Джеймс ТИПТРИ
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ШЕЛ ДОМОЙ
Переброска! Ледяной ужас! Он выкинут куда-то и потерян... набран в
немыслимое, брошен, и никогда не будет известно - как: не тот человек в
самом не том из всех возможных не тех мест из-за невообразимого взрыва
устройства, которое уже вновь не вообразят. Покинут, погублен,
спасательный канат рассечен, а он в ту наносекунду осознал, что
единственная его связь с домом рвется, ускользает, неизмеримо длинный
спасательный канат распадается, уносится прочь, навсегда недостижимый для
его рук, поглощен стягивающейся воронкой-вихрем, по ту сторону которой -
его дом, его жизнь, единственно возможное для него существование; он
увидел: канат засасывается в бездонную пасть, тает, и он выкинут и
оставлен на непознаваемом берегу, где все беспредельно, не то, быть может,
красотой, превосходящей радость? Или ужасом? Или пустотой? Или всего лишь
своей беспредельностью? Но каково бы ни было место, куда он переброшен,
оно не способно поддерживать его жизнь - разрушительную и разрушающую
аберрацию. И он, комок яростного безумного мужества, весь единый протест,
тело-кулак, отверганий собственное присутствие тут, в этом месте, где он
покинут, - что сделал он? Отвергнутый, брошенный изгой, томимый звериной
тоской по дому, какой не ведал ни один зверь, по недостижимому дому, его
дому, его ДОМУ, и ни дороги, ни единого средства передвижения, никаких
механизмов, никакой энергии, ничего, кроме его всесокрушающей решимости,
нацеленной на дом по исчезающему вектору, последней и единственной связи с
домом, он сделал... что?
Он пошел.
Домой.
Что за поломка произошла в главном промышленном филиале Бонневиллской
ускорительной установки в Айдахо, так навсегда и осталось неизвестным, ибо
все те, кто мог бы определить ее причину, были почти немедленно сметены в
небытие разразившейся следом за ней еще более серьезной катастрофой.
Но природа и этого катаклизма не была определена сразу. Точно
известно только то, что в одиннадцать часов пятьдесят три минуты шесть
секунд 2 мая 1989 года по старому стилю Бонневиллские лаборатории со всем
своим персоналом преобразились в чрезвычайно дробную форму материи,
сходную с высокотемпературной плазмой, и она тотчас начала
распространяться по воздуху, что сопровождалось ширящимися сейсмическими и
атмосферными явлениями.
К несчастью, в зоне этого происшествия находилась сторожевая ракета
типа "Мир" в боевой готовности.
За несколько часов хаоса численность населения Земли заметно
сократилась, биосфера претерпела значительные изменения, а сама Земля
обзавелась некоторым количеством новых кратеров в дополнение к прежним.
Первые годы уцелевшие люди были заняты проблемами непосредственного
выживания, и своеобразная пылевая чаша в Бонневилле пребывала в полном
забвении от одного меняющегося климатического цикла к другому.
Кратер был невелик - чуть больше километра в поперечнике - и без
обычного крутого края. Поверхность его покрывало мелкозернистое вещество,
которое, высыхая, превращалось в пыль. До начала ливней поверхность эта
выглядела почти абсолютно плоской, и только при определенном освещении
внимательный наблюдатель, если бы он откуда-то там взялся, мог различить
практически в самом центре что-то вроде пятна или неровности.
Через два десятка лет после катастрофы с юга появилась небольшая орда
бронзово-смуглых людей, гнавших стадо довольно-таки атипичных овец. Кратер
теперь выглядел неглубокой круглой вдавленностью, где трава росла плохо,
что, без сомнения, объяснялось отсутствием в почве необходимых ей
микроорганизмов. Однако выяснилось, что ни эти чахлые побеги, ни более
сочная трава вокруг овцам вреда не причиняют. У южного края возникло
несколько примитивных землянок, и поперек кратера протянулась еле заметная
тропка, пересекавшая его почти рядом с обнаженным центром.
Как-то весенним утром на стоянку с воплями примчались двое мальчишек.
Они погнали было овец через кратер, но из земли перед ними вдруг выскочило
чудовище - огромный плоский зверь, который взревел и тут же исчез, только
молния сверкнула да земля содрогнулась. Остался лишь поганый запах. А овцы
разбежались.
Поскольку в последнем можно было убедиться воочию, старейшины
отправились на место происшествия. Никаких следов чудовища им обнаружить
не удалось, спрятаться же ему было негде, и они по зрелому размышлению
задали мальчишкам хорошую взбучку, а те по зрелому размышлению начали
обходить заклятое место далеко стороной, и некоторое время ничего
необычного не случалось.
Однако на следующую весну все повторилось. Теперь свидетельницей
оказалась девочка постарше, но она смогла уточнить только, что чудовище
словно мчалось, распластавшись над землей, но с места не двигалось. И
земля там словно выскоблена. Вновь ничего обнаружить не удалось, но возле
залысины установили сук с развилкой, в которую вложили зелье против злых
духов.
