман и положил бритву на место. Теперь
самоубийство казалось несколько преждевременным. Сначала надо выяснить, чего
хочет Гаскелл.
В главном административном корпусе Бюро межпланетных путешествий и
поселений Настойча без задержки впустили в личный кабинет Уильяма Гаскелла.
Заместитель директора по кадрам оказался рослым седым человеком с резкими
чертами лица; он излучал радушие, которое Настойч счел подозрительным.
- Садитесь же, садитесь, мистер Настойч, - сказал Гаскелл. - Будете
курить? Не хотите ли выпить? Страшно рад, что у вас нашлось время.
- Вы уверены, что обратились по адресу? - спросил Настойч.
Гаскелл бегло просмотрел досье, лежащее у него на столе.
- Сейчас выясним. Антон Настойч; возраст - тридцать четыре года;
родители - Грегори Джеймс Настойч и Анита Суоонс Настойч из Леиктауна,
Нью-Джерси. Правильно?
- Да, - подтвердил Настойч. - И у вас есть для меня работа?
- Вот именно.
- Оклад двадцать тысяч в год и льготы?
- Совершенно верно.
- Не скажете ли, в чем заключается эта работа?
- Для этого мы здесь и сидим, - жизнерадостно ответил Гаскелл. -
Освоители, знаете ли, - это люди, которые устанавливают контакты с другими
планетами, первые поселенцы, которые собирают все жизненно необходимые
сведения. Я считаю их Дрейками и Магелланами нашего века. Думаю, вы и сами
согласитесь, что это блестящее предложение.
Настойч побагровел и встал.
- Если вы кончили издеваться надо мной, то я пошел.
- Что?
- Это я-то - внеземной освоитель? - проговорил Настойч с горьким
смехом. - Не пытайтесь меня разыгрывать. Я читаю газеты. Мне известно, кто
такие освоители.
- Кто же они такие?
- Цвет Земли, - выпалил Настойч. - Самый здоровый дух -в самых здоровых
телах. Люди с мгновенной реакцией, способные разрешить любую проблему,
справиться с любой трудностью, приспособиться к любому окружению. Разве не
так?
- Видите ли, - разъяснил Гаскелл, - было так - в начальном периоде
освоения планет. И мы позволили такому стереотипному представлению
укорениться в общественном сознании, чтобы привить доверие к нашей
организации. Однако в настоящее время этот тип освоителя устарел. Для людей,
которых вы описывали, есть уйма других дел. Но отнюдь не освоение планет.
- Разве вашим сверхлюдям оно не под силу? - спросил Настойч с легкой
насмешкой.
- Ну что вы, конечно, под силу, - ответил Гаскелл. - Здесь нет никакого
парадокса. Заслуги первооткрывателей остались непревзойденными. Эти люди
только благодаря своему упорству и силе воли ухитрились выжить на всяких
планетах, где существовала хоть ничтожная возможность жизни. Планеты
требовали от них полной отдачи всех духовных и физических сил, и, выполняя
свой долг, эти люди творили чудеса. Они навеки вошли в историю как памятник
выносливости и приспособляемости homo sapiens.
- Почему же вы их больше не используете?
- Потому что изменились земные проблемы, - заявил Гаскелл. - Поначалу