Когда то же самое повторилось в третий раз год спустя, тропа свернула
далеко в сторону, а к прежнему суку добавили еще несколько. Но поскольку
дурных последствий словно бы не было, а бронзовые люди видывали многое и
похуже, они продолжали пасти своих овец. Чудовище возникало внезапно еще
несколько раз - и всегда весной.
На исходе третьего десятилетия новой эры с южной гряды холмов
приковылял высокий старик, катя свои пожитки на велосипедном колесе. Он
устроил бивак у дальнего края кратера и вскоре, обнаружив заклятое место,
попытался расспросить людей, но его никто не мог понять, и он просто
выменял кусок мяса за нож. Хотя сразу было видно, что сил у него маловато,
что-то в нем было такое, из-за чего они не решились его убить. И вышло к
лучшему, потому что потом он помогал женщинам лечить заболевших детей.
Старик много времени проводил возле места, где, по слухам, видели
чудовище, и оказался поблизости при следующем его появлении. Он пришел в
большое волнение и совершил несколько необъяснимых, но вроде бы безобидных
поступков - например, перебрался жить в кратер, поближе к тропе. Целый год
он следил за заклятым местом и при очередном появлении чудовища был
настороже. Затем он за несколько дней выделал колдовской камень, положил
его на заклятое место и ушел на север, все так же ковыляя.
Миновало несколько десятилетий. Ветер и дожди все больше выравнивали
чашу кратера, и у края ее уже пересекал овражек, периодически
преображавшийся в ложе ручья. На бронзовых людей и их овец напали люди с
седыми волосами, после чего уцелевшие ушли на юг. Зимы в области, которая
некогда была штатом Айдахо, стали теперь теплыми, и влажная земля поросла
осинами и эвкалиптами. Но не в кратере, который обрел теперь вид совсем
мелкой ложбины, поросшей травой. С лысиной в центре. Небо более или менее
очистилось.
Еще три десятилетия спустя более многочисленная орда черных людей с
впряженными в повозки волами обосновалась было возле кратера, но покинула
его окрестности после явления громового чудовища. Забредали туда и
одинокие скитальцы.
Через пять десятилетий на ближней гряде холмов выросло небольшое
селение, и тамошние мужчины верхом на лошадках с темными полосами по
хребту пригоняли к кратеру пастись свой горбатый скот. У ручья была
построена пастушья хижина, которая со временем стала постоянным обиталищем
смуглой рыжеволосой семьи. В положенный срок кто-то из них увидел
чудовище-молнию, но эти люди не ушли. Они обратили особое внимание на
камень, поставленный высоким стариком, и оставили его стоять, как стоял.
Вместо одной хижины у ручья их скоро стало три, затем к ним
прибавились новые, и тропа через кратер превратилась в проселок, а через
ручей был перекинут бревенчатый мост. На середине все еще чуть различимой
впадины проселок описывал крутую дугу, в центре которой среди травы
виднелся примерно квадратный метр голой, странно утрамбованной земли и
обломок песчаника с глубокими насечками.
Теперь уже все в хижинах знали, что каждую весну неким утром на этом
месте появляется чудовище, и мальчишки вызывали друг друга на спор: а тебе
слабо стать там! Его обозначили выражением "Старый Дракон". Являлся Старый
Дракон всегда одинаково: в громовой вспышке возникало драконоподобное
существо, которое словно мчалось по земле, хотя на самом деле не
двигалось. Какое-то время после этого в воздухе стоял скверный запах, а
почва дымилась. Люди, находившиеся поблизости, говорили потом, что по ним
словно пробегала дрожь.
В самом начале второго столетия в городок с севера въехали два
молодых всадника. Лошадки их были заметно косматее местных, а снаряжение
включало два ящика, которые они и установили на месте появления чудовища.
Прожили они там год с лишним и присутствовали при двух материализациях
Старого Дракона. За это время они рассказали много интересного о торговых
городах в более прохладных областях на севере и раздали карты, на которых
были указаны удобные дороги. Эти люди построили ветряную мельницу, которую
община приняла с благодарностью, и предложили соорудить осветительную
машину, от которой община решительно отказалась. Потом они уехали, забрав
свои ящики после нескольких бесплодных попыток найти среди местных юнцов
желающего научиться обращению с ними.
В последующие десятилетия и другие путешественники задерживались
здесь, чтобы посмотреть на чудовище, а на юге за горной грядой время от
времени происходили военные столкновения. Вооруженная банда попыталась
угнать скот, принадлежавший деревушке в кратере, но его отбили. Однако
нападавшие принесли с собой пятнистую болезнь, которая погубила многих. И
все это время чудовище продолжало появляться, независимо от того,
наблюдали за ним или нет. Городок на склоне рос, менялся, а деревушка в
кратере успела стать городком. Дороги ширились, сплетались в сеть. Склоны
кратера теперь покрылись серовато-зелеными хвойными деревьями, которые
начинали расти и на равнине. На их ветках обитали чирикающие ящерки.
В конце столетия с запада внезапно нахлынула орда одетых в шкуры
кочевников с карликовым молочным скотом и попыталась обосноваться близ
кратера. Однако большая часть кочевников была перебита, а остальные
предпочли уйти. Тем временем местные стада заразились губительной
паразитарной болезнью, и из торгового города на севере пригласили
ветеринаров. Но сделать ничего было нельзя. Семьи, жившие там,
переселились, и на несколько десятилетий местность обезлюдела. Затем на
равнине появился скот новой породы, и городок снова заселился. А на голой
площадке в центре кратера ежегодно снова и снова появлялось чудовище, но
теперь это считалось само собой разумеющимся. Несколько раз наблюдать его
приезжали даже из отдаленного Северо-Западного Единения.
Городок процветал, теперь он занял и луга, где пасся скот, а часть
былого кратера превратилась в городской парк. Появление чудовища стало
теперь источником сезонного дохода: местные жители сдавали комнаты
туристам, а в трактирах продавались более или менее неподдельные сувениры,
так или иначе с ним связанные.
Успело оно породить и несколько религиозных культов. Особенно
распространилось поверье, что это не то демон, не то проклятая душа,
которая осуждена являться в муках на землю во искупление катастрофы,
произошедшей триста лет назад. Другие утверждали, что оно (или он) -
вестник чего-то, и его рев возвещает то ли гибель, то ли надежду (это уже
зависело от точки зрения верующего). Одна местная секта проповедовала, что
дракон - это призрак, оценивающий нравственное поведение горожан на
протяжении прошедшего года, и при его появлении выискивала изменения,
которые можно было бы истолковать как добрые или недобрые знамения.
Соприкосновение с поднятой им пылью считалось хорошей приметой или дурной.
В каждом новом поколении непременно находился мальчишка, который пытался
ударить чудовище палкой; он обретал сломанную руку и тему для рассказов за
трактирной стойкой до скончания своих дней. Швырять в чудовище камни и
всякие другие предметы стало весьма популярной забавой, а одно время его
осыпали цветами и записочками с молитвами. Однажды какие-то смельчаки
попытались поймать его в сеть - в руках у них остались жалкие обрывки
веревок, а все остальное испарилось. Сам участок в центре парка был
давным-давно огорожен.
А чудовище все продолжало свои ежегодные молниеносные таинственные
появления - распростертое над землей в стремительной неподвижности,
ревущее и непостижимое.
Только в начале четвертого столетия новой эры обнаружилось, что
чудовище чуть-чуть меняется. Теперь оно уже не выглядело просто
распростертым - одна нога и одна рука приподнялись, словно в попытке
ударить или отбить что-то. Год за годом оно изменялось все быстрее и к
концу веку приподнялось в скрюченной позе с протянутыми вперед руками,
будто замерло в бешеном кружении. Рев его приобрел иную тональность, а
земля после его появления дымилась все больше.
Возникло и окрепло убеждение, что человек-чудовище вот-вот что-то
сотворит, как-то явит свою сущность. Ряд природных катастроф, а также
некоторые чудеса весьма способствовали распространению культа, энергично
провозглашавшего эту доктрину. Многие религиозные деятели приезжали в
городок, чтобы убедиться во всем своими глазами.
Однако десятилетие сменялось десятилетием, а человек-чудовище лишь
медленно поворачивался, и теперь выглядел так, словно не то скользил, не
то брел, подталкиваемый ураганным ветром. Разумеется, никакого ветра не
ощущалось. Затем наступил спад сейсмической деятельности, так что все
кончилось ничем.
В начале пятого века по новому календарю оказавшиеся в этой области
три топографических отряда из Северо-Центрального Единения задержались,
чтобы провести наблюдения над этим феноменом. Горожане получили заверения,
что Опасная Наука тут ни при чем, и разрешили установить в загородке
постоянное фиксирующее устройство. Юнец, которого было обучили обращению с
ним, тут же сложил с себя новые обязанности, так как поссорился из-за них
с подружкой, однако сразу же нашелся доброволец, вызвавшийся заменить его.
Теперь уже почти никто не сомневался, что чудовище - это либо какой-то
человек, либо его дух. Оператор фиксирующего устройства и еще некоторые -
в том числе учитель механики в городской школе - прозвали его "Наш Джон".
В последующие десятилетия дороги стали много лучше, движение по ним
заметно усилилось, и начались разговоры о постройке канала до реки,
некогда называвшейся Снейк-Ривер.
Как-то майским утром на исходе пятою века молодая парочка в
щегольской зеленой бричке, запряженной мулами, катила по тракту, который
сворачивал на юго-запад от гряды Сент-Рифт. Златокожая новобрачная весело
болтала с мужем на языке, которого Наш Джон не слышал ни в начале, ни в
конце своей жизни. Впрочем, говорила она то, что говорилось во все века и
на всех языках.
- Ах, Сирил, я так рада, что мы отправились путешествовать сейчас!
Ведь на будущую весну я бы уже не смогла уехать от маленького.
Сирил ответил то, что в таких случаях обычно отвечают молодые мужья,
и, продолжая беседовать, они подъехали к городской гостинице. Оставив там
бричку и саквояжи, супруги отправились искать дядю новобрачной, который
пригласил их сюда. На следующий день должен был появиться Наш Джон, и дядя
Лейбен приехал в городок как представитель Исторического музея Маккензи
для наблюдений и чтобы кое о чем договориться с городскими властями.
Нашли они его в обществе преподавателя механики городской школы,
который по совместительству был штатным хранителем записей. Вскоре дядя
Лейбен повел их всех в ратушу, где в канцелярии мэра ему предстояла
встреча с различными религиозными деятелями. Принимая во внимание всю
важность туризма, мэр помог дяде Лейбену вырвать у сектантов согласие на
распространение светского истолкования феномена, предложенное дирекцией
Исторического музея. Некоторую роль сыграло то обстоятельство, что у
каждой секты было свое, единственно верное объяснение этого явления. Затем
мэр, очарованный хорошенькой племянницей Лейбена, пригласил их отобедать у
него.
Когда они вечером вернулись в гостиницу, там вовсю веселились
туристы.
- О-о! - сказал дядя Лейбен. - Дочь моей сестры, у меня от всех этих
разговоров глотка пересохла. Одна бабища Мокша чего стоит! Вот уж
неисчерпаемый кладезь святой чепухи! Сирил, мальчик мой, я понимаю, у тебя
накопилось множество вопросов. Вот, возьми, почитай. Это брошюрка, которую
мы им всучили для продажи. А на остальные я отвечу завтра!
И он исчез в переполненном буфете.
Молодожены поднялись к себе в номер, намереваясь прочесть брошюру
перед сном, но руки до нее у них дошли только за завтраком на следующее
утро.
- "Все, что известно о Джоне Делгано, - читал Сирил вслух между двумя
глотками, - восходит к двум документам, оставленным его братом Карлом
Делгано в архивах Группы Маккензи в первые годы после Катастрофы"...
Майри, детка, намажь мне лепешку медом. Дальше следует полное
воспроизведение записей Карла Делгано. Слушай! "Я не инженер и не
космонавт, как Джон. У меня была мастерская по ремонту электронных
приборов в Солт-Лейк-Сити. Но и Джон только прошел тренировки, но
настоящим космонавтом не стал, потому что экономический спад положил всему
этому конец. Вот он и пошел работать в Бонневиллский промышленный филиал.
Им там требовался человек для каких-то опытов с полным вакуумом. Больше
мне об этом ничего не известно. Джон с женой перебрался в Бонневилл, но мы
по нескольку раз в году гостили друг у друга - наши жены очень
подружились. У Джона было двое детишек - Клэр и Пол.
Опыты были засекречены, но Джон намекнул мне, что они пытаются
создать антигравитационную камеру. Не знаю, получилось ли у них
что-нибудь. Было это за год до взрыва. Зимой Джон и Кейт с детьми приехали
к нам на Рождественские каникулы, и он сказал, что они открыли нечто
сногсшибательное. Он прямо-таки сиял. Смещение во времени - так он
выразился. Что-то, связанное с временным эффектом. Он сказал, что их
Главный - ну, просто сумасшедший гений. Идей хоть отбавляй. Чуть
чья-нибудь программа зайдет в тупик, он обязательно отыщет что-нибудь
новенькое, если только сумеет арендовать их оборудование. Нет, я не знаю,
филиалом чего они были. Может, страхового конгломерата - ведь все
капиталы-то были у них, верно? А уж кто, как не они, согласились бы
отвалить куш, лишь бы заглянуть в будущее, ясное дело. Во всяком случае
Джон так и рвался. Кэтрин, конечно, перепугалась. Ей так и чудилось, что
он будет, как... ну, вы знаете... как Герберт Уэллс, скитаться
неприкаянным в неизвестном будущем мире. Джон ее успокаивал: дескать, это
совсем другое - только проблеск, и займет он секунду-другую. Все очень
сложно"... Да-да, жадный ты поросеночек! Налей и мне, не то я совсем
осипну! "Помнится, я спросил его, что Земля-то движется, так вдруг он
вернется не в то место? А он ответил, что это все предусмотрено, какая-то
там пространственная траектория. Кэтрин пришла в такой ужас, что мы
сменили тему. Но Джон сказал, чтобы она не боялась, он обязательно
вернется домой. Только он не вернулся. Хотя какая разница? Там же ничего
не осталось. И от Солт-Лейк-Сити тоже. Я-то жив только потому, что
двадцать девятого апреля уехал в Калгари навестить маму. А второю мая все
там взлетело на воздух. К вам в Маккензи я добрался только в июле. И,
пожалуй, тут и останусь. Идти мне ведь некуда. Вот и все, что я могу
рассказать про Джона. Только одно: он был человек надежный. И если всему
причиной тот взрыв, так не по его вине". Второй документ? Да побойся бога,
мамочка, я уже и так голос сорвал. Неужто и дальше читать? Ну,
ладно-ладно! Только прежде поцелуйте меня, сударыня. Вам обязательно надо
выглядеть такой вкусненькой? "Второй документ, датированный восемнадцатым
годом нового стиля, написан Карлом"... Хочешь посмотреть старинный почерк,
курочка моя поджаристая? Ну хорошо, хорошо! "Писалось в Бонневиллском
кратере. Я видел моего брата Джона Делгано. Когда я узнал, что болен
лучевкой, то отправился сюда взглянуть, что и как. Солт-Лейк-Сити еще
очень горяч. Вот я и пришагал в Бонневилл. На месте лаборатории еще виден
кратер, но и он зарастает травой. И все не так - никакой радиоактивности.
Мои пленки не засветились. Местные индейцы предупредили меня, что там
каждую весну является чудовище. Несколько дней спустя я увидел его своими
глазами, но издали, и рассмотрел только, что это человек. В скафандре. От
грохота я растерялся. Да еще пыль. А через секунду все кончилось. Я
прикинул: время почти совпадает. То есть со вторым мая по-старому.
Я задержался там еще на год, и вчера он снова возник. Я встал так,
чтобы быть спереди, и увидел его лицо за щитком. Это действительно Джон.
Он ранен. Рот у нет в крови, и скафандр поврежден. Он лежит навзничь. Пока
я его видел, он не сделал ни едином движения, но пыль взвилась столбом,
как если бы человек проехался спиной по земле, не шевелясь. Глаза у него
открыты, словно он смотрит прямо перед собой. Я не понимаю, что и как, но
одно знаю твердо: это Джон, а не его призрак. Оба раза он находился в
одном положении, раздавался оглушительный треск, точно удар грома, и еще
один звук, точно вой сирены, только ускоренный. И еще - запах озона и
пыль. Я ощутил какую-то дрожь.
Я знаю, это Джон, и он жив. Мне необходимо уйти, пока я еще способен
ходить, чтобы мои записи не пропали. По-моему, кому-то надо побывать здесь
и посмотреть. Может, вы сумеете помочь Джону". Подписано: "Карл Делгано".
Группа Маккензи сохранила эти документы, но прошло несколько лет, прежде
чем..." Ну, и так далее... Первый световой отпечаток и так далее...
архивы, анализ и так далее... Очень мило! Ну, а теперь пора идти к твоему
дяде, съедобнушка моя! Только на минутку поднимемся в номер.
- Нет, Сирил, я подожду тебя внизу, - благоразумно решила Майри.
В городском парке дядя Лейбен руководил установкой небольшой
дюритовой стели напротив того места, где появлялся Наш Джон. Стела была
укутана простыней в ожидании торжественного открытия. В аллеях теснились
горожане, туристы, ребятишки, а в оркестровой раковине пел хор Божьих
Всадников. Солнце уже сильно припекало. Лоточники предлагали мороженое и
соломенные фигурки чудовища, а также цветы и приносящие счастье конфетти,
чтобы бросать в него. Чуть поодаль в темных одеяниях стояли члены еще
одной религиозной общины, принадлежавшей Церкви Покаяния, видневшейся за
воротами парка. Их пастырь метал мрачные взгляды в зевак вообще, и в дядю
Майры в частности.
Трое мужчин официального вида, которые тоже остановились в гостинице,
подошли к дяде Лейбену и представились. Они оказались наблюдателями из
Центральной Альберты и вместе с ним направились в шатер, воздвигнутый над
огороженным участком. Горожане с подозрением косились на инструменты в их
руках.
Преподаватель механики расставил вокруг закрытой стелы караул из
старшеклассников, а Майра с Сирилом последовали в шатер за дядей Лейбеном.
Там было заметно жарче, чем на улице. Вокруг огороженного участка около
шести метров в диаметре были кольцами расставлены скамьи. Земля вокруг
ограды была голой и утрамбованной. К столбикам снаружи были прислонены
букеты и ветки цветущей цезальпинии. А внутри не было ничего, кроме
обломка песчаника с глубоко вырезанными непонятными метками.
Едва они вошли, как через центр участка пробежала толстенькая
девчушка. Это вызвало возмущенные крики. Наблюдатели из Альберты возились
возле ограды там, где был установлен светопечатающий ящик.
- Ну, нет! - буркнул дядя Лейбен, когда альбертец, перегнувшись через
ограду, установил внутри нее треножник, что-то подкрутил и над оголенным
участком раскинулся пышный плюмаж тоненьких нитей.
- Ну, нет, - повторил дядя Лейбен. - Это совсем лишнее.
- Они пробуют получить образчик пыли с его скафандра, верно? -
спросил Сирил.
- Вот именно! Чистейшее безумие. У вас нашлось время прочесть?
- Ну, конечно, - ответил Сирил.
- Более или менее, - добавила Майра.
- Ну, так вы знаете. Он падает. Пытается снизить свою... Можете
назвать это хоть скоростью. Пытается замедлиться. Он, видимо, не то
поскользнулся, не то оступился. Мы очень близки к тому моменту, когда он
споткнулся и начал падать. Но что произошло? Кто-то подставил ему ножку? -
Лейбен посмотрел на Сирила и Майру взглядом, вдруг ставшим очень
серьезным. - А что, если это кто-то из вас? Приятная мысль, э?
- Ой! - испуганно вскрикнула Майра и добавила: - А-а!
- Вы имеете в виду, что тот, кто стал причиной его падения, вызвал
все... вызвал...
- Не исключено, - ответил Лейбен.
- Минуточку! - Сирил сдвинул брови. - Но он ведь упал. Значит, кто-то
должен был... То есть ему необходимо споткнуться... или... ну, что там
произошло... Ведь если он не упадет, прошлое же все переменится, верно? Ни
войны, ни...
- Не исключено, - повторил Лейбен. - Но что произошло на самом деле,
известно одному богу. Мне же известно только, что Джон Делгано и
пространство вокруг него - наиболее нестабильный, невероятно высоко
заряженный участок, какой только был на Земле, и, черт побери, я считаю,
что ни в коем случае не следует совать в него палки.
- Да что вы, Лейбен! - К ним, улыбаясь, подошел альбертец. - Наша
метелочка и комара не опрокинула бы. Это же всего только стеклянные
мононити.
- Пыль из будущем, - проворчал Лейбен. - О чем она вам поведает? Что
в будущем имеется пыль?
- Если бы мы могли добыть частичку штуки, зажатой в его руке!
- В руке? - переспросила Майра, а Сирил принялся лихорадочно
перелистывать брошюру.
- Мы нацелили на нее анализатор, - альбертец понизил голос. -
Спектроскоп. Мы знаем, там что-то есть. Или, во всяком случае, было. Но
получить более или менее четкие результаты никак не удается. Оно сильно
повреждено.
- Ну, когда в него тычут, пытаются его схватить... - проворчал
Лейбен. - Вы...
- ДЕСЯТЬ МИНУТ! - прокричал распорядитель с мегафоном. - Займите свои
места, сограждане и гости.
Покаяне расселись на нескольких скамьях, напевая древнюю молитву:
- Ми-зе-ри-кордия! Ора про нобис! ["Милосердие! Молись за нас!"
(лат). Отрывки из католических молитв]
Нарастало напряжение. В большом шатре было жарко и очень душно.
Рассыльный из канцелярии мэра ужом проскользнул сквозь толпу, знаками
приглашая Лейбена и его гостей сесть в кресла для почетных приглашенных на
втором ярусе с "лицевой" стороны. Прямо перед ними у ограды один из
проповедников покаян спорил с альбертцем за место, занятое анализатором:
на него же возложена миссия заглянуть в глаза Нашего Джона!
- А он правда способен нас видеть? - спросила Майра у дяди.
- Ну-ка, поморгай! - сказал Лейбен. - И вообрази, что всякий раз,
когда твои веки размыкаются, ты видишь уже другое. Морг-морг-морг - и лишь
богу известно, сколько это уже длится.
- Ми-зе-ре-ре, пек-кави [Помилуй! Грешен! (лат)], - выводили покаяне,
и вдруг пронзительно проржало сопрано: - Да мину-у-ует нас багрец
гре-е-ха!
- По их верованиям, его кислородный индикатор стал красным потому,
что указывает на состояние их душ! - засмеялся Лейбен. - Что же, их душам
придется оставаться проклятыми еще довольно долго. Резервный кислород Джон
Делгано расходует уже пятьсот лет... Точнее сказать, он еще _б_у_д_е_т
оставаться на резерве грядущие наши пятьсот лет. Полсекунды его времени
равняются нашему году. Звукозапись свидетельствует, что он все еще дышит
более или менее нормально, а рассчитан резерв на двадцать минут. Иными
словами, спасение они обретут где-нибудь около семисотого года, если,
конечно, протянут так долго.
- ПЯТЬ МИНУТ! Занимайте свои места, сограждане и гости. Садитесь,
пожалуйста, не мешайте смотреть другим. Садитесь, ребята!
- Тут сказано, что мы услышим его голос в переговорном устройстве, -
шепнул Сирил. - А вы знаете, что он говорит?
- Слышен практически только двадцатицикловый вой, - шепнул в ответ
Лейбен. - Анализаторы выделили что-то вроде "эй" - обрывок древнего слова.
Чтобы получить достаточно для перевода, понадобятся века.
- Какая-то весть?
- Кто знает? Может быть, конец какою-то распоряжения: скорей,
сильней. Или просто возглас. Вариантов слишком много.
Шум в шатре замирал. Пухлый малыш у ограды захныкал, и мать посадила
его к себе на колени. Стало слышно, как верующие бормочут молитвы и
шелестят цветы - члены Святой Радости по ту сторону огороженного центра
взяли их на изготовку.
- Почему мы не ставим по нему часы?
- Время не то. Он появляется по звездному.
- ОДНА МИНУТА!
- Воцарилась глубокая тишина, оттеняемая лишь бормотанием молящихся.
Где-то снаружи закудахтала курица. Голая земля внутри ограды выглядела
совершенно обыкновенной. Серебристые нити анализатора над ней чуть
колыхались от дыхания сотни человек. Было слышно, как тикает другой
анализатор.
Одна долгая секунда сменяла другую, но ничего не происходило.
Воздух словно чуть зажужжал. И в тот же миг Майра уловила неясное
движение за оградой слева от себя.
Жужжание обрело ритм, как-то странно оборвалось - и внезапно все
разом произошло.
Их оглушил звук. Резко, невыносимо повышаясь, он словно разорвал
воздух, что-то будто катилось и кувыркалось в пространстве. Раздался
скрежещущий воющий рев и...
Возник он.
Плотный, огромный - огромный человек в костюме чудовища: вместо
головы тускло-бронзовый прозрачный шар, в нем - человеческое лицо, темный
мазок раскрытого рта. Немыслимая поза - ноги выброшены вперед, торс
откинут, руки в неподвижном судорожном взмахе. Хотя он, казалось, бешено
устремлялся вперед, все оставалось окаменевшим, и только одна нога не то
чуть-чуть опустилась, не то чуть-чуть вытянулась...
...И тут же он исчез, в грохоте грома, сразу и абсолютно, оставив
только невероятный отпечаток на ретине сотни пар перенапряженных глаз.
Воздух гудел, дрожал, и в нем поднималась волна пыли, смешанной с дымом.
- О-о! Господи! - воскликнула Майра, ухватившись за Сирила, но ее
никто не услышал.
Вокруг раздавались рыдания и стоны.
- Он меня увидел! Он меня увидел! - кричала какая-то женщина.
Некоторые в ошеломлении швыряли конфетти в пустое облако пыли, но
остальные вообще о них забыли. Дети ревели в голос.
- Он меня увидел! - истерически вопила женщина.
- Багрец! Господи, спаси нас и помилуй! - произнес нараспев глубокий
бас.
Майра услышала, как Лейбен свирепо выругался, и снова посмотрела
через ограду. Пыль уже оседала, и она увидела, что треножник с
анализатором опрокинулся почти на середину участка. В него упирался
бугорок золы, оставшейся от букета. Верхняя половина треножника словно
испарилась. Или расплавилась? От нитей не осталось ничего.
- Какой-то идиот кинул в него цветы. Идемте. Выберемся отсюда.
- Треножник упал, и он об него споткнулся? - спросила Майра,
проталкиваясь к выходу.
- А она все еще красная, эта его кислородная штука! - сказал у нее
над головой Сирил. - Время милосердия еще не пришло, э, Лейбен?
- Ш-ш-ш! - Майра перехватила угрюмый взгляд пастыря покаян.
Они протолкались через турникет и вышли в залитый солнцем парк.
Кругом слышались восклицания, люди переговаривались громко, возбужденно,
но с видимым облегчением.
- Это было ужасно! - простонала Майра вполголоса. Я как-то не верила,
что он настоящий, живой человек. Но он же есть. Есть! Почему мы не можем
ему помочь? Это мы сбили его с ног?
- Не знаю. Навряд ли, - буркнул ее дядя.
Они сели, обмахиваясь, возле стелы, еще укрытой простыней.
- Мы изменили прошлое? - Сирил засмеялся, с любовью глядя на свою
женку. Но почему она надела такие странные серьги? Ах, да это те, которые
он купил ей, когда они остановились возле индейского пуэбло!
- Но ведь альбертцы не так уж виноваты, - продолжала Майра, словно
эта мысль ее преследовала. - Все этот букет! - Она вытерла мокрый лоб.
- Инструмент или суеверие? - усмехнулся Сирил. - Чья вина - любви или
науки?
- Ш-ш-ш! - Майра нервно посмотрела по сторонам. - Да, пожалуй, цветы
- это любовь... Мне немножко не по себе. Такая жара... Ах, спасибо! (Дяде
Лейбену удалось подозвать торговца прохладительными напитками).
Голоса вокруг обрели нормальность, хор затянул веселую песню, у
ограды парка выстроилась очередь желающих расписаться в книге для
посетителей. В воротах показался мэр и в сопровождении небольшой свиты
направился по аллее бугенвиллей к стеле.
- А что написано на камне у его ноги? - спросила Майра.
Сирил открыл брошюру на фотографии обломка песчаника, поставленного
Карлом. Внизу был дан перевод: "Добро пожаловать домой, Джон!"
- А он успевает прочесть?
Мэр начал речь.
Гораздо позднее, когда толпа разошлась, в темном парке луна озарила
одинокую стелу с надписью на языке этого места и этого времени:
"Здесь ежегодно появляется майор Джон Делгано, первый и единственный
из людей, путешествовавший во времени.
Майор Делгано был отправлен в будущее за несколько часов до
катастрофы Нулевого Дня. Все сведения о способе, каким его сместили во
времени, утрачены и, возможно, безвозвратно. Согласно одной гипотезе, он
по какой-то непредвиденной причине оказался гораздо дальше в будущем, чем
предполагалось. По мнению некоторых аналитиков - на целых пятьдесят тысяч
лет. Когда майор Делгано достиг этой неведомой точки, его,
предположительно, отозвали назад или попытались вернуть по тому же пути и
во времени и пространстве, по которому он был отправлен. Вероятно, его
траектория начинается в точке, которую наша Солнечная система займет в
будущем, и он движется по касательной к сложной спирали, описываемой нашей
Землей вокруг Солнца.
Он появляется здесь ежегодно в тот момент, когда его путь пересекает
орбиту нашей планеты, и, видимо, в эти моменты он способен соприкасаться с
ее поверхностью. Поскольку никаких следов его продвижения в будущее
обнаружено не было, напрашивается вывод, что возвращается он иным
способом, чем забрасывался. Он жив в нашем настоящем. Наше прошлое - его
будущее, а наше будущее - его прошлое. Момент его появления постепенно
смещается по солнечному времени таким образом, что должен совпасть с
моментом 1153,6 - 2 мая 1989 года по старому стилю, иными словами - с
Нулевым Днем.
Взрыв, которым сопровождалось его возвращение в его собственное время
и место, мог произойти, когда какие-то элементы прошлых мгновений его пути
перенеслись вместе с ним в свое предыдущее существование. Несомненно,
именно этот взрыв ускорил всемирную катастрофу, которая навсегда оборвала
Век Опасной Науки".
Он падал, теряя власть над своим телом, проигрывая в борьбе с
чудовищной инерцией, которую набрал, стараясь совладать со своими
человеческими ногами, содрогаясь в нечеловеческой жесткости скафандра, а
его подошвы накалялись, теряли опору из-за слишком слабого трения,
пытались ее нащупать под вспышки, под это мучительное чередование света,
тьмы, света, тьмы, которое он терпел так долго под ударами сгущающемся и
разрежающегося воздуха о его скафандр, пока скользил через пространство,
которое было временем, отчаянно тормозя, когда проблески Земли били в его
подошвы - теперь только его ступни что-то могли: замедлить движение,
удержаться на точном пути, ведь притяжение, его пеленг, слабело, теперь,
когда он приближался к дому, оно размывалось, и было трудно удерживать
центровку; он подумал, что становится более вероятным. Рана, которую он
нанес времени, заживлялась сама собой. Вначале она была такой узкой и
тесной - единственный луч света в смыкающемся туннеле, - и он ринулся за
ним, как электрон, летящий к аноду, нацелившись точно по этому
единственному, изысканно изменяющемуся вектору, выстрелив себя, как
выдавленную косточку, в этот последний обрывок, в это отторгающее и
отторгнутое нигде, в котором он, Джон Делгано, мог предположительно
продолжить свое существование, в нору, ведущую домой; и он рвался по ней
через время, через пространство, отчаянно работая ногами, когда под ними
оказывалась реальная Земля этого ирреального времени, держа направление с
уверенностью зверька, извилистой молнией ныряющего в спасительную норку,
он, космическая мышь в межзвездности, в межвременности, устремляющаяся к
своему гнезду вперегонки с неправильностью всего вокруг, смыкающейся
вокруг правильности этого единственного пути, а все атомы его сердца, его
крови, каждой его клетки кричали, домой! ДОМОЙ!, пока он гнался за этой
исчезающей отдушиной, и каждый шаг становился увереннее, сильнее, и он
несся наперегонки с непобедимой инерцией по бегущим проблескам Земли,
словно человек в бешеном потоке - с крутящимся в волнах бревном. Только
звезды вокруг него оставались постоянными от вспышки к вспышке, когда он
косился мимо своих ступней на миллион импульсов Южного Креста и
Треугольника; один раз на высшей точке шага он рискнул на столетие поднять
взгляд и увидел, что Большая и Малая Медведицы странно вытянулись в
сторону от Полярной звезды, но ведь, сообразил он, Полярная звезда тут на
полюс не указывает, и подумал, снова опуская взгляд на свои бегущие
ступни: "Я иду домой к Полярной звезде! Домой!" Он утратил память о том,
где был, какие существа - люди, инопланетяне или неведомое нечто - вдруг
возникали перед ним в невозможный момент пребывания там, где он не мог
быть; перестал видеть проблески миров вокруг: каждый проблеск - новый хаос
тел, форм, стен, красок, ландшафтов; одни задерживались на протяжении
вздоха, другие мгновенно менялись: лица, руки, ноги, предметы, бившие в
нет, ночи, сквозь которые он проходил, темные или озаренные странными
светильниками, под крышами и не под крышами, дни, вспыхивающие солнечным
светом, бурями, пылью, снегом, бесчисленными интерьерами, импульс за
импульсом снова в ночь; теперь он опять был на солнечном свету в каком-то
помещении. "Я наконец-то уже близко, - думал он. - Ощущение изменяется..."
Только надо замедлиться, проверить - этот камень у его ног остается тут
уже некоторое время, и он хотел рискнуть, перевести взгляд, но не
осмеливался; он слишком устал, и скользил, и терял власть над телом в
старании одолеть беспощадную скорость, которая не давала ему замедлиться;
и он ранен - что-то его ударило там, что-то они сделали, он не знал, что
где-то там, в калейдоскопе лиц, рук, крючьев, палок, столетий кидающихся
на него существ, а его кислород на исходе, но не важно, его должно
хватить, ведь он идет домой! Домой! Если бы он только мог погасить эту
инерцию, не сбиться с исчезающего пути, соскользнуть, скатиться, съехать
на этой лавине домой, домой... и гортань его выкрикнула: ДОМОЙ! Позвала:
Кейт! Кейт! Кричало его сердце, а легкие почти совсем отказывали, а ноги
напрягались, напрягались и слабели, а ступни цеплялись и отрывались,
удерживались и соскальзывали, а он клонился, молотил руками, пробивался,
проталкивался в ураганном временном потоке через пространство, через время
в конце самой длинной из самых длинных дорог - дороги Джона Делгано,
идущего домой.
